Первый послевоенный год дал Оппи немало тревог; следующий, сорок седьмой год для Роберта выдался на удивление спокойным — хотя, возможно, так просто казалось после Лос-Аламоса, ФБР, Тринити и этих политиканов, слушающих только свои кошельки. Впереди — вступление в должность директора Института перспективных исследований Принстона; позади — удивительно плодотворная конференция Шелтер-Айленда. Роберт и не представлял, что юный Ричард Фейнман, который проявил себя как незаурядный физик ещё в Лос-Аламосе, сможет придумать такую стройную теорию... Ладно, не вполне сам, с участием Швингера, но... «И почему он не попал в Беркли? Зато Корнеллу повезло...»
— Ну и погодка... — Джулиан Швингер, его попутчик, покачал головой, глядя в иллюминатор самолёта, летевшего к Гарварду. — Эдак мы до Бостона не доберёмся...
В Гарвард коллеги стремились по разным причинам. Роберт, учившийся там, не слишком любил этот университет; но именно там одному из тридцати лучших выпускников того, 1925 года, собрались вручать почетную научную степень. Так что, хоть и без особой радости, Оппи возвращался в альма-матер. Джулиан же летел туда по работе.
— Да ладно, — Роберт, который и арендовал этот самолёт, чтобы добраться побыстрее, беспечно махнул рукой. — Куда-нибудь да доберёмся, а потом как придётся...
Джулиан Швингер лишь закатил глаза. Как можно к таким годам — а Роберту уж за сорок! — оставаться таким небрежным? Как он вообще руководил Лос-Аламосом? Да и сейчас расселся так вальяжно, как будто эта буря ни ему, ни этому самолёту нипочём!
Стоило Джулиану об этом подумать, как самолёт тряхнуло; молния вспышкой озарила салон — «совсем рядом, должно быть», отметил Швингер.«Точно ли это хорошая идея — лететь в такой шторм?» Впрочем, Оппи не только поэтому показался Джулиану странным. От Сёрбера, Вайнберга и других студентов Оппенгеймера Швингер слышал о Роберте как о «лучшем преподавателе, который всегда поддержит». Но...
Но на прошедшей конференции, видимо, был какой-то другой Роберт, едкий, язвительный и не желающий слушать никакие новые идеи. Или чего он взъелся так на Фейнмана — которого, кстати, сам нахваливал, когда работал в Лос-Аламосе? И лишь в последний день конференции, убедившись, что Ричард «не так уж и неправ», Оппи смирился с фейнмано-швингеровской концепцией квантовой электродинамики.
— Плохие новости, — пилот подал голос; Джулиан отвлёкся от своих мыслей. — В такую бурю до Бостона мы никак не доберёмся, сядем... Да, похоже, прямо здесь, чёрт...
— А что, всё так плохо? — голос Джулиана чуть дрогнул; Роберт, всё ещё развалившись на сиденье, зажёг сигарету, не замечая недовольного взгляда Швингера.
— Ещё б не плохо! Тут военная база! Кто ж гражданских туда пускает? А, да что вам, учёным, про военных знать... Держитесь крепче, садимся!
Воздушное судно наконец остановилось; пилот негромко выругался, разглядев людей.
— Ну вот вам пожалуйста, уже встречают... Не к добру это... Но идти надо...
— Расслабьтесь. У меня есть идея получше. Пойду я, а вы ждите тут, — Роберт поправил шляпу, вышел из самолёта.
— Отличная наверно идея, — саркастично хмыкнул Джулиан, глубоко вздохнув. Договариваться с учёными — это одно; но с военными, сейчас, когда они, быть может, только и думают о «красной угрозе»... Нет, глупо. Но что делать, тоже неясно... Чертовски глупо.
— А? Но... Куда вы? — запоздало спросил пилот, но его не слушали ни Швингер, напряжённо стучащий пальцами по креслу, ни Роберт, прищуривший глаза в попытке разглядеть что-то в дожде и поддерживающий одной рукой шляпу, чтоб ее не унес ветер.
Их и в самом деле вышли встречать. Да, эти парни в военной форме и правда не выглядят дружелюбными... И все же...
Синие глаза физика глядели на военных уверенно; Роберт неторопливо подошёл к офицеру и спокойно протянул руку, улыбаясь как можно доброжелательнее.
— Добрый день. Я Оппенгеймер. Роберт Оппенгеймер.
— Да как вы... Что? — услышав знакомую фамилию, офицер неверяще посмотрел на физика. И правда, как с обложки того журнала... Тот самый парень, благодаря которому им не пришлось высаживаться туда, к узкоглазым...
Офицер суетливо пожал руку.
— Да ладно... Вы и правда тот самый... А... Вам чем-то помочь?
— Не стоит так уж волноваться. Но я буду рад, если вы поможете мне и моему другу добраться до Бостона, — голубые глаза Роберта чуть улыбались.
— А... Ну конечно, конечно, поможем!
Роберт вернулся к самолёту, кивнул Джулиану.
— Пошли... Я же сказал, что всё улажу...
— Но... Ты точно ненормальный.
— Я тоже рад тебя видеть.
Роберт усмехнулся. Конечно, он ещё помнил, как Ломаниц в одном из писем с военной базы, где ему пришлось служить, восторгался: «Тебя, Оппи, тут обожают». Как оказалось, не только там и не только тогда — и сейчас, два года спустя после войны, Роберт ощущал затаенный восторг и уважение от тихо переговаривающихся друг с другом солдат. «Прямо суперзвезда, надо же...»
Вскоре усмешка исчезла; Оппи хмуро закурил ещё одну сигарету. Вспомнился и другой «супер», и другие самолёты — те бомбардировщики B-29 с Тиниана и их груз, готовый уничтожить предписанные цели. Было ли это правильно? Чем дальше, тем сильнее Роберту хотелось послать всё это — военных, политиков во главе с президентом, городок в Нью-Мексико, где раньше были прекрасные дикие долины и где теперь всё заставлено наспех сколоченными домиками — куда-нибудь на Луну или в другой мир; но другие миры только в книгах бывают...
Впрочем, не только Роберт так думал. Бывший наставник Оппи из Кембриджа, Патрик Блэкетт, не сомневался: Хиросима и Нагасаки не были «необходимым злом для того, чтобы закончить войну». В своей статье «Военные и политические последствия атомной энергии» Блэкетт дал приговор тем, кто принял решение о бомбардировках — и этот текст тут же вызвал недовольство как у американцев, так и у некоторых британцев.
— Зря ты так резко, — вздохнул Уильямс, когда они с Патриком шли по Уайтхоллу, остававшемуся величественным несмотря на строительные леса у домов. — Теперь тебе тут не слишком рады...
— Возможно, — Блэкетт пожал плечами. — Что ж поделать, если война теперь — это не битва армии против армии, а битва армии против мирного населения.
— Да уж прямо...
— А как ещё назвать наши бомбардировки Дрездена или Гамбурга?
Уильямс задумался:
— Разве там не было важных промышленных предприятий?
— Возможно и были, — Блэкетт согнал с рукава муху. — Вот только эта промышленность после всех этих бомбардировок продолжала производить оружие и танки — и производить достаточно, чтобы продержаться ещё два года. Выходит просто атака по гражданским, как и в Хиросиме с Нагасаки.
— Американские генералы с тобой не согласятся.
— Их дело. Пусть говорят что хотят про «покончить с агонией войны одним ударом», — отрезал Блэкетт. — Но я всё ещё убеждён: оно не для победы над разгромленной Японией было.
— А я слышал, они собирались сражаться до последнего солдата...
— Кому там сражаться? — перебил Патрик. — От флота толком ничего не осталось; авиация развалилась, стоило выбить опытных пилотов; да и сколько городов до этого Лемей бомбил? Сорок?
— Ну... Может, без этого они не справились бы даже с помощью Советов?
— Советы чуть ли не самостоятельно разделались с Гитлером сначала у себя в стране, затем — в восточной Европе вплоть до Берлина. А тут всего лишь Япония. Они просто не хотели, чтобы Япония попала в руки Советов, — мрачно усмехнулся Блэкетт. Уильямс чуть побледнел.
— Пат, ты бы поосторожнее с такими словами... Там, — Уильямс кивнул на крышу Уайтхолла. — Так не думают.
— Ну а я вот думаю, — пожал плечами Патрик. — Советский Союз должен был на днях начать наступление; если бы он... скажем, слишком активно участвовал в победе над Японией, она бы оказалась под его контролем. А так американцы подсуетились — заодно бомбу испытать удалось. Удобно.
— Всё равно... И там точно не считают, что Советам безопасно давать новые, атомные, технологии...
— А кому безопасно? — хмыкнул Блэкетт. — Тому, кто, ни с кем не советуясь, применил эти «новые технологии»? По мне лучше дать Советскому Союзу эти технологии... Чем он сам создаст их, решив, что Америка может применить их против него.
— Может, и не создаст? Если американцам потребовалось столько сил...
— Создадут. Другое дело, неясно, через сколько лет; но если даже нам такое было бы под силу, то...
— Полегче бы ты с такими мыслями, — вновь вздохнул Уильямс. — Так и в коммунисты запишут...