Не то, чтобы он был стихоплет. Иногда ему удавались сносные вещи. У него были книги , почитатели и даже фанаты. Его приглашали на творчекские встречи, а иногда гражданские генералы выставляли его тамадой на сиятельных попойках. В городе его считали кем-то средним, между пророком и сумасшедшим. А сам он жил, не особо ощущая окружающий мир. Мир он воспринимал через краски. Через ветер, через воду, шумящую под старым заброшенным мостом. Если спросить, он не сразу ответит - женат ли он, и есть ли у него счет в банке?. Он научился обходиться без денег, а жил в маленькой коимнате большой квартиры. Там хозяйничала какая-то женщина, носившая с ним одну фамилию.
Сегодня утром он гулял по парку, седому от первого заморозка, нечаянно сбил ногой большую шляпку старого червивого гриба, и сочинил на ходу:
"Ещё не дохнуло зазимком,
И в эти останние дни
Мороз-воевода с корзинкой
Обходит владения свои.
Четверостишье ему понравилось. Оно далось легко, словно нашептанное на ухо. Он несколько раз повторил его вслух, чтобы запомнить и приступил к кусту поздней малины. Ягода была крупной и вкусной.
Но, по мере насыщения, в нём зародилась непонятная тревога. Что-то в стихотворении было не так. Да и малина стала горчить.
Он вышел из парка, пошел к реке. На старом деревянном мосту послушал рев воды у опор. Но и в рёве не утонула тревога.
Уже дома, в своей комнате, ходил и повторял четверостишье. Что-то фальшивое неуловимо ускользало от него. Он налегал на рифмы, пытался переставлять слова местами и менял ударения. Четверостишье никак не хотело ему подчиниться.
За окном накрапывал дождь . Он вышел в дождь без зонтика, нарочно намокнуть. Он понимал, что надо чем-то отвлечь себя от чертова стихотворения. В парке раскачивались пустые желтые аттракционы, и от одного их вида он почти заныл, как от зубной боли. В них тоже было что-то несовершенное, Не отчего было им качаться при осутствии ветра.
А они качались.
Встретились две старшеклассницы. Ой, а мы вас знаем. Вы поэт, городость нашего города. Помните, весеной вы выступали у нас в школе?
Он не понил. Он промок и продрог. Он решил забыть чертово стихотворение, но теперь оно не забывало поэта. Оно звучало в нём назойливо, каждым слогом ложась под удары сердца.
Он не пил, но сегодня решил напиться. В ярком голубом киоске, наполеннном электирическим светом, он купил бутылку с коричневым пятном этикетки и вернулся домой. Женщина в коридоре брезгливо глянула на него и запретила вешать пальто на общие крючки.
В своей комнате он бросил пальто на кровать и с трудом разгадал заморочку бутылочной пробки. Он хлебнул содержимого, но тут же выплюнул прямо на пол. И в этот миг его осенило! Он понял, что в четверостишьи его растревожила рифма "дни-свои". Это была не рифма, и даже не созвучие.
Он торопливо надел мокрое пальто, выскочил на улицу и побежал к лесополосе на окраине.
И там повесился.