ПОГОРЕЛЬЩИНА
Среди имён, недоступных русскому читателю ещё совсем недавно, оставалось и имя Николая Клюева. Поэт, как и положено честному человеку, был расстрелян в 1937 году, в Томске.
Я узнал его имя где-то году в 1962 . У нас на хуторе жили сектанты, и молитвенную комнату снимали в большой хате моей бабушки. Там лежала и их литература. Помню, что икон они не держали, а на стенах висели , будто в красном уголке молочной фермы, плакатики : «Бог есть дух. Мы должны поклоняться духу»
Ну – и всё в том же роде.
И журналы. Я их листал, ничего не понимая по содержанию. И там же нашёл тонкую книгу без переплёта, в самодельной бумажной обложке без надписи. А на заглавном листе знчилось: « Николай Клюев. «Погорельщина». Милан, 1950 г»
Я раскрыл. Оказалось – стихи. Оказалось – превосходные стихи. Я и сейчас ещё помню аромат первого впечатления от Клюева :
«Калужской старою дорогой,
В глухих олонецких лесах,
Сложилось тайн и песен много
От сахалинского острога
До звёзд глубоких небесах»
Совершенно неожиданные стихи. Как будто окошечко в неведомый сказочный мир.
А дальше я запнулся о строки, каких ни разу не слышал и не читал до того.
«Мне революция не мать, -
Подросток смуглый и вихрастый,
Что поговоркою горластой
Себя не может рассказать!»
Это была чистая крамола – «революция не мать»! Тогда вся сила государственного убеждения из каждого рупора, с каждой газетной полосы и страницы учебника как раз и утверждала, что все мы – дети революции.
Потом наших хуторских сектантов разогнали, их журналы и «Клюева» милиционеры увезли в мешке, но поэт навсегда остался со мной.
Но прошли еще годы, прежде чем имя поэта вошло в нашу жизнь на правах лучшего выразителя народного духа. И не только стихи его похожи на сказки и были мятежной России, но и сама жизнь – поучительное повествование о кочках и ухабах на дорогах нашей судьбы.
Николай Алексеевич родился в 1884 году на далеком севере, в семье крестьян-сектантов. Уже с колыбели он впитал молоко глубинной русской речи и слышал старинные байки про народную жизнь. Мать его была сказительницей, и уже подростком Коля стал носителем древнего русского смысла, звёночкой в цепи хранителей изначального славянства. И , словно мессия, юноша пешком исходил громадные пространства, жил в Соловецком монастыре, потом в общине хлыстов. Хлысты – это издевательское перевирание их имени. А сами себя они именовали «христы», потому что считали, что каждый человек подобен Хористу, а потому велик. У «христов» Клюев встречал много известных людей, а однажды в бдениях оказался рядом с Алексеем Пешковым. Тогда, перед революцией, многие искали истину в скитах и сектах. От «христов» Горький и вынес ту истину, что «Человек – это звучит гордо!».
А когда Клюев почувствовал, что Русь изначальная открывает ему связи с прародиной – по дороге санскрита он пошёл в Персию и Индию. А когда вернулся – написал книгу «Сосен перезвоны», и предисловие к ней подго товил лучший поэт того времени – Валерий Брюсов. Поглядеть на странного пилигрима с берегов Инда приходил и молодой Сергей Есенин. С тех пор и до последних дней наш золотой голос считал Клюева своим учителем.
Николай Клюева в канун великого перелома можно было видеть в обществе поэтов из группы «Скифы». Иванов-Разумник, Андрей Белый , Орешин – эти имена звучали тогда на всю России. «Скифы» верили, что преобразование России возможно лишь на путях крестьянской самоорганизации.
Понятно, что после революции такие настроения были равны самооговору. Клюев замкнулся, складывал написанное в стол. Так возникла «Погорельщина» - плач о загубленной Родине. Так возник «Сказ о Великой матери» - как посмертное послание Клюева потомкам от сказителей древней Руси, через мать и далее – к поколениям.
Его арестовали в 1933 году. Гоняли по северным лагерям ГУЛАГа. Уже немолодой человек, он не ныл и работал наравне со всеми. И каждую свободную минуту читал друзьям по несчастью свои стихи и древние сказы. Он помогал людям выжить.
Слух о необычном зеке дошел о Максима Горького. А когда он понял, что речь идет о давнишнем знакомом по общине «христов», то принялся хлопотать за поэта. И в городе Надыме Николая Алексеевича неожиданно освободили, ещё не успевшего отмыть руки, пригласив на вечер поэзии в местный клуб НКВД. Он и прочёл:
«Есть в Ленине керженский дух,
Игуменский окрик в декретах,
Как будто истоки разрух
Он ищет в "Поморских ответах»
Прямо с вечера Клюева перевезли в Томск, но уже в тюрьму. А потом однажды ночью вывели ко рву за оградой – и расстреляли. Одного, ночью, без свидетелей. Так, как это делают только убийцы
. . .
«Стариком, в лохмотья одетым,
Притащусь к домовой ограде…
Я был когда-то поэтом,
Подайте, Христа ради…
Под смоковницей солодовой,
Умолкну, как Русь, навеки.
В моё бездонное слово
Канут моря и реки».
Сегодня – день рождения Николая Алексеевича Клюева. На погорелище России снимаю шапку перед его растерзанной памятью