ВЕНЕЦИАНСКОЕ КРЕСЛО
Когда врачи посоветовали мне для поправления здоровья выбрать более тёплый климат, я уехал на несколько месяцев в Крым и остановился в маленьком живописном посёлке Гурзуф, расположенном на каменистых скалах, из-за чего его улочки были узкими и кривыми, с мостовыми, часто прерывающимися каменными лестницами.
Маленькие каменные домишки, лепившиеся по этим улочкам, имели у подножья своего разную высоту и, казалось, с трудом карабкались вверх вместе со своими хозяевами. Массивные каменные ограды отделяли эти мостовые от внутренних садов, в которых , уподобляясь облаку, пышно цвёл миндаль. Здесь было тихо и немноголюдно, настолько, что по будням у прилавков малюсенького рынка стояла одна единственная женщина, торгующая пьянящим кумысом, который я очень полюбил. Выпив с утра стакан кислого кумыса, я медленно бродил по чудным улочкам Гурзуфа в поисках персонажей для серии крымских рассказов. В то утро, вытерев губы от белого напитка, я повернул голову назад, в сторону железного забора, не привлекающего ранее моего внимания. Забор был покрыт многолетним слоем всякого рода объявлений, который под действием мягкого ветра, дующего с моря, был похож на заросли актиний в далёких тропических морях. В бахроме всякого рода объявлений читались страницы человеческой жизни, в которой что-то продавалось и покупалось, кого-то или что-то разыскивали, меняли и сообщали. Разноцветные листки лепились друг на друга, как будто хотели привлечь к себе внимание в первую очередь, минуя томительное ожидание. Но совсем далеко от этого лоскутного островка сиротливо развевался на ветру маленький голубой листок, свернувшийся почти вдвое, из-за отклеившегося верхнего правого угла. Я расправил ладонью листок и с удивлением прочёл никак не ожидаемую просьбу к возможному продавцу. Лёгким, обтекаемым, явно женским почерком было написано: « Куплю венецианское кресло. За любую цену. Прошу обращаться по адресу: улица Приморская, 14, частное владение.»
- Интересно, - подумал я, - зачем в этом частном владении понадобился такой далеко не часто встречающийся предмет, как венецианское кресло. Может быть, это объявление дал страстный коллекционер? Вместе с тем, не слишком характерно для маститого, судя по названию предмета, коллекционера вывешивать столь несерьёзные листочки на рыночной площади. Обычно коллекционеры дают объявления в газете и посещают аукционы. Однако, судя по всему, этому подателю уличного объявления данное кресло понадобилось очень срочно, иначе не стал бы он так безоговорочно соглашаться на любую цену.
Я был заинтригован и тотчас же отправился на Приморскую по названному адресу. Подходя к дому 14, я понял, что это не просто частное владение, а, скорее всего, бывшая усадьба, скрывшаяся в маленьком живописном и тенистом садике за красивой кованой решёткой. Дом представлял собой изящное красивое деревянное строение в стиле губановских дач. Вокруг всего дома шла лёгкая крытая галерея с точёными столбиками, удерживающими крышу. Углы каждой секции между столбиками украшали причудливо переплетённые в узор узкие деревянные рейки, а широкие окна, выходящие в сад, состояли из мелкого переплёта рамы. Из дома раздавалась дивная музыка. Чувствовалось, что исполнение прелюдий Шопена принадлежит музыканту высокого класса, и не только потому, что этому пианисту удаётся сохранить контрастную тональность отдельных прелюдий, но и потому, что к известному звучанию примешивалось что-то своё личное, что-то мучительное, что хотелось скрыть. Я был поражён. Мне не верилось, что именно тот, кто играл с таким чувством, собственными руками приклеил уже обветшавший листок с объявлением о желании купить венецианское кресло. Единственное, что подсказывало мне, что дело обстояло именно так, было упоминание о цене, не столько решительное, сколько умоляющее, как- будто человек был доведен до крайности в своих ожиданиях. Естественно, что мне очень захотелось увидеть этого человека. Однако, под каким предлогом я мог это сделать? Не предлагать же ему несуществующее кресло.
Простояв в нерешительности некоторое время, я заметил по другую сторону дороги маленький магазинчик и решил попробовать хоть что-то узнать там. Магазинчиком оказалось
типичное сельпо*, которые часто являлись для приезжих не только источником информации о местных событиях, но совершенно неожиданно кладезем мелких товаров, давно исчезнувших с полок городских магазинов, чаще всего книг. Данный магазин ни по интерьеру, ни по набору консервных банок с бычками в томатном соусе, ни по резиновым калошам, стоящим на верхней полке не отличался от своих собратьев, разбросанных по всей стране. Не отличался он и типом хозяйки – грубоватой, в несвежем белом халате и накрахмаленной кружевной наколке на вершине начёсанных волос. В магазине, кроме неё, не было никого, и это облегчало удовлетворение моего любопытства. Для начала я купил спички и папиросы «Казбек», которые были мне небрежно брошены на прилавок. Продавщица явно хотела узнать мою покупательную способность.
- Что ещё?
Чтобы расположить её к себе, я должен был купить что-то далеко не дешёвое, но и не вызывающее подозрений у бдительной женщины. К счастью на одной из запылённых полок рядом с книжкой-раскраской «Скотный двор» я увидел книгу в ядовито-жёлтой обложке с восточным орнаментом.
- А это что у вас такое?
- Не знаю. Оно вам надо?
- Мне кажется, это что-то знакомое. Дайте, пожалуйста, посмотреть.
Продавщица неохотно полезла за книгой, всем своим видом показывая, что «таких шатунов по улицам и людей, которым делать нечего», она прекрасно знает. В мои руки была протянута часть вторая учебника «Тюркские языки». Продавщица смотрела на меня с презрением. Книжке было уже очень много лет. Я с показной заинтересованностью стал листать её пожелтевшие страницы, хотя ровным счётом ничего не знал ни о тюркских языках, ни о том, как сюда могла попасть часть вторая. Неужели первую часть кто-то купил? Наверное, какой-нибудь караим.
- Это надо же, как повезло, - произнёс я громко, не глядя на продавщицу, - а я думал, что мне уже никогда второй части не найти. И, представляете? – обратился я теперь к женщине в наколке, - даже поверить не могу…Чтобы здесь, в таком маленьком магазине, такую редкость обнаружить! Как она к вам попала? Вот счастье-то! Я всю Москву пару лет назад изъездил, а она…вон она где оказалась.
Продавщица потеплела. По-видимому, радость моя показалась ей чрезмерной, так как она, не растерявшись, заявила:
- Да, книга действительно редкая. Но…там цена дореформенная. Так что с вас три рубля.
Любопытство стоит дорого, поэтому я уже без каких-либо сомнений приступил к расспросу.
- А вы не знаете, кто так мило играет на пианино во-он в том доме?
- А-а, это Вера Синицина, пианистка. Нет, как его? Другое у неё название такое мудрёное. Концерта местер – вот она кто.
- Скажите на милость, неужели та самая Синицина? – взял я быка за рога.- И что же, она здесь всё время живёт или только летом наведывается?
- Здесь всё время последние-то годы. Она со своей бабушкой живёт, старенькая такая.
- Синицина старенькая?
- Нет, бабушка её. Барыня старая, - губы продавщицы сложились в презрительную усмешку, - из бывших,- наклонилась она вдруг ко мне с заговорщицким видом, - А Вера-то не-ет, в самом соку. Как развелась с мужем, так тут и осталась. Всё играет и играет…Её многие отдыхающие, вот вроде вас сюда слушать приходят задаром. Поэтому по вечерам она играет редко – любопытных меньше.
- Что же, они в таком большом доме одни живут?
- Не знаю я, - вдруг оборвала меня продавщица, - одни -не одни. А вам-то что? А вдруг вы их обкрасть хотите?
Сельпо – сельское потребительское общество
Так как лимит моей щедрости был, с её точки зрения, исчерпан, пришлось покориться и я вышел из магазина на чистый полуденный воздух с лёгким запахом морских водорослей. Теперь загадка венецианского кресла казалась ещё более неразрешимой. Станет ли покупать «за любую цену» редкую вещь человек, чьё финансовое положение, по-видимому, пошатнулось? Будучи привязанной к старой бабушке, пианистка вряд ли могла разъезжать по гастролям, а в таких случаях люди склонны скорее продавать из ранее нажитого, чем покупать то, без чего можно было обойтись. Сомнительно было и то, что кресло было необходимо, чтобы катать немощную старушку из одной комнаты в другую. Есть, наверное, для этого более удобные, чем венецианское, кресла. Я чувствовал, что неумеренное любопытство начинает оживлять во мне испытанное в юности увлечение детективами и, твёрдо решив проникнуть в загадочный дом, я зашагал по дорожке сада и нажал кнопку звонка.
Довольно скоро дверь открылась, и на пороге оказалась красивая молодая женщина с ухоженными, чуть тронутыми загаром, руками. Отсутствие на её длинных пальцах колец сразу утвердило меня в предположении о надвигающемся разорении. На лице женщины был написан вопрос и нескрываемое ожидание.
- Вы относительно кресла?
- Кресла? – мне удалось показать, что этот вопрос был для меня неожиданным. – Какого кресла? Извините, я, может быть, вас отвлекаю…Нет, я не в связи с креслом, - лицо её заметно опечалилось, - я…я шёл мимо вашего дома и услышал, как кто-то божественно играет на пианино. Я сам когда-то неплохо играл, но всё это в прошлом…
- Так что же вы хотите?
Я смутился.
- Простите, но пальцы мои так давно не касались клавиш…А я очень люблю Шопена! Когда-то играл его «Революционный этюд» в четыре руки. Я…я хотел попросить, это, может быть, слишком смело, я хотел попросить вашего прекрасного исполнителя разрешить мне хотя бы один раз…я хотел бы осмелиться…
- Вы хотите играть со мной в четыре руки? Это несколько неожиданно…ну проходите, коли пришли. Мы с бабушкой как раз сейчас чай пьём. Присоединяйтесь. А потом сыграем. И бабушка немного развлечётся. Проходите, проходите…
Но не успели мы пройти и трёх шагов, как женщина остановилась и таинственно зашептала:
- Только у меня вам большая просьба. Если бабушка будет что-нибудь говорить о венецианском кресле, попробуйте перевести разговор на какую-нибудь другую тему.
Комната, в которой был накрыт стол для чаепития, была достаточно просторна. Стены
Её были увешаны старинными картинами, повсюду стояли довольно дорогие бронзовые и фарфоровые статуэтки, красивая настольная лампа под витражным абажуром, бронзовые подсвечники. Вдоль стен красовалась старинная мебель. За столом, покрытым тяжёлой льняной скатертью с ажурной вышивкой по краям, в глубоком кресле сидела сухонькая старушка, встретившая моё появление с оттенком радости.
- Верочка, познакомь меня с нашим гостем! Очень рада, очень рада. К нам так редко заглядывают люди…Только мой внук иногда, Борис. А так только мы с Верочкой дни коротаем. Простите, я не расслышала вашего имени…Да,да…Владимир Дмитриевич.
- Можно просто Володя.
- Да,да… Я непременно запомню. Моего мужа покойного тоже Владимиром звали. Очень умный был человек, очень умный. Прямо перед самой революцией скончался.
Я не стал уточнять, в чём именно заключался необыкновенный ум покойного и стал расхваливать её прелестный домик и сад, упомянул, что меня привело в этот дом и выразил надежду, что не слишком испорчу настроение её очаровательной внучке своей игрой.
- Да,да, - сказала старушка, - я тоже очень люблю слушать Верочкино исполнение. Бывало, сяду рядом с пиа…
В этот момент Верочка случайно опрокинула чашку с чаем. Горячая жидкость потекла по белой скатерти, попала на юбку, на пол…Верочка всплеснула руками, вскочила с места, захлопотала и выбежала из комнаты, отряхиваясь. Бабушка огорчилась.
- Ну вот, опять. Какая она стала неловкая в последнее время…Не только чашку, но и статуэток несколько ( мейсенский фарфор, представляете?) разбила. А тут ещё кресло моё любимое сломала, венецианское – память о муже. Это при её-то весе, как пёрышко. Сказала, что ножка сломалась. Отвезла, будто в Севастополь на реставрацию. А чего там реставрировать-то? Вон, Федю-столяра, напротив живёт, позови. Он какую-никакую дощечку и приколотил бы. И я опять в нём около пианино бы сидела, слушала и вязала. Такое удобное кресло было! Я Верочке говорю: «Возьми ты его из реставрации. Дни мои считанные, может, посижу ещё напоследок с наслаждением». А она: « Нет, бабушка, надо всё по-настоящему».
- Так вот в чём дело, - сказал я себе и огляделся. На одной из стен я заметил на обоях тёмное прямоугольное пятно, которое не слишком удачно было замаскировано другими перевешенными картинами. В книжном шкафу вызывающе дразнила щель между первым и третьим томами Байрона из «Библиотеки великих писателей» великолепного издания Брокгауза и Ефрона, а в очаровательной группе мейсенского фарфора «Соколиная охота» отсутствовала фигура короля. Всё это наводило на печальные мысли.
Вера вернулась, накинула на плечи старушки пуховый платок, дала ей в руки карты для пасьянса и предложила мне присоединиться к исполнению Шопена. Мне было стыдно признаться в истинной причине моего визита, и я старался играть как можно лучше. К чести Веры, она сразу уловила мои недостатки, старалась подыгрывать, где-то менять свой привычный темп, словно я был её учеником. Потом она предложила исполнить ещё один вальс Шопена. Когда я уходил, мы были почти друзьями. На крыльце я рискнул спросить её:
- Вера, простите, я прочёл ваше объявление про кресло. Оно меня очень удивило…Но сейчас ещё больше я не понимаю, зачем вы решили покупать венецианское кресло, если сломанное скоро вернётся из реставрации?
В глазах Веры появились слёзы.
- Это бабушка сказала вам про реставрацию? Оно не сломано. Его не существует, его больше нет, его украли.
- Господи, - проговорил я в изумлении, - красть такую громоздкую вещь? Вера, простите меня за глупый вопрос – там, что, были зашиты бриллианты?
- Да нет, никаких бриллиантов. Это мой брат, Борис…Я сразу, как только обнаружила первую пропажу, поняла, что это он. Приезжает, якобы навестить бабушку, а сам крадёт ценные вещи, в тотализатор проигрывает…Если бы воровал кто-нибудь другой, я могла бы позвать на помощь милицию. Но не могу же я отнять у бабушки её любимого внука! Ей и так осталось немного. До сих пор удавалось как-то маскировать утраченное – то как будто разбить, то занавесить, а теперь вот…в реставрацию. И знает же, что красть! Он в прошлом искусствоведом работал, но его выгнали. Наверное, и там украл. Если бы вы знали, как мне тяжело! Ну прощайте, вон уже луна появилась. А вы заходите, не стесняйтесь. Вы неплохо играете. И бабушке вы, кажется, нравитесь. В карты с ней поиграйте, а то ей очень скучно.
Я не заставил себя уговаривать и зачастил в этот удивительный дом, где главным сокровищем была, конечно, Вера. Наша дружба крепла, но была вместе с тем, омрачена уходящим здоровьем бабушки. Старушка к концу своих дней всё чаще вспоминала о венецианском кресле, ругала реставраторов, которые так долго не могут починить всего одну ножку и уверяла, что во всём доме нельзя найти более удобной мебели.
Вера в отчаянии беззвучно плакала, становилась всё более рассеянной и даже иногда ошибалась, играя на пианино. Бабушка постепенно таяла, и врачи дружно говорили что-то о депрессии, которую можно смягчить только чем-нибудь очень приятным для неё. А так как бабушка не находила уже ничего приятного в игре в карты, оставалось только оживить венецианское кресло – самое удобное, самое мягкое и прошедшее вместе с ней всю её долгую жизнь. Увы, мы оба терялись в догадках, пока, наконец, мне не пришла в голову мысль поехать в Ялту и найти там достойного мебельщика, который мог бы создать что-нибудь подобное по описанию. Тут я понял, что ни разу не спросил у Веры, как, собственно, это кресло выглядело. Как нарочно, в доме не нашлось фотографии, в которую оно попало хотя бы краешком. Теперь мы проводили целые дни в попытке восстановить облик таинственного кресла, а это было чрезвычайно трудно, так как способности Веры к рисованию значительно уступали её музыкальным способностям. Да и я был чрезвычайно далёк от ремесла чертёжника, архитектора и математика, чтобы перевести все её воспоминания в зримую инструкцию для мебельщика. Созданный в результате неимоверных усилий чертёж я повёз, наконец, в Ялту.
- Вы серьёзно думаете, что я смогу воссоздать то, о чём вы просите? – спрашивал меня мастер, - А где же угол, под которым спинка отходит от сидения? Где диаметр подлокотника? Были ли у кресла колёсики? Нет, ничего получится, пока вы не дадите точных размеров…И дерево, положим, какое? Берёза, берёза…Здесь не просто берёзу нужно, а карельскую. Где ж я её в наше время возьму? Берё-ёза! Ничего, видать, вы в этом деле не понимаете. Я ведь не бутафор какой-нибудь. Раз- два, слепил из бумаги трон для царя. Не-ет, кресло – вещь основательная, в нём сидеть надо с комфортом. На много лет.
Я метался между Ялтой и Верой с её заботами о бабушке. Кресло подвигалось медленно. Бабушка ухудшающимся здоровьем торопила Верочку, Верочка своими худшими опасениями – меня, а я в нетерпении – мебельщика. « Несомненно, я сейчас очень нужен Вере, однако я её полюбил по-настоящему, а она? Не просто ли для неё я соломинка, за которую хватается утопающий. Будет ли она расположена ко мне, когда всё это кончится?» - печально раздумывал я в одно прекрасное утро, сидя по дороге в Гурзуф в татарской арбе в обнимку с новым креслом. Несмотря на то, что Вера с каждым днём становилась для меня всё более и более дорогим человеком, я не мог смущать её в это тяжёлое для неё время признанием. Я подъезжал к дому. Солнце ярко сияло, спокойное море мерцало в его лучах и томно дышало, тенистый сад обещал прохладу, и я ждал, что на пороге сейчас, как всегда, появится Вера, но на крыльце никого не было. Я тихо прошёл в дом и услышал её горький плач.