Он остановился на краю леса. Устало прислонившись спиной к сосне, глянул в окутанную туманом долину – где-то там, скрытый за белесой пеленой, располагался хутор…
Он опустился на торчащий рядом старый пень, поставил у ног карабин и медленно извлёк из кармана тряпицу. Развернул её – там лежал небольшой кусок копченного мяса, оставшегося после раннего завтрака. Он ел не спеша, поглядывая по сторонам. Завершая свою трапезу, сделал пару глотков из алюминиевой фляжки, взял в руки карабин и встал…
Хутор с полдесятком обветшалых срубов почти тонул в темных зарослях дикого кустарника. Он остановился у покосившегося забора крайнего двора, сорвал спеющую сливу, надкусил её, скривился и выплюнул под ноги…
Не обследованной оставалась только дальняя изба, стоящая чуть особняком от других – его родной дом…
Тут он родился и рос, потом женился на соседней девчонке. И всё, казалось бы, было ни то что хорошо, но всё же терпимо, пока не грянула страшная война, а за ней – не менее страшная эвакуация, в которой затерялся след многих из тех, кого он знал… Он так и не понял, что тогда было – эвакуация или зачистка. На многие вопросы, сколько бы он не размышлял, ответа он так и не нашел. Бог или случайность помогла им тогда, не известно, да только вот в одну из ночей им удалось тихонько просочиться сквозь оцепление и сбежать…
Месяц, держась подальше от дорог и населенных пунктов, добирались они до своего хутора. Шли по ночам, а днем отсыпались, прячась то в лесу, то в глубоком овраге. Питались тем, что Бог послал: грибами и ягодами, яйцами птиц, яблоками и грушами на брошенных дачах, да зерном со спеющих колосьев, торчащих сиротливо то здесь, то там на уже ничейных полях…
И вот прямо что ни есть в Рождество Христово родила ему жена дочку – радость превеликую, да недолгую… На третий день, бросив за спину отцовский карабин и став на лыжи, отправился он на тропы снять силки с добычей, а когда вернулся – хата распахнута, жены с дочкой нет и только глубокий след от шин на заснеженной дороге…
Руководствуясь разными слухами, подсказками и догадками, где только он не искал их, совершая самые немыслимые вылазки – всё оказалось безрезультатно. Однако, в этих своих горьких странствиях он не сломался, как бывало случалось с другими, а закалился и духом, и телом. Впрочем, печаль не покинула его, она лишь стала безмолвной и читалась только в его глазах – в бесцветных глазах волка, который ничего не забыл и не простил…
Потом, как-то блуждая по тайге, он наткнулся на лагерь вооруженных людей и примкнул к ним. И его рейды, и вылазки приобрели новый смысл – очистить землю от врагов человечества…
Когда же победа была одержана, он словно очнулся от кошмарного сна – сердце заныло по родному дому. И хоть раны зажили еще не совсем, и его пытались уговорить остаться, он ушёл…
К его огромному удивлению огород выглядел ухоженным – его не застилал сорняк, перед домом одна за другой тянулись аккуратные грядки, даже дорожка, идущая от калитки к порогу дома, была посыпана желтым песком. Он настороженно застыл у калитки…
Дверь в избу скрипнула и отворилась. На порог вышла женщина, за ней – девочка. Щурясь, он пытался издали рассмотреть их лица…
За семь последних лет зрение у него просело, а уж после последнего ранения так и вовсе. Щурься, ни щурься - толку нет…
Тем временем и они его увидели – сначала было ринулись в избу, но в последний миг оглянулись и замерли в проёме двери. И тут она вскрикнула и, едва ли не падая, кинулась к нему…
Он бежал к ним, они бежали к нему и, казалось, время замедлилось и вот-вот остановится…
Плачем мы под Небесами:
«Боже, смилуйся над нами…
Сбереги, кого мы любим!
Мы молиться вечно будем…»