Иван Андреевич стоял у окна. Стоял и смотрел в него долго и безразлично: день серый, безрадостный. Да, погода в последние дни сентября не радовала.
«Чего тебе погода-то? – спросил себя Иван Андреевич, – ты проснулся, и тому уже радуйся». Но уговорить себя не удалось: тоска в сердце засела прочно, да ещё и скулила. Отошёл от окна, сел на диван. Так же безразлично и тупо посмотрел в телевизор: там на сцене кривлялся какой-то парень, кто-то ему подхихикивал.
«Ну, началось опять, – подумал старик, – ничто не радует, всё надоело, ничего не хочу». Посидел некоторое время не двигаясь. «С этим надо что-то делать. Пойду-ка я лучше на улицу». Иван Андреевич заставил себя встать и одеться, он знал, что там немного отвлечётся от уныния, может даже удастся с кем-нибудь поговорить.
На улице сделалось веселее: люди спешат или не спешат по своим делам. У всех какое-то заделье. «Интересно вон тот дед куда идёт? А, может, как и я: никуда. Написал же какой-то поэт: «Я придумал для себя, что спешу к больному другу», – вспомнил стихи Иван Андреевич. И тут же вспомнил о своем друге Михаиле. «Может, к нему наведаться? Так пьёт же, как собака. И жалко, и пить с ним…А может напиться?» – от этой мысли передёрнуло и рассмешило одновременно: раньше-то и он выпить любил, а теперь не может – болеет. «Значит, жить-то хочется? – съёрничал над собой Иван Андреевич. «А что делать? Не ляжешь ведь, не помрёшь добровольно» – сам себе и ответил.
Так шёл он по улице, наблюдая за прохожими, довольно долго. Дошёл до сквера. Здесь на лавочках бабули торгуют всякой всячиной с самой весны, Иван Андреевич часто к ним приходил, любил поболтать, побалагурить. Но давненько уже никто не торговал: холодно и сыро.
«Надо же, – удивился он, подходя ближе, – сидит ведь!» На скамейке, действительно, сидела пожилая женщина с ведёрком, в котором стояли цветы. Она почему-то была очень сердита. Ивану Андреевичу показалось, что раньше её не видел, не бывала она здесь. «Интересно, чего она такая сердитая? Наверное, тоже: одна да одна» – предположил он и решительно направился к незадачливой дачнице: кто ж ещё в такую погоду цветами торгует? Астры в ведерке были хороши: ярко-розовые, пушистые, свежие.
– Ты, где их нарОстила, как сохранила в непогодь? – приветливо улыбаясь, обратился он к продавщице.
– Сами наросли, – резко ответила сердитая дачница.
– Почём продаешь?
– А ты, что? Купить хочешь?
– Может и куплю, – ему отчего-то сделалось вдруг весело: и астры веселили, и ершистая собеседница.
– За тридцатку отдам, – оживилась хозяйка цветов.
– За тридцатку..., – засомневался Иван Андреевич, – а впрочем, давай, покупаю.
И вот стоял он с цветам и не уходил, и ничего не говорил, просто стоял. С цветами.
– Ну, чего стоишь? Цветов больше нет, да и ничего нет, – но продавщица тоже не спешила уходить, оставалась сидеть на скамейке.
Иван Андреевич почувствовал вдруг, что очень устал, ломило колени.
– Да ты присядь, милый, – как будто угадала женщина, – видать устал.
– Устал, – отозвался старик, тяжело опускаясь рядом. Протянул ей цветы:
– Это тебе, чай давно никто не дарил.
– А ты почём знаешь? – враз снова рассердилась незнакомка.
– Не кипятись, – мирно предложил Иван Андреевич. Оба замолчали.
Уходить не хотелось. Так бы и сидел, и сидел рядом с этой ершистой пожилой женщиной, пусть даже холодно и поговорить пока не о чем. «Наверное, прав мудрец: самый близкий человек тот, с которым есть о чём помолчать» – думал Иван Андреевич. На душе сделалось тепло и спокойно.