IX. Оскорбление величества
Король недолго предавался мечтаниям о том, как он распорядится преподнесенным подарком. В этом роскошном замке Во можно будет проводить больше времени, веселиться и наслаждаться жизнью. Мысли о приятном времяпрепровождении и наслаждениях закономерно привели его к Лавальер, и тут ж его сердце пронзила острая душевная боль, поскольку он осознал, что с Лавальер покончено. Это новое и сладкое ощущение необходимости разрыва с тем, что ему было так дорого, неведомое до этих пор чувство ненависти, направленное на былую любовь, заставило его сердце биться так сильно, что ему казалось, что во всем замке слышно его биение.
Невольно Король вспомнил, что намеревался арестовать Фуке, а в этом случае имуществом арестованного распоряжался верховный суд, а это означало, что все имущество государственного преступника и без того перешло бы в руки Короля в уплату нанесенного королевской казне ущерба в размере тринадцати миллионов.
В эту минуту Король понял, что его провели. То, что он получил бы назавтра в результате выполнения уже подписанного приказа об аресте Фуке, он получил без этого приказа. Но теперь если бы он не арестовал Фуке, осталась бы неотомщенной его обида – обида Короля на предательницу и лицемерку, а также справедливый гнев на виновника этой измены. Если лучшим наказанием для Лавальер было бы изгнание её в монастырь, то Фуке необходимо было арестовать, и если не казнить, то, во всяком случае, сделать его жизнь в заключении невыносимой. Теперь же, если он примет подарок, арест Фуке выглядел бы как черная неблагодарность.
— Но ведь приказ об аресте я подписал до того, как мне был предложен этот подарок! – воскликнул Король.
Он уже почти успокоился, но ему на ум пришла крайне неприятная мысль:
— Получается, что я принимаю подарок от преступника? Сначала я откажу ему в его просьбе, сообщу, что я не намерен принимать его подарок, затем я дам знак д’Артаньяну арестовать Фуке, после этого верховный суд разберет его преступления, а затем этот замок отойдёт в казну.
Король успокоился и потянулся рукой к таблетке снотворного, но вдруг ему пришла в голову ещё одна мысль:
— Справедливо ли это?
Людовик задумался о значении этого странного слова.
— Справедливо всё то, что я сочту таковым, — наконец заключил он. Кроме того, Наше Величество в любой точке Франции у себя дома.
После этого Людовик бросил презрительный взгляд на снотворное и без помощи этого лекарства погрузился в спокойный и глубокий сон, хотя и не столь глубокий, как мог бы подумать Арамис, который возлагал дополнительные надежды на снотворное, которое, казалось бы, сама Судьба сделала знаком небес для его дерзкого замысла.
Королю снилось, как он гуляет в восхитительном парке его нового замка, подаренного ему господином Фуке. Запах цветущих каштанов настраивал на фривольные мысли. Вдруг он ощутил столь знакомый и неповторимый аромат роз. Это была она – мадемуазель де Лавальер. Острое ощущение потери лишь на миг кольнуло его сердце, после чего пришло спокойствие и умиротворение. Она по-прежнему с ним, она рядом и живет лишь им одним, все остальное не важно. Людовик взглянул на ее лицо, шею и обнаженные плечи. Луиза покорно склонилась перед ним, он хотел удержать ее от поклона и протянул к ней руки, но Луиза по-своему поняла его жест и припала губами к его руке. Вдруг земля вокруг задрожала и Людовик ощутил, что он опускается куда-то вниз. Исчез парк, исчезла Луиза, над головой в тусклом свете, над головой возник образ греческого бога сна Морфея в окружении дев, воплощающих прекрасные грезы сна. Все они ласково и спокойно смотрели в лицо Короля, но почему-то стали плавно уходить куда-то ввысь. Людовик ощутил, что опускается всё ниже и ниже, тогда как Морфей и его служанки возносились все выше и выше.
Не вполне понимая, спит он еще, или уже проснулся, Людовик пытался всмотреться в окружающую его мглу.
Он увидел до боли знакомое лицо – это было его собственное лицо, которое разглядывало его с величайшим вниманием. Людовик понял, что он всё ещё спит, ведь это лицо было его собственным отражением в зеркале, но оно не повторяло его действий, то есть вело себя не так, как должно.
— Пресвятая дева, как мы похожи! – воскликнуло это лицо. – Но, кажется, он не спит!
— Он под действием снотворного, не сомневайтесь. Впрочем, это уже не важно, если он не спит, ему же хуже. Дайте-ка я взгляну.
При этих словах перед испуганным взглядом Людовика возникло лицо в маске, принадлежащее, по-видимому, худощавому дворянину, возможно, священнику. Людовик хотел возмутиться, но в этот момент ощутил, что ему в рот засовывают резиновую грушу, отвратительно пахнущую анисом. Эта груша заполнила весь его рот, не позволяла издать ни единого звука, он мог лишь тихо стонать в гневе. Его Величество было неимоверно оскорблено, и это оскорбление можно было смыть лишь кровью всех тех, кто был к нему причастен.
«Меня мучает кошмар! — подумал Людовик. — Слава богу, что это — всего лишь сон. Но пора уже проснуться!»
Но кошмар не прекращался. Руки Людовика и ноги уже были крепко связаны, причем, проделано это было с чрезвычайной ловкостью.
«Это люди Фуке! — в ужасе подумал Король. — Если уж он отважился на такую дерзость, он ни перед чем не остановится. Вероятно, он способен также и покуситься на саму мою жизнь! Безумец! Ведь это ничего ему не даст. Если Король исчезнет, будет смута, после чего королем станет, разумеется, герцог Орлеанский. Этот младший брат Короля, возможно, таков же как его дядя, Гастон Орлеанский, который уже много раз участвовал во всевозможных заговорах, но никогда подобные заговоры не покушались на свободу и тем более на жизнь Короля. Но так ли будет на этот раз?»
Людовик покрылся холодным потом. Нет, Филипп, младший брат Людовика, не таков! Что если он всё же замыслил государственный переворот? Немыслимо! Да и разве стал бы он полагаться в таком деле на Фуке, разве доверил бы он людям Фуке такое дело? Ведь Фуке в настоящее время намного влиятельней герцога! А герцог так молод и неопытен! Где ему замыслить такое?
В этом миг из темноты выступил гигантский мужчина в маске.
— Вы правильно делаете, что молчите, любезнейший, — сообщил басом великан, сгреб Людовика в охапку и понёс куда-то.
Людовик понял, что ему ничего не остается иного, кроме как смириться и отдаться на милость заговорщиков. Он рассудил, что коль скоро его не убили сразу же, значит, его жизни, скорее всего, ничего не угрожает. Следовательно, ему будут предъявлены какие-то условия. «Я приму любые условия, а когда вернусь домой, им всем не поздоровится!» — решил Король, после чего успокоился и решил держать себя в руках и ждать, чем всё это закончится.
С этой минуты Король больше уже не боялся насилия. Он понимал, что эти люди зашли в своих действиях так далеко, что теперь уже не смогут отступить от задуманного. Физически и численно они намного превосходили его. Король впервые ощутил, что может рассчитывать только на самого себя, и осознал, насколько этого мало. Собственные силы Короля были всего лишь силами человека, но не божественного помазанника. Всякая царственность опирается только на послушное окружение, если же это окружение перестает быть послушным, то царственность превращается в шутовство. Перед лицом грубой физической силы ему оставалось проявлять лишь невозмутимость и спокойствие, они напоминали безмятежность человека, уверенного не только в своей правоте, но и в Божьем заступничестве, что позволяло демонстрировать уверенность в благоприятном исходе этой неожиданной ситуации.
«Я, возможно, попал в руки убийц, а если это не так, то они – самоубийцы!» — решил Людовик.
Гигант опустил Короля на какую-то кушетку и вернулся туда, откуда он вынес Людовика.
«Меня, по-видимому, куда-то повезут, значит, не собираются убивать» — подумал Король. Он уже почти совсем успокоился, но произошло то, чего он никак не мог ожидать.
Где-то позади себя он услышал слова, обращённые явно не к нему, и это было немыслимо, странно и страшно, поскольку эти слова, произнесённые, по-видимому, худосочным дворянином, не могли быть обращены ни к кому, кроме Короля, однако они были обращены не к Королю, и в этом был весь их ужас. Епископ сказал:
— Поскорее ложитесь в кровать, Ваше Величество, мы возвратим её в вашу спальню. С этой минуты вы — Король, не забывайте этого. Виват Королю!
«Если у них имеется другой король, моя жизнь в чрезвычайной опасности!»
Он вспомнил лицо, столь похожее на его собственное и холодный ужас охватил всё его существо. Господь создал двойника! Господь допустил это страшное насилие, и его цель – замена Короля на его двойника. У Людовика нет шансов вернуться на трон, он обречен.
«Сколь шатка и ненадежна жизнь! – с горестью осознал Людовик. – Даже Короля судьба не может защитить от банальных разбойников!»
Худой мужчина склонился перед Людовиком.
— Если вы обещаете нам повиноваться, мы развяжем вас. Мы пройдём в карету и поедем в вашу новую резиденцию, — сказал Арамис, после чего освободил Людовика от кляпа.
— Что же вы собираетесь сделать с Королем Франции? — высокомерно произнес Людовик.
— Постарайтесь забыть это слово навсегда, — ответил худой мужчина.
— За подобные слова вы подлежите колесованию, — добавил великан, — но мы вас не выдадим, кроме того, наш добрый Король чересчур милостив, зная о вашей душевной болезни. Вас попросту вернут туда, откуда вы сбежали.
Людовик подумал, что всё происходящее с ним настолько далеко от реальности, что, быть может, это и вправду какой-то ночной кошмар. Но поскольку даже в этом кошмарном сне рука гиганта сжимала его настолько сильно, что могла бы с легкостью раздавить руку Короля, он решил не сопротивляться этому сну, или бреду, или тому, чем бы это ни было.
— Куда же мы идем, наконец? — спросил Король.
— Мы поедем. Идти придется только до кареты, — ответил худощавый дворянин.
На выходе, действительно, их ожидала карета. Копыта лошадей были покрыты войлочными подобиями обучи, колеса кареты были плотно обмотаны толстым шнуром, что делало их движение по мостовой бесшумным. Дверцы кареты не издали ни единого звука, когда их открывали. Все происходящее было настолько лишено каких-либо звуков, что Людовик окончательно уверовал в то, что это – только сон, и успокоился.
— Входите и располагайтесь, — сказал худой дворянин.
Король повиновался и намеревался сесть у окна, однако увидев, что все окна кареты плотно закрыты обитыми черным бархатом заглушками, сел в глубине кареты. Внезапно ему в голову пришла дерзкая мысль. Пока один из похитителей обходил карету, чтобы сесть с противоположной стороны, Людовик решился на побег, он попытался выскочить из этой двери и поднять шум. Однако ловкий худой дворянин опередил его и мягко направил обратно в карету. От неожиданности Людовик потерял равновесие, ухватился за дверную петлю и до крови оцарапал мизинец.
— Что вы делаете, негодяй! – возмутился он. – Смотрите, что вы наделали! На вас теперь кровь Короля Франции! Вы будете казнены!
Гигант, сидящий справа, положил на плечо Людовику свою тяжелую ладонь со словами:
— Успокойтесь, дружище! Вы попросту не в себе. Но за подобную дерзость вас не казнят, будьте уверены! Я же сказал, что наш Король очень добрый!
Арамис извлёк из кармана шелковый платок, оторвал у него угол с именным вензелем и протянул остаток платка Людовику.
— Возьмите платок и обмотайте палец. Менее чем через десять минут кровь остановится.
— У меня останется шрам, негодник! – возмутился Людовик.
— Это уже не имеет никакого значения, — равнодушно ответил Арамис.
После того, как злоумышленники устроились по обеим сторонам от Людовика, дверцы кареты закрылись и заперлись за засовы изнутри, карета беззвучно тронулась в путь.
В Сенарском злоумышленники сменили карету и лошадей, но Людовик не смог разглядеть на карете гербы или иные отличительные признаки. Окна этой кареты были зарешечены и задернуты непроницаемыми шторками. Дорога в Париж была долгой, поэтому в дороге Королю был предложен завтрак. Людовику ещё никогда прежде не доводилось есть на ходу, и он нашел этот опыт любопытным. Завтрак был обильным и изысканным, худой дворянин съел лишь несколько виноградин, тогда как гигант истребил целую корзину снеди и с интересом поглядывал на вторую корзину поменьше, приготовленную для худого дворянина.
Когда карета подъехала к воротам Бастилии, кучер крикнул часовому: «Приказ короля». Ворота открылись, дежурный сержант взглянул на документ, предъявленный Арамисом, одобрительно махнул и вытянулся в струнку перед каретой. Арамис сделал знак Портосу, которого наши читатели, безусловно, узнали. Гигант воскликнул своим громовым голосом:
— Разбудить коменданта.
Не дожидаясь выполнения своего приказа, он стремительно подбежал к двери резиденции господина де Безмо и принялся колотить по ней своим железным кулаком с такой силой, что можно было бы поручиться, что долго эта дверь такого издевательства не выдержит.
Через десяток минут на пороге в туфлях и халате появился заспанный господин де Безмо, демонстрирующий своим рассерженным видом, что сейчас не поздоровится и тому, кто пустил этих нарушителей спокойствия в Бастилию и самим нарушителям. Однако, оценив размеры Портоса, Безмо стал явно спокойней и покладистей, и уже вполне сдержанным голосом он все-таки спросил:
— В чем дело, что вам нужно? — спросил он, — кого вы еще привезли?
Арамис, которого наши читатели, разумеется, также узнали, вышел из кареты и подошел к коменданту.
— Господин д’Эр…! — вскричал Безмо.
— Ни слова, — остановил его Арамис, затыкая рукой рот болтливому коменданту. — Пройдемте к вам, господин де Безмо. Через минуту.
После этого Арамис взял Портоса под руку, подвел его к карете и сказал достаточно громко, чтобы помимо Портоса его слышал Людовик, но и не столь громко, чтобы услышал Безмо:
— При любой попытке что-либо сказать, сделать или подать иной знак, либо скрыться, вы должны пристрелить этого узника, — сказал он Портосу, указывая рукой на заряженный мушкет.
— Я его придушу, — спокойно ответил Портос, на что Арамис ответил кивком.
Людовик уже достаточно оценил силу Портоса, чтобы не сомневаться, что тот сможет это сделать быстро и успешно.
Запахнувшись в халат, де Безмо проводил Арамиса внутрь своего жилья.
— Боже мой! Что случилось! Что привело вас в такой час?
— Страшная, смертельная ошибка, дорогой господин де Безмо, которая может стоить вам жизни, а мне, нескольких седых волос, — спокойно отвечал Арамис. — По-видимому, вы были правы.
— Я ничего не понимаю! По поводу чего я был прав?
— В связи с этим приказом об освобождении вашего узника. Мы перепутали узников.
— Перепутали узников, монсеньор? — пролепетал комендант, задыхаясь от ужаса и изумления. — Вы хотите сказать, что мы освободили преступника и оставили в Бастилии того, кого следовало освободить?
— Не мы, а вы перепутали узников, господин де Безмо, но я вам помогу. Я спасу вас.
— Я перепутал, о, боже! Но ведь вы сказали, что я был прав?
— Вы были правы, но это не оправдывает вас, поскольку ваша обязанность состояла в том, чтобы лично убедиться в правильности ваших действий, и в их точном соответствии с текстом приказа. Вы, конечно, помните, что вам прислали приказ об освобождении узника.
— Да, разумеется, приказ об освобождении Марчиали.
— Это мы с вами ошибочно решили, что этот приказ имеет в виду Марчиали. Мне это простительно, ведь я хлопотал именно о том, чтобы освободили его. Однако, мои хлопоты привели к появлению совершенно иного приказа, а кто мы такие, чтобы рассуждать о причинах решений, которые принимаются Королем, не так ли? Моё дело было в том, чтобы доставить вам приказ, а ваше состояло в том, чтобы его исполнить.
— Конечно! Я его и исполнил!
— Исполнить как можно точнее, говорю я вам, а для этого вам следовало, разумеется, прочитать его со всей внимательностью, — продолжал Арами.
— Но вы не дали мне этого сделать, господин д’Эр…, — тут Безмо сам зажал себе рот, чем вызвал снисходительную усмешку Арамиса.
— Как же это я мог бы вам не дать прочесть приказ, который вам надлежало исполнить? Мыслимое ли это дело, господин де Безмо?
— Разве вы не помните? Ведь я засомневался, и даже не хотел отпускать его, пока не ознакомлюсь с текстом приказа детально, и это вы принудили меня выполнить этот приказ, не читая его, сказав, что вы сами уже его прочитали, и этого вполне достаточно.
— Какое неподходящее слово употребили вы, дорогой господин Безмо, подумать только – «вынудил»! Какая ерунда. Я всего лишь предложил не терять время на переписывание приказа в журнал, что вполне можно было сделать и после того, как узник окажется на свободе, но предлагать не читать приказ Короля! Как вы могли подумать о том, что такое могло прийти мне в голову? Не читать приказ Короля! Это уже слишком, господин де Безмо. Для кого же они пишутся, эти приказы, если их никто не будет читать? Значит, у вас нет времени на то, чтобы прочесть приказ, написанный Королем, и адресованным непосредственно вам? Знаете ли вы как это называется? Бунт! А как поступают с бунтовщиками.
— Бунт? – пролепетал Безмо. – Всего лишь наша невнимательность.
— Ваша, дорогой мой Безмо, это была ваша ошибка. Но не беспокойтесь, я ваш друг, и я не дам вас в обиду. Эта ошибка, к счастью, обнаружена, и её ещё не поздно исправить. Отпущенный по ошибке узник пока еще не успел никуда уехать, все это время он праздновал свое освобождении в ближайшем кабачке, где его и обнаружили мои люди. К сожалению, воздух свободы сыграл с ним злую шутку: он окончательно свихнулся, вообразил себя, впрочем, не будем говорить, кем он себя возомнил. Так лучше для вашей же безопасности. Скажу больше: любые разговоры с этим узником могут обернуться для вас или для того, кто будет их поддерживать, большими, я бы сказал фатальными неприятностями. Голова подобного глупца может навсегда расстаться с телом.
— Боже мой, боже мой! – пролепетал Безмо.
— Итак, мы обнаружили и возвращаем вам ошибочно освобожденного узника, который с этой минуты должен оказаться снова в своей камере и содержаться в прежних условиях, которые, впрочем, дополнились строжайшим запретом на какое-либо общение с ним кого бы то ни было, включая вас, любезный господин де Безмо. А беднягу Сельдона, который вследствие вашей ошибки, — Арамис подчеркнул слово «вашей», — вам надлежит освободить как можно скорее, ведь он и без того по вашей вине провел в Бастилии несколько лишних дней.
— Освободить Сельдона? Но на этот раз вы и впрямь уверены? Ошибка исключена? – спросил Безмо.
— Черт возьми! Говорю вам, как и в прошлый раз, как и нынче, ваша обязанность состоит в том, чтобы внимательно прочитать приказ. Читайте-ка сами, ведь это ваша обязанность — ответил Арамис, передавая Безмо приказ.
— Но это же тот самый приказ, который я уже видел, я держал его в руках и читал.
— Неужели? Вероятно, на в свечах был недостаток. Добавьте канделябров в вашем доме, господин Безмо.
— Это же тот самый приказ! Вот и то самое чернильное пятно!
— К чёрту пятна, я и знать не хочу ничего ни о каких пятнах, ваша обязанность состоит в точнейшем исполнении этого приказа, но поскольку вы освободили не Сельдона, я должен заключить, что приказ не исполнен. А поскольку вы освободили другого, ваша ошибка состоит в двух незаконных действиях, которые следует немедленно исправить.
— А как же Марчиали? Где мне его взять?
— Я его привез и сейчас передам вам его. Вы поместите его туда, где он и должен был пребывать всё это время.
— Но для того, чтобы его арестовать, мне нужен приказ об аресте.
— Вы, кажется, ещё не проснулись, дорогой Безмо. Приказ нужен для ареста того, кто законным образом находился на свободе. А для возвращения на законное место в Бастилии того, кто там и должен был пребывать, и был освобожден по ошибке, никакой приказ не требуется. Впрочем, вы правы. Если вы хотите, чтобы Король подписал новый приказ об аресте Марчиали, я немедленно отправлюсь к Королю, расскажу ему о том, как вы по ошибке его выпустили, после чего Его Величество подпишет три приказа.
— Три приказа? – пробормотал Безмо.
— Разумеется. Первый – об аресте Марчиали. Второй – о назначении нового коменданта Бастилии.
— О назначении нового коменданта? – пролепетал Безмо, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног.
— Разумеется, ведь Королю не понравится, что комендантом Бастилии служит человек, которые не исполняет Королевские приказы, или хуже того – освобождает не того заключенного, а того, кого требовалось освободить, оставляет в Бастилии.
— А как же я? – в ужасе прошептал Безмо.
— О вашей участи будет подписан третий приказ. Вам несказанно повезёт, если вас всего-то лишь заключат в эту же самую Бастилию, но в новом качестве, в качестве узника. Вероятнее всего будет казнь.
— Я погиб, - прошептал Безмо.
— Только если вы настаиваете на новом приказе.
— Я настаиваю? Я ни на чем не настаиваю! – вскричал Безмо.
— Слушайте меня вы, сонная тетеря. Вы по ошибке выпустили не того человека. Вы просто возвращаете того, кого выпустили по ошибке, на его прежнее место, и выпускаете того, кого должны были выпустить! Мы с вами оба забываем об этой досадной неприятности, и ваша жизнь дальше будет протекать так же точно, как она протекала до сих пор, то есть безмятежно, спокойно и радостно. Вы остаётесь комендантом Бастилии, и к тому же, что немаловажно, сохраняете вашу голову на ваших плечах.
— Всё это так странно, — пробормотал Безмо.
Арамис снял с руки перчатку, и как бы ненароком показал Безмо перстень, про которых комендант совсем забыл. Едва взглянув на перстень, Безмо склонился в низком поклоне перед Арамисом, и сказал уже твердым голосом:
— Я бесконечно благодарен судьбе за то руководство, владыка, без которого мой тёмный ум не выкарабкался бы из этой неприятности. Я к вашим услугам, и я в точности выполню ваши приказы.
— Приказы? Боже мой, господин де Безмо! Я просто помогаю вам распутать ту неприятность, которая возникла вследствие досадной невнимательности. Я возвращаю вам вашего Марчиали, с этой минуты все мы считаем, что он никогда не выходил из Бастилии. И более никогда из неё не выйдет.
— Еще бы! – решительно произнес Безмо, убежденный, что этот самый Марчиали является единственным и непосредственным виновником всех его неприятностей.
— И вы отдадите мне этого бедного шотландца, кажется, Сельдона, которого освобождает вот этот приказ. Таким образом, ваша отчетность, ваша совесть и ваша дальнейшая судьба, все это будет в полном порядке. Понимаете?
— Я… я…
— Вы меня поняли, — перебил Безмо Арамис. — Вот и отлично.
Безмо склонился в поклоне.
— Ради вашей безопасности, господин де Безмо, я сообщу вам ещё кое-что.
И Арамис наклонился к уху Безмо.
— Вы знаете, конечно, о необыкновенном сходстве этого узника с тем, чьи приказы вам следовало выполнять как можно более точно?
— Сходство с Королем, да!
— Шш… Так вот этот Марчиали и впрямь вообразил себя Королем Франции.
— Вот негодяй! — воскликнул Безмо.
— Сумасшедший, или притворяется таковым, какая разница? Если бы не такое сходство, он вызывал бы лишь смех окружающих, но это особое обстоятельство делает его опаснейшим государственным преступником.
— Боже мой!
— Милость Короля безгранична! Вместо того, чтобы казнить бунтовщика, он распорядился всего лишь держать его взаперти и лишить возможности смущать кого-либо. Вот почему я и привез его к вам, дорогой комендант. Он безумен, и своим бредом он спешит поделиться со всеми.
— Я запру его так крепко, что он сможет смущать лишь пауков в его камере! – возмутился Безмо.
— Это именно то, чего хочет от вас Король.
После этих переговоров Арамис передал Короля, на которого ещё в карете он надел маску, стражникам, водворившим его в камеру, которую до него занимал несчастный Филипп.
Увидев платок с пятнами крови на левой руке Людовика, де Безмо спросил:
— Он, кажется, ранен?
— Пустяки, — равнодушно ответил Арамис. — Лёгкая царапина, оцарапал мизинец при сопротивлении.
— Так он ещё сопротивлялся? — удивился де Безмо.
— Я же вам сообщил, что он не в себе, — пояснил Арамис.
— Совершенно не в себе, бедняга! — подтвердил Портос.
Ничего не понимающего Сельдона разбудили, выдали ему котомку с его вещами, изъятыми при аресте, и выставили за ворота Бастилии.
Освободившаяся от пленника карета повезла Арамиса и Портоса обратно в тот замок, который отныне навеки запятнал себя оскорблением Его Величества. Портос, полагающий, что выполнил распоряжение Короля об аресте опасного заговорщика, погрузился в мечты о новых милостях, которые вскоре воплотились в его сладких снах, сопровождаемых оглушительным храпом. Оставим его и позволим ему выспаться, поскольку ночь была бессонной. Что до Арамиса, он целиком был погружен в новые думы, как будто бы и не было у него никакой бессонной ночи.
X. Дважды гасконец
Расставшись с Портосом, д’Артаньян вновь вернулся к рассуждениям.
«Итак, — говорил себе гасконец, — Арамис замыслил похитить Короля и подменить его братом-близнецом, которого, вероятнее всего, привез из какого-то тайного места. Ба! Мы не так давно встретили его в Бастилии, и я до сих пор не знаю, что его туда привело, с какой целью вдруг Арамису понадобилось заводить дружбу с комендантом Бастилии господином де Безмо. Теперь знаю. И хотя мне по долгу службы приходилось весьма часто общаться с де Безмо, который, по-видимому, должен испытывать ко мне значительное почтение, его почтение к Арамису явно многим выше, из чего следует, что Арамис предпринял для этих целей кое-какие действия. Вероятнее всего, помог де Безмо занять эту должность. А Арамис напрасно ничего не делает. Один узелок связался. Близнец Короля находился в Бастилии, Арамис знал об этом, он ставит комендантом Бастилии своего человека загодя, следовательно, эти планы он вынашивал давно. Арамис помогает Фуке строить крепость в Бель-Иле, фактически исполняя должность главного архитектора, и подставляя для видимости на эту должность ничего не подозревающего Портоса. Также Арамис занимается подготовкой праздника в Во, и планирует размещение всех гостей, включая Короля. Арамис приобретает образцы тканей, из которых специально для празднества готовятся новые костюмы Королю. Следовательно, двойник Короля будет заранее одет в один из таких же в точности костюмов, готовый к похищению в любую минуту. Но разве Король появится на празднике без своих традиционных и, возможно, новых украшений. Неужели Арамис готовится заготовить и все возможные наборы алмазных, жемчужных, изумрудных и прочих украшений, которые Король может решить надеть на себя? Немыслимо! Сорвать их с пленного Короля и надеть на самозванца? Что ж, возможно, но в таком случае ведь и одежду можно снять с пленника, и воспользоваться ей. Следовательно, похищение должно быть устроено настолько быстро, что на то, чтобы забрать бриллианты время найдётся, а на то, чтобы переодеться, времени не будет. Каков план Арамиса? Подобраться к Королю на каких-то две-три минуты, после чего увести его связанным, без криков, шума борьбы, и подменить его двойником, который прятался где-то поблизости, но оставался незамеченным? Вполне возможно, если бы не одно маленькое препятствие. И это препятствие довольно серьёзное, и Арамис об этом знает. Это препятствие называется капитаном королевских мушкетеров господином д’Артаньяном. Под носом у меня проделать такую штуку не получится даже у Арамиса! Итак, мои мысли шли ошибочным путём. Никакой подмены днем не будет, я этого не допущу. Что ж тогда? Для чего Арамис устраивает свои покои ровно под покоями Короля? Арамис, который проектировал устройство крепости Бель-Иль, и который фактически руководил её постройкой, вполне мог проектировать и некоторые крылья замка Во, если не весь замок целиком. Следовательно, комната под покоями короля – это не просто комната, расположенная ниже. Это, стало быть, возможность тайно проникнуть в покои Короля, возможность выкрасть его ночью, без свидетелей, и осуществить его подмену двойником. Я – осёл, что не догадался об этом раньше! Стоп! Но зачем тогда Арамису эти костюмы, если он собирается выкрасть Короля из постели, ведь не спит же Король в своих костюмах! Тот, кто займёт его постель, его спальню, его трон, легко займёт также и его костюмы. Похоже, что Арамис разбросал эти тряпки вокруг меня только для того, чтобы отвлечь моё внимание! Он пустил мои мысли по ложному следу, и пока я тут размышляю, Король, вероятно, уже похищен!»
С этими словами д’Артаньян вскочил и бросился к покоям Короля. Но как только он подошел к дверям, он подумал, что он скажет Королю, если он безмятежно спит в своей постели?
«Черт побери! — воскликнул он. — Как бы я ни поступил, я буду выглядеть глупцом, ничего не докажу и только всё испорчу. Даже если Арамис уже похитил Короля, он его не убьёт. Следовательно, даже через сутки ничто не будет потеряно. Что ж, будем присматриваться к ситуации и делать выводы. Только полные знания всего происходящего позволят действовать быстро, решительно и эффективно. К тому же, надо подумать о том, как бы подобными действиями не загнать бедного Арамиса в ситуацию, из которой не будет выхода. Я уже не говорю о бедном Портосе, которым Арамис попросту манипулирует. И, между прочим, Король, который велел мне арестовать господина Фуке после того, как он произнесет слова «Праздник удался на славу», это – истинный Король Франции, а не его двойник, которого отыскал Арамис, в этос не может быть никаких сомнений! Если Арамис и собирается заменить Короля двойником, то именно для того, чтобы новый Король такого приказа ни в коем случае не давал! В этом у меня также нет никаких сомнений. Итак, если новый Король вдруг ни с того ни с сего сделается другом Арамиса, если этот якобы Король забудет о словах «Праздник удался на славу», следовательно этот Король – фальшивка. Истинный Король Франции этих слов ни в коем случае не забудет, он их произнесёт, после чего я буду вынужден арестовать господина Фуке, но горечь от выполнения этого неприятного для меня приказа скрасится сознанием, что наш добрый или не очень добрый Король остаётся на своем месте, а, следовательно капитан королевских мушкетеров не даром ест свой хлеб».
И д’Артаньян отправился спать с таким спокойствием, как если бы он ничего не подозревал о замыслах Арамиса.
В то самое время, когда несчастный Людовик бушевал в одиночной камере Бастилии, в которой до него прожил почти всю свою сознательную жизнь его ещё более несчастный брат Филипп, когда Арамис не мог уснуть от мощного потока мыслей и опасений, отнимавших к него не только сон, но и покой, когда Филипп пытался привыкнуть к новой роли Короля Франции, когда мадемуазель Луиза де Лавальер орошала подушку чистыми слезами отчаяния, когда Виконт де Бражелон молил господа послать ему героическую смерть, д’Артаньян заснул безмятежным сном младенца, сном почти таким же, в какой погрузился добрый Портос, с той лишь разницей, что Портос полагал, что с завтрашнего утра жизнь его преисполнится ещё большей славой и успехом, что наполняло его душу покоем и радостью, тогда как д’Артаньян достоверно знал, что о покое ему предстоит забыть надолго, а быть может и навсегда.
XI. Господин Фуке
Наутро д’Артаньян проснулся свежим и бодрым, как всегда, и приступил к своим ежедневным обязанностям. Кем бы ни оказался человек, который сегодня будет всеми восприниматься как Его Величество, обязанности капитана королевских мушкетеров по отношению к этому человеку остаются прежними. Но если д’Артаньян раскроет подмену, что ж, он знает, каковы в этом случае будут его обязанности.
Отсутствие указания на выполнение отданного накануне приказа об аресте доброго господина Фуке должен будет раскрыть правду о самозванце окончательно, либо требование выполнения этого приказа укажет д’Артаньяну, что у нем не в меру развилась мнительность и подозрительность.
Бедный Фуке должен стать пробным камнем, не подозревая, что от его судьбы зависит судьба всей Франции.
Д’Артаньян потрогал рукой спрятанный под мундиром приказ об аресте.
«Интересно, обучил ли Арамис самозванца почерку Короля? – подумал д’Артаньян. – Вероятно, он обучился этому почерку сам, и это будет ещё одной его гарантией на будущее, до тех пор, пока самозванец не обучится этому. Бедный Фуке! Если Король отдаст приказ об аресте, ему несдобровать. Если же Король такого приказа не отдаст, то несдобровать этому псевдо-королю, а после возвращения законного Короля, опять-таки несдобровать господину Фуке. Как ни поверни – всюду итог один. Бедный господин Фуке!»
Д’Артаньян ещё раз взглянул на роскошь обстановки замка Во, но на этот раз совсем иным взглядом – взглядом человека, сожалеющего об усилиях того, что это всё сотворил.
«Теперь, — сказал он себе, — мне предстоит историческая миссия в судьбах Франции. А всё-таки господин Фуке – достойный человек. Не худо было бы спасти его. Или на худой конец, если ему предстоит смерть, она должна быть достойной, а не позорной. Я бы мог сразить его в честном бою. Но арестовать как какого-нибудь воришку, избави боже!»
Приняв особенно гордую осанку, д’Артаньян отправился разыскивать Фуке.
Едва лишь д’Артаньян вошел в комнату Фуке, тот приветливо улыбнулся как одному из своих верных друзей.
— Рад видеть вас у себя, господин д’Артаньян? — воскликнул он. — Надеюсь, вы пришли ко мне с какой-нибудь просьбой?
— И да и нет, господин суперинтендант, — отвечал мушкетер.
— Я бы предпочел «Да», дорогой д’Артаньян. Входите же!
— Благодарю вас, я уже вошел.
— Я очень устал, господин капитан, поэтому я был бы признателен вам, если бы мы обошлись без обычной светской беседы. Я уверен, что такой человек как вы приходит к такому человеку как я только, когда у него есть серьезное дело, хотя, поверье, я был бы счастлив, если бы вы иногда заглядывали ко мне просто так, без каких-либо определенных целей.
— Вы правы, монсеньор, у меня есть цель.
— Итак, у вас ко мне просьба, которая не является таковой? – натянуто усмехнулся Фуке.
— Я бы хотел просить вас, монсеньер, исчезнуть куда-нибудь так, чтобы я не смог найти вас тогда, когда вы мне понадобитесь, но я ни коим образом не прошу вас об этом.
— Итак, Король распорядился меня арестовать, но не назначил дня и часа моего ареста? Полагаю, письменный приказ уже подписан? — произнес Фуке как будто даже успокоившись.
— Вы весьма проницательный человек, господин Фуке, — ответил д’Артаньян.
— Итак, я прав!
— Вы проницателен, но не настолько, чтобы всегда угадывать. На этот раз вы произнесли свои домыслы. Я не сказал вам ровным счетом ничего такого, из чего можно было бы сделать такие выводы, какие сделали вы, монсеньер.
— Разве вы не пытаетесь спасти меня от предстоящего ареста тем, что предлагаете мне бегство, господин капитан? – удивился Фуке.
— Если бы вы были правы, меня следовало бы назвать изменником, после чего разжаловать и заключить в Бастилию, это как минимум. Ришелье бы, по-видимому, казнил меня за подобную провинность. Вы всерьёз полагаете, что мне настолько надоела моя жизнь и опротивела свобода? – усмехнулся д’Артаньян.
— Я, действительно, нахожу такое поведение крайне опрометчивым с вашей стороны, господин капитан, но чем ещё можно объяснить ваши слова? – еще больше удивился Фуке.
— Заботой о вас, монсеньор, но не заботой о вашей свободе, поверьте, а всего лишь заботой о вашем здоровье. Я нахожу, что в замке сейчас слишком много народу, поэтому много шума и мало свежего воздуха. Вы распорядились абсолютно всем, предусмотрели для праздника всё, что только можно. Вы можете позволить себе небольшой отдых вдали от этого прекрасного замка с такими громкими фейерверками и с такой громкой музыкой.
— Вам не нравятся фейерверки и музыка? Я весьма огорчен, господин капитан!
— Не говорите обо мне, монсеньор! Я старый вояка, звуки фейерверков в сравнении с пушечными выстрелами – всего лишь жалкие хлопушки. Любая музыка в замке Во приятнее, чем военные трубы, призывающие к штурму, хотя для меня и такая музыка вполне приятна и привычна. Я рекомендую лишь вам отдохнуть от этого где-нибудь в сельской местности, где вас трудно будет сыскать, и поэтому трудно будет нарушить ваш безмятежный отдых. Поезжайте, отдохните, да хоть бы и за границу!
— Решительно, я прав в своих предположениях!
— Вы решительно не правы, но если мысль о том, что вы правы, заставит вас послушаться моего совета, думайте так, как вам угодно, только не делитесь с вашими ошибочными подозрениями ни с одной душой на свете. Впрочем, вы не из болтливых, монсеньер!
— И вы тоже рекомендуете мне покинуть замок Во! Только вы не посылаете меня к дамам.
— Что значит тоже, монсеньёр? Впрочем, я полагаю, что к дамам вас отправил господин епископ ваннский?
— Именно он. Это священнослужитель!
— Лишь на половину, причем меньшую, господин Фуке. Большая часть господина д’Эрбле всегда была и всегда будет мушкетером.
— Мне тоже так показалось, господин капитан.
— Мы с удовольствием обсудим всё то, что вам когда-либо показалось, монсеньер, но только позже, умоляю. Поезжайте на отдых.
— Я вас услышал, господин капитан, и не зависимо от того, что я предприму, и чем это закончится, я навеки ваш должник, и смею надеяться, что вы будете считать меня своим другом.
— Вы совершаете удивительно правильные вещи, господин Фуке, и говорите удивительно правильные слова, монсеньёр, но удивительно опаздываете со всеми вашими делами!
— Кроме того случая, когда я удивительно поспешил, - ответил Фуке, припоминая, как продал должность генерального прокурора Франции.
— Тогда сделайте хотя бы что-то вовремя, монсеньёр. Прощайте!
С этими словами д’Артаньян резко развернулся на своих каблуках и собрался покинуть комнату Фуке.
— Постойте, д’Артаньян! – воскликнул Фуке. – Я действительно могу уехать и меня никто не остановит?
— Вы действительно можете уехать и вас никто не остановит, монсеньер.
— И никто не станет меня искать?
— Я этого не говорил, господин Фуке. Я не могу поручиться, что вы не понадобитесь кому-то когда-то. Ведь вы занимаете весьма высокую должность, и она накладывает некоторые обязанности. Но ведь вы можете оставить вместо себя заместителя, не так ли?
— И никто не будет знать, куда я уехал?
— Ба! — усмехнулся д’Артаньян. – Вы полагаете, что можно долго хранить подобные тайны? Кроме того, вы ведь поедете не один!
— Мои слуги и мои друзья меня не выдадут, — гордо заявил Фуке.
— Во-первых, даже Христос не заявлял такого, а если бы заявил, то был бы не прав. Во-вторых, я также поеду с вами, а я не являюсь ни вашим слугой, ни вашим другом, пока я на службе Короля.
— Вот как? Вы меня не оставите! Стало быть, я уже под стражей?
— Я попросту буду пытаться с вами подружиться, и по этой причине намерен не слишком далеко и не слишком надолго расставаться с вами. Во всяком случае не настолько, чтобы не иметь возможности отыскать вас, как только это понадобится.
— Вы предлагаете мне скрыться, господин д’Артаньян, и лишаете меня возможности скрыться, поскольку намереваетесь меня проделывать, — проговорил Фуке.
— Я не предлагал вам скрываться, и я вам не обещал содействия. Я намереваюсь сопровождать вас, и если при этом я буду далеко от Короля, возможно, я не услышу от него то, что не хотел бы услышать, впрочем, как хотите.
— Могу ли я предполагать, что вы попросту решили прогуляться по сельской местности, и ради этого уговариваете меня составить вам компанию?
— Наконец-то вы предельно точно поняли мои мысли, монсеньёр, и предельно верно их сформулировали! – ответил с поклоном капитан мушкетеров.
— Тогда я повторю то, что уже сказал, господин д’Артаньян. Я благодарен вам за ваш чудесный совет, но я не воспользуюсь им, даже если это принесет мне неудачу. Зато если я им воспользуюсь, это принесет несчастье вам, чего я не хотел бы ни при каких обстоятельствах. Кроме того, я не могу покинуть Короля в то время, когда он у меня в гостях, а я должен выполнять функции гостеприимного хозяина.
— Вы всерьез ощущаете себя хозяином замка Во в присутствии Короля, господин Фуке? – спросил мушкетер.
При этих словах д’Артаньяна Фуке вздрогнул. Он вспомнил, что замок Во уже ему не принадлежит, поскольку вечером он подарил его Королю.
Низко опустив голову он тихо ответил:
— Я остаюсь.
— Стало быть, я верно понял ваш характер, монсеньор, поскольку именно такой ваш ответ я и ожидал, - с грустью промолвил гасконец.
— Для чего же вы затеяли этот разговор, господин капитан?
— Для того, чтобы примириться со своей совестью, господин суперинтендант.
Фуке покраснел и произнес:
— Во всяком случае, дорогой д’Артаньян, вы можете меня не сторожить. Я не убегу.
— Я вам верю, монсеньор. Мне бы очень хотелось повидаться со своим другом господином д’Эрбле и поэтому на нескорое время оставляю вас одного.
Фуке вскрикнул от удивления:
— Вы пойдете к господину д’Эрбле? И оставите меня одного?
— Но ведь вы дали слово, что не уедете, монсеньёр! Разве этого недостаточно?
— Вы правы, сударь, — проговорил Фуке упавшим голосом, — я дал слово, и, следовательно, не убегу.
И он с признательностью пожал мушкетеру руку.
Д’Артаньян удалился с целью разыскать Арамиса.
Фуке посмотрел ему вслед, и едва д’Артаньян скрылся из вида, принялся выгребать из ящиков своего стола бумаги, швырять их в горящий камин, не разбирая ни их содержания, ни ценности.
Когда д’Артаньян возвратился, он нашел Фуке в той же позе, в какой он его оставил. Фуке безмятежно разглядывал розу в вазе на столе.
— Перемените манжеты, монсеньер, — произнес мушкетер, — у вас сажа на рукаве.
— Мне сделалось зябко и я поворошил угли в камине, - смущенно сообщил Фуке.
— Я догадался. А истопника вы, по-видимому, отпустили домой к больной дочери. У вас удивительно доброе сердце, монсеньер!
— А вы, полагаю, не застали господина д’Эрбле в его комнате?
— О да, надо полагать, он совершает ночную прогулки в парке, и сочиняет стихи. Это напоминает ему молодость.
— Как! Его нет в его комнате? — воскликнул Фуке с отчаянием.
— Если бы он был у себя, — ответил д’Артаньян, — то, по-видимому, он пожелал остаться один на весь этот вечер, поскольку на мой стук никто не ответил.
— Увы, все меня покидают! – вздохнул Фуке.
— Мой друг не из такого теста, чтобы покидать в беде тех, кого называет друзьями. Вероятнее всего он делает всё, что возможно для того, чтобы защитить вас от возможных неприятностей, хотя я не понимаю, с чего вы решили, что вам грозят какие-то неприятности.
— Вы, конечно, хотите утешить меня, но у вас это не слишком хорошо получается, господин капитан.
— Вероятно, потому, что утешать безутешных – никогда не было моей профессией. Вам следует обратиться к какой-нибудь святой женского пола.
XII. Утро
Всю ночь Людовик бушевал в мрачной камере Филиппа, а Филипп нежился в роскошной кровати Людовика, при этом каждый из них испытал целую гамму неведомых доселе чувств. Наутро Арамис посетил Филиппа, сообщил ему, что Людовик накрепко заперт, и что ничто не мешает Филиппу стать Королем Франции.
После этого разговора Арамис направился к Фуке, намереваясь посвятить его в свой ловкий план и обсудить дальнейшие действия.
После некоторых дополнительных ценных советов, в которых, впрочем, Филипп уже не нуждался, поскольку уже тщательно был им же проинструктирован ранее, Арамис решил облегчить Филиппу задачу вхождения в роль Короля. Поскольку с утра Король должен был принять д’Артаньяна, Арамис не сомневался, что капитан мушкетеров явится в королевские покои первым. Обладая острой наблюдательностью и цепким умом, гасконец мог заметить то, чего не заметили и не спрятали Филипп и Арамис, и он мог сделать верные выводы по самым незначительным приметам. Опасаясь этого, Арамис поспешил придумать повод, чтобы оттянуть встречу д’Артаньяна с Филиппом.
Тем временем д’Артаньян, который провел всю ночь, карауля Фуке, но отнюдь не карауля его бумаги, поскольку такого распоряжения он не получал, наконец, решился покинуть своего пленника, чтобы навести утренний визит Королю и получить приказ об аресте Фуке, или же не получить его. При расставании Фуке в отчаянии попросил д’Артаньяна направить к нему Арамиса, на что мушкетер дал обещание, при условии, что это будет в его силах.
Едва д’Артаньян подошел к дверям королевской спальни и постучал, двери отворились, и он увидел перед собой худое бесстрастное лицо Арамиса.
— Арамис! — удивленно воскликнул капитан.
— Доброе утро, дорогой д’Артаньян, — бесстрастно поприветствовал его епископ.
— Неожиданная встреча, здесь, в этой спальне, — проговорил мушкетер.
— Даже царственные особы нуждаются иногда в служителях божьих, дорогой друг. После утомительной ночи Король еще отдыхает.
— Разумеется. И лучший отдых – это беседа с епископом, — подхватил д’Артаньян, улыбнувшись.
Арамис изобразил смущенную и покорную улыбку, понимая, что д’Артаньяну следует дать объяснение, каким невообразимым путем простой епископ в одну ночь занял место посредника между Людовиком XIV и его приближенными, получил право приказывать его именем, находясь в двух шагах от него, то есть стал даже чем-то большим, чем были, в свои лучшие времена, Ришелье для Людовика XIII или Бекингем для Карла I.
Д’Артаньян снисходительно улыбнулся, как если бы в ситуации не было ничего особенного, отчего Арамис почувствовал, как холодные ручейки пота текут по его спине. Действительно, он предпочел бы, чтобы гасконец грубо схватил Арамиса за одежду, оттащил в сторону и прошипел: «Рассказывайте по порядку, господин д’Эрбле, что у вас тут случилось?» На этот случай у Арамиса было припасено две-три нелепых байки, одну из которых он собирался высказать после того, как д’Артаньян не поверит двум первым, и он надеялся, что она сойдёт хотя бы за полуправду. Спокойствие д’Артаньяна указывало на то, что он, вероятно, всё понял.
— Королю в голову пришли дурные, как он подумал, мысли, и он, отказавшись от них, решил тотчас исповедоваться. А поскольку я, случайно проводя свои бренные дни в гостях у великодушного господина Фуке, оказался тем священнослужителем, который был в тот момент наиболее близко, меня привели к Королю, — продолжал епископ. — Это всего лишь случай, который Господу угодно было мне предоставить.
— Понимаю, господин епископ, — подхватил с готовностью д’Артаньян, — Его Величество оценил многие достоинства епископа ваннского и распорядился впредь чаще навещать королевскую спальню. Вполне штатная ситуация. Такое случается сплошь и рядом. Поздравляю вас, ваше первосвященство! Не будете ли вы столь любезны, монсеньор, спросить Его Величество, как мне быть с тем фактом, что Король велел мне явиться к нему на прием пораньше с утра?
— Я осведомлен о вашем деле, господин капитан. – ответил Арамис. – Это дело не столь срочное, каким оно было вчера, его можно будет обсудить после завтрака или даже позже.
— Отложим, отложим, — раздался из глубины алькова голос Филиппа, который был столь похож на голос Людовика, что мушкетер вздрогнул и замолчал.
Он поклонился Арамису и молча направился к выходу.
— Подождите, дорогой капитан! – воскликнул Арамис. – По вопросу, за ответом на который вы прибыли к Королю, дорогой д’Артаньян, уже имеется решение. Вот вам приказ, с которым немедленно следует ознакомиться вам и ознакомить господина Фуке.
Д’Артаньян взял из рук Арамиса приказ, скрепленный королевской подписью и печатью.
— Отпустить на свободу! — пробормотал он.
— А на словах передайте господину Фуке, что Король благодарит господина Фуке за предложенный подарок, но не может его принять. Король ответил, что это он собирался сделать господину Фуке подарок, и в скором времени он сообщит, в чем он будет состоять, — с мягкой улыбкой добавил Арамис.
— Вот теперь у меня больше не осталось вопросов к Королю и к вам, монсеньор, - с такой же мягкой улыбкой ответил д’Артаньян, после чего удалился такой лёгкой походкой и с таким безмятежным видом, как если бы сам святой Пётр спустился с небес и сообщил ему, что место в раю для него уже приготовлено, и будет ждать его ещё, как минимум, пятьдесят лет.
Д’Артаньян понял, что поток милостей, которые потекут как из рога изобилья на Арамиса и Фуке, только лишь начинается, и что все эти чудесные милости могли проистекать лишь от двойника Короля, но никак не от подлинного Людовика XIV.
— Постойте, д’Артаньян, я иду с вами, — остановил его Арамис. — Я хочу также встретиться с господином Фуке, чтобы быть свидетелем его радости.
— Милый Арамис, вы напомнили мне, что господин Фуке очень просил меня направить вас к нему. Вероятно, он хотел поговорить с вами наедине. Что до меня, то коль скоро я избавлен от необходимости сторожить его, я, пожалуй, воздержусь от посещения человека, которому я надоедал своим присутствием весь вечер и всю ночь. Ведь вы же и сами можете показать ему этот приказ. А я вспомнил, что обещал навестить Портоса, как только будет такая возможность, и она, мне кажется, возникла именно сейчас.
Арамис пожал плечами и пошел в кабинет Фуке, забрав приказ из рук д’Артаньяна.
Убедившись, что Арамис ушел, д’Артаньян подошел к королевскому камердинеру.
— Доброе утро, Юбер, — сказал д’Артаньян. — В котором часу Его Величество послал за господином епископом ваннским?
— Доброе утро, господин д’Артаньян, — ответил изумленный лакей. — Он вовсе за ним не посылал!
— Ах да! — воскликнул д’Артаньян. — Как же я запамятовал? Ведь ещё вчера вечером при мне Его Величество просил епископа зайти к нему ровно в восемь часов утра!
— Я здесь с шести часов, господин д’Артаньян, — возразил лакей. — Уверяю вас, господин епископ не проходил мимо меня. Он находился в спальне уже в это время!
— Совершенно верно! — улыбнулся д’Артаньян. — Его Величество так и сказал. Он велел монсеньору приходить в пять-тридцать, или чуть позже, но никак не позднее, чем восемь часов утра, вот как было сказано! Всего доброго, Юбер!
И д’Артаньян снова решительно закрутил правый ус, после чего удалился с таким видом, как будто бы разрешил самый важный вопрос мирозданья.