Сон всё не приходил. Но усилием воли Фру смогла на четверть отключить правое полушарие – этому учили в школе исполнителей. Она сконцентрировалась, закрыла глаза и тут же увидела на широкой травянистой равнине родителей, братьев и сестёр. Они играли в догонялки, резвились и смеялись, а папа – громче всех. Фру развела в стороны руки и побежала им навстречу. Но вдруг сильный ветер оторвал её от земли и помчал, как пушинку, в синее камбоджийское небо. Внизу проплывали манговые рощи, апельсиновые сады, саванны с густыми зарослями бамбука, горы с вечнозелёными лесами, рисовые поля, плантации гевеи*, дома камбоджийцев с крутыми скатами крыш. Спокойно тёк вечный Маконг*, обильно разливался Топлесап*, блистательный Анкор*тянул ввысь многоступенчатые вершины башен с монументальными ликами божеств в окружении ослепительных дворцов и храмов.
Фру, переполненная радостью, взмахивала руками, поднималась всё выше и выше, то и дело посылая родным воздушные поцелуи. Вдруг что-то чёрное затмило солнце. Это была инструктор по военной подготовке. Она подлетела впритык и закаркала:
– Рано праздновать победу! Приближается решающий бой!
– Отцепись. Я сегодня занята.
– Товарищ Лин! Ты не можешь отсиживаться, когда наши солдаты на переднем крае громят вьетнамских врагов!
– Да отстань ты уже. Надоела!
– Ты дочь незапятнанных кхмеров! А также дочь компартии! Кампучия зовёт тебя на бой!
– Говорю тебе, у меня другие планы.
– Это освежит твой революционный задор и партийный склад ума! Получи и распишись!
Крепкие руки инструкторши повесили на девчоночью шейку калаш и сумку с гранатами, после чего незапятнанная дочь компартии полетела с ускорением головой вниз. Бум!.. Фру проснулась. В полицейском участке стоял гвалт.
– Палыч, имей сострадание! Вторые сутки сна ни в одном глазу!
– Ни сна-а в глазу-у, ни маковой роси-инки во рту-у!
– Та не надо ля-ля! Кто мою пиццу схарчил? Не ты ли? Мне одни только крошки достались.
– Па-а-алы-ы-ыч, ми-и-иленький, отпусти ты нас христаради-и-и! Ты же знаешь, мы отработаем.
– Сверх нормы отработаем!
– Мы долги не забываем!
При виде воцарившегося в «приёмном покое» майора срамницы всполошённо загоготали и прилипли к решётке. Ноги их подкашивались на лабутенах, когда они, повисая на прутьях, как на пилонах, протискивали между ними округлости бюстов. Красные сонные глаза вяло моргали, чёрная перхоть слетала с крашеных ресниц на потрескавшуюся штукатурку тонака. Донельзя измаявшись без дела, источив все лясы, они сутки напролёт что-то пожёвывали, попивали, заигрывали с охраной, выманивая то кусочек съестного, то стаканчик газировки, после чего им требовался променад в сортир. Точно вырвавшиеся из загона дикие кобылицы, они резво перебирали конечностями на своих опасных платформах, следуя в дальний конец тихого обезлюдевшего коридора. Протоколы были заполнены и разложены по папкам, бунтари давно разбрелись по домам. Покой и скука с дремотой, заполнившие всё до мельчайших щелей, вымотали блудницам последние нервы.
Фру, забившись комочком в угол клетки, просчитывала удобный момент для побега. Когда Палпалыч, отдуваясь, тяжело подкатился винной бочкой к просительницам, она вся напружинилась. Спусковым крючком клацнул замок, насмешливо взвизгнули петли, и широкий соблазнительный лаз предстал её очам. Сейчас одним махом она преодолеет расстояние в пять метров и окажется на свободе. Бред! Без военного снаряжения ей не обрести крыльев, не пройти сквозь стену, не отсечь погоню. Тем не менее она выбралась из закутка и стала рядом с девицами. Авось удастся прошмыгнуть незамеченной.
Начальник засипел отсыревшим фаготом:
– Всю мою печёнку вы съели, матрёшки пустоголовые. Каждый раз начальство с меня кожу живьём сдирает за ваше безмозглое попадалово. Пользы от вас, как с козла молока, а неприятностей – воз и маленькая тележка. Прикрою я ваш притон, клянусь мамой. – стонал майор.
Ни много, ни мало, целых пять минут служебного времени потратил он на воспитательный процесс. Его руки, утомлённые писаниной, вздрагивали, точно лапки покалеченного насекомого. Он попытался через силу свести их перед собою в замок, символизирующий несокрушимость майорского слова, и это ему почти удалось.
Всю воинскую внутренность сорокалетнего мужа и отца семейства отравляла, как медный купорос, боль. Вторые сутки он был терзаем радикулитом. Вступило прямо на службе. Оно и не мудрено – с такой-то нагрузкой. Болячка посещала Палыча регулярно осенью и весной, перевоплощая энергичного толстуна и весельчака в обездвиженного нытика – горестный надгробный валун. Чуть не плача, он тихо причитал:
– Идите вон с глаз долой и больше мне не попадайтесь. А то я вас… –перебрав увлажнённым от страдания взором каждую из девиц, он остановился на рослой блондинке. – Следуй за мной. Сегодня поработаешь руками, поясницу мне разомнёшь. – А ты куда? Сто-ять! – рявкнул он на Фру с неожиданным остервенением, – ресницы мгновенно высохли; гладкое, как репа, лицо взбугрилось и окаменело.
– В туалет.
Не отрывая свирепых глаз от козырька бейсболки, начальник дёрнул головой. К нему подлетел лейтенант, вытянулся и замер.
– Конвойный!
– Я!
– Препроводить в сортир эту, как её…
– Есть!
– Наручники не снимать!
– А как же, товарищ майор…
– Не спускать с объекта глаз ни на секунду!
– А как же, товарищ майор…
– Отвечаешь за неё головой!
– Слушаюсь!
– Приступать!
– Есть!
Майор двинулся поступью инвалида к подземному этажу, где у него было всё самое интересное. Блондинка, статью и шириной плеч визуализирующая нетленные строки поэта «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт», подхватила радикулитника подмышку. Парочка удалилась, срамницы испарились, Фру под надзором лейтенанта зашагала вдоль коридора. В конце него распахнутая настежь фрамуга ела её поедом, притягивала магнитом, сжимала мышцы, точно взводила курок. Вот-вот механизм сработает, и она полетит пулей в эту чёрную дыру, а там – ищи-свищи. Мысли рассыпались горохом – не собрать: «Прыгнуть? Нет? Ночью вернусь, проберусь в кабинет через чердак и вскрою стол. Проберусь ли? Повсюду камеры, небось и в унитазе тоже».
В тесном пенале туалета наблюдения не оказалось. В качестве вентиляции окно с решёткой. Фру размяла кисти, лейтенант всё же расковал их на минуточку. Стоя спиной к седалищу, запрыгнула на круг – навык не утрачен, прыгучесть в норме, координация в порядке. Сконцентрировала внимание. Пространство слишком ограниченное. Может не получиться, но попробовать надо. Внимание. Оп! Прыжок. Кульбит. Приземление точно на круг унитаза. Ещё прыжок. Ещё. Отлично! Присела на корточки, пронаблюдала за короткой ржавой струйкой, констатировала обезвоживание. Подтянула лосины. Сколько ещё часов предстоит проторчать в обезьяннике – сорок, пятьдесят, шестьдесят? Без подпитки её резервов хватит на пятьдесят. Здесь она больше суток, значит, в остатке примерно ещё двадцать пять. Открутила кран умывальника. Тот, трясясь и плюясь, зверски захаркал, заныл и сдох. Знакомая картина – отсутствие воды… Где-то должен быть выход. Он где-то есть. Искать!
Она чуяла, что освобождение находится не в штанах майора, где лежат ключи от всех дверей; не в кобуре наивного конвоира, которого ей ничего не стоит отправить в нокаут ударом головы в переносицу; не в рубильнике электросчётчика, способного полностью парализовать полицейский участок как минимум на пятнадцать минут. Оно где-то рядом, медленно приближается. Главное, – не прозевать ответственный момент…
Снова наручники, клетка. Лицо охранника, ещё минуту назад соблюдавшего дистанцию в полтора шага, теперь улыбнулось девушке так близко, что ей стал виден детский пушок на нежных щеках. Паренёк держал в руках двухлитровую бутылку минералки.
– Я принёс тебе воды. Давай руки… наручники.
– Эй! Отойди от неё! – из противоположного угла, спотыкаясь и расстёгивая на бегу кобуру, иноходью нёсся дежурный. Одной рукой он сгрёб напарника, а другой истерично затряс пистолетом, – Ты знаешь, кто это?! – он впился в ухо лейтенанта, яростно шипя и вращая выпученными глазами. Лейтенант нахмурился, молча отодрал от себя паникёра, открутил крышку, решительно шагнул к пленнице и поставил воду у её ног…
Никому из полицейских не было смешно, когда она у них на глазах схватила горловину зубами, запрокинула голову и, ни разу не поперхнувшись, махом опрокинула в себя спасительную жидкость.
***
Заметно повеселевший Палпалыч энергично перебирал папки. Ему полегчало, радикулит на время был забыт. Рабочее место – обжитое кресло и истёртый локтями стол – вселяли уверенность в прочности мироздания. В двух шагах напротив стояла троица – лицо женского пола неизвестного происхождения и два охранника по обеим сторонам лица. Майор игриво улыбнулся и подмигнул:
– Ну, что, голуба, расскажешь кто ты и откуда?
– Я – постоянная представительница Межгалактической Общественной Организации на Земле. Моё земное имя – Фру.
– Ха-ха-ха! Я тоже люблю пошутить. Но не сейчас, а в свободное от работы время. Там, – майор закатил глаза и вдёрнул подбородок, – от меня ждут доклада о твоей персоне. Ни в одном реестре нашей многострадальной Родины ты не значишься. Значит… Гражданкой какого государства являешься?
Последовала долгая пауза. Тишину нарушала лишь весенняя муха, пытавшаяся завести свой застоявшийся моторчик, методично прорабатывая крылышки. Улыбка начальника постепенно растаяла, безоблачный лоб тронула лёгкая морщинка разочарования.
– Ну-у? Не слышу ответа.
Фру стояла, как вкопанная, напряженно ожидая развития сюжета. Палыч нахмурился.
– Ладно, скажу напрямик. Твоё пребывание в обезьяннике может затянуться на семьдесят два часа вплоть до выяснения личности, пока наши дипломаты не перетряхнут все недружественные страны вкупе с дружественными. Но лучше признайся сама. Явка с повинной, так скать, облегчит твою участь. Номер спецгруппы, разведывательное подразделение, позывной и все прочие данные… Ну же!
Фру вся внутренне подобралась, интуитивно чувствуя приближение ответственного момента. Палыч слегка завалился на бок, пошарил в шухлядке и, шлёпнув по столешнице ладонью, одёрнул её, точно углем обжёгся. На столе вспыхнул яхонт, и даже при всей казённо-тюремной обстановке, ворующей солнечный свет, веру в будущее и надежду на лучшее, перстень лучился вызывающе-победно алым сиянием.
– Что это?.. Ладно. Можешь не отвечать, и так ясно. А вот зачем лысой бабе гребешок? – вопрос интересный. Может объяснишь?
Начальник полез за вещдоком глубоко в стол, с минуту тарахтел ящиками и вскоре ушёл в поиски, в буквальном смысле слова, «с головой». Когда его пузатый торс почти скрылся из виду, внезапно кабинет огласил жалобный вопль:
– О-ё-ёй! А-я-яй! Вступи-и-ило-о-о…
У девушки-воина не успело возникнуть ни единой мысли, когда натренированное тело взвилось ракетой. Раз! Удар ногами в стороны. Хватаясь за воздух, конвойные летят в противоположные углы. Два! Прыжок! Она уже на столе! Есть! Перстень на пальце! Охрана расстёгивает кобуру. Три! Пришелица легко, точно соломенное чучело, отшвыривает майора, хватает аметистовый гребень и мчит на быстрых крыльях прочь. Полицейские с колен стреляют в пустоту, потом тупо разглядывают «браслеты» …
Участок долго стоял на ушах. Докладная «наверх» подняла из кресел многочисленное вышесидяшее начальство. Потом, немного успокоившись, все облепили мониторы, и, пока не прикатила карающая комиссия, снова и снова просматривали запись с камер наблюдений.
– Вот что значит высокий профессионализм! В три секунды такое провернуть!
– Чудеса-а-а!
– Никаких чудес, ежедневные тренировки плюс паранормальные способности. Баба эта, по всему видно, служит в тайных космических войсках.
– А с виду и не скажешь.
– Была девушка, стала летучая мышь. Разве такое возможно?
– В космических и не такое возможно.
Бледный, взмокший Палыч, лежа на диванчике, придурковато улыбался, пыхтел и задыхался от восхищения:
– Пуф-ф-ф… Улетела… пуф-ф-ф… Улетела голубка сизокрылая… пуф-ф-ф… Счастливый путь…
***
Новгородцев, вставай. – Гореев, употребив все свои мизерные силы, тормошил Столпника за плечи. Лысая голова слабо сотрясалась, елозя по подушке, и тихо мычала. Пациент лежал в отключке, придавленный к матрацу лечебными снадобьями, как жёрновом. Метод под названием «Два пальца в рот» не дал никакого результата. Каждый раз крепкое деревенское чрево восставало против насилия и упорно не желало расставаться с пищей. Снадобья успели в короткий срок наслоиться и отвердеть в теле неподъёмным гранитным камнем.
– Поднимайся. К тебе пришли... – прошептал профессор парню на ухо. – Девушка. – добавил он, и сомкнутые глаза спящего распахнулись. Минуту они смотрели, не мигая и ничего не видя, после чего в тюфяке сработала невидимая пружина и вышвырнула пациента из постели.
– Фру! – вскрикнул Семён и закружил по палате, топоча пятками.
– Ч-ч-ч… – зашипел изобретатель, нервно отмахиваясь он нагнетающего опасность топота, как от осы.
– Спокойно. Сначала поищи под шконкой жучка.
Столпник принырнул под кровать, пошарил по днищу и двумя пальцами вытащил за усы таракана; подивился, разглядывая увесистую брыкающуюся маслину.
– Животина аспидна*
– Это не то. Брось.
Пальцы разжались, насекомое, с лёгким стуком упав на паркет, заюлило и дало дёру.
– Интересно, а где же у них подслушивающие устройства? Ладно, разберёмся. – деловито прошамкал Петрович и, повернувшись к окну, энергично помахал рукой. Из-за жидкой шторки выступила Фру и, не говоря ни слова, бесшумно бросилась к Столпнику.
Двое стояли, обнявшись, спаянные в одно, и медленно раскачивались осиной на ветру. Минуту-другую профессор, сидя на краю кровати, глядел на молодёжь, потирал остроугольные колени и обдумывал предстоящие действия. Сейчас он выведет ребят на свободу через хорошо знакомый лаз.
…Полвека назад, когда в барских хоромах располагался Дворец пионеров, детвора жила в нём незаурядной жизнью творца. Весь ландшафтно-архитектурный комплекс советская власть отдала под самое дорогое – воспитание гармонично развитого подрастающего поколения. В библиотеке Петя неустанно рылся в поисках нужных чертежей для планеров; в музыкальном классе упорно колотил по фортепианным клавишам; в художественной студии, закусив губу, устремлялся к совершенству линий и палитры; в танцзале торжественно выводил «па», оттаптывая ноги девчонкам; на кружке военно-патриотической подготовке с армейским задором дёргал затвор автомата.
Три двухэтажных корпуса дворянского поместья с прилегающими к нему парком, ручьями и озером Гореев знал, как свои пять пальцев. Однажды, играя с друзьями, он обнаружил под мостиком карстовую пещеру с выходом на заброшенный пустырь. Пионеры, увлечённые находкой, проводили в ней многие часы. Они поклялись никому не рассказывать о подземном ходе, а узкий лаз завалили камнем. Он и сейчас лежит на том же месте, Гореев видел его каждый раз, когда шёл в столовую…
Тревога обожгла сердце. Справятся ли эти двое со своим заданием? Основной инстинкт напрочь вышибает мозги. Биолог ощупал глазами одуревших влюблённых, подойдя, надавал обоим дружеских шлепков.
– Хватит обжиматься. Можно подумать, сто лет не виделись. Собирайтесь, уходим.
Парочка очнулась. Столпник растянул такую широкую улыбку, что лейкопластырный паук над глазом, потеснённый на своём месте, не удержался и отпал. Скальпельный разрез зажил. Рассечение на щеке затянулось и скрылось в суточной щетине. Счастью парня не было предела.
– Это Фру. Межгалактическая представительница, посланница с небеси. Другиня*.
– Я понял. – профессор полез в свою постель, отвалил подушку, достал диво дивное – полторушку воды, кинул её в руки Столпнику. – Пригодится в дороге.
Фру приподняла над глазами козырёк прикипевшей бейсболки, протянула микробиологу руку.
– Я – Лин Эн, позывной Фру. Выполняю миссию на Земле.
Петрович вскочил, о балахон пижамы зачем-то отёр ладони, удержал ими осторожно, как птенчика, утончённую девичью кисть.
– Очень приятно. Пётр Гореев. Тоже выполняю миссию на Земле.
Миссионеры улыбнулись друг другу так, точно давно жили по соседству, каждое утро встречались в подъезде, и вот сегодня познакомились.
Семён подхватил валяющийся в сторонке знакомый рюкзак, вытряхнул из него вышитую косоворотку, яловые сапоги и суконные штаны, изъятые три дня назад у разумихинского куркуля.
– Переодевайся. В этом тебя никто не узнает.
– Ух ты! Как же ты сподобилась?
– У них строгий учёт вещей. Здесь есть камера хранения.
– Точно. У них здесь камера захоронения для светлых душ и ясных умов. – констатировал Петрович.
Он неслышно подобрался к двери и с предосторожностями приоткрыл её. Высунув наружу голову, оглядел коридор. Прислонившись к косяку, закрыл глаза, немо помолился, перекрестился и замер. Он хорошо понимал на что идёт, знал, что один удар дубинки может вышибить весь несгибаемый дух из его хлипкого аватара. Но страшно не было, потому что он выполнил свою задачу, совершил открытие, создал прибор, благодаря которому человек может жить сколь угодно долго, каждый раз обновляя системы жизнеобеспечения, отдельные органы и даже полностью всё тело. А сколько ещё новых изобретений лежат подспудно, дожидаются часа, когда старый злобный мир рассыплется в труху! Тогда прах всех гадов и гадёнышей сгорит синим пламенем, и настанет, чистая, светлая, новая эра…
Видя замешательство товарища, Столпник прошептал:
– Боязно тебе, Петрович?
– На всяку беду страха не напасёшься*. – пробормотал себе под нос профессор и выскользнул за дверь.
Лечебное заведение спало крепким тозепамовым сном. В полумраке коридора слева единственным ярким пятном выделялся стол с зажжённой на нём лампой. Медсестра по-кошачьи уютно дремала, подложив голову под руки. Напротив, утонув по грудь в глубоком кресле, похрапывал, сражённый Морфеем, охранник. Автомат сиротливо стоял в сторонке, прислонившись к кадке с фикусом. Петрович, крадучись, подобрался к нему и аккуратно отстегнул магазин. Дал знак рукой. Троица гуськом двинулась по коридору, предельно осторожно наступая на отслоившийся паркет.
Завернув за угол, дошли до середины галереи. Перевели дух. Здесь не было ни охраны, ни медперсонала, ни освещения. Через громадные арки окон, стремящихся в небо, луна заливала зал чарующим светом. Гореев спрятал магазин за постамент, бывший некогда бюстом Кутузова. Железка прошуршала мышью в ошмётьях шпалер.
– Ну, вот, вы почти на свободе. Отсюда метров сто пятьдесят. За зимним садом, под мостом… ну, ты знаешь, – кивнул он Столпнику, – есть камень. Слева. За ним лаз в карстовую пещеру. Выход на заброшенное поле. Как выберетесь, всё время идите на запад, прямо, никуда не сворачивайте. От пустыря до города недалеко, километра полтора. Но где же у них всё-таки камеры слеже?..
«У-ува-а-а! У-ува-а-а! У-ува-а-а!» – ударила поленом по голове сигнализация. Колени подогнулись, сердце на миг остановилось, от макушки до пят пробежал электрический разряд.
– За мно-о-ой! – заголосил Гореев и первым бросился в зимний сад, трепеща больничными пеленами, как птица крыльями. Спасители ринулись за ним. Над головами, взламывая перепонки, голосом замороженного Левитана задолдонил репродуктор: «Всем лечь на пол, лицом вниз. Руки за голову. За неподчинение – усиленный курс лечения. Считаю до трёх. Один. Два. Три». Запись, как заевшая пластинка, наяривала по кругу: «Всем лечь на пол, лицом вниз … За неподчинение… Один. Два. Три… Всем лечь…»
Как из-под земли, выросла погоня – дюжина гвардейцев с овчарками; горбатые псы, истекая слюной и буксуя лапами, рвали поводки. Ударили прожекторы. Десяток едких фар ослепили, ожгли зрачки, болью прокололи мозг. Фру на секунду остановилась, зажмурилась. Резь в глазах нарушила алгоритм действий.
Преследователи быстро приближались. Собаки, запрограммированные на разрыв аорты, мчали к цели. Не было слышно ни бряцанья снаряжения, ни грохота берцев, ни лая, – все звуки безраздельно поглотил рёв сигнализации. На миг полицаи скучились, нагнулись к ошейникам. Через две секунды карабины будут отстёгнуты, и натасканные звери в прыжке вгрызутся в нежный девичий стан, а затем так же быстро они доберутся до профессора и Столпника.
Видя вокруг лишь чёрные разводы, девушка-воин резко развернулась лицом к врагу. Она не имела возможности хотя бы по слуху оценить ситуацию. Выхватив из кармана гребень, швырнула его, интуитивно определив верный угол запуска оружия. Аметистовая бабочка на секунду пропала из виду. В тот же миг псы, сорвавшись с места, влетели в прозрачную нерушимую стену, отрикошетили, рухнули. Погоня смешалась.
За это короткое время Гореев с Новгородцевым, хорошо наадреналиненные, успели пролететь остаток галереи, зимний сад, переходную площадку и уже приготовили путь к побегу, отвалив под мостом замшелый валун. Подстёгиваемые нагайкой преследования, они скакали, размахивали руками и кричали: «Скорей! Бегом!», – страшно тараща глаза на девушку, спокойно и размеренно шагающую к ним. Вытянув шеи, они недоумённо наблюдали издалека, как охранники вместе с собаками копошатся в тесном кругу, точно тараканы в закрытой банке.
– Проснулись, гады! Да их тут целый взвод! Спасайтесь! Я вас прикрою! Лаз свободен! Вперёд! – истерил профессор. Он выскочил на середину переходной площадки, растопырил руки и ноги, заслоняя тонким и прозрачным, как свеча, телом спасителей.
– Гвардейцы остановлены. Я замкнула погоню, накрыла её нерушимым прозрачным колпаком. – улыбнулась Фру, глядя на возбуждённых мужчин и поглаживая карман косухи, где лежало надёжное оружие защиты – изысканный женский гребешок для волос.
– Фруша, надобно грясти борзо, покуда супостат порушен*. –предостерёг Семён, на всякий случай закатывая рукава и разминая кулаки.
– Успокойтесь. У нас есть целый час времени. Ну, а потом… спасайся, кто может.
Петровичу слово «спасайся» не зашло. Он восторженно, как дитя, захлопал в ладоши:
– Чудесный фокус!
– Почему же фокус? Научное явление – отсечение всего низкочастотного, неразумного, негативного при помощи волновой резекции, которую выполнил аметистовый кристалл. Все люди на Земле скоро обретут кристаллическое наполнение. Некоторые уже имеют алмаз в сердце. Такие могут всё. Но их пока лишь единицы.
Прослезившись, учёный бросился обниматься, взволнованно взмахивая руками-плетями. Детская щербатая улыбка зажглась солнцем на его лице.
– Ваша миссия нашла способ вернуть человечеству память о подобии Божьем?! Да сохранятся ваши имена в Книге Памяти навек! Я знал, нутром чувствовал, что это научное открытие уже существует. Ур-ра! Только как же его применить практически? Оперативным путём?
– Кристалл вырабатывается самостоятельно. Это зависит от того, как человек будет жить.
– Жить – Богу служить*! – подытожил Столпник, ударив себя в грудь.
При этих словах Гореев почему-то резко засуетился.
– Торопитесь, вас ждут. Не стоит тянуть кота за хвост, время ограничено.
– Не хотели бы Вы, Пётр Петрович, поработать консультантом по вопросам местнопланетарного характера?
– Айда с нами. Буди нам за батька родного. А на поле брани – за воеводу.
– Эх, ребята, время моё вышло. Молодой – на битву, а старый – на думу*. Да и не вправе я. Дела у меня здесь. Важные. Мы с Николаичем эксперимент проводим – преодоление времени и пространства логарифмическим путём. Не сегодня-завтра приступим к испытаниям.
– Исполать* тебе, друже, за сердце твоё доброе, да за дела твои правые! – Новгородцев поклонился Горееву до земли, потом прижал к сердцу тонкий остов – бесплотный героический дух…
Когда миссионеры выбрались из подземелья на заваленный мусором полигон, не замутнённая ни одним облачком луна, кособоко развалясь, равнодушно на них воззрилась. До рассвета было ещё далеко. По рассыпанным во тьме немногочисленным огонькам спасители определили направление города. Фру, покрутила на пальчике перстенёк, приблизила ладонь к губам и, подстроив внутреннюю связь на служебную волну, соединила контакт с постоянным представительством на Земле: «Приём. Приём. Младшая сестра на связи» …
А Пётр Петрович Гореев сбросил тапки и пошёл босиком в дремучий пионерский парк, касаясь влажной, чуть тронутой зеленью, земли лёгкими прозрачными ступнями и напевая:
Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди!
Навеки умолкли весёлые хлопцы,
В живых я остался один.
*гевея – каучуковое дерево.
*Маконг – главная река в Камбодже.
*Топлесап – камбоджийское озеро.
*Анкор – храмовый комплекс в Камбодже, крупнейший религиозный памятник в мире.
Старорусские слова:
*аспидный – чёрный.
*другиня – подруга.
*надобно грясти борзо, покуда супостат порушен – надо идти быстро, пока враг повержен.
*исполать – слава.
Русские народные пословицы:
* На всяку беду страха не напасёшься.
*Жить – Богу служить.
*Молодой – на битву, а старый – на думу.
6.10.2022