По страницам рассказа Чехова "Чёрный монах"
Явление монаха девятое и последнее. В гостинице, лунной ночью в Крыму.
…Зимой Коврин получил самостоятельную кафедру. Вступительную лекцию назначили на второе декабря и об этом вывесили объявление в университетском коридоре. Но в назначенный день Коврин известил руководство, что читать лекции не будет по болезни. Обострилась чахотка.
«…У него щла горлом кровь. Он плевал кровью, но случалось раза два в месяц, что она текла обильно, и тогда он чрезвычайно слабел и впадал в сонливое состояние. Эта болезнь не особенно пугала его, так как ему было известно, что его покойная мать жила точно с такою же болезнью десять лет, даже больше; и доктора уверяли, что это не опасно, и советовали только не волноваться, вести правильную жизнь и поменьше говорить».
Здесь соблюдена была генетическая закономерность: наследственные болезни передаются от матери к сыну, а от отца – дочери.
Болезнь затянулась, и курс лекций пришлось отложить до будущего года. Жил Коврин уже не с Таней, а с другой женщиной. Варвара Петровна была старше Коврина на два года и ухаживала за ним, как за ребёнком. Он охотно подчинялся жене, и когда та решила везти его в Крым на лечение, Коврин согласился, хотя и предчувствовал, что из этой поездки не выйдет ничего хорошего. Предчувствие его не обмануло.
Они приехали в Севастополь вечером и остановились в гостинице, чтобы отдохнуть и завтра ехать в Ялту. Жена напилась чаю, легла спать и вскоре уснула. Но Коврин не ложился. Ещё дома, за час до отъезда на вокзал, он получил письмо от Тани и не решился его распечатать. Теперь оно лежало у него в боковом кармане, и мысль о письме неприятно волновала его.
…Коврин вышел на балкон. Стояла тихая тёплая погода и пахло морем. Описание лунной ночи над Севастопольской бухтой предоставим Чехову - он наблюдал такие ночи в Крыму неоднократно:
«…Чудесная бухта отражала в себе луну и огни, и имела цвет, которому трудно подобрать название. Это было нежное и мягкое сочетание синего с зелёным; местами вода походила цветом на синий купорос, а местами, казалось, лунный свет сгустился и вместо воды наполнял бухту, а в общем какое согласие цветов, какое мирное, покойное и высокое настроение!».
В нижнем этаже, под балконом, окна, вероятно, были открыты – оттуда доносились женские голоса и смех. Очевидно, там проходила вечеринка. Коврин вернулся в номер, распечатал письмо, прочёл…
Таня сообщала о смерти отца и винила во всём Коврина, считая его главной причиной всех своих несчастий. Среди прочих сильно прозвучали эти гневные строки: «…Я ненавижу тебя всей моею душой и желаю, чтобы ты скорее погиб. О, как я страдаю! Мою душу жжёт невыносимая боль…Будь ты проклят! Я приняла тебя за необыкновенного человека, за гения, я полюбила тебя, но ты оказался сумасшедшим…».
Жестокие слова! Можно понять состояние этой настрадавшейся женщины.
Читать дальше письмо Коврин не мог, изорвал его, бросил...
«…Им овладело беспокойство, похожее на страх…ему было жутко, и он мельком взглядывал на дверь, как бы боясь, чтобы не вошла в номер и не распорядилась им опять та неведомая сила, которая в какие-нибудь два года произвела столько разрушений в его жизни и в жизни близких».
Жуткий страх возник не от проклятий Тани в письме, а от близкого присутствия «неведомой силы», той самой, что в виде благообразного и вроде бы умного монаха, влезла в его жизнь, приподняла на высоту гения, дала возможность насладиться полётом, а потом опустила вниз, до положения нервно-утомлённой посредственности. Сейчас, в эти минуты, по всем тревожным ощущениям Коврина, дух-демон уже был где-то рядом. Забыть бы о нём, но как?
Опыт жизни подсказывал ему, что когда разгуляются нервы, то лучшее средство от них – это работа. Он сел за стол и занялся конспектом небольшой компилятивной работы, захваченной им с собой на случай, если в Крыму будет скучно. Погрузился в конспект. К нему вернулось его мирное, покорное, безразличное настроение. Тетрадка с конспектом навела даже на размышления о суете мирской…Коврин теперь ясно осознавал, что он – посредственность, и охотно мирился с этим, так как, по его мнению, каждый человек должен быть доволен тем, что он есть…
…Конспект почти успокоил его, но разорванное письмо белело на полу и мешало сосредоточиться. Встал, подобрал и бросил в окно, но порывом ветра клочки бумаги вернулись назад и рассыпались по подоконнику. Опять им овладело беспокойство, похожее на страх…Прошлое никак не хотело уходить от него. Чертовщина какая-то!
Коврин вышел на балкон. Внизу словно ждали его выхода: заиграла скрипка и запели два нежных женских голоса. Звучало что-то знакомое. В романсе говорилось о девушке с больным воображением, которая слышала ночью в саду таинственные звуки и решила, что это гармония священная, нам, смертным, непонятная…У Коврина захватило дыхание, и сердце сжалось от грусти, и чудесная, сладкая радость, о которой он уже давно забыл, задрожала в его груди. Так с ним бывало в минуты общения с чёрным монахом…
И тут же «оптическая несообразность» проявилась над Севастопольской бухтой.
«…Чёрный высокий столб, похожий на вихрь или смерч, показался на том берегу бухты. Он со страшной быстротой двигался через бухту по направлению к гостинице, становясь всё меньше и темнее, и Коврин едва успел посторониться, чтобы дать дорогу…Монах с непокрытой седой головой и с чёрными бровями, босой, скрестивши на груди руки, пронёсся мимо и остановился среди комнаты.
– Отчего ты не поверил мне? – спросил он с укоризной, глядя ласково на Коврина. – Если бы ты поверил мне тогда, что ты гений, то эти два года ты провёл бы не так печально и скудно.
Коврин уже верил тому, что он избранник божий и гений, он живо припомнил все свои прежние разговоры с чёрным монахом и хотел говорить, но кровь текла у него из горла прямо на грудь, и он, не зная что делать, водил руками по груди, и манжетки стали мокрыми от крови. Он хотел позвать Варвару Николаевну, которая спала за ширмами, сделал усилие и проговорил:
– Таня!
Он упал на пол и, поднимаясь на руки, опять позвал:
– Таня!
Он звал Таню, звал большой сад с роскошными цветами, обрызганными росой, звал парк, сосны с мохнатыми корнями, ржаное поле, свою чудесную науку, свою молодость, смелость, радость, звал жизнь, которая была так прекрасна. Он видел на полу около своего лица большую лужу крови и не мог уже от слабости выговорить ни одного слова, но невыразимое, безграничное счастье наполняло всё его существо. Внизу под балконом играли серенаду, а чёрный монах шептал ему, что он гений и что он умирает потому только, что его слабое человеческое тело уже утеряло равновесие и не может больше служить оболочкой для гения.
...Когда Варвара Николаевна проснулась и вышла из-за ширм, Коврин был уже мёртв, и на лице его застыла блаженная улыбка».
Умер счастливым и почти молодым, в расцвете творческих сил. Обошлось без мучений. Страшно было его жене, когда нашла его лежащим в луже крови.
Не понятен упрёк демона к умирающему философу – ведь он ещё в начале их общения поверил монаху, и ощутил себя гением и божиим избранником. О, сколько было радости! Но не мог Коврин жить среди людей и быть переполненным радостью и гениальностью. Слишком много для одного. Не выдержал. Повредился умом. И жена, и тесть, и доктор восприняли его гениальность, как сумасбродство…И лечили его от нервно-психической болезни. Не выдержал слабый здоровьем магистр философии такого резкого взлёта и падения – от посредственности до гениальности, а потом обратно.
Позабавился демон в своё удовольствие.
Такой мне видится эта мистическая история, написанная Чеховым. Я всего лишь назвал явления и вещи своими именами, на основании Священного Писания.
7.10.2022
Кавминводы