Тополиный пух, жара, июль…всё, вроде, так окромя пуха тополиного. Жаркое летнее солнце устроило в вагоне пригородной электрички настоящее пекло. И что толку от открытых фрамуг. Ёрзаю по дерматиновой седёлке, потею и наблюдаю за окошком подмосковные пейзажи на Ярославском направлении. Скучно. А ежели подумать, а это со мной с пугающей периодичностью случается, то и вся служба наша последние пару месяцев скучна и однообразна. Как там в той песенке:
Солнце светит, негры пашут,
Вот такая доля наша.
Эй, хозяин, дай нам волю…
А капитан Рассказов воли не даёт, а всё больше закручивает гайки. Как после майских залётов объявил два месяца без увалов и отпусков, так с тех пор наш призыв, да всё больше смоленских, такое впечатление что сглазили. Залёт за залётом. С начала июня посыпалось. То бывшего ковровского танкиста Абдуллу-татарина поймали на воровстве у больных из палат. И покатил узкоплёночный куда-то аж за Байкал. То пьяный Артур Брунович Бауэр был пойман Аркашей Линьковым. И чёго-то ему такого наговорил, что в момент был переведён куда-то под Оренбург. А неделю назад вяземские Вовка с Пашков «сорвались в побег». Тут всё понять можно, но, но и ещё раз но. Вовик ушёл в армию женатым и имея годовалого сына. А в конце июня доброжелатели из Вязьмы письмишко прислали. Гуляет, мол, благоверная, ждать воина два года не собирается. Вовка на телефон, домой названивать. А жены реально дома нет, ушла с дитём, перебралась к новому мужику. Надо что-то решать, ехать да разбираться. А Рассказ ни в какую. Мол, рота в залёте, ни отпусков, ни увольнений нет. Вовка и дёрнул в Вязьму, взяв с собой в качестве группы поддержки дружка Пашку. Гражданка есть у всех, незаметно выбраться из госпиталя можно в десятке мест, а дальше и вовсе просто. С Белорусского вокзала прямые электрички до Вязьмы, никакой тебе вокзальной комендатуры, ничего. А капитану Рассказову очередной косяк с занесением в нижнюю челюсть.
Так что вот, уже середина июля, и мы два с половиной месяца безвылазно сидим в Бурде. На этом фоне и мой двадцатый день рождения прошёл никак. От слова совсем. Перед глазами одно и то же. Канцелярия, рапорты, приказы да походы через малый парк в управление. Да и там всё до отрыжки надоевшее. Вот уж никак не думалось, что дедушкой будет так скучно служить. Рутина. Хотя в госпитальном управлении иногда случалось и интересное. Попытался я подбить клинья к девчонкам-машинисткам. Нет и нет, никакой сексуальной подоплёки, хотя и аппетитные малышки. Наводил я мосты, чтобы меня на компьютере работать научили. Но. Буквально через пару дней полковник Шушаков, заместитель начальника госпиталя по кадрам, долго и нудно рассказывал мне, к нему за печатью пришедшему, что в Москве служить намного лучше, чем в Забайкальском военном округе. А у меня, мол, есть все шансы туды отправиться, ежели не отвяжусь от машинисток. Не стал я доказывать, что у меня только рабочие намерения были, молча вытянулся «во фрунт» и стукнул каблуками. Так точно, товарищ полковник. А вот другая дама из епархии господина Шушакова, наоборот проявила глубокую мной заинтересованность. Я как-то в отдел кадров приволок с десяток военных билетов, чтобы госпитальной печатью заверить новые звания и должности. Заполнял я их сам, да поизгалялся, вспомнил стэповскую молодость. Мадам всё проверила по выписке из приказа, да и вопросила, кто, мол, так чертёжным шрифтом прописывал? Кто-кто, я, без вариантов. И вот меня пару раз в месяц ротный сдавал на целый день в аренду в отдел кадров. Заполнять все и всяческие личные дела и прочие кадровые бумажки. С другой стороны, не канцелярия опостылевшая.
Много чего интересного узнал я из тех бумажков. Оказалось, что майор Мелимук и капитан Рассказов – одногодки. Понятно теперь, чего Николаич на Виталика злиться. Он, хоть и сынок полковника из Генштаба, оканчивал какое-то Ташкентское училище автомобильное. А сын «страшного прапорщика» Мелимука «кремлёвский курсант». Рассказову грех жаловаться, он ещё в ГСВГ послужить успел, сразу после выпуска из училища. Но с другой стороны Мелимук в двадцать восемь лет уже полтора года как майор и заместитель начальника МТО госпиталя, а Рассказ капитанские погоны только 23 февраля получил. С понтом, правда, из рук самого министра обороны. А уж у Игоря свет Иваныча такой послужной, закачаесси. Срочку служил в десанте на Дальнем Востоке, перешёл на сверхсрочную, оказался в Грузии, а дальше и в Москве.
Отсутствие увольнений не сказать что сильно меня напрягало. В самоход я срывался практически каждую субботу, прям как по расписанию. Суббота – это ПХД, а мы с Саньком с развода уходили на своё 5 КПП. Вроде как территорию убирать. Лето на дворе, чего там убирать. Я в темпе переодевался и быстроногим лосем ломился на «Электрозаводскую». Двадцать минут и я уже у трёх вокзалов. Книжку-другую в зубы и назад. Вот и вся самоволка. Зато есть развлечение на несколько ближайших вечеров. Ну а Саньке пачка печенюх или рулет какой сладкий.
Почему, спросите, я в электричке еду. Возвращаюсь с боевого задания. Ездил в Ивантеевку кормить кота. Да не простого, а прапорщичьего. Короче, в этой котовасии, я и сам мало что понимаю. Тот самый переведённый к нам из стройбата прапорщик Деркачёв, проживает в этом самом Ново-****ёво, в Ивантеевке. И пару раз в месяц заступает в наряд помощником дежурного врача. Но, почему-то, остаётся ночевать в ГВКГ за ночь до заступления в наряд. Ушлый прапор уже нашёл себе в общаге подружку и ночами у неё зависает. А кот у него получается дома двое суток один сидит. И вот после обеда меня снабжают всякими мясными ништяками и гонят в то самое ***во-Кукуево. Это я в служебной командировке, ладно хоть по-гражданке. Передаю я вкусности деркачёвской соседке, с которой есть договорённость, и возвращаюсь. Первый раз, правда, затупил. Посмотрел на расписание электричек, ждать ещё минут сорок. Взял да и уехал из Ивантеевки на автобусе. Вот тут-то я, человек, передвигающийся по Москве постоянно на своих двоих да в метро, и познакомился со столичными пробками. Опоздал на ужин, еле успел к вечерней поверке. Ужин оно хрен с ним. Пацаны из кухонного наряда каждый вечер подгоняют литровый пакет кефира да кулёк с солёными ржаными сухариками. Есть за что, сейчас обскажу. После отбоя мы с Лёхой и чавкаем в канцелярии, так без фанатизма, полегоньку.
Что касается кухонного наряда. И вот ведь, всё опять упирается в Деркачёва. Старший Мелимук лёг на операцию, ему по слухам чуть не половину желудка отчекрыжили. После восстановления стал начальником продовольственного склада, в роте уже и не появлялся. Командиром взвода охраны и комендантом ГВКГ назначили как раз Деркачёва. Хотя ему с его стройбатовским прошлым сам Бог велел инженерным взводом командовать. Но вот так фишка легла. И взялся он на КПП свои порядки наводить. Помимо всего прочего и наглядную агитацию обновлять. Ну а мне чего, мне не в напряг. За недельку по ночам напечатал и оформил всё, чего прапору хотелось. Да и Ромка каптёр чем-то нужным с ним поделился. И решил Деркачёв нас отблагодарить. И пристал к ротному как банный лист, надо, мол, писаря и каптёра сделать ефрейторами. Я, говорит, сначала тож ефром в стройбате был, и вот теперича прапорщик. Мою, понимаешь, участь в канцелярии при мне же и обсуждали. Гущин напротив сидит, хитро щуриться, что твой дедушка Ленин. Ротный из своего кабинета вопрошает, мол, Лёха хочешь ефрейтором быть. Ни за какие коврижки говорю, лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора. Ротный ржёт, Гущин от смеха сползает под стол, а Деркачёв буравит меня злым взглядом, как врага народа. И Рассказову заявляет:
-Ходатайствую отправить писаря на гауптвахту суток на пять.
Вот ведь козёл, только что поощрить собирался. Хотя мне окромя пары лишних окладов и не надо ничего, в качестве поощрения.
-С чего это вдруг, - Николаич, кажется, здорово удивлён.
-А он меня только что на хер послал, - рычит прапор. Вот ведь как его тыркнуло.
-Вот когда он меня на хер пошлёт, тогда и отправим в «Алёшки»,- слова ротного прям бальзам на душу. От сопли на погоны я отбрехался, а вот Ромке звание присвоили, Деркачёв таки Рассказова убазарил. Ромыч же заявил, что никогда лычку на погоны не пришьёт. И у Деркача появилось новая забава, доставать каптера вопросами, почему вы, мол, ефрейтор Изотов нарушаете форму одежды. Ромка в ответ угрюмо молчал, и старался улизнуть к себе в каптёрку.
А вот Мишка Нилов, став после увольнения дембелей старшим кухонного наряда, к званию «старшего солдата» относился с пиететом. И как-то раз на хоздворе, тягая железо вечером, попросил вызнать у ротного нельзя ли ему ефрейтора «навесить». Мол, старший наряда, а отличий от подчинённых никаких. А ротный оказался и вовсе «за», печатай Нилова в ближайший рапорт. Мишка получил лычку, а я вечерние вкусняшки.
А за окошком Подмосковье. Что за станция такая? О, вот это я своим умом дипломированного электрика никак осознать не могу. Электросталь ещё худо-бедно понимаю, а вот Электроугли. Что за хрень, почему, отчего? Но девчонки тут очень даже ничего. Парочка в лёгких летних платьицах уселась через две скамейки впереди меня, спиной по ходу поезда. Мордашки симпотные, фигурки аппетитные. Маленькая практически кукольная коротко стриженая блондинка со слегка курносым носиком и лисьей хитринков в слегка прищуренных глазах и совершенно отпадная шатенка. Поди разберись, почему кто-то с первого взгляда нравиться, а кто-то сразу вызывает отвращение. С другой стороны, оно мне надо, в собственных мозгах копаться? Как есть, так и пусть будет. Плыву по течению, да и всё тут. Есть у меня Надюха, есть периодическое удовлетворение сексуальных потребностей молодого организма, и чего? После все прошлых любовных дел, нервных да напряжных, пусть оно всё идет, как получиться. Я солдат срочной службы, мне много может сойти с рук. И это не может не радовать. Всю дорогу до Ярославского вокзала в наглую разглядываю симпатичных моих соседок по электричке. Спустились в метро. Пристроился чуть позади, любуюсь. Да за такими задницами, будем называть вещи своими именами, я готов на край света топать. Тем более что девушки на нужную мне Арбатско-Покровскую линию идут.
Выйдя на «Семёновской» девчонки уже на меня с тревогой, похоже, оглядывались. Ну а я чего сделаю, ежели мне с той же станции и на тот же трамвай. Можно было в трамвайбусе спутниц проигнорировать, тупо уставившись в окошко, и пусть себе думают чего хотят, но уж больно милые девчонки. А я тут уАлександра Бушкова в очередном детективе кое-что вычитал. Попробуем. Похожу:
-Милые дамы, позвольте представиться, местный маньяк Щекотало, - ну вот и заулыбались.
-Так уж, - говорю – жизнь сложилась, что я служу в госпитале Бурденко, а на Госпитальную площадь на этом трамвае и доехать можно.
Слово за слово, тем самым по столу, вот и познакомились. Милашки оказались будущими медсёстрами, проходящими практику там же в Лефортово на Госпитальной площади в 29 больнице. Во дела, полтора года уж служу а знать не знал, что через сквер от ГВКГ ещё и больница большая есть. На Госпитальной площади разбежались, девушки в больницу, я, соответственно, в госпиталь. Но есть теперь у Ирки с Машкой телефон канцелярии, а у меня обещание, что позвонят.
В роте дежурный поделился новостями. Вяземские вернулись. Рассказов им такую встречу устроил, что дневальные канцуху от крови полчаса отмывали. В канцелярии никого. Ну да, да ужина всего ничего, поразбежались «шакалы». Деркачёв, понятно, несёт тяжёлую вахту в общаге, Линьков тоже домой убёг, ему тут только Госпитальную площадь перейти до Красноказарменной. Оба старшины. Тот, который по должности и тот, который по званию, похоже, решили себя службой не напрягать. А чего когда в наряде по госпиталю свой же прапор. А Гущин завтра с утра едет во Владимир за молодым пополнением. С неделю назад, когда господа капитаны взялись обсуждать оную поездку, встрял в разговор и я. Почему, говорю, молодёжь из Смоленска не привезти, и я бы с Максим Викторовичем съездил, всё показал да обсказал. Вот и получил в ответ на своё рационализаторское предложение. Да что бы я ещё когда, надул щёки Рассказов, взял пополнение из Смоленска. Да ни за что на свете. И своим последователям на ниве командования ротой то же постараюсь передать, да и непосредственному начальству. Во как, и чем это мы такие плохие? Ладно, бес с ними, с рассказовскими закидонами, но с Гущиным я вроде договорился, что он меня с собой возьмёт. Но и тут Николаич обломал, сиди, мол, где сидишь, ибо не фиг. Абидна, да! Хорошо хоть есть чем скуку скрасить. После долгой словесной перепалки, мы с Саньком порешили, что магнитофону судьба перемещаться раз в неделю промеж канцелярией и 5 КПП. Хотя и высказывалось мнение долбануть кассетник об стенку, чтоб, значит, не нашим не вашим. Однако ж крестьянская домовитость взяла верх, и кричащая машинка выжила. Можно до построения на ужин что-нибудь послушать. Жму кнопку и из динамиков звучит «…в Лопатинском саду три лилии в пруду, как беленькие бабочки дрожали…» Дружок мой Лёшка-каптёр попросил прислать ему из дома кассету. Его сенсэй оказался ещё и бардом по совместительству. Прикольно так, послушать. Тем более, что про Смоленск. Хотя в моём плейлисте превалирует всё ж «Кар-мэн».
А у нас теперь ужин, жареный минтай да с пюрешкой. Однообразие вечернего меню, ага и тебю тоже, каждый скрашивает, как может. Соль, чёрный перец и горчица на столах разлетаются на раз-два. В большинстве своём, сожравши картошку, народ жареной рыбой накрывает бутерброд с маслом. Круто посоленный, данный сэндвич замечательно заходит со сладким чаем. Хотя вон Бокс чего-то новое изобретает, рационализатор пля. На масле у него оказался толстый слой картофельного пюре, он его с двух рук солит-перчит. Надо будет завтра попробовать, а вдруг. Кстати о сахаре в стаканах. Его аж по четыре кусочка. Тут недавно в свете организации начальством выдачи табачного довольствия, пронёсся слух, что сахар урежут. Но нет, хвала аллаху, всё по старому. А, граждане-товарищи, я ж тут закурил. Только на бумаге, не переношу я енту гадость. Андрюха Приёмко слёзно просил записаться в списки курящих. Дак мне чего, жалко, что ли? Ротный, хитро щурясь, что твой Ильич, поинтересовался, с чего это вдруг. Жизнь говорю нелёгкая, закуришь тут с вами, да и запьёшь. Рассказов заржал, и пригрозил отдать на расправу Гущину, за пьянство. Ага, ты меня споймай сначала. Но то, что Викторович здоров как тот мамонт и всякие хитрые ухватки знает, это да. Вон недавно Деркачёвым все стены вытер, да, завязав каким-то морским узлом, запустил по коридору в сторону тумбочки дневального. Чего они там не поделили?
Следующим утром на разводе оказалось, что офицерья в роте нет, от слова совсем. Только ротный и Димка Забродин. Аркаша со старшиной умотали на склады МВО, Деркачёв заслуженно после наряда отправился спать в свою Ивантеевку, замполит в командировке. Рассказов, озадачив меня запиской об аресте, заикнулся было Забродину об отводе вяземских бегозавров в «Алёшки». Тут выяснилось, что у Димки дел по горло, да ещё назначено ему в бухгалтерии ГВКГ разбирательство, и по его итогам, вполне возможно, надо будет ехать аж в школу прапорщиков, где его ещё недавно дрессировали. Какие-то там заморочки с денежными выплатами. Финансовое дело святое, но Вовика то с Пашкой уже Медвежонок на хоздворе переодевает в старые застиранные шмотки. Ротный рычит на Забродина, а тот, гад, тычет пальцем в меня. Мол, вон Лёха туда как к себе домой ходит, пускай отведёт. Здрасти-приехали. Сергей Николаевич, говорю, я ж там вместе с пацанами и останусь. По уставу только офицер или прапорщик сопровождает на гауптвахту. Не, устава я знать не знаю, окромя обязанностей дневального, но уж сколько раз очередь на алёшкинскую приёмку наблюдал. Шакал, сержант да арестованный. Но этот злыдень, найдя выход из ситуации, только скалиться, тебе, мол, полезно, посидишь да за жизнь подумаешь. Оформляй записку об аресте, себе служебную увольняшку и валите.
Уныло топали мы по Краснокурсантской, отдавая воинское приветсвие мечущимся старшим офицерам из академии Малиновского. Все думы о судьбе нашей тяжкой. Вяземские на губе в первый раз, стрёмно им. Да и ничего у Вовки с женой не вышло. Ну а меня-то как офоршмачили, такую мать. Рожи, что у комендачей на КПП, что у офицеров в очереди на приёмку были уж очень озадаченные. Да, вот так вот, господа, у роты обеспечения ГВКГ Бурденко с «Алёшками» свои дела, и может рядовой рядовых под арест привести. Хотя всё прошло нормально. Приёмщики, по старой памяти, хоть и поудивлялись, но ребят приняли. Напомнили, чтобы не опаздывал, когда забирать приду. Я только отмахнулся, ну на фиг. Но так уж вышло, что я их и забирал, совсем обленились наши «шакалики». Пашку через десять суток, а вот Вовке, как видимо зачинщику побега, как посчитал Рассказ, наш командир, договорившись с начальством губы, ещё сверху десять накинул. Сильно был на Вовчика зол. Ну, это было уж потом.
Вернулся я в роту, а на столе у меня два военника валяются. Гущину, вроде, ещё рано возвращаться, да и два всего. Дежурный по роте Андрюха Егоров говорит, мол, переведённые, ротный сказал рапорт на них делать, да за штат пока оформить. Переводятся к нам довольно часто, но обычно не задерживаются. Кто комиссуется, кто на контракт переходит. Только Витёк, младший сержант из бригады охраны Генштаба задержался. Служит себе, ему у нас нравиться. А его тельник с алыми полосками наводит грусть на весь взвод охраны, им бы такие заполучить. Старший Мелимук по этой зиме-весне взялся бороться за правильный внешний вид. Выстроит роту и заставляет расстегнуть комки. Сколько, вражина, свитеров порвал. А у всех бывших десантников ободрал тельняшки. Не положено, мол, и всё.
Сидят новенькие в карантинном кубрике, идём знакомиться. Тощий, бледный веснусчатый десантник, чё опять, и паренёк по кондициям не сильно от него далёко ушедший, но с совершенно распухшими карманами на камуфляже с полевыми медицинскими петлицами. Все карманы чем-то да набиты. Ты чего, Вася, не знаешь что такое тумбочка? Оказалось, что у них в медицинской учебке, из тумбочек всё пропадало на раз. Если с собой не носишь, считай проебал. Давай-ка ты, дружок, рассупонивайся, у нас такого не бывает. Мать моя, пресвятая демобилизация, чего у него в карманы только не напихано. Все мыльно-рыльные, два полотенца, конверты, шариковые ручки, две или три пары носков, офигеть. Тумбочку забил до отказа. Веснусчатый оказался племянником какого-то десантного генерала. Пока дядюшка где-то в отпуску кости на солнышке грел, племянничка загребли в армию, и заслали на какой-то дальний аэродром аж куда-то за Волгу. Пока дядя его с фонарями искал, москвич-молодой познал все радости «дедовщины» в ВВС. Но генерал его таки оттеда выдернул и перевёл в какой-то десантный полчок неподалёку от Москвы. Там его, вроде как, боясь начальственного гнева, никто не трогал, но службой и боевой учёбой замордовали. Дядюшка похлопотал о переводе в Бурду. Этот недоделок уже разглагольствовал о скором переходе на контракт. Тогда, мол, забудет всё, как страшный сон. Да и хрен с тобой. А после обеда Гущин привёл пополнение, и мне стало прям не до чего. Очередные два десятка рыл. Тихий ужас, в роте за штатом уже пять десятков народу, при штатном расписании в семьдесят пять, аллес капут. И опять всякие инженера-электроники владимирские великовозрастные. Один двадцатичетырёхлетний дятел так и вовсе сказал, что у него жена на восьмом месяце вторым ребёнком. Гражданы военкомы, а на хрена он в российской-то армии? Через два месяца ведь отпускать надо. Что чудно, на вид ну не тянуть оне все на свои года, дети-детьми. Мы, в большинстве своём девятнадцати-двадцатилетнии намного взрослее смотримся. Парадокс, блин.
К снабжению этого призыва Министерство обороны подошло ну прям спустя рукава. Никакой тебе парадной формы. Помимо кепок, ремней и берцев старшина выдал молодым по два комплекта камуфляжной униформы. Один, мол, повседневный рабочий, а другой парадный. И затопали ребятишки по плацу, что твои боевые кони. На карантин ротный поставил Руса с Боксом. И снова жизнь вошла в обычную колею. Проверки, разводы, походы в раздатку. Только теперь рота принимала пищу в два захода, наша столовка на такое количество народу не рассчитана. Сначала молодежь ела, потом уж все остальные. Ну а вечером до отбоя два старших призыва оккупировали спортплощадку на хоздворе. Кто железки потягать, кто руками помахать. Дружок мой Лёшка вон и вовсе нунчаками крутит-вертит. Бокс, удрав от молодняка, попоттягивался да месит грушу, так что гул стоит. На всё это скопление народа философски взирает начальник хоздвора и теплицы по совместительству рядовой Мядведев. На скамейке у теплицы места нет, поэтому Медвежонок уселся на будку старшинского ротвейлера Рэма, здоровенной тупой злющей скотины. Из всей роты животина признаёт только старшину да Медведя, он же ж его кормит. Собак у господ офицеров и прапорщиков более чем в достатке. У старого замполита Алексея Николаевича была немецкая овчарка. Нечасто, но всё же бывало, тот приводил её в казарму. Тогда это шерстяное чудовище беспрепятственно бродило по коридорам. Подойдёт к тумбочке дневального, усядется и с интересом того разглядывает. И дневальному становиться ну очень некомфортно. Что там, в мохнатой бестолковке, под острыми ушами, какие мысли гуляют? А вдруг он изучает солдата из чисто кулинарного интереса?
У Аркаши Линькова дома обитает огромный дымчатого окраса дог. Когда это тело развалиться в прихожей маленькой квартирки, а он это любит, передвижение из комнаты на кухню становиться крайне затруднительным. Только один раз на моей памяти командир автомобильного взвода приволок это чудище в расположение и спустил с поводка. На плацу догу крайне понравилось. Он носился как угорелый из угла в угол, прыгал и радостно лаял. А личный состав, подходивший в роту к проверке перед обедом, стоял за забором и ждал, когда этот «весёлый щенок» уберётся. Аркаша разгулявшегося пса еле отловил и пинками загнал в ленинскую комнату. Всех, конечно, перещеголял комендант ГВКГ. Был у старшего Мелимука, а теперь и у Деркачёва в распоряжении аж целый собачник на полтора десятка голов. И специальный солдат к оному приставленный. Зверюг он кормит-холит-лелеет, а вечерами разводит по постам. На первое и третье КПП и в управление помдежам. И вот когда помощники дежурного по управлению несутся на очередное срабатывание сигнализации на складах, а бывает это чуть не каждую ночь, они вооружены прошнурованной книгой, резиновой дубинкой и мохнатым сообщником, которому после клетки в собачнике побегать по территории только за счастье. А у Забродин а с Гущиным, вроде как, никакого зверья на иждивении нет. А в зоне моей ответственности сука-стаффорд ротного – Тигра. Хотя она и ненапряжная. Принести в кабинет ротного после обеда штук пят котлет да скормить собаченьке, совсем не проблема. Мы с ней, наверное, даже дружим. Во всяком случае, на меня она не рычит, от слова совсем. Как и на моего дружка Лёху. Тот ведь с ней немало в одной квартире пожил. Иногда Рассказов, обрядив Тигру в утяжелители, начинает гонять её по хоздвору, перекидывая «летающую тарелку», взяв в напарники, то меня, то Лёху.
У кого первого в роте оказался игрушечный пистолет, стреляющий маленькими пластмассовыми шариками, история умалчивает. Но ведь с виду, зараза, как настоящий. И за две недели это поветрие охватило оба-два старших призыва. Всеми правдами-неправдами доставались игрушки. Кому знакомые приносили, кто с девчонками из отделений договаривался, и я, как периодически выходящий за пределы ГВКГ по служебным надобностям, несколько раз заходил в детский отдел универсама на Солдатской улице. В этом самом отделе выгребли все модели от пистолетов до автоматов, да и весь запас шариков для стрельбы. И понеслось. Дуэли один на один, двое на двое, пять на пять, кубрик на кубрик, взвод на взвод. В целях экономии дневальным было строго приказано все шарики с полу собирать и передавать сержантам. Веселуха была просто нереальная.
Ротный, узнавши про наши съехавшие на оружейных игрушках крыши, только рукой махнул, дети, мол, пля. Гущин же попытался подвести под наши закидоны какое-никакое обоснование. Вроде как не просто старшие призывы вооружаются, а чувствуют свою ущербность как солдаты. Оружие ведь большинство в руках только на присяге и держало. Товарищ капитан, говорю, вы ж рассказывали о своих хороших знакомых на стрельбище спецназа в Красногорске. Организуйте нам выезд на стрельбы, рота и поуспокоится. Викторович только отмахнулся, мол, много геморроя, тем более, что рота в будние дни вся по нарядам да по работам разведена. На мой вопрос, а чего не в субботу организовать али в воскресенье, заявил, что нормальной войсковой службы я не знаю и не понимаю. Нельзя и всё. Ну и апофигеем всей этой феерии, как-то незадолго до дневной проверки, когда в роте пусто от слова совсем, один наряд по роте да каптёры, со второго этажа раздались азартные вопли и топот. Входим мы с Гущиным из канцухи и наблюдаем, как по лестнице со второго этажа, едва касаясь ступенек, слетает Димка Забродин. И из игрушечного пистолета стреляет куда-то вверх. Оттуда прилетает ответка, а затем и вовсе собственной персоной его высокоблагородие командир РМТО ГВКГ имени академика Николая Ниловича Бурденко капитан Сергей Николаевич Рассказов. И в руках у него такой же игрушечный пистоль. Оба-двое уносятся по коридору мимо охреневшего-остолбеневшего дневального на плац. Мне оставалось только спросить у Гущина ну и кто тут дети. Да, и у меня была такая игрушка. Купил, вроде как, младшему братишке в подарок, но каюсь, грешен, воевал за «Хилтон» от всей души со вторым этажом не раз.
Что не очень понятно, с чего вдруг на игрушечное оружие повёлся Рассказов. Он-то, как раз, практически всегда ходит вооружённым. В подмышечной кобуре у него небольшой газовый «Вальтер». То ли память о службе в ГСВГ, то ли ещё чего. По легенде, чтобы от Тигры отгонять больших агрессивных собак во дворе. Хотя сам же говорит, что его маленький стаффорд порвал всех больших собак в округе. Но о применении газовика есть только одно упоминание в ротных легендах. Как-то раз после развода Рассказ куда-то уехал. И вот после обеда орлы из старшего призыва, закончив все свои работы, «задавили харю» в Хилтоне. Рассказов, вернувшись, погрозил кулаком дневальному, чтобы тот не вздумал орать «Рота, смирно!», на цыпочках прошёл по коридору и заглянул в кубрик. Увидав дрыхнувших дедов, пару раз выстрелил в комнату, да и придавил дверь собственным весом. Слезоточки дедушки хватанули прилично, пока додумались открыть окна. В дверь даже не пробовали ломиться, понимали, что к чему. Когда в слезах да соплях выползли в коридор, тогда ещё старлей Рассказов много чего им высказал и впаял.
И снова всё в роте устаканилось, ни залётов, ни каких других происшествий. Молодое пополнение полирует плац в основном, все остальные при работах. А у меня всё те же рапорты, выписки, рапортички и прочая бумажная хрень. В начале августа внезапно оказалось, что карантин у молодых будет всего три недели. Пополнение, помимо маршировки, зубрит присягу. Хотя не все, двое уже в госпитальных отделениях «шарят» по болезни. И ротный сказал, что на присягу их вытаскивать не будет. А как тогда? А вот как… На присягу в вестибюль второго этажа управления ГВКГ ротный и мне приказал явиться. После присяги мне всучили один из автоматов, всё тех же, холощёных из академии Малиновского, папку с текстом присяги и ведомостью, в компании с Боксом отправили в отделения, где лежали больные воины из нашей молодёжи. Один бедолага, в новой хирургии, увидавши меня в дверях палаты с автоматом на плече, чуть было под кровать не залез. Однако ж потом проникся всей важностью момента. Да и офицеры, которые в той палате лежали, мальца поддержали. Мол, самый важный день в твоей службе, соберись. Хотя, глядя на это стриженное под машинку существо в больничной пижаме и с автоматом на груди, еле сдерживали смех. А он ещё и росточком не вышел, да и худющий. Но старался, читал с выражением. Со вторым тоже всё прошло нормально. Идём в роту с Серёгой, уже облизываясь на праздничный обед в столовой. Ну как праздничный, по паре печенюх да по какому яблоку к обычной порции добавят. А если учесть, что ко всем практически молодым родители приехали, то двойных порций будет очень даже прилично.
В коридоре у канцелярии роты скучает молодой в новеньком отглаженном камуфляже и надраенных ботинках. Оказалось один-единственный, к которому не приехали. То-то рожа совсем смурная. Отдаю ведомость Гущину, и тут же получаю от ротного два цветастых пригласительных. Веди, мол, молодого на «Поле чудес», ты ж там ужо был. Упёршись рогом, выбил себе дозволение ехать в Останкино в гражданке. Выписываю две увольняшки и едем с молодым пополнением к ВДНХ. Не сильно владимирский душок и развеселился, но в телецентре побывал.
К середине августа репрессивный дух у Рассказова вроде поубавился, и рота снова стала ходить в увольнения. Вот и мы с Санькой ушли на сутки. Захотелось начальнику 5-го КПП приобрести себе видеоплейер. А меня он с собой поволок в качестве консультанта и собутыльника. Неподалёку от метро «Семёновская» купили мы ему искомый агрегат, даже с функцией записи, затарились «Ледяным быком» и покатили к Сашкиным родственникам опробовать обновку. Для проверки работы была куплена кассета Вани Дамма «В поисках приключений». Всё было хорошо. И видак работал как надо, и фильмец зашёл на «ура», и пиво по августовской жаре под американский мордобой пилось легко. Только вот или организм чего-то такого требовал, или у нас совсем слетело понятие о вкусовых сочетаниях, только заедали мы холодного «Быка» печенюхами «Вагон вилз». И оченно нам это дело понравилось. Санёк остался у родственников, а я уехал к дядьке в Калининград. На следующий день договорились встретиться на «Арбатской», и весь день бродили по центру столицы, вспоминая со смехом себя прошлогодних. В небольшом милитари-магазинчике Саньку очень понравилась кепка корпуса морской пехоты США, но продавец заломил совершенно заоблачную цену. А вокруг коловращение звуков, цветов, людей. Какие-то индейцы музыку поют, бритоголовые кришнаиты в ранжовых простынях с воем куда-то пробегают, короче весело и интересно. А через неделю мы снова выходили из метро «Арбатская», но уже в военной форме, и строем по Новому Арбату потопали до какого-то кинотеатра. Максим свет Викторович вывел роту на презентацию нового альбома Вики Цыгановой. Для создания, так сказать, массовости. Вика с мужем давно с ГВКГ дружат, концерты у нас давали не раз. А нам какая разница где спать, хоть на задних рядах зрительного зала да под разудалые русские песни, лишь бы спать. После концерта ещё и по кассете с новым альбомом нам подарили.
И должно бы было лето 1996 года в роте закончиться, как говорят, на позитиве. Ага, щаз. Неприятности оне нас сами находють. Как-то раз на последней неделе августа, вдруг откуда ни возьмись, появился в рот… Ой, простите, пропал рядовой Иванов. Реально ведь, самая распространённая фамилия в России. У нас на сто двадцать рыл в роте было их аж четверо. На поверках дежурный выкрикивал их, этих самых Ивановых, с первыми буквами от имён. Иванов В, Иванов Г, Иванов Э и Иванов Ю. Запропал Иванов Эдик, наш смоленский. Тот самый ушастый, с которым я дожидался на крыльце Ленинского райвоенкомата майора Белоуса. На обеденной проверке нет, на ужин нет, к вечерухе тоже не объявился. Аллес капут, дедушки из РМО ещё как-то не убегали. В эту ночь ответственным по роте снова заступал Деркачёв. На вечерней поверке орал на весь плац, поминая пропавшего Эдичку разными нехорошими словами, да и ближе к отбою свалил в общагу к своей зазнобе. Уже через часок с общаги сообщили, что прапор в «кондиции», той самой, «нужной». Договорились мы с дежурным по роте, где нас искать ежели чего, что врать Деркачёву, коли появиться, да и умотали с Русом в челюстно-лицевое. Нас там ждали. В предрассветной летней благодати, под тихий шелест листвы большого парка возвращались мы в казарму. Оставалось всего-то завернуть за угол старого хирургического корпуса, когда Руслан матернулся. Оглядываюсь. Мать моя, пресвятая демобилизация! На централке по синусоидальной траектории, выписывая ногами замысловатые кренделя, бредёт наша ушастая пропажа. Расхристанный, рожа бледная, что у твоего покойника. Ломимся к нему, не дай бог дежурный врач из приёмного углядит такое чудо-юдо. Окошки там тёмные, но чем чёрт не шутит. Поначалу мы решили, что он пьяный. Заволокли в роту, дежурному сказали, чтоб пока погодил Деркачёва будить. Покунаем это тело в ногомойку, глядишь в холодной воде и отойдёт. На шум из «мазуты» вальяжно вышел Малыш. Своё удивление сержант, чьи предки носили гордую немецкую фамилию Эссен, выразил на том самом диалекте великого и могучего русского языка, который в приличном обществе употреблять не комильфо. И с энтузиазмом взялся помогать купать Эдика. Но ни холоднющая вода, ни наши нежные тычки «в душу», ни трёхэтажный мат не помогали. Ушастый на внешние раздражители не реагировал, от слова совсем. Он даже слова сказать не мог, только помыкивал под струями воды. Глянул я ему в глаза, а там зрачки во всю радужку. Ты чего же это, дятел, такого употребил?
Примерно через полчаса наши реанимационные действия начали приносить результаты. Тело смогло произнести пару несвязных слов. С первого этажа пришёл дежурный по роте и заявил, что вызывает Деркачёва. Да докладывай, чего уж теперь. Оказалось, что наша возня в туалете разбудила всю роту. И если молодняк, повинуясь командному рыку Бокса, пытался снова заснуть, то все остальные приняли самое живое участие в обсуждении инцидента. Эдичка сидючи на кровати, обводил мутными глазами кубрик, иде это я, мол? И на вопросы Руса с Малышом выдавал совершеннейший бред.
-Ты что такое сожрал, мудила? - Малой начинал беситься. Сидя на соседней койке, сержант поднёс к бледной роже рядового Иванова свой кирзач, сорок седьмого растоптанного размера, - пришибу, дятел комнатный!
Мутные бельмы сошлись на переносице, Эдик, склонив голову на бок, с интересом рассматривал подошву сапога. Вдруг, ухватив двумя руками ногу сержанта, потянул на себя.
-Мой размерчик! – завопил этот недоделок. Малыш, матерясь, еле удержался, ухватившись обеими руками за кровать. Кубрик ржал так, что тряслись стены. Рядовой Иванов раза в три уже сержанта, да и на две головы ниже, а, поди ж ты, проволок на себя сто с лишним килограмм. Выручив свою обувь из рук разбушевавшегося наркоши, Малой двинул его в грудак, что б тебя, козла. Никакой реакции. Ладно, вроде, заговорил. Тьфу, падла, лучше б ты молчал. Мутные буркалы сфокусировались на мне, стоявшем в проходе между койками.
-Письма давай, - возопило существо. Снова хохот потряс расположение.
-Я те, сейчас, падла, дам, - но снизу донёсся ор дневального «Дежурный по роте, на выход!» Втроём сволокли мы тело к тумбочке дневального. Пля, а прапор-то в таком же состоянии. Только разговаривает более-менее внятно. Фура набекрень, мундир расстёгнут, галстука нет. Но глазищи сверкають нешуточным гневом. Картинка, конечно, полный сюр. Посреди коридора стоят практически голова к голове два пошатывающихся тела. Один весь мокрый, со всклоченными волосами, другой в сбитой набок фуражке.
-Ты где, сука, шлялся? – бешеным лосем ревёт прапор. Эдичка с изумлением оглядел своего нового собеседника, и чётко выговаривая слова, послал Деркачёва в далёкое пешее эротическое путешествие. Глядя на охреневшего от такой ласки прапора, заржали все, и мы, и наряд по роте. Деркачёв приказал дневальным связать Иванова поясными ремнями и закрыть в сушилке. Упакованный Эдик, прикрытый сверху шинелью, вскоре засопел. А утром его ждала встреча с Рассказовым.
Чёрт знает почему, но для всей роты со стороны командиров репрессий по поводу ушастого не было. Но вот на нём самом ротный отыгрался по полной программе. На следующий же день Эдика отправили в госпитальную психушку, 47-ое отделение. А самому наркоше было обещано, что закончит он службу ровнёхонько 9 февраля 97 года, и увольняться будет из Кащенко. И проявил Рассказ в этом вопросе нешуточное упорство. Поначалу Иванова завернули даже из нашей психушки. Но через наше непосредственное начальство по МТО врачей уговорили. А через неделю Деркачёв увёз Эдика в Кащенко. Но вернулся, привезя ушастого назад. Психиатры сказали, что быстрей оставят у себя бушевавшего прапора, чем тихого ушастого мальчонку без нужных бумаг и анамнезов. И взялся Рассказов добывать оные у наших врачей. В какое количество элитного алкоголя и прочих ништяков это вылилось, история умалчивает, но рядовой Иванов в сентябре таки в Кащенко попал. И реально уволился ровнёхонько 9 февраля.
А в последний день августа сбежал один из молодого пополнения. Лето, ох, лето…