Я помню мой класс в школе. Это был большой, пестрый, шумный, мягкокожий, светлоголовый, жидкоусый, густоволосый, очень дружный класс, состоявший в основном из девочек. Из девочек, в которых я был почти во всех по очереди влюблен — начиная с самых красивых и категорически недоступных и медленно двигаясь вниз по моей внутренней, непонятно откуда взявшейся шкале божественности по мере того как они обзаводились ухажерами и на их устах появлялось сладкое и тягучее, словно быстро теряющая вкус фруктовая жвачка, слово «встречаться». По мере того как они попадались мне по дороге домой (во время которой я, разумеется, плелся за ними следом, не смея перегнать, чтобы не дай бог не пришлось завязывать разговор) в сопровождении своих новообретенных кавалеров из числа лучших мальчиков школы — более ловких, более развязных, более сильных, более громкоголосых и решительных, способных на что-то большее, чем исполненные неизбывной муки тайные взгляды, простертые в адрес их затылков с последней парты, где молча зиждился их отчаянный обожатель (я). По мере того как они исчезали
В прозрачных вечерах подмосковного городка
Где каждая улица совпадала с терзаемым нервом
Где каждая гранула рассыпанного ранним утром оранжевого песка
Чьей опциональной задачей было предотвратить скольжение подошв опаздывающих инженеров на обледенелых тротуарах
Но главное придать пейзажу аутентичный вид ранних девяностых
Каждая его гранула содержала тысячи забракованных моим собственным сознанием строф
И несколько новых мучительно рождающихся
По мере того как я вминал в промерзлую почву шаги
Выпутывая из ненавистных шапок и полушубков мое тонкое неустойчивое тело
Дыша в шарф и продолжая движение
В сторону собирающейся из кирпично-облачного тетриса школе
Чьи окна ярились дневным вне зависимости от времени суток светом
Сквозь покрытые росой недобром бензиновыми лужами
Сквозь погруженные в туман пересеченные дождем припорошенные снежными хлопьями
Погруженные в сочную свежую листву и дурманящий запах черемухи стеклянно-кирпичные кварталы играющие со мной в арочную чехарду
Я шел по моему неизменному или очень незначительно меняющемся маршруту из прошлого
К растущему и становящемуся все более четким будущему
Где составлялись парты образуя подобие праздничного стола
На котором возвышались вырываясь из шуршащих пакетов-маечек движениями тонких и безволосых рук
Бутылки со вспенившейся кока-колой
Замороженные шоколадки ушибленные торты «Птичье молоко» а также
Лоснящиеся вопреки пустым кошелькам отчаянной жертвой подсолнечного масла
Домашние блины прижженные неловко любящими матерями
К будущему где не знающие куда девать себя мальчишечьи руки скользили — за вычетом всего обычно сопровождающего это слово эротизма — по надежно защищенным слоями рубашек и свитеров в действительности знающим еще меньше девичьим талиям
Чуть задерживаясь на бедрах и после минутной нерешительности все же заключая между собой вынужденный и неуклюжий союз на пояснице, больше напоминающий борцовский замок чем романтический touch
Где головы и конечности качающиеся в такт с кажущимся бесконечным медляком
Внезапно приобретали объем и черты в слепящей фотографической вспышке
И застывали смущенно-восторженной фигурой о двух головах и о четырех руках
Устремляя в далекое будущее красные от красного смещения глаза
Я шел практически по прямой линии лишь изредка отклоняясь чтобы уважительно пропустить
Встречные потоки повешенных голов шаркающих подошв
Учащихся в других школах но населяющих то же что и я
Гулкое одиночество малостриженных юнош
Я переходил от девочки Маши к девочке Але, когда Маша застывала на февральском групповом фото под остатками новогоднего дождика, переходя в другую школу и оставляя в моей памяти свой тренч из кожзама, казавшийся мне вершиной стиля, последний раз качая буклями и взмахивая бровями, как бы говоря на несловесном языке, знакомом всем подросткам-аутсайдерам: «Ну что же ты, Ваня, а ведь у тебя был шанс…».
Несколькими годами позже я терял Алю, которая в последний раз суживала свои черные-черные глаза, обрамленные густыми бровями, изгибавшимися почти в том же, как я узнаю много позже, врожденном у всех недоступных мне женщин одновременно извиняющемся и торжествующем движении, как бы говорящем: «Ну что же ты, зайчик…», прострачивая болезненными, но не смертельными многоточиями еще не знающую непрочитанных сообщений вязкую тишину непочатых двухтысячных.
Потеряв равновесие я срывался в трещину на бескрайней юдоли того что называют adolescence
В отчаянии скользил пытаясь затормозить падение расставленными в стороны руками и ногами
И в последний момент цеплялся за как бы небрежно протянутую мне не то чтобы руку помощи
И даже не руку а скорее обрывок веревки
Или это была лямка рюкзака
Или развязавшийся шнурок на левом лиловом гриндерсе
Появившемся на пороге предпоследнего класса и не спеша наводящим разрушительное оружие своей носительницы
Aka тонкие губы слегка тронутые румянцем щеки
Синие джинсы черный бадлон
Зеленые глаза и брови конечно изогнутые уже знакомой смертельной дугой брови
Говорившие как бы обращаясь ко всему классу как бы неуверенным голосом новичка
Как бы совершенно безобидно и очень даже дружелюбно
Но самом деле зловеще надменно и боже боже как бесконечно нежно
Исключительно и только одному мне
Безошибочно находя свою натуральную жертву
Совершенное и навсегда отпечатывающееся в памяти: «Привет»
Я помню мой класс — большой, шумный, многоголовый, ломаноголосый, жесткогривый, летящий сонмом заправленных рубашек и смешно наглаженных штанин на фоне книжных стеллажей, жужжащий рюкзачными застежками, трещащий автоматическими ручками и истекающий разноцветными чернилами на полях размеченного в клеточку конца тысячелетия. Нас было, кажется, двадцать пять — или двадцать шесть — или двадцать четыре, я не помню точно, да и какая к черту разница, — тут речь, в конце концов, не о точности
Не о количестве
Сверкающих мальчишечьих и девчачьих глаз
Еще не отмеченных красным смещением
Не размытых пленочным зерном не ослепленных вспышкой
Но самых что ни на есть реальных и 4K
То подернутых дымкой утреннего безразличия
То прищуренных в лучах майского солнца рикошетящих от крыш соседних многоэтажек
Похожих друг на друга но в то же время категорически разных
Дело не в цвете
Прежде срока накрашенных ногтей
Вызывающих покачивание головой но все же терпимых прогрессивными училками
Не в изгибах перил не в прямоугольниках окон
Не в закрашенных вместе с дверями кабинетов номерных табличках и случайно прилипших к ним волосах учениц
Дело не в зияющих пропастях лестниц и не в пещерах раздевалок
Где продолжает блуждать ища забытую сменку спящее сознание 2020
Даже в не крыльце и курящих на нем басовитых старшеклассниках под всепрощающими взглядами спешащих домой голодных завучей
Дело не в тебе дорогая Маша
Не в тебе роковая Аля
Не в тебе милая и в то же время беспощадная Уля
Не в тебе беспредельно нежная и притворимся что позаимствованная мной у Пушкина Таня
Не в вашей вечной и обреченной на непересечение с моими устремленными к вам взглядами неизмеримой шкалами красоте
Если честно, я не знаю сам в чем дело
Но когда я вспоминаю мой класс
Я слышу, как дверные петли делают «кряк»
Как паркет делает «скрип»
Как прилипшая к кроссовку прошлогодняя жвачка делает «чавк»
И как кто-то — не уверен, что я, но очень возможно
Хотя кто я такой, чтобы развешивать возможности
И различать между реальной жизнью и затерянными между гранулами песка мечтами
Но все же
Кто-то, слегка вздымаясь над уровнем шума, шипения кока-колы, поспешного звяканья вилок и тщетно маскируемого кашлем жадного урчания пустоватых постсоветских животов
Спрашивает — столь робко и обреченно, что вопросительная интонация перекочевывает с конца фразы в ее начало и пропитывает ее всю с первого до последнего звука, заставляя дрожать, несомненно, тысячу раз отрепетированную дома перед зеркалом и по дороге на школьный праздник, но все равно в итоге вышедшую ломаной и неловкой короткую, не оставшуюся ни на одной засвеченной фотографии и не вошедшей ни в один выпускной альбом, кроме личного метафизического альбома ее автора реплику слэш предложение слэш констатацию: «Ты не хочешь, чтобы я тебя сегодня проводил домой?».