Носки от бабы Симы

         

 
  Кто такая баба Сима, — спросите вы меня, — и чем она привлекла ваше внимание? Полное имя бабы Симы — Серафима Антоновна Теребеева. Серафиме Антоновне недавно исполнилось 91 год. Родилась она в далёком 31-м году прошлого века в деревне Коммунар Кальтовского сельсовета и за свою долгую нелегкую жизнь пережила многое. Одним из самых основных событий прошлого столетия была Великая Отечественная война, в которую она потеряла двух своих братьев. Старшего убили враги народа, здесь, на её малой родине, скрывавшиеся во время войны в местных лесах члены банды Петра Вайдера. Иглинцы, а особенно старожилы, не понаслышке знают об орудовавшей в 1942–1946 годах на территории Иглинского и Нуримановского районов преступной бандитской группировке, возглавлял которую дезертир Петр Вайдер. В современных исторических справках об банде Петра Вайдера писали следующее: «Петр Вайдер служил в трудовой армии, затем работал на уфимском военном заводе. Дезертировал в 1942 году. Он вступил в связь с другими дезертирами Советской Армии Бердниковым и Шуктуевым, позже вовлек в банду и своего младшего брата Августа Вайдера. Бандиты добывали оружие при нападении. Организовывали налеты на госучреждения, склады и школы, безжалостно убивали партийных и советских работников. Однажды их жертвой стал председатель Калтымановского сельсовета Вашкевич. Бандиты убили его прямо на дороге, когда он шел на работу». Одним из погибших от вайдеровской банды оказался её старший брат Дмитрий, у которого осталось трое детей. Он работал в «Дубартеле» и был одним из ответственных работников. Однажды Дмитрий Антонович поздно вечером возвращался домой через лес, бандиты поймали его там и убили. Судьба другого брата, двадцатилетнего Владимира Антоновича, для бабы Симы была тоже трагична, его убили на полях боевых сражений в годы Великой Отечественной войны в 1944 году. До сегодняшнего дня она не знает, где погиб и похоронен Владимир Антонович. Оставшейся вдвоем с больной мамой, инвалидом второй группы, молодой Серафиме пришлось бросить школу. Начальные классы закончила в деревне Первомайское. Для учебы в пятом классе надо было ходить в село Кальтовка, расположенное в пяти километрах от её деревни. Она не стала ходить в пятый класс только из-за того, что нечем было одеть на ноги. Лапти просто не выдерживали грязь, слякоть дороги, по которой приходилось ходить, особенно в осенне-весенний период. Лапти разбухали и разваливались на глазах детей во время ходьбы по раскисшей от дождя деревенской просёлочной дороге. Иногда лаптей хватало только лишь, чтобы дойти до школы, которая была расположена в пяти километрах от их деревни в селе Кальтовка.

 В годы войны труженики тыла ковали победу своим трудом в народном хозяйстве. Рядом со своими матерями, старшими братьями и сёстрами трудились самые юные граждане нашей страны — пионеры и школьники, их посылали туда, где нужна была помощь старшим. Тяжелой ношей легли на детские плечи заботы трудового фронта. Баба Сима никогда не забудет это время, которое сохранилось в её памяти в виде различных историй. Тогда ей и её сверстникам было дано задание заготовить десять кубометров дров. Во время их заготовки дров с её одноклассником Федькой Герасимовым произошел курьезный случай, в котором он чуть не погиб. От испуга Федька побежал прочь от места распила дерева, но как раз в сторону его падения. Спас тогда Федьку, наверное, сам Бог. В дереве оказалось дупло, в которое при падении угодил одноклассник. Из плена мальчишку вызволили взрослые, которые пришли на помощь только через несколько часов. Они распили дерево и вытащили из дупла перепуганного Федьку Герасимова. После этого случая детей больше не отправляли в лес на заготовку дров. Федор Герасимов оказался долгожителем, дожил до 91 года. Когда исполнилось бабе Симе 14 лет, она работала в колхозе, пахала землю, сама лично ходила за плугом. Девчонки весной за мной ходили, сажали картошку, а осенью собирали её, — потом улыбнулась и замолчала, погрузившись в воспоминания. Немного помолчав, баба Сима продолжила свои воспоминания. — Помню, как жали рожь, пшеницу и овес. Комбайнов-то тогда не было. Поедем жать, девчонку пожнут, потом прилягут, кто поспит, кто просто полежит отдохнет и опять жать начинают. Я же не знала никакого отдыха, жала и жала, а в конце концов у меня все равно меньше выходило. Домой иду, плачу, прихожу к маме вся заплаканная, в слезах, говорю ей: «Я весь день без отдыха жала, без отдыха». Несмотря на это у меня меньше выходило, а у девчонок, которые и отдыхали, и спали, всё равно было больше. Причина того, что у меня меньше, чем у её подружек, была простая — на правой руке у меня большого пальца не было, вот и не могла рукой больше захватить. Палец я в детстве потеряла, когда мне всего четыре года было. Когда папа умер, мы переехали в деревню. Меня в ясли водили. Кухарка дрова для топки печки на улице рубила. Однажды топор на улице оставила. Мы с ребятишками в это время всегда на улице бегали. Вот мы и воспользовались им, оставленным без присмотра. Тот парнишка на год старше меня был. «Сим, держи палочку», — говорит мне, — я буду рубить. Ну и тюкнул, не по палочке, а мне вот так, по ногтю. Ноготь тут же и повис. Расстояние до больницы пять километров было. Пока на лошади везли, а было лето, получилось у меня. Когда приехали уже поздно было, ну и отрезали палец почти под корень.

 -Что-то я отвлеклась от основной мысли. Ну вот, после нашего разговора с мамой. Она пошла к бригадиру и говорит ему: «Дай, говорит, Симе другую работу. План не выполняет из-за своего пальца, постоянно плачет, и сама расстраивается, и меня расстраивает». Пожалел он тогда маму и меня, и дал мне лошадь, — продолжила свой рассказ баба Сима. — А я за короткое время научилась ездить на лошади. Тогда комбайнов не было, я на лошади солому возила. Бывало, парни не могли ездить, как я ездила, — смеётся, научилась. В четырнадцать лет пошла работать свинаркой. Нас три свинарки было, по семьдесят две головы смотрели. Надо и почистить, надо и сварить, и накормить. В девятнадцать лет, уже после войны, вышла замуж. Родила четверых — сына и трёх дочерей. Вчера был год, как похоронила сына, шестьдесят шесть лет ему было, вот и плачу. Баба Сима замолчала и опять ушла в себя, глубоко переживая смерть своего сына. Да, пришлось мне пережить и голод, и холод, и смерть своих братьев, и родного сына. Сейчас вот опять забирают детей на войну. Я их до того жалею, у меня ведь десять внуков, семнадцать правнуков уже, и правнучке год. Жалею, что опять заберут, опять останемся. Думаю об одном и молю Бога, чтобы всё это прекратилось. Я без отца осталась в год, девять месяцев. Папа умер. А как было тяжело нам с мамой в то время, — немного подумав и вспомнив свою историю, продолжила. Мама меня будит и говорит: «Курам дай, телёнка напои, поросёнка накорми». По тридцать пять соток усадьбы у нас были, и их мы вскапывали руками. Пока отсадишь, трава уже там, где посадили, растёт. Вот такое моё детство было. Серафима Антоновна замолчала и погрузилась в свои женские думы, которые были переполнены переживанием её женского сердца за судьбу своих детей и внуков, а через паузу продолжила свой рассказ. Я переживаю и желаю, чтобы всё это прекратилось. Слышу, там берут, там берут, ну и наших заберут, — утвердительно произнесла баба Сима. — У меня все служили, кто служил, всех забирают. Тут баба Сима замолчала и внимательно посмотрела мне в глаза, прочитав в них интуитивно очередной вопрос, продолжила: «Моему внуку тридцать шесть, другому — тридцать семь, третьему — тридцать девять, вот уже три внука, да еще зятьёв-то заберут. У внучки мужа заберут, Рахматулина Айдара, ой, Радика, Айдар-то умер, — поправила сама себя баба Сима, махнув своей рукой. — Вот и переживаю за всех. А мне ведь девяносто второй год идёт. И так уже ноги не ходят, а тут такое. Каждый день по телевизору то ковид нервы мотал, теперь это вот война — сума всех сводит. Баба Соня замолчала и опять на какое-то время погрузилась в свои думы, но, взглянув на меня своим материнским взглядом, опять разгадав мой очередной вопрос, она произнесла: «Миленький, а чем заниматься?» — начала рассказывать баба Сима о своём увлечении. — Телевизор смотреть? Так я лягу, усну, а потом спать не буду. Вот уж я и шевыряюсь. Раньше я цветы делала из зелёных бутылок, внуки носили в школу, там все удивлялись, а потом с шерстью возилась, но у меня оказалась аллергия, я не стала с ней заниматься, старшая дочь начала помогать. Она свитеры распускает, где что приносит, а я соединяю. Вот я этим забываюсь, горе ведь у меня такое. Сын умер года назад, ему шестьдесят шестой год шел. Всё это время мне кажется, что он около меня тут сидит. Вот он, — баба Сима взяла фотографию своего сына и стала показывать. — Вот он, шестьдесят шесть лет ему было, дома умер. А это вот мы с мужем. Его уже тридцать три года нет, как умер. А это вот дочь Татьяна с мужем Валерием Алексеевичем.

  В молодости, — продолжила рассказ баба Сима об своём новом увлечении, — мы скотину держали. Я по пятьдесят голов гусей только держала, обделаю их, иду на базар. Продам гусей, а на вырученные деньги детям форму покупала, обувь. Потом начала сама шить, а свету тогда еще не было, в семидесятых только дали. Лампу повешу тут, лампу тут. Формы шила, платежки, фартуки шила и не только своим детям, но и другим, а когда шестьдесят четыре года мне исполнилось, я с работы уволилась, а что оставалось делать? Я-то шила, то вязала, то цветочки делала, так вот к этому и пришла. У меня четверо детей, десять внуков, семнадцать правнуков и уже правнучка есть, и каждому на день рождения по носкам вязала. Двадцать пар отправили уже, двадцать семь ещё связала. Я им пожелаю здоровья и чтобы все вернулись все живы, здоровы и с Победой. Глядел я на нашу бабу Симу и удивлялся её необыкновенному мужеству, её мудрости и женской внутренней материнской силе. Не буду умирать, дождусь, пока всё не закончится, — продолжила Серафима Антоновна назло нашему общему врагу. Пусть знают они, что сила земли русской спрятана тут вот, — баба Сима положила правую руку на сердце. — Здесь у меня женская грудь, которой были вскормлены мои детки, мои сыновья, а под ней бьётся материнское сердце, теплотой которого я согревала их во все времена. Баба Сима замолчала и опять задумалась, будто готовясь произнести что-то очень важное не для меня, а для тех, кто был мобилизован в эти дни. В нём, в теплоте моего материнского сердца, сила моих деток, а значит, в теплоте всех материнских сердец сила наших воинов, сила нашей страны. Я буду беречь его и буду жить, буду ждать их возвращения. Пока будет идти эта проклятая война, я буду жить, несмотря ни на что, и буду вязать носки для них, для наших деток, которые пошли на защиту нашей Родины. А кому, если не им, предназначено сегодня защищать её, нашу Родину? — силой мысли задала мне вопрос баба Сима и тут же в продолжении вопроса дала ответ: так было в жизни наших предков, так должно быть сегодня и так будет в жизни наших внуков и правнуков. Баба Сима замолчала на короткое мгновение, а потом тепло и нежно произнесла: Буду вязать, чтобы каждый родившийся на нашей земле, вскормленный молоком груди своей матери, выросший и возмужавший мальчишка, взяв их в свои руки, согрелся теплом моего сердца, сердца бабы Симы, знал и верил, что в далеком российском селе на его малой Родине ждет она их возвращения с Победой живыми и здоровыми.