Мы привычно сидим в крохотной кухоньке Андрея Григорьевича за рюмкой коньяка и говорим о войне, о жизни, о детях. Никто из нас не знает, когда кончится этот разговор. Коньяка еще много? Отец почти не пьет, в свои 98 с хвостиком он все еще ходит в тренажерный зал, встречается с юным поколением, рассказывает о той страшной войне.
Я тоже далеко не юноша, сам восемнадцать лет как дед. Четырежды теперь. Андрею Григорьевичу - внучатый зять.
- Андрей Григорьевич! Помните, в прошлый раз вы мне подарили солдатскую фляжку? Я ее отправил на передовую...
- То есть?
- На Донбасс отправляли мобилизованных, солдатику вручил. От вашего имени. Чтоб вернулся таким же молодцом, как и вы, столько же лет рассказывал внукам и правнукам о своей Победе.
- И это правильно. За это и выпьем!
Чокаемся звонко. На пол падают очки, которые, оказывается, я держал в сонной руке.
В той кухоньке мы с дедом не сидели давно: он ушел в прошлом году, чуть не дотянул до 97. Но я помню его добрые глаза, голос. И разговоры наши долгие в его крохотной кухоньке. Отпиваю глоток из его солдатской фляжки, которая лежит рядом, на полке:
- Я понял, отец, так и будет!