Сентиментальная проза Глава 15 Галерный раб

 

 
               
    Злой, как собака, свободный и легкий мальчик с трудом сдерживал раздражение. Ужинать отказался.

– Спасибо, не хочется, перекусил по дороге.
      
  Димка обиделся.

– Ты же знал, что я готовлю рыбу!

– Извини, я, и правда, не голоден.

– Спокойнее! –  Кальфа с нажимом. – Спокойнее, мы поняли: ты недоволен, что мы здесь. Но мы здесь! Рассказывай!

  Горин молчал.

– А зря. Напиться ты не можешь. Пойти в зал потягать железо – тоже. Парная не подходит. Мотоцикла, погонять в качестве разрядки, у тебя нет. На футбол поорать на трибуне? ты не пойдешь.

– Володя!

– Подожди, Дим. Что остается? Дыхательные упражнения? концентрация на чем-то внешнем? Паллиатив. Рассказывай. Вариант беспроигрышный, тем более, что мы – здесь.
 
– Ты забыл упомянуть Сад. Посидеть на берегу, раствориться в отражении.

 Кальфа с трудом сглотнул.

– Это намёк?

– В смысле? Поброжу, посижу, полежу – там – и завтра буду годен к употреблению.

– Дай руку.

– Я прекрасно себя чувствую. От злости, наверное.

– Руку дай.

  Горин поморщился, но руку протянул – спорить - себе дороже.

   
  Теперь Копейкину  хотелось тряхнуть двоих. Но Горина легко сломать, а Кальфу вряд ли вообще возможно сдвинуть с места.

– Удовлетворительно?

– Вполне. А всё-таки? – Кальфа не собирался отступать.

– Хорошо. Я беглый раб. Пойман, бит батогами, проинформирован: путь с галеры один – ногами вперед на корм морским обитателям.

– Тройная фильтрация, – засмеялся Копейкин.

– Дистилляция, – поправил его Кальфа.

– Послушайте, чего вы от меня хотите? – Горин рисовал на столе зигзаги черенком вилки. –  Подробностей? Они скучны и унизительны. Ничего, я переживу.

– А стоит ли?

– Хватит, Володя.

– Конечно, хватит.  Свет клином не сошелся, ведь правда? Найди другое издательство и дело с концом.

– Я нашел. Отнес Виана – переводил когда-то для себя. Каким ветром занесло туда драгоценного моего шефа – неизвестно. Кофе решил с приятелями-конкурентами выпить или сожрать их с потрохами – не знаю, только появился он в офисе в тот самый миг, когда нерадивая секретарша вопрошала всех и каждого – не знает ли кто телефона того парня, что на прошлой неделе Виана приносил, Горин, кажется.       Я знаю, – сказал Эдуард Борисович, – я много чего про него знаю, а потому связываться не советую – крайне ненадежен. Вечером он буркнул мне в трубку ровно три слова – приходи за деньгами.  Вот если бы речь шла об отсрочке платежа, тогда – воркованье с придыханьем и прочая, и прочая          то есть настолько нормальная, привычная ситуация, что я не почувствовал подвоха – он должен мне ещё за предыдущую книгу. Пришел. Шеф грохотал. Ты мне по гроб жизни обязан, что держу тебя, с голоду сдохнуть не даю. Налево решил? Условия труда не устраивают? Я всех – слышишь? –  всех обзвонил – никто с тобой связываться не станет. Попробуй только рыпнись – останешься без работы вообще!

– Может стоит объяснить твоему Эмилю Борисовичу принцип устройства мироздания?

  Копейкин с хрустом потянулся.

– Эдуарду. Нет, Дим, не стоит. Он       хоронил моего деда, помогал маме продать квартиру.

– В чью пользу помогал?

– Не знаю.

– А ты поинтересуйся.

– Зачем? Самое поганое, что я, да,  крайне ненадежен.

– Подводил?

– Было дело, и в любой момент могу ещё. И податься мне, в принципе, некуда. Сейчас всех интересует скорость. О соблюдении авторских прав речь не идет вообще. Купил контейнер покетбуков, рассовал переводчикам, напечатал не прочитав, слил. Публика глотает дребедень пачками – только успевай подносить. И понятно – изголодался народ по чтиву ради чтива.   Редакторы и корректоры пошли по миру. Пять ошибок на титуле не предел. Рабовладелец мой пока до подобного безобразия не опустился, но тоже стал погонять. А я работаю медленно.

Кальфа осторожно спросил:

– Что делать будешь?

– Уйду. Сдам оставшийся хвост и уйду.

– Москва?

– Там своих таких на пятачок – ведро.

– Не думаю. Эльдар твой не зря беснуется.

– Эдуард, Дим.

– А вы знаете, что отрицательных персонажей в  книжках зовут либо Вадиками, либо Эдиками? – развеселился вдруг Кальфа.

– Правда? Не обращал внимания.

  Горин снова был похож на себя всегдашнего – свободно вмещающего всё, что есть таким, какое оно есть.

– Прекрати ржать, Кальфа, я серьёзно. Эраста…

– Эдуарда. Кто бы мог подумать, что существует столько мужских имен на Э?

– Что я знаю столько мужских имен на «Э»? Так?

– Примерно. Я вот не знаю, а ты, Коля?

– Пожалуй, ещё Эдвард, Эдгар, Эммануил, Эркюль и       и всё. А ты, Дим?

– Эрнест.

– Круто!
      
– Фигня. Ты же понимаешь, что это домашняя заготовка. В марте или апреле, не помню точно, услышал кусок твоего разговора с этим самым Борисычем. Ничего криминального, но положив труб-ку, ты был       вот как только что. Мне не понравилось. Я тогда     не слишком       а проспавшись не мог вспомнить, как его зовут, редактора, но вспомнить хотел. Полез в словарь. Там на «Э» оказалось на удивление много имен. Какое из них моё, то есть его? Так и запомнил все.

– Оставь, Дим, ну его.

–  Правильно, оставь, Дим. Он старый, геморроидальный, лысый и несчастный, несмотря на обилие денег, жен, любовниц и детей. Не надо на меня так смотреть, Ник. Город - маленький. Знакомство шапочное. И хватит уже, все долги Эльмиру, он же Эразм выплачены. Пошли его куда подальше.  Дим, поставь чайник.

– Может лучше рыбу разогреть? Преступление, конечно, но не знаю как вы – я голодный.

  И Копейкин стал неспешно и уютно хозяйничать. Ник какое-то время изучал его широкую  спину, потом повернулся к Кальфе.

– Обалдеть! Город значит маленький?

– Крошечный, а бриджистов – по пальцам буквально. Мы года два назад познакомились. Умный, желчный, скупой. Что ещё? О себе говорит с пиететом, как о вышестоящем лице. Смешно, но я только сегодня допер, что Эдди Базанов, с которым я столько раз сидел за одним столом, пока не устал и от бриджа тоже, и твой издатель – два в одном.

– Эмпедокл, значит? Эсхил? Эрнани? – Горин давился смехом, – ты прав, Володя, беседа с друзьями – лучшее средство, особенно когда они к беседе хорошо подготовлены и оба, что характерно, здесь.  Или Эддичка просто совпал? Бес с ним. Каждому своя сковородка. Кстати о сковородке – рыба дошла?

– Доехала. – Копейкин старался и второй раз красиво подать к столу своё произведение, но получалось у него из рук вон. Ладно. Сами виноваты, и вообще – форма не главное. – Я здесь не только в кухонных мужиках, но и в секретаршах по совместительству. Звонила нерадивая. Кажется, приятели-конкуренты не шибко испугались Эвклида. Обещала перезвонить завтра.

– Спасибо, Дим. Слушай, а соус ты?

– Не скажу.

– А мне, по секрету?

– А тебе и подавно, ты  сболтнёшь Ларисе, она всем остальным, и что мне потом? никакого  удовлетворения от ваших блаженных физиономий.

  Рыба, наконец, пошла. Справившись со своей порцией, Копейкин подпер голову кулаком и, задумчиво глядя на Горина:

– Я вот что забыл спросить – ты деньги получил? Или галерным рабам наличные иметь не положено?

– Мне показалось, тема исчерпана. Дим,  можно ещё соуса?

– Можно, а что тема исчерпана, тебе  показалось, – сказал Копейкин со значением.

– Минуточку. Я правильно понял: господин Базанов должен тебе денег ещё за предыдущую книгу?

– Ему традиционно жалко расставаться с нажитым непосильным трудом        бедняга          но в итоге он всегда         давайте договоримся, что вы не будете вмешиваться в процесс. Ни отыгрывать в карты, ни объяснять Эросу принцип устройства мироздания не надо. Пожалуйста, очень вас прошу.

  Птица за окном описывала круги, борясь с ветром и  так, в полете, была необычайно красива, и хотя не было никаких сомнений в том, что это ворона с местной помойки, воображение подсовывало образы куда более изысканные.

– Ты мог бы заняться репетиторством – у тебя здорово получается.

  Горин оторвался от созерцания пытающейся взгромоздиться на антенну вороны.

– Нет, Дим. С переводом всё просто – есть возможность работаю, нет – валяю дурака на диване. С учениками такой режим не прокатит.  Никто не должен зависеть.

– Понятно. Надо подключить Сережку – он практичный.

– Не надо! Сережа так близко всё       и давайте заканчивать совет в Филях, а? Очень вам благодарен, но достаточно  муссировать, я проникся, слышите? и справлюсь.

   Кальфа был с ним согласен – отыгрывать и бить морду Эддичке не стоит. Соблазн велик, но Серафим прав – любое стороннее вмешательство ни к чему хорошему не приведет. Копейкин наоборот, был не согласен ни по одному пункту, но решил тему – пока – замять.

– В конце концов, Ник, мы с тобой можем неплохо зарабатывать  в переходе метро. Ты будешь играть что-нибудь особо жалостливое, а я петь не слишком громко.

– Можем. Лучше не в переходе, а поближе к Мариинке, вдруг заметит кто твой замечательный бас.

– Отлично. Рэкета не боитесь?

– А ты будешь нас прикрывать, Володя.

  Тут пришел Сергей, тема уплыла и, казалось, не вернётся, но её снова вынесло на поверхность и закрутило самым неожиданным образом. Павлов, откушав рыбы под секретным соусом,  воспев кулинарные таланты Копейкина и выдержав небольшую паузу, спросил:

– Скажи, пожалуйста, Горин, твой издатель носит гордое имя Эдуард?

– Носит.

– Базанов?

– Почему ты спрашиваешь?

  Не только Горин, но и Кальфа с Копейкиным воззрились на него так, словно у него изо рта выскочила жаба.

– Завидую. Известно, что любой начальник – не подарок, но твой! Как тебе удается сдерживать рвотные позывы? Или на работе он душка? Да что с вами?

– Прости, Сережа, прости, мы буквально за минуту до твоего прихода  договорились оставить в покое и без того чистые кости моего шефа. Володя, с ним, оказывается, в карты играл, Диме он был интересен просто как тип. А тебе каким образом удалось приобщиться?

– Расскажу, только давайте устроимся на лоне природы? Дим, ты как?
 
– Потерплю.

  Расположились на траве, под развесистым штрифелем, и Сергей рассказал. Эдуард Борисович наличным и уж тем более вкладам предпочитал вещи солидные и по возможности недвижимые. Купив очередную квартиру, он, чтобы лишний раз не светиться, оформил её на дальнюю престарелую родственницу и проследил, чтобы та составила правильное завещание. Старушка, проживающая в коммуналке с двадцатью восьмью соседями, тремя кошками и бесчисленной тараканьей братией, рассчитывала на нечто большее, чем коробка конфет, и господин Базанов обещал помочь ей обменять комнату на однокомнатную квартиру, мало того – внести недостающую сумму. Но что-то ему помешало. Ситуация изменилась и изменилось его отношение к истории с обменом. Он стал пугать бабушку тем, что старые люди после переезда быстро отбывают в мир иной – не выдерживают стресса, смена привычного уклада жизни, да и просто поговорить не с кем. Старушка намекала, что у неё есть любимая внучатая племянница, и хотелось бы оставить девочке не комнату в перенаселенной коммуналке, а отдельную, со всеми удобствами площадь, но Эдуард Борисович не внял. А зря. Почтенная дама переписала завещание в пользу молодой особы, которая была к ней ласкова и внимательна, навещала, ухаживала, и даже забрала к себе, в частную развалюху в Лахте, где проживала с родителями, когда бабушка стала совсем плоха.  Базанов же, здраво рассудив, что придет время вступать в права наследования – нотариус ему позвонит, жизнью старушки не интересовался вовсе. Он считал квартиру своей и вот уже много лет сдавал заморским купцам. И тут грянуло! Нотариус позвонил, но не тот – тот давно переехал в Израиль, а другой, и попросил немедленно освободить помещение. Эдуард Борисович кинулся было, потрясая кулаками, к молодой особе, но та оказалась девушкой грамотной и стойкой, в суд – там вообще не поняли, чего он хочет, к нам...

  Павлов, видел себя как бы со стороны, и крайне себе не нравился. Точно скопированная с отцовской манера говорить раздражала, но вместо того, чтобы взять другой тон, он утрировал жестикуляцию, напор, мимику. Разговор этот не стоило заводить вовсе – речь шла о квартире, где когда-то жили Горины. Адрес, естественно, не упоминался, но Ник в любой момент мог спросить – на Мойке? И хотя отрицательный ответ был отрепетирован заранее, существовала минимальная, но возможность попасться на глупой, никчемной лжи. Зачем? Зачем мне это? А если спросит?

  Но Горин не спросил. Он вот только что был здесь, со всеми, а потом вдруг – раз – и выпал из контекста. То есть никуда он, конечно, не делся – сидел, обхватив колени, рядом с Димкой и даже улыбался в правильных местах, но Сергей ясно видел, что подробности визита господина Базанова в адвокатскую контору  не то чтобы его не интересуют – он их просто не слышит.

  Вот Кальфа – тот ловил и смаковал каждое слово, Копейкин  злорадствовал от всей души, и непохоже было, что Базанов интересен ему просто как тип, а Ник вдохнул в себя осень поглубже, и: сосны, шорох волн, Саша, по-турецки сидящая на песке, светлая  прядь, выбившаяся из-под смешной клетчатой кепки. Саша как оазис, как место где можно спрятаться от боли, территория, куда не пробиться ни рабовладельцу, ни         Саша! Узкие плечи, подставленное ветру лицо, смеющиеся глаза       что же я тогда? о чем? Саша, как убежище.

– Кока!

Его плеча касалась Лариса.

– Здравствуй! – он вернулся под яблоню и довольно быстро сориентировавшись в пространстве и ситуации, смутился. – Извини, я тебя не заметил.

– Ничего-ничего, не ты один меня не заметил.

– Только не говори, что и ты знаешь Эдуарда  Борисовича Базанова.

– Издателя? Я должна скрывать от тебя факт знакомства с сим весьма и весьма достойным кавалером? Он сосед моей тетушки, очень приятный и очень полезный – умеет с электриками, сантехниками, ну и там – дверь в подъезд распахнуть, сумку помочь донести, подвезти даже. Тетушка ценит. Со мной пару раз пытался заигрывать, ненавязчиво, думаю, скорее в силу привычки, чем из других побуждений.  Слушай, они всегда такие буйные? Или только по воскресеньям?
Компания рыдала и постанывала.

– По воскресеньям только, – сказал Горин, и объяснил про стоны и рыдания, опустив подробности сегодняшней своей встречи с весьма достойным  кавалером.

– Тебе, однако, невесело.

– Было. Нет, было, было! А теперь вот переживаю за работодателя. Икается ему до рвоты.

– Сваришь мне кофе?

  Уже стоя у плиты с джезвой, не оглядываясь:

– Спасибо, Лариса.

– Не за что, милый, обращайся, если что.

  Она пила кофе, лукаво щурила серые глаза и говорила о подвале, ремонте, росписях. Её довольно низкий голос ощущался им как нечто мягкое, теплое, легко перетекающее с места на место.

– Ты не слушаешь.

– У тебя голос семейства куньих.

  Чашка замерла на полпути между блюдцем и губами.

– Коля! Ты меня смущаешь.

– Извини. Не думал, что это так легко. У Сережи хорошо тренированный шоколадный сеттер. У Кальфы голос к животному миру не имеет отношения.

– Механический?!

– Бор на ветру. Мачтовые сосны, ветер сквозь иглы, дождь и гроза на подходе.

– Здорово. У тебя?

– Себя  не слышу – изнутри не считается.

– А у Димки?

– У него вообще не голос, а народное достояние, только народ об этом пока не догадывается.

– Жаль.

– Жаль.

– Что жаль?

  На кухню вошел взъерошенный, ещё не отдышавшийся от смеха Копейкин.

– Что твой голос не звучит в подобающей обстановке. Николаос прав. Грех прятать сокровище.

– Да разве такое спрячешь? Только романтические бредни про обстановку – вот где. Я работу нашел. Неказистую, правда, но Горин доволен.

– Очень.

– Ага, и на радостях решил замучить меня французским до смерти.

– До полусмерти. Язык тебе просто необходим.

– Для чистки овощей и перетаскивания тяжестей в заведении общепита?

– Естественно.

– Да ладно. Хоть один-то  раз пропустить можно.

– Что можно? Кофе? А мне можно?

  Сергей. На щеке грязь, в спутанных волосах лесной сор, мятая рубашка измазана зеленью. А Ларисе всегда казалось, что он покрыт невидимой защитной пленкой, неким подобием  тефлона, и просто не в состоянии выглядеть неопрятно.

– Можно. Кофемолка и зерна на полке, сковородка на плите, джезва в раковине, родниковая вода в кувшине кончилась, но в кране, уверен, её полно. – Ник сделал приглашающий жест. – Действуй.

– Кофе отменяется хотя бы потому, что воды нет, – Кальфе  не удалось привести себя в порядок – кран в ванной фыркал, брыкался и отплевывался густой ржавой субстанцией.

– Спорим – родник функционирует исправно. Осталось бросить жребий – кому быть водовозом.

  Но Лариса уже поднялась. Двигалась она, как разговаривала, легко и гибко.

– Николенька, мы пойдем. Пойдем, Влад? Сережа? Дим, останешься?
Копейкин хотел было ответить ей, что да, конечно, занятия никто не отменял, но его опередил Сергей.

– Я останусь. Тебе, наверное,  рано вставать, Дим.

– Спасибо.

  Облегченно. Каждая ночь в Саду – испытание на прочность. Всё равно испытание, как ни хорохорился. Нежная полость Сада таила неведомую, несуществующую даже, но опасность. Может и не опасность вовсе, но он никогда не мог выспаться, отдохнуть, расслабиться. Он всё время чего-то ждал, а оно не случалась и не случалось.

– Да вы с ума все посходили. Зачем? Сережа, зачем? – Ник хотел встать, но Кальфа удержал его.

– Тише, тише. Не дергайся. Бесполезно.

  Проводив гостей, Павлов объявил, что тоже уйдет.  Воды принесет и уйдет.
      
– Зачем, Сережа?

– Тебя должно быть  достала  бесконечная суета вокруг.

– Мне просто неловко.  Слишком много хлопот.

– Ровным счетом никаких!  А неловко должно быть мне – навязываюсь, но мне здесь хорошо, а дома гулко и скучно, мои на даче, и кофе дома, кстати, кончился.

  Пока Сергей ходил за водой, Ник поджарил и смолол кофейные зерна. Турку мыть было нечем – кран яростно шипел и плевался рыжим, да и не хотелось, хотелось включить музыку и лечь. А что, собственно, мешает? законы гостеприимства? боязнь испугать Сережу? Лег на диван, предварительно включив проигрыватель. Пластинку менять не стал – концерты Паганини – вполне   и уснул, не дослушав первый.

                ***

  Родника на обычном месте не оказалось. Изменчивость Сада не пугала и не забавляла Сергея, он воспринимал её как должное, как одно из свойств этого волшебного места. Мелкий гравий дорожки шелковисто шуршал под ногами. Тихонько посвистывала крошечная птичка с яркой грудкой, перелетая с ветки на ветку, держалась рядом – руку протянуть. Любопытная. Сумерки еще только зарождались меж стволов. Небо меняло цвет, из голубого становясь нежно-сиреневым.  Странно, если бы между нами не было Саши, между нами вообще ничего бы не было. Сталкиваясь время от времени, я смутно сожалел бы о несостоявшемся        почему ты не искала его? Почему не ищешь сейчас? Это же проще простого, Саша! А если? Что будет со мной? Я потеряю и его? Я схожу с ума, но их надо подтолкнуть друг к другу. Незаметно, самую малость подтолкнуть, иначе она станет тенью, а он          тогда, зимой, в больнице, он, наверное, каждый день по много-много раз замирал, услышав дверной скрип. Саша! И каждый раз облегчение или разочарование – нет, не она!

  Где-то впереди послышалось журчание. В глубокой ложбине, заросшей папоротником, брал начало звонкий ручеёк.  Спуститься туда оказалось много проще, чем выбраться обратно с ведром, полным ледяной воды. Сергей запыхался, измазался и в конце концов разлил почти всю воду. Пришлось спускаться к роднику вновь. Пока он пил, встав на колени (утром все равно придется заехать домой переодеться), пока набирал воду в пластиковое, немыслимого цвета ведро, окружающий ландшафт изменился. Теперь наверх вели замшелые каменные ступени. Махонькая – меньше воробья – птичка была тут как тут, заглядывала в глаза, покачиваясь на рябиновой ветке. Пора возвращаться. Скоро стемнеет, да и Ник заждался, наверное.

  Обратный путь оказался вдвое короче. Ник спал. На проигрывателе крутилась, шипя, пластинка. Сергей поднял иглу, отнёс на кухню ведро с водой. Кофе не хотелось. Спать тоже.  И тут он вспомнил! А документы, с которыми он собирался ознакомиться, поскольку завтра будет некогда?  А? Папку в машине оставлять не стал, взял с собой. Где же она?  Где-то в прихожей, под вешалкой. А, вот, нашел!
               
  Он устроился в кресле с высокой спинкой и несколько часов работал при свете настольной лампы. А наутро проспал. То есть заехать домой не было решительно никакой возможности. Чистую футболку, выданную ему Ником, он кое-как натянул, но джинсы были ему малы, пришлось оставить свои. Его внешний вид произвел в конторе настоящий фурор. Даже самые ленивые не преминули высказаться. Больше остальных старалась администратор, строя всё более нелепые предположения насчет причины столь вызывающего нарушения дресс-кода. Алла Генриховна, пригласив  в свой кабинет, спросила обеспокоенно:

– Сергей, что-то случилось?

  Без осуждения спросила, с участием. И приготовилась выслушать вразумительный ответ.

– Ничего. Ночевал у друга. Пролил кофе на рубашку. Решил, что опоздание много хуже нарушения регламента в одежде.

– У того друга, который творит мир изнутри? – Сегодня на ней были серьги в виде молнии и блузка с узким косым вырезом. – Он всё ещё нуждается в сиделке?

– Нет, слава Богу, нет. Но мне спокойнее, когда рядом.

– Извини,  –  сняла трубку и, прикрыв её ладонью, прошептала, делая страшные глаза,  – не забудь, мы сегодня  идем к Мише. Без вариантов. Так что к вечеру, будь любезен,  прими надлежащий вид.  Да, да, я слушаю!

  Показала, что Сергей может быть свободен и он вышел, а выйдя, резко выдохнул. Что-то было в ней от Лены, что-то, к чему никак нельзя привыкнуть. Она вызывала не страх, но покорность, ощущение неотвратимости. С Леной всё было и тяжелее, и проще. А здесь – вроде бы и не ждёшь подвоха, но всегда помнишь о возможности существования такового. Надо будет рассказать ей о нашем несостоявшемся клиенте. Пусть посмеется.

   В ресторан, где он обычно обедал, без галстуков не пускали, а посему он отправился на Кузнечный рынок, куда пускали не только без галстуков, но и без рубашек. Буженина, зелень, лаваш и абрикосы на закуску. Позвонить Нику.         Как ты?       Спасибо, всё хорошо, Сережа.       Я не смогу заглянуть к тебе – у коллеги дочка родилась, нас всех на смотрины         настоятельно.  Горин, как показалось Сергею, даже обрадовался. Но ни Димка, ни Кальфа тоже не собирались, а с другой стороны мы слишком рьяно взялись его опекать.  Майка права – задохнется он в тепле и вате, но я бы с удовольствием променял любую тусовку на вечер в Саду.

   Ник, да, обрадовался. Буквально за минуту до Сергея ему позвонил приехавший из Москвы на несколько дней Виктор Воронин.      Могу ли я навестить вас сегодня вечером, Николай?       Конечно, рад буду видеть.      Рад, но существуют две проблемы, одна из которых – Сережа. Они почти наверняка знакомы и почти наверняка встреча для Сережи будет болезненным напоминанием о Сашеньке. Вторая – Виктор. Как он воспримет и воспримет ли Сад? Может посидеть где-нибудь, погулять по центру?

  Первая проблема разрешилась сама собой, а вторая подвисла, потянув за собой ещё несколько. После похода в магазин за сыром, вином и зеленухой, стало ясно, что ни о каких прогулках и посиделках вне Сада речи вообще не идёт. Не сегодня. Накануне, где-то между Эдвардом и Эрнани, Ник твердо решил, что не переступит больше порога издательства – всё! Утром вспомнил о своём решении, переведя пару страниц. Надо добить детектив, получить по возможности деньги, а уж потом не переступать, тем более, что звонка от нерадивой он так и не дождался. Работа не шла. Предстоящая встреча с Виктором была болезненным напоминанием о Сашеньке не только для Сергея.