1.
Если средний человек, не особенно вникая, посмотрит на свои представления о Латинской Америке, он, пожалуй, увидит, что жизнь латиноамериканского общества на протяжении многих десятилетий представляется ему каким-то труднообъяснимым хаотическим колебанием. То нарастание внутренней борьбы, то заметный спад её; то увлечение утопичностью социал-демократизма, то увлечение другой утопичностью – утопичностью радикальствующего «левачества»; то умеренные буржуазные правительства, то правительства каких-то резких реформ; то союзы различных общественных сил, то размежевания и расколы; то крайне реакционные деспотии, то вновь вполне умеренные правительства, - и кажется, что весь этот постоянно меняющийся «калейдоскоп» не имеет никакой определённой закономерности.
Но конечно, это не так. Процессы в любом обществе и ход их протекания обязательно имеют свою причинность и закономерность. Нужно только увидеть это и понять.
В разных странах Латинской Америки есть некоторые свои особенности, но у них в то же время так много общего, что можно говорить о латиноамериканском обществе как о целом. Говоря о нём как о целом, мы можем назвать три его характерные черты: 1) сочетание недостаточно развитого капитализма (даже с остатками докапиталистических отношений) внизу и мощных современных монополий вверху; 2) очень пёстрый и дробный социальный состав общества; 3) расположение региона в теснейшей близости от сильнейшей империалистической державы, в зоне её важнейших интересов и под её фактическим господством.
Объективные процессы в латиноамериканском обществе такие же, как и в других обществах других регионов, но из-за этих трёх характерных черт (и из-за изменений в их комбинациях по мере их развития) пути движения этих процессов очень подвижны, переменчивы и извилисты. Здесь пока отсутствует какой-то один сильный преобладающий процесс, который мог бы подчинить себе все остальные. Имеющиеся относительно равные по силе, но разные по содержанию процессы, взаимно влияя друг на друга, вызывают то неожиданные всплески активности, то такие же на первый взгляд неожиданные спады. Это можно сравнить с известным из физики явлением интерференции, когда разные колебания, накладываясь друг на друга, создают причудливую картину взаимных усилений или ослаблений, - но в данном случае картину не устойчивую, а очень переменчивую из-за постоянного изменения всех составляющих её отдельных «колебаний».
Уже само внедрение передовых иностранных монополий в отсталую среду порождает экономическую неоднородность в этой среде, - тем более, что монополии действуют лишь там и так, где и как им выгодно. Развитое хозяйство в этих сферах сосуществует с хозяйством средненького уровня местной капиталистической буржуазии, затем идёт огромная масса мелкого хозяйства и, наконец, большие остатки феодальной земельной собственности. Как сохранение докапиталистических остатков (феодальных и в огромном количестве ремесленнических), так и вторжение сильных иностранных монополий, в значительной степени перетягивающих экономическое «одеяло» на себя, делают развитие национального капитализма трудным, мешают ему достичь высокой развитости. Из экономической же пестроты следует и пестрота социальная, а значит – и пестрота в интересах и в психологии.
Такое наличие многих разнородных факторов приводит к неизбежной неоднозначности побуждений: и желание освободиться от иностранного неоколониализма – и в то же время зависимость от него, экономическая связь с ним, разрыв которой, безусловно, ухудшит экономическое положение; и народно-демократические тенденции – и в то же время частнособственническая консервативность; и демократические настроения – и настроения праворадикальные, реакционные, и не только в верхних этажах, но и в части народа; и, казалось бы, явная необходимость объединённого народно-демократического фронта – и одновременно не менее явная трудность обеспечить его единство и цельность в таких пёстрых и переменчивых условиях; и стремление к экономическим и политическим союзам стран региона – и расколы в этих союзах, раздувание взаимных претензий. Вот почему некоторые революционные прорывы через время превращаются в поражения и откаты. Главнейшей политической проблемой такого общества является проблема выработки единой монолитной платформы для революционной диктатуры. И в чём именно должна состоять эта объединяющая платформа, так сразу и не сообразишь.
(Конечно, буквального тождества здесь нет, но для большей ясности так и хочется сравнить эту особенность латиноамериканского общества с Украиной после 1917 года. Так и хочется сказать: «латиноамериканские всевозможные «батьки», общелатиноамериканская петлюровщина и гетманщина, латиноамериканская махновщина и тому подобное».)
Как всё ясно в книжном учебнике! Есть капитализм; есть вверху класс капиталистов, а внизу – класс пролетариата; есть классовая борьба между ними, и, накопив силы и опыт, пролетариат побеждает капиталистов. Но реальный капитализм в реальном обществе может, как видим, представлять собой очень сложную картину, зависящую от конкретных (часто – многофакторных) условий и поэтому не предусмотренную никаким учебником.
Сущность, изложенную в учебнике, знать надо, как знает шахматист общие правила шахматной игры. Но на реальные «картины» общества нужно смотреть как на конкретные ситуации, складывающиеся на шахматной доске в процессе игры. Точно так же, как и в шахматах, они требуют нестандартных комбинационных ходов.
Мы пока не говорим о сегодняшнем положении дел, но на протяжении ХХ века латиноамериканский капитализм имел не «книжную», ясную, а очень сложную, составную структуру.
- - - -
Что же следует отсюда для политической жизни латиноамериканского общества?
Во-первых, в таком обществе, конечно, не может не быть огромной мелкобуржуазности сознания, затрагивающей и пролетариат, - со всеми вытекающими отсюда последствиями, характерными для мелкобуржуазного сознания.
Во-вторых, в таком обществе будет широкий диапазон социальных противоречий: между местным пролетариатом и местной капиталистической буржуазией; между крестьянством и помещиками-латифундистами; между здоровым национализмом народа и неоколониализмом США; между национальной капиталистической буржуазией (не считая компрадоров, разумеется) и империалистическими монополистами.
В-третьих, большая мелкобуржуазность и широкий набор противоречий создают причины и социальную базу для радикализмов как крайне левого, так и крайне правого толка.
В-четвёртых, в таком обществе должно иметь место парадоксальное сочетание, с одной стороны, - безусловной возможности народно-демократических движений и завязывания тактических политических союзов между очень разными социальными слоями, а с другой – наличие факторов, ведущих к непрочности этих союзов.
В-пятых, нельзя не увидеть явную невозможность для такого общества непосредственной социалистической революции; отсюда - необходимость для коммунистов найти правильную поэтапную тактику. Но в то же время видна колоссальная трудность этой задачи, большая неясность, на какой именно политической и идеологической платформе можно было бы объединить эту социальную пестроту достаточно прочно и на достаточно долгое время.
В-шестых, нужно отметить объективную экономическую трудность отделиться от империалистической зависимости без разрушения этим сложившегося механизма хозяйствования, без падения, следовательно, экономической эффективности, - причём эта трудность сочетается с большой возможностью империалистов подавлять эти антиимпериалистические попытки.
В-седьмых, в таком обществе неизбежно шарахание всех социальных слоёв и соответственно - всех политических сил то в одну, то в другую сторону, в зависимости от изменения конкретной экономической и политической ситуации.
2.
История латиноамериканского общества чрезвычайно богата борьбой в связи с тем, что множественные внутренние антагонизмы никак не находят окончательного разрешения и, иногда по некоторым преходящим причинам несколько сглаживаясь, затем опять нарастают и накапливаются.
Посмотрим в этой главе на проявления этой «колеблющейся» борьбы (с её отливами и приливами) во второй половине ХХ века, - так как именно во второй половине века, после мировой войны, в этой борьбе стали закладываться те характерные черты, которые отличают её до сих пор.
Знакомство с этой практикой будет очень полезно для правильного понимания особенностей антиимпериалистической борьбы, ведущейся национальной буржуазией в формально независимых странах. Опыта одного Ирана, который был рассмотрен в предыдущих текстах, очень недостаточно. Латинская Америка даёт громадную прибавку к этим знаниям, тем более что показывает действия не только национальной капиталистической буржуазии, но и разных отрядов буржуазии мелкой и чрезвычайно богата разнообразием форм борьбы.
В 40 – 50-е годы очень поучительными были реформы президента Варгаса в Бразилии и правление президента Перона в Аргентине, ну и конечно, знаменитая в своё время революция в Гватемале. Этот реформистский и революционный опыт в будущих главах нужно будет разобрать подробней.
В конце 50-х произошла кубинская революция, оказавшая огромное влияние на дальнейший ход процессов в Латинской Америке. О Кубе нам придётся говорить очень много, - это, конечно, понятно.
В середине 60-х (не в последнюю очередь – как следствие кубинской победы) по многим странам Латинской Америки прокатились как попытки радикальных реформ, так и вспышки партизанских движений, - но и те, и другие не достигли сколько-нибудь значительного успеха и привели к активной фашизации Соединёнными Штатами местных режимов.
К 70 – 73-му годам относятся известные события в Чили, положительный, а ещё более – отрицательный, опыт которых должен знать всякий серьёзный марксист.
В конце 70-х победила своеобразная сандинистская революция в Никарагуа. Конец 70-х и начало 80-х – это также время очень трудной и неоднозначной попытки повторить никарагуанское движение повстанцами Сальвадора.
Завершающие годы ХХ века и прошедшее время века ХХI-го дали нам примеры «левых» правительств в некоторых странах Латинской Америки. Ну и конечно же, следует рассмотреть интересную и ёмкую тему чавесистской Венесуэлы.
(mvm88mvm@mail.ru)