Её Серёжа и вправду был похож на маленького принца или на ангелочка – такие же льняные кудряшки, такое же матово-бледное, почти гипсовое, личико и на нём - серые внимательные и немного печальные глаза. Про короткие – до колен – брючки и шелковую рубашку с матросским воротником можно и не говорить: чего-чего, а нарядной одежды в стиле ретро бабушкиными стараниями у него всегда было больше чем нужно: на все сезоны и на все случаи жизни. И хотя такой имидж наследника Алису вполне устраивал, Серёжиным обмундированием сама она не практически не занималась. Голова была забита совсем другими проблемами. Ведь её собственная настоящая и будущая судьба всё ещё висела на волоске и состояла из сплошных вопросительных знаков.
Когда Алиса была маленькой, прямо у них в комнате неожиданно завелось племя невиданных прежде «взрослых» куколок с их виллами, каретами, автомобилями и шкафчиками, забитыми до поломанных дверок крошечными нарядными одежками и туфельками. Смуглые красавцы – мужья и женихи, которых почему-то всех до единого звали Кентами, так же как многочисленные подружки и детишки были упакованы в отдельной коробке из-под Алисиных сапог, и вынимались оттуда по мере необходимости.
Всё это милое хозяйство пастельных и золотистых оттенков прибывало тогда неиссякаемым потоком в их профессорскую квартиру в почтовых коробках и бандеролях. Источником потока стали родственники и остепененные друзья родителей, недавно обнаружившие самих себя на чужбине – за морями и океанами.
Алиса ещё до поступления в школу увлеклась игрой в эту розовую, яркую и весёлую жизнь.
Она переодевала красотку Барби и её бесчисленных подружек в открытые блестящие платьица, обувала их ножки в крошечные туфельки на шпильках, укладывала их волосы во всякие чудные прически. И постоянно сочиняла о них бесконечную историю, в которой они ездили друг ко дружке в гости на маленьких машинках, устраивали вечеринки с танцами и пикники на искусственных газонах возле голубых бассейнов, наполненных водопроводной водой.
Беда, что у самой Алисы незаметно складывалось убеждение, что именно так розово и блестяще выглядит где-то за морями настоящая жизнь реальных, а не пластмассовых людей. И примерно так она представляла себе и собственное будущее.
Тем более, что по мере того, как Алиса росла, её отражение в мамином трельяже всё более походило на самую настоящую «главную» куклу Барби…
В десятом классе её одноклассник Дима с не очень презентабельной фамилией Хавкин предложил Алисе дружить. И она почти согласилась: было в Диме что-то такое кентовское: этакий залихватский чуб, высокая стать и «горящие» тёмные глаза. Она даже как-то раз приняла его приглашение выпить вечером чаю у них дома - с ним и его мамой. Но когда его мама оказалась полуседой, бесформенной и к тому же хромой тёткой в вылинявшем допотопном платье и стоптанных шлёпанцах в придачу, а его дом – захламленной однушкой, в которой единственный и тоже хромой стол стоял в забрызганной маслом неухоженной кухне, дружить с Димой ей расхотелось…
Уж очень всё это не выгодно контрастировало с её любимым, придуманным, но всегда присутствующим в её мечтах розовым и роскошным кукольным мирком.
Возможно, поэтому и принца Серёжу Алиса-Барби родила не в своём родном городе, а в прекрасном, хоть и промозглом Амстердаме, куда её случайно занесла злая и обидная болезнь под названием «слепая любовь».
Потребовалось совсем немного времени чтобы стало понятно, что жить так, как ей бы хотелось, под этим бесконечно плачущим в любое время года небом ей вряд ли удастся. Хотя дома с лепными фасадами и замысловатыми фронтонами, отраженные серыми зеркалами каналов здесь и вправду выглядели почти как игрушечные. Беда, что ни одно из этих прекрасных строений ей почему-то не принадлежало. И вряд ли когда-нибудь в перспективе могло бы принадлежать. Ведь предметом её неразумной любви и отцом её принца был всего лишь безвестный художник, родом тоже с Украины, и сам поселившийся в благословенных Нидерландах недавно и на птичьих правах.
Его картины были, безусловно, «страшно» оригинальны и, возможно, даже гениальны, но, увы, редко бывали поняты, как на густо презираемой им родине, так и на любимой, но весьма равнодушной к его талантам и потребностям чужбине.
Время от времени эти удивительные картины всё же продавались на многочисленных в Нидерландах модернистских выставках, но вырученных денег едва хватало на съём крошечного чердака в не самом презентабельном квартале, кое-какие продукты и на один поход в ресторан в месяц. Остальное нашей маленькой Барби предлагалось как-нибудь заработать самостоятельно.
Алиса, в общем, не была против того, чтобы временно поработать, пока всё устроится, «как надо». Беда лишь в том, что каждый из реальных вариантов заработка в этом замечательном и на редкость либеральном городе почему-то не соответствовал либо её моральным устоям, либо её золотой медали и красному диплому.
Когда же её слепая, как новорожденный котёнок, любовь к художнику, наконец, постепенно прозрела и пошла на убыль, они с принцем Серёжей вернулись из чужого и сырого Амстердама в её родной украинский город.
Он, разумеется, не был столь законченно совершенен, зато помимо родного языка и не требующего дополнительных подтверждений диплома, у Барби там были родители, полученная в наследство от бабушки небольшая, но отдельная квартира, куча знакомых и вагон поклонников, возглавляемых тем самым Димой Хавкиным.
Всё это после амстердамского фиаско ей было жизненно необходимо для восстановления собственной уверенности в собственном совершенстве.
Город за это время, казалось, почти не изменился. Только деревья ещё немного разрослись и ввысь, и вширь, небо, особенно по сравнению с Нидерландами, стало ещё более голубым, а облака – более легкими и светлыми. Правда, мостовые, тротуары и фасады домов – выглядели какими-то совсем уж запущенными, потрескавшимися и обшарпанными – на ремонты у их новой страны попросту не хватало денег.
Вот и в НИИ, где работал профессор - отец Алисы - из-за сокращений постарались прежде всего быстренько отправить на пенсию тех, кому она была уже положена по возрасту. Спровадили и папу – быстро и жестко, не считаясь ни с научными степенями, ни с заслугами перед физикой твёрдого тела.
И хотя начинающий пенсионер-ученый быстро приспособился и справлялся теперь с большинством домашних дел, почему-то его лицо с каждым днём становилось всё более печальным и каким-то серым. Алиса на автовокзале просто не узнала в этом угрюмом, небритом и довольно лохматом старике своего всегда подтянутого и бодрого, не по годам родителя.
Зато когда принц Серёжа, сразу же по приезде поселился у дедушки с бабушкой, он оказался для деда лучше всякого антидепрессанта. Дедушка с профессорской дотошностью принялся приучать внучка сперва - к горшку, затем к сказкам во всех их вариантах, потом - к столовому этикету, к любимым бардовским песням, к совсем не детской и не только советской фантастике, а потом уж и к русской классике, начиная, разумеется, с Пушкина.
Дед снова порозовел и повеселел. Бриться стал, как это было всегда прежде, ежедневно, а стричься - регулярно. Осталась только одна проблема: он ни за что не хотел привыкать регулярно измерять своё артериальное давление…
Алиса -Барби в то же время начала осознавать, что достойный, по её понятиям, уровень жизни с отнюдь не пластиковыми виллами с бассейнами, нарядными машинами, одеждой от кутюр, с обувью и сумочками от… неважно… видимо, можно было выловить только у южных, тёплых морей. И климат там явно более подходящий, не говоря уж о том, что север она теперь вообще ощущала, как совершенно чуждую и даже враждебную её природе стихию.
В свои южные турне мама Барби всегда брала с собою принца. Правда в самый первый раз она, по наивности поехала в Турцию одна, и была там немедленно принята за одну из «этих русских блондинок…». Ей тогда с большим трудом и с ужасными приключениями удалось избежать пленения и перемещения в сексуальное рабство, кажется, куда-то на Аравийский полуостров…
Умница Алиса сумела сделать из этого правильный вывод. Теперь она появлялась в дорогих отелях Шарм-аш-Шейха, Анталии или Абу Даби исключительно в сопровождении золотоволосого ангелочка. Дабы все окружающие, включая богатых восточных мужчин под балдахинами понимали, что она не из тех многочисленных глупеньких Барби, которых можно вот так запросто раздеть, сломать и, вдоволь наигравшись, кинуть в кучу с подобными использованными куколками, уже с отломанными ручками и ножками или даже со свёрнутыми головками, и поэтому ни на что не годными.
С Серёженькой было совсем другое дело: она в платьях пастельных тонов под кружевным зонтом могла сколько угодно дефилировать по набережной, ведя за руку своё ангелоподобное сокровище. А окружающим смуглым и усатым самцам оставалось только облизываться, ибо всем должно было быть совершенно ясно: эта прелестная ореховая блондинка, прежде всего – мать. И поэтому она ответит не только на самое достойное, но, возможно, и на самое пристойное предложение.
Алиса быстро научилась отличать по внешнему виду, уровню английской речи и галантности обхождения молодых людей с хорошим европейским образованием и настоящей, а не фальшивой фамильной роскошью. Только на таких она и обращала взор своих спокойных и дефицитных в этих широтах серо-голубых глаз с легкой поволокой.
Принца Серёжу в это же время интересовали некоторые вопросы, которых умный мальчик своей маме- Барби не задавал. Он их думал про себя сам и сам, как мог, их решал. Маме доставались совсем другие вопросы. Надо же было и с мамой ему о чем-то говорить...
Он спрашивал её:
- Откуда в море берутся волны?
- Откуда прилетают ветер и тучи?
- Почему морские камушки овальные, а скалы, даже в воде острые, как топоры?
- Почему солнышко идёт спать за море, а утром встаёт совсем с другой стороны? Как это у него получается?
Алиса, хотя и знала ответы на большинство из этих вопросов, предпочитала смотреть на сына своими прекрасными светлыми глазами и молча улыбаться.
Иногда его вопросы становились совершенно бестактными. Но он же ребёнок, что с него взять? Например:
- Почему у дяди Ахмеда такие злые глаза? Или почему у дяди Халеда густая борода, а голова – совсем лысая? И почему у дяди Зуаба так противно пахнет изо рта? И зачем дядя Абдалла всё время приносит мне много шоколада, если на шоколад у меня аллергия? Он что, хочет, чтобы я умер?
Впрочем, даже такие вопросы были самым невинным вариантом Серёжиных шалостей. Однажды, он напихал в мамину сумку так много найденных им в Красном море кораллов, что их сняли с рейса, обвинив в контрабанде.
В другой раз у него началась диарея перед самым рейсом Из Киева в Анталию, где у неё с турецким богатым наследником Маммедом была назначена свадьба. В её чемодане лежало бельё, любимый купальник, свадебное платье, фата и немного Серёжиных вещичек. Всё остальное Маммед взялся обеспечить сам. На рейс они опоздали, и свадьба из-за этого отменилась. А Серёжа потом сам признался маме, что никакого поноса у него не было. Это он так пошутил…
Когда началась война на Донбассе, Серёже было уже четырнадцать. И тут вдруг в городе объявился его родной амстердамский папа- художник Аркадий. Он сказал, что мальчика надо срочно увозить от мобилизации, потому, что война эта может быть надолго, а возможность уехать может быть и перекрыта.
Куда уезжать? К тому времени все турецкие и ближневосточные женихи растаяли. Дамы «за 30» у них были уже не в цене.
В Амстердам она больше ни ногой. Там красиво, но слишком сыро и полная безнадёга… И тут вдруг оказалось , что у Аркадия имеется огромное множество еврейских корней, а значит, если принца записать официально, как его сына, он будет иметь право ехать в Израиль по какой-то там программе. Сказано – сделано. Принцу поменяли фамилию и записали его в школу при синагоге. И вы не поверите – он таки прошел.
Что происходило после этого, никто вспомнить не мог. Все будто впали в летаргию. Жили словно на автомате. Серёжа за месяц похудел на 10 килограмм. Бабушка мужественно приняла почти все эти 10 кг на себя, и им обоим пришлось срочно обновлять гардероб. У Барби появились седые волосы и она стала их закрашивать ореховым благородным цветом. А дедушка внешне никак не изменился. Только в глазах снова появилась какая-то пустая тоска.
В сентябре, в день отлёта дед себя почувствовал неважно, и провожать внука в аэропорт не поехал. Серёжа даже на него немного обиделся. Поэтому писал из израильского интерната только своей маме Барби. Да и то не письма, а коротенькие сообщения в Вотсапе.( в Whats App)
Да и послания его были не слишком информативные: «Доброе утро, мамуль. Какая у вас погода?» «Доброй ночи, мамуль! Сладких снов».
Длинные письма писать он, во-первых, не привык, во- вторых, писать надо было бы очень много, а толку – мало. Он пытался во всём и со всем сам разобраться. Ему была так тяжела эта внезапно наехавшая на него чужбина, что он даже не замечал её пейзажей. … Примерно раз в неделю он говорил с мамой – Барби по телефону, используя ту же сеть. Тогда уже речь шла о его оценках, об изучаемых в школе предметах и учителях, о питании, о здоровье и о спорте. О друзьях мама не спрашивала. Она знала, что Серёжа - совершенно одинокий мальчик, и его единственным другом всё детство был один только дедушка.
Однажды мама-Барби попыталась было задать ему вопрос, не нравится ли ему какая-нибудь девочка. Ответ принца был предельно точен и лаконичен: ни одна из моих соучениц не похожа на настоящую леди...
Спустя почти год, летом когда принц приехал на каникулы домой, он узнал, что его дед умер. В Израиль мама, остерегаясь непредвиденных реакций, не стала ему об этом сообщать. Боялась его слишком сильно травмировать. Серёжа не заплакал. Он же не маленький… Он только всё пытался расспрашивать, как это случилось и от чего. Но путных ответов не получил.
Вернее, ответы были каждый раз не совсем одинаковые, пока он не понял, что мама Барби просто не хочет говорить ему правду. Тогда он попросил, чтобы она отвезла его к дедушке на могилу. В этом Алиса отказать ему не могла, и они поехали туда на такси вместе с бабушкой. На деревянном, временном кресте была нечетко выцарапана дата смерти. Это была очень знакомая дата за сентябрь 2014 – точная дата его, Серёжиного, отлёта не Землю Обетованную.
Вот тут принц уже заплакал… А что ещё ему можно было с этим поделать?
Вскоре он вернулся в Израиль, к себе в интернат. Было страшно, что не с кем было поговорить обо всём произошедшем во всём этом большом, и вроде бы родном ему городе.
А ещё через полгода мама Алиса написала ему по Ватсапу, что должна с ним о чем-то посоветоваться...
«Интересно…», - ответил принц.
«Понимаешь, Дима Хавкин зовёт меня переехать к нему».
«В его однушку?» – поинтересовался принц.
«Нет… Что мне там делать?» – удивилась мама Алиса. – Он тоже уже давно уехал отсюда".
«В Амстердам?» - уточнил принц.
« Нет, в Америку. Во Флориду. Он три года назад там обосновался сам и теперь зовёт меня к себе»
«И где же ты там будешь жить?» - задал вопрос принц, зная, что эта тема его маме совсем даже не безразлична.
И мама Барби прислала ему фотографию виллы, сработанной в розовых тонах с колоннами и с круглым голубым бассейном рядом пальмой и розовыми кустами.
А на их фоне он увидел лысеющего, совсем не похожего на Кента, но весьма довольного собой дядечку в тёмных очках с небольшим, но заметным животиком.
Принц внимательно рассмотрел эту фотографию, но ответил не сразу.
«Ну что же лети, моя дорогая мама – Барби. Мечты ведь должны хоть когда-нибудь сбываться?»
«Наверное, должны... А о чем ты мечтаешь, сынок?» - вероятно, впервые в жизни поинтересовалась Алиса.
Но принц ей не ответил. Она ведь, наверняка потом забудет о том, что спросила. А он ещё не был готов рассказать ей, что он тоже хочет стать кем-то похожим на ту самую куклу Барби, и жить свою жизнь легко и с удовольствием, ничем, кроме нарядов, развлечений и интрижек не интересуясь.
Этого он своей маме не написал. Зачем? Пусть думает, что он мечтает стать лётчиком. Или ученым физиком, как дед.