---
Сказка реконструирована почти на треть. Много пропусков. Словно рассказчик постоянно отлучался по своим повседневным делам, то у него коза в огород забрела, то сосед просил полушку на винушку, то старуха дом мела и старика рассказчика в мусор смела.
++++++++++++++++++++++
Жил-был царь, и была у него царица. Жили они долго, а наследника у их не было.
И вот как-то шёл мимо их городу старец слепой с собакой поводырём. Позвала его на кухню кухарка царская, сожалела его. Накормился он, напоился, у печки на лавочки и притомился.
Утром только умывшись золой с под печки, сказал старец, что сон видел чудной, что если царица откушает щучьей ухи, из той щуки, что с утра торгуют на самом дальнем конце рынка, то с т ой ухи царица пополнеет и родит царю наследника.
Кухарка эту историю сказывала царицыной служанке, а та пересказала царице. Тотчас приказано было купить тую щуку. Служанка сбегала в самый дальний конец рынка, нашла самого завалящего рыбака, а у того сторговала за сто рублёв щуку.
Эту щуку сварили, уху съели царь с царицей и служанка, а помои вынесли быку.
Царица и служанка, и бык с ухи обрюхатели, и через скорое время царица родила Ивана-царевича, служанка вынесла на свет Ивана Девича, а бык столет разинул рот выше ворот и выкинул Ивана Быковича.
Растут эти ребята не по годам, по месяцам, и выросли ребята двенадцеть месяцев как двенадцать годков, и стали ходить-гулять по улицами, молодцев на силушку пробовать. Так что вскорости все молодцы стали братьев другими улицами проходить.
Вошли в силу три Ивана, стали просить у царя себе выезд. Разрешил царь-батюшка выбрать им себе коней. Вот и стали братья по царским конюшням ходить, выбирать по коню.
Иван-царевич, Иван Девич выбрали, а Иван Быкович не может выбрать: к какому коню придёт, рукой тяпнет, конь с ног долой.
А был там старый конюх, который ещё деду нынешнего царя коней выучива. Дык тот сказал, что Быковичу тут такого коня не найтить, а есть мол старый амбар, он уж в землю врос словно погреб, вот там есть два коня старой выучки, вот сних и можно только такого коня выбрать. Ан Быкович пришёл в погреб, а там смотрит, стоят два коня.
Одного тяпнул, конь устоял:
— Это по мне, говорит Быкович довольный.
Вывели братья коней и поехали все в чисто поле искать себе не покоя, а поединщиков. В чистом поле гуляли день, а за ним ещё год, и приехали к мосту Калинову. Там муха летела в Киев молиться, она им насказала, что отседова лучше уйти, бо по ночам через мост этот Калинов Издолища змеевы проезжают с той стороны речки Самородиновой, коя с ниоткудова течёт, и всё округ эти Издолища пожигают, мост только не могут, потому как он Калёновый на самородиновой водице.
Иван Быкович тогда и говорит братьям:
— Братья, построим здесь шатёр, будем ночевать. Да будем воевать этих Издолищей.
Построили шатёр. Иван Быкович говорит:
— Давайте, братья, метать жеребей, кому не спать, караулить у моста Калинова.
Бросили жеребей, досталось Ивану Девичу. Иван Девич сел караулить, а Иван Быкович и Иван-царевич пошли в шатёр, спать легли.
В шатре Ивану Быковичу не спится, думает он:
— Пойду, его досмотрю, Девича, каково он караулит.
Пришёл, а брат спит, да храпит, сильней только порог скрипучий шумит. Сел тогда сам караулить Иван Быкович под мост.
А как раз в подполночь едет по мосту проклятое Издолищо о трёх головах. Да только он выбрался на мост, как у проклятого Издолища конь подпинаится, на нос подтыкаится. Рычит змеиное Издолище:
— Что же ты, конь, подпинаишься, на нос подтыкаишься? Кого я боюсь? Есть на свете один, Иван Быкович, я того на одну долонь посажу, другой придавлю, у его одна пена выйдет.
Иван Быкович слушал, слушал похвальбу Змеища, выскочил из-под моста и говорит:
— Чем ты, проклятое Издолищо, похваляешься?
— Я похваляюсь своей силой, заходи Иван сюды, на мост, будем силою мериться, духом правдиться.
Иван Быкович зашёл, Издолищо спрашивает:
— Далёко-ле у тебя, Иван Быкович, дух несётся по мосту?
— У меня до полумосту только.
— А у меня в три вёрсты. — Ну-ко дунь, — говорит Издолищо.
— Нет, я не дуну, у меня одна голова, да и та больна, ты дунь, у тебя три головы.
Проклятое Змеище хочет дунуть, духи направляет, вдыхает, шею вытегает, Иван Быкович изловчился, выхватил саблю из кармана и отмахнул все три головы у Издолища; эти головы и тулово с мосту свалил, прибрал, сам пошёл в шатёр спать.
На утро Иван Девич приходит с караулу в шатёр, Иван Быкович спрашивает:
— Каково, брат, ходил, кого воевал?
— Тихо, тихо, брат, на голове волосом не вянуло во всю ночь, ничего я не слыхал.
Утро стало, поехали они в поле гулять, весь день проездили, ночевать опять приехали к шатру, к мосту.
Опять бросили жеребей Иван-царевич и Иван Быкович, досталось караулить ту ночь Ивану-царевичу. Иван-царевич пошёл караулить, а два брата спать легли в шатре.
Ивану Быковичу опять не спится, решил посмотреть, как Царевичу служится. Пришёл, а Иван-царевич спит, да так храпит, как только сильней порог скрипучий шумит. Иван Быкович тогда сам сел караулить под мост.
А как раз в подполночь едет по мосту проклятое Издолищо о шести головах. Только в мост въехало Змеище шестиглавное, как тут у шестиглавного конь начал подпинаиться, на нос подтыкаиться. Кричит-рычит Шестиглавное:
— Что же ты, конь, подпинаешся на нос подтыкаишся? Кого я боюсь? Есть на свете Иван Быкович, да он ещё малый, я того на одну долонь посажу, другой придавлю, у его одна пена выйдет.
Иван Быкович, слушавши эти речи, выскочил из-под моста и кричит Змеищу:
— Чем ты, проклятое Издолищо, похваляется?
— Я похваляюсь своей силой, заходи сюды на мост, будем силою-духом с тобой мериться.
Иван Быкович зашёл, Издолище и спрашивает:
— Далёко-ле у тебя, Иван Быкович, дух несёт по мосту?
— У меня до полумоста только.
— А у меня на шесть вёрст дух несёт, с кажной головы по версте. Ну-ко ты дунь.
— Нет, ты дунь, у тебя шесть голов, а у меня одна и та больна.
Проклятое Издолищо хочет дунуть, духи направляет, шею вытегает, Иван Быкович выхватил в ту пору саблю и шесть голов срубил у Издолища, свалил тулово в ту же кучу, что трёхголового под мост Калинов и спать пошёл в шатёр.
Утром приходит полусонный Царевич, Быкович его и спрашивает:
— Каково же, брат, ты караулил?
Отвечает Иван-царевич:
— Тихо, тихо, брат, на голове ни един волос с волосом не вянул ни разу, ничего я не слышал.
Наутро опять в поле поехали день гулять, приезжают к мосту третью ночь ночевать.
Иван Быкович говорит:
— Я пойду караулить, а вы в шатре не спите, картами играйте, а если заслышите, что если мой конь ногами землю бить будет, вы его спустите с цепей.
Пошёл Иван Быкович караулить третью ночь, сел под мост, сидит караулит; глядь, а к полуночи как раз идёт проклятое Издолище об девети головах.
Взъехал он на мост и только он по мосту Калинову шагнул, а у проклятого Издолища конь стал подпинаться, раз да другой. Срычал, срычал Издолище Поганое:
— Что же ты, конь, подпинаешся на нос подтыкаишся? Кого я боюсь? Есть на свете Иван Быкович, я того на одну долонь посажу, другой придавлю, у его одна пена выйдет.
Иван Быкович, сушамши похвальбу Издолища, выскочил из-под моста и говорит.
— А ты, проклятое Издолище, чем ты похваляешься.
— Я похваляюсь своей силой, заходи сюды на мост, будем силою-духом с тобой мериться.
Иван Быкович зашёл, Издолище и спрашивает:
— Далеко-ле дух несёт твоя сила?
— До полумоста.
— А у меня за девять вёрст, каждая голова по версте.
— А у меня на девять вёрст дух несёт, с кажной головы по версте. Ну-ко ты дунь.
— Нет, ты дунь, у тебя шесть голов, а у меня одна и та больна.
Проклятое Издолищо хочет дунуть, духи направляет, шею вытегает, Иван Быкович выхватил в ту пору саблю и шесть голов срубил у Издолища, а три головы не мог свалить, остались они у Издолища.
Схватились они дратця. Дрались, дрались, Издолище Ивана Быковича и здавил под себя, смял. Конь Ивана Быковича ногами в землю бьёт, просится на подмогу, да семицепье не даёт, а братья спят, не слышат.
Иван Быкович конается проклятому Издолищу:
— Проклятое ты Издолищо, дай мне разуть со правой ноги сапог, со белым-светом проститься.
Издолищо дал, Иван Быкович снял сапог, бросил коню в семицепье и разорвал его. Конь прибежал и срыл Издолища с Ивана Быковича.
Тут выхватил Иван Быкович саблю, и срубил головы остальные, свалил эти головы и тулово в стару кучу.
Пошёл в шатёр Быкович к братьям, а они спят. Он их будит и бранит своих братьев:
— Что же это вы, братья, вам велено было спустить коня, подьте-ко посмотрите, что у меня там поделано.
Свёл и показал братьям восемнадцать голов и три тулова. Братья себя руками только хлопают.
— Тепере, братья, надо ехать нам прочь от моста, — говорит Иван Быкович.
Ехали, ехали, доехали до большого дому; стоит большой дом, со всеми кокорами, превеличающий, большой дом.
Братья хотят заходить в дом обедать. Иван Быкович говорит;
— Наперво я один захожу, послушаю, что в этом доме деится.
Иван Быкович обвернулса мушкой, залетел в дом, на потолок сел. Сидит на потолке, выслушиват.
А тут как раз сидят мать Егабиха и три жены змеюки Издолищей. И говорит, жалится малого Издолища жона.
— Матушка, матушка, вор-от Иван убил твоего сына родимого, моёго мужа любимого.
Старуха Егабиха говорит:
— Поди на дорогу, обвернись им кроваткой тисовой и периной пуховой, лягут они на кроватку, их растреснет, разорвёт на маленьки зернеца.
Идёт друга середняя невестка, тоже жалится старухе Егабихе:
— Матушка, матушка, вор-от Иван убил твоего сына родимого, моёго мужа любимого.
Старуха Егабиха говорит:
— Поди обвернись колодчём, ключевой водой и чарочкой золотой. Станут они эту воду пить, их разорвёт, растреснет на мелки маковы зёрна.
Идёт третья невестка.
— Матушка, матушка, ворот Иван убил твоего сына родимого, моёго мужа любимого.
Старуха Егабиха и ей приказыват:
— Поди обвернись на дорогу-ту кустиком раскитным, с ягодыми изюмными, будут они исть, их разорвёт, растреснет на мелки маковы зёрнышка.
Иван Быкович выслушал говорья все эти, вылетел, обвернулса назад в человека, говорит братьям:
— Поедемте, братья, от этого дому прочь, как можно нам надо отсюда убраться.
Поехали три брата, стоит на дороге кроватка тисова и перинка пухова. Эти братья желают легчи и говорят брату:
— Иван Быкович, надо нам бы отдохнуть на кроватку с устатку.
— Нет, братья, вы не слезавайте с коней, я один соскочу, попробую ей.
Братья сидят, он соскочил, тюкнул кроватку сабелькой, поперёк пересёк, а там баба лягается поперёк, кровь с ей лиётся. Братья испужались, к коням своим прижались.
Едут они вперёд, смотрят, а стоит на дороге колодеч, ключева-вода и чарочка золота.
— Нам бы надо напиться, — говорят братья.
— Вы, братья, не слезайте, я один попробую — говорит Быкович.
Опять соскочил он с коня, колодеч тюкнул, там баба поперёк, он её перерубил, так она дымкой вьётся, с её кровь лиётся.
Поехали прочь. Ехали, ехали, стоит кустик ракитовой, ягодки изюмовы. Иван Быкович соскочил с коня хватил кустик саблею, его пересёк, а там баба поперёк лягается, с ей кровь лиётся.
Говорит Быкович братьям:
— Ну, братья, вы теперь за мной держитесь, будет за нами велика погоня.
Гонили, гонили, гонили, потом соскочил Иван Быкович к земле припал ухом, слышит, а там погоня звучит. Наганиват их баба Ягабиха, сама в ступе, подпирается пестом.
А на дороге, глядь, стоит жалезна кузница. Иван Быкович поднял у жалезной кузницы угол, и заехали все с конями.
Пригонила тут и баба Егабиха. Пригонила и говорит кузнецу:
— Вор-кузнец, отдай Ивана Быковича, посади его на язык мне, заглотну, ничего тебе не сделаю.
Кузнец и говорит:
— Я посажу на язык, только ты, Егабиха, обскочи кругом эту кузницу, пролизни двери жалезные языком, тогда и посажу его на язык.
Егабиха обскочила кузницу, пролизнула двери, кузнец схватил ей за язык клещами, а Иван Быкович выскочил и зачал ей железными прутьями дуть. Дул-дул-дул, продул кожу и высовал прутья за кожу.
Егабиха ему замолилась:
— Иван Быкович, впредь таковой не буду, ради Бога меня до смерти не застегай.
Иван Быкович овернул Егабиху кобылой, сел и погонил. Гонял-гонял-гонял, кобыла спотела, упарил её совсем, коли еле она плетётся.
Едет как раз тут навстречу старик волшебный на кобыле, Егабихи Змей-отец. И говорит он:
— Ну, давай, Иван Быкович, со мной правдаться, соревноватться. Только положим залог: кто кого обгонит. Если ты оправдаешь меня, дак я к тебе в услуженье пойду, а как я тебя оправдаю, дак ты мне брата отдашь с конём.
— Давай, — отвечает Иван.
Погонили правдаться. Старик Ивана Быковича оправдал, Егабиха еле плелася под Быковичем. Вот Иван Быкович брата одного с конём старику-ить и отдал.
Ивану Быковичу, однако, брата с конём стало жалко. Он вздумал у старика брата воровать. Он его догнал, за кустом спрятался, а коня свово на дороге поставил, старик засмотрелся, тут Быкович брата у старика украл, а коня не может никак.
Конь-то был прикован на цепях; стал Быкович раскаивать коня, цепи забренчали, старик волшебной услышал и говорит.
— А ты вор, Иван Быкович, ты брата украл и коня хошь укрась, я тебя c виной этой не прощу. Но я тогда тебя с твоей виной прощу, когда ты сходишь за тридевять морей, за тридевять земель по невесту мне, а братья у меня по ту пору будут служить.
Вот Иван Быкович и пошёл по невесту пешком, одинцом. Шол-шол-шёл, и выскочил тут Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
— Здравствуешь, Иван Быкович. Ну, примай меня в товарищи?
— Ты на что горазд?
— А я горазд в ложки через море людей перевозить.
Идут-идут-идут, выскочил Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
— Здравствуешь, Иван Быкович.
— Здрастуй, Ерышко.
— Примай меня в товарищи.
— А ты на что горазд?
— А я горазд свататьсе.
— Мне таки люди надо.
Пошли трое, шли-шли-шли, выскочил второй Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
— Здравствуешь, Иван Быкович.
— Здраствуй, Ерышко.
— Примай меня в товарыщи.
— А на что ты горазд?
— А я горазд вино пить.
— Мне таких людей надо.
Пошли трое, шли-шли-шли, выскочил третей Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
— Здравствуешь, Иван Быкович.
— Здраствуй, Ерышко.
— Примай меня в товарыщи.
— А на что ты горазд?
— А я горазд хлеб исть.
— Мне таких людей надо.
Пошли. Шли-шли-шли, выскочила старушка, две ноги в одном лаптю, шавкает:
— Ждраштвуешь, Иван Быкович, примай меня товарищи?
— А ты на что горазда?
— А я горазда сходить по невестино платье, что луччее никто не найдёт.
Иван Выкович взял ей в товарищи. Шли-шли-шли, тут четветей Ерышко выскочил.
— Здравствуешь, Иван Быкович.
— Здраствуй, Еурышко, сколь же вас тут.
— Примай меня в товарыщи.
— А на что ты горазд?
— Я гораз из ступы пестом стрелёть.
Взял и его. Пришли к мору, Иван Быкович закричал:
— Ну-ко, ты, Ерышко, можешь людей через море в ложке перевозить?
Прибежал Ерышко, из кармана ложку выхватил, на воду ляпнул, сделался корабль.
Сели в корабель все и побежали за море. Через море перебежали, Иван Быкович посылает Ерышка того, который гораз свататься.
Ерышка хорошо сватается, царь соглашается и говорит:
— Я невесту отдам, если, сколь у меня есть вина, всё выпьете.
Иван Быкович призвал Ерышка, которой может вино пить. Посадили Ерышка за стол и стали подавать рюмочками, да кумочками.
Ерышко говорит:
— Что вы носите мне кумками? Носите ведёрками.
Стали ведёрками носить; он за ту щёку ведро, за другу ведро, третьим попихнёт, мало уйдёт. У царя вина мало стало. Сватовщики всё в одну сторону сватаются, невесту забирают.
Царь говорит:
— Если сколь у меня хлеба есть — съедите, тогда отдам.
Садится другой Ерышко хлеб исть. Ему подносят ломотками, он говорит:
— Что мне ломотками носите, мне ковригами.
Стали носить ковригами; он ковригу за одну шшоку, другу за другу, третьей попихнёт, мало уйдёт. У царя хлеба мало стало, приел Ерышко весь.
Сватовщики всё в одну сторону сватаются, невету на корабель зовут, царь снова говорит:
— Если в три часа сходите за тридевять земель, за тридевять морей, по подвенечное платье, тогда отдам невесту.
— Где ты, старушка? — говорит Иван Быкович.
Послали старуху, старуха и побежала. Три часа подходит, старухи нет, а она заснула по старости. Тут Ерышко из ступы стрелил, старухе в саму задницу и застрелил. Она спроснулася, потянулася и говорит:
— Фу-фу-фу, проспала я, проспала. – Старуха вскочила и обратно побегла с платьем подвенечным.
Принесла она платье на место. Царю делать нечего, слово царское что закон, положи обещанное на кон. Весёлым пирком, да и свадебкой отдал дочерь.
Обручили, повенчали, Иван Быкович стал отправляться за море, в своё место. Пошли на корабль. Сели и побежали окиян-морем, перебежали море, стали на берег, Ерышко взял корабль ложкой и в карман себе положил.
Пошли дальше, а Ерышки все остались на берегу том. Пришли к старику волшебному. А тот нажог в яму уголья горячие, и положил через яму жердь, приказывает Ивану Быковичу через жердь перейти. И говорит ему:
— Ты шёл с невестой моей путём-дорогой длинною, ночевали там не знам где, может блуд сотворили. А ты пройди через яму по жёрдочке, если тяжесть греха есть на тебе, то жёрдочки не вытянет тебя, туда и свалишься, а коли пройдёшь, то тогда я тебя виной твоей прощу.
Пошёл Быкович по жёрдочке, а сам смотрит на невесту, а она его смотрения прияла и его к небу устремляла, и от того смотрения он стал сам как пёрышко, так и прошёл.
Потом старик через яму побежал, на невесту сглядел, а она глаза в землю потупила, старик в серёдке застал, жёордочка пролупилась, старик с жерди свернулся да в яму, в самое уголье и пал. Сожгли уголья старика, только с ямы в небе облако со старика его волшебное вывернулося. Вывернулося и полетело куда ему надобно.
Тут Иван Быкович с братьями собрали всё имусчество богатое Идолищев, кое они на Руси насбирали, отъехали в своё место и стали жить по-доброму.
Я туда за аршином ходил, свой потерял. Купил за три полушки, получил по макушки, пошёл в пивнушку, принял четверть винушки, пошёл по улице, считать столбцы при воротах. Был у меня кафтан, а ворона каркнула, я прослышал, мол, скинь кафтан, я, не будь дурак, положил его под кокору, да с утра не упомнил, под котору.
+++++++++++++++++++++++++++++++++