Часть первая. Птица
Она рисовала узоры. Или, вернее было бы сказать, что узоры рождали себя сами: в какой-то момент они появлялись перед глазами, ложились на бумагу, приобретали разные оттенки цветов и направления линий. Были ли это просто красивые ветвящиеся линии или был в них ещё какой-то смысл? Несомненно, он был. Но молодая художница не сразу понимала его. Иногда она часами выводила что-то на бумаге, прежде чем понять, что рождается под её рукой. Узор был незримым сокровищем, появляющимся будто из ниоткуда и ведущим её по неизведанному пути. И казалось художнице, что весь мир – это ткань неизмеримо-сложного огромного холста с бесчисленными узорами. Что девушка могла увидеть на этом холсте, то и становилось следующим поворотом её жизни.
Иногда узор рисовать было очень трудно: она едва заставляла себя взяться за кисть. И после хаотичных движений карандаша линии начинали выстраиваться в какой-то новый порядок, будто открывалась ещё одна незнакомая дверь.
Юная художница знала: ей нельзя не рисовать. Даже если кажется, что ничего не получается. Даже если досадно, что она повторяет саму себя вновь и вновь по кругу: но нет! Если приглядеться, то узоры были всё время немного разными и вызывали чувство особого трепета, когда обретали законченный вид.
Но сейчас девушка отчего-то долго не могла начать рисовать. Узор не шёл, все линии казались запутанными – точь-в-точь как события её жизни. Так и блуждала художница по хаотичным обрывкам узора, пытаясь собрать из них хоть какой-то рисунок. Но линии ползли вкривь и вкось, рассыпались во все стороны. Художница бралась за новый лист, а узор так и не становился понятнее. На душе сгущалась тоска: тяжкое ощущение, что она сама не разобралась в своей жизни, навязала множество узлов, которые неизвестно как развязать теперь. Столько светлых не нашедших воплощения начинаний, столько несбывшихся надежд!
Постепенно художница выбилась из сил. Рисовать не хотелось. Она вырвала из блокнота испорченные листы и, прежде чем их выбросить, разложила перед собой. Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть меж ними всеми некоторое сходство. Все рисунки, как один, напоминали клетку, верхняя часть которой была срезана. В клетке сидела птица, а вокруг были разбросаны её перья. Художница взяла один из листов бумаги и довела рисунок до чёткого наброска. Клетка была сделана будто бы из переплетённых меж собой прутьев, но вверху был проём – достаточный для того, чтобы птица могла вылететь. Художница попробовала сделать этот рисунок в цвете, но никак не могла понять, какими были перья у птицы. То они ей казались голубыми, то золотыми, а то и вовсе серыми. Она остановилась на том, что цвет её перьев не был постоянным – он мог меняться. Ещё долго девушка вырисовывала птичьи глаза.
Вдруг не осталось ничего вокруг – ни комнаты, ни окна – лишь эта птица, которая была то ли заключена в клетке, то ли нет. Художница заговорила с птицей в своих мыслях: «Знать бы, что с тобой и как помочь тебе. Я не знаю, летаешь ты или нет. И никакой другой рисунок не приходит в голову».
– Мы с тобой очень хорошо знакомы, – отвечала птица, – ты знаешь моё прошлое и настоящее. Меня нашёл один человек и назвал птицей доброты, потому что каждый раз, когда он меня видел, у него размягчалось сердце. И тогда я сказала, что могла бы жить с ним. Я видела, что его душа тогда действительно просила об этом.
– И как, обрадовался ли он тому, что ты оказалась с ним?
– Поначалу да. Он сделал для меня вот этот домик с открытой дверью, чтобы я могла улетать и прилетать, когда захочу.
– Что же, часто ли ты улетала?
– Да. Уходил и он, а потом возвращался. Я ждала его здесь. Иногда он приносил мне диковинной еды, расчёсывал мои перья. Брал меня с собой и в лес, и в город, и на гору, и к реке… Я приносила ему узоры на своих крыльях. От каждого доброго слова они меняли цвет, будто горели огнём.
– А что сейчас?
– Сейчас, – вздохнула птица, – у меня давно нет узоров на крыльях, да и перья почти все опали. Добрые слова я слышу редко, а у меня самой все слова застряли внутри – как я произнесу их тому, кому перестала быть нужна?
– Почему ты думаешь, что перестала? И где он сам?
– Он сидит и всё время смотрит в то окно. Что у него там, в окне – я не знаю, он не рассказывает. Иногда, конечно, он отрывается от окна, смотрит на меня, приносит еды, вздыхает, расчёсывает мне перья… Но в этом будто нет жизни.
– Что же изменилось?
– Не знаю. Наверное, привык.
– А ты улетала на свободу?
– Улетала. Довольно часто улетала. Улетаю и сейчас, но это не приносит мне радости.
– Неужели больше радости приносит сидеть здесь и ждать?
– Нет, не приносит. Он и сам мне говорит, мол, если тебе плохо здесь, улетай. А я не могу.
– Почему?
– Не знаю.
Художница задумалась, взялась за кисть, карандаши, начала выводить что-то на бумаге, стирать, выводить и снова стирать. А ведь как похожа на неё саму эта птица! Ведь у неё то ли есть свобода, то ли нет; то ли есть радость, то ли нет; то ли есть семья, то ли… Да какая может быть семья, если одну она разрушила, а другую так и не создала?
– Видишь? Ты тоже не можешь сделать, ни чтобы я полетела, ни чтобы осталась.
– А чего хочешь ты? О чём мечтаешь?
– Мечта, – вздохнула птица, – мечта никогда не бывает сама по себе. Для меня, наверное, это значит полностью соответствовать своей сути и помогать сбываться мечте другого.
– Да, – задумалась художница, – ты права. Но ведь и ты свою суть, получается, теряешь!
– Видимо, так. Раньше я умела соответствовать своим мечтам, и они исполнялись. А теперь… Я помню, – перебила себя саму птица, – его глаза, когда в них жила мечта.
– А какой была его мечта?
– Летать. И он даже говорил мне, как чувствует, что раскрываются его невидимые крылья, когда он говорит со мной. А я-то знаю, что крылья от доброты только и могут раскрываться.
– Ты хочешь сказать, что и твоя и его доброта…потеряны? – ужаснулась художница, – что ты чувствуешь сейчас?
– Я очень устала разгадывать свой путь. Вот ты спрашиваешь о доброте, а я даже не знаю, что ответить. Просто я очень долгое время не знаю, что мне делать: оставаться или улетать навсегда. Останусь – мрак этой горечи совсем лишит меня крыльев. Но как тут улетишь, если я своими крыльями, своим сердцем вынашивала не только свою, но и его мечту? Знала бы ты, как вспыхивали узоры на моих крыльях! Но он, казалось, всё меньше радовался этой близкой красоте. Если бы он знал, что достаточно лишь радоваться моему присутствию, дорожить им, то у нас была бы истинная семья!
Художница вздрогнула. Как мало для этого нужно! Или много? Она тоже была лишена такой семьи, кажется, навсегда.
– А что такое для тебя истинная семья? – задала она робкий вопрос.
– Ты знаешь, как это: просто сидеть бок о бок, взглядами устремляясь друг в друга, проникая в самую глубину сердца, дотягиваясь до дна и понимая, что нет дна? И не спутаешь ни с чем это чувство покоя, тихой радости и разливающейся повсюду доброты, подобной солнечным лучам. Ты знаешь, как это: когда он бережёт тебя, как зеницу ока, но не в клетке, а в своём сердце – не пустом, не отсутствующем, а живом, настоящем? Как оберегает от любых опасностей, чтобы не замёрзла ты без доброго внимания? Как ты любишь сама и раскрываешься ему всё сильнее, подобно цветку – так, что даже печали и трудности вместе пройти становится в разы легче! И когда семья для него – это ты, а не кто-то или что-то на стороне. Только такая семья и может нести людям красоту – узор будет гореть на крыльях. Только у такой семьи и может быть продолжение: как не растут цветы на безжизненной почве, так и не будут счастливыми дети в семье, где ущемлена доброта. Иные под добротой понимают не то, чем она является на самом деле, и причиняют друг другу страшный вред. «Я знаю, как для тебя лучше», – говорят они, при этом даже не видят, что нужно их спутнику. Не такова доброта. Она мало говорит, но больше слушает. Она хрупка, как цветок, но при этом нет ничего чище и огромней, чем она…
Юная художница вдруг заметила, что краски начали расплываться. Неужели она говорила с собственным рисунком? Но нет, это было больше, чем просто картина, недорисованный набросок… Она чувствовала, что нельзя хоронить ничью мечту. И свою, свою ведь тоже нельзя! Из глаз падали крупные слёзы, и краски потекли в разных направлениях. Вдруг на бумаге проявился невероятный узор – синий, голубой, зеленоватый, как разливающиеся реки – прямо по перьям птицы и прутьям клетки, прямо по её непутёвой жизни.
Вода неслась, бурлила, стремилась вниз к шумящему многими водами узорчатому океану. Художница наскоро собрала рюкзак и отправилась к морю.
Именно к морю звал её новый узор – туда, где высота и глубина сливались воедино. И казалось, что вот-вот освободятся от пут невидимые крылья. Море приняло её всей своей огромностью, она вдохнула его в себя. О, неужели на свете есть что-то прекраснее моря? Художница просиживала на берегу с раннего утра до позднего вечера, то глядя куда-то вдаль, то рисуя орнаменты, похожие на волны. Однажды вслед за очередным рисунком неожиданно подкралась ночь. Память о птице, о её запутанной судьбе, о несбывшейся мечте вдруг всплыла горечью со дна её души.
И вот на успокоившейся морской глади, на которой ещё остались следы закатных красок, начало проявляться безмятежное женское лицо, а вслед за ним и вся сидящая на цветке божественная фигура. Художница не верила своим глазам. До сих пор вот так просто она могла видеть только узоры, но это… Более того, ей казалось, что все когда-либо нарисованные ею узоры рождались от этого величественного образа, расходясь во многих направлениях. Белая богиня была столь прекрасна, в её лице было столько доброты, сколько не могла вместить человеческая душа.
– И всё-таки я – зеркало твоей души, и эта доброта живёт в твоём сердце, лишь ждёт твоей готовности открыться, – заговорила она так тепло, по-матерински, – сейчас много боли и неверия застилают твои глаза, и ты не видишь пути. Я всегда была и буду с тобой, даже если ты не веришь. Однажды хрупкий цветок пробьётся сквозь асфальт. Помни, чувствуй, верь, что бы ни происходило вокруг; и не сомневайся – у тебя обязательно будет истинная семья, когда твоё сердце останется жить цветком в моей руке, открытым, хрупким, и не тронет его грубая рука земного мира – насквозь пройдёт, не коснувшись. Закрой глаза, я спою тебе песнь, которая исцелит твоё сердце.
– О, если бы я могла запечатлеть в памяти Твой образ и, не закрывая глаз, всё время видеть его перед собой! Но нет: лишь закрыв глаза для внешнего мира, я смогу по-настоящему Тебя увидеть…
– Будь спокойна: я здесь, в самой сердцевине твоего существа. Мимолётна, как радуга, но нерушима, не подвержена колесу времени. Ты можешь вспоминать меня, и я приду…
Она начала петь песню, долгую, протяжную, нежную, и от звуков её голоса стало вмиг так легко. Запутанность ушла, и узоры, немыслимо-красивые, уходили один за другим в бесконечность. Художница в каком-то полусне шагала по огромной лестнице до самого неба.
– Пойдём, я кое с кем тебя познакомлю, – услышала она тот же нежный голос, – на самом деле с ним ты знакома с начала времён.
Оттуда, сверху, вдруг начали появляться лучи. Тёплое, благодатное сияние открыло за собой мужскую фигуру, словно множество ясных солнц. Тело его казалось красным – настолько он был наполнен силой и светом. Его волосы превращались в лучи и тянулись вниз, к земле. А в глазах сквозь космическую ночную глубину сочился нектар доброты. Нет, с этим чувством не спутаешь ничего на свете. Это как раз и есть то самое, о чём говорила птица – если будет такая доброта, значит, будет и истинная семья. Как жаль, что на земле такое невозможно…
– Возможно, – послышался его тихий ответ на её мысли, – возможно всё то, во что ты поверишь всей своей душой. То, что ты выберешь безо всяких сомнений. Это нельзя обрести на земле, но можно и должно проявить на земле. Почувствуй эту разницу и больше не бойся, что у тебя будет что-то отнято – этого, настоящего, невозможно отнять. Как не отнять у тебя узора, ведущего за собой. Он невидим, но ты всё время следуешь за ним. Не бойся потеряться – я всегда выведу тебя. Следуй за узором, и ты легко распознаешь моё отражение на земле.
Видение растворилось, и художница вдруг поняла, что провела на берегу моря всю ночь, а сейчас наступает утро. Там, у горизонта, облака образовали красивую фигуру из двух птиц, смотрящих друг на друга. С каждой минутой всё новые оттенки цветов обретали их крылья. На этих крыльях с первыми лучами рассвета заискрился узор, сложившийся для художницы в чёткую тропу, которая указывала на вершину озарённой солнцем горы, хранящей в себе тайну близящегося свершения.
Часть вторая. Путь в Поднебесную Страну.
Девушка поднималась по тропе всё выше над морем, и узор становился всё ощутимее. Солнечный свет скользил по горе, его длинные лучи иногда просвечивали сквозь кроны невысоких деревьев. Постепенно деревья исчезли, открыв перед собой жёлтые песчаные скалы, покрытые низкими кустарниками. Среди этих скал хотелось остаться и жить. Ветер пел на разные голоса, придавая скалам иногда совсем необычные формы. Гора казалась совершенно безлюдной.
Художница вдруг заметила небольшую пещеру и решила посидеть там. Мыслей не было. Время будто остановилось. И в этом застывшем безвременье узор вдруг высветил совершенно иные, покрытые вечными снегами, горы. Они как появились, так и исчезли – художница только успела схватиться за блокнот. Теперь она старательно вырисовывала их по памяти. Она была настолько поглощена этим, что не заметила чьего-то присутствия.
Рядом неизвестно откуда появился старец с пронзительным мудрым взглядом.
– Ой! Простите, я вас не заметила, – растерялась девушка. Гость улыбнулся.
– Это ты прости, я отвлёк тебя, в то время как ты рисовала Поднебесную Страну.
– Поднебесную Страну? Я не знаю, что я рисовала на самом деле. Просто мне показалось, что я это увидела…здесь.
– Я был там однажды, – ничуть не смутившись, продолжал старец, – там действительно именно такие горы. И теперь не проходит ни дня, чтобы я не подумал об этой стране. Неужели ты ничего не знаешь о ней? Но твой рисунок говорит мне о том, что на самом деле ты знаешь! Как ты попала сюда? Почему выбрала именно эту пещеру? Сюда не каждый находит дорогу.
– Меня привёл узор… Я иногда вижу узоры и их рисую, только это не просто узоры, это указатели на пути.
– У тебя замечательный дар! – обрадовался старец, – можешь показать мне свои рисунки?
Художница робко протянула ему блокнот. Он стал листать страницы, и она недоумевала, почему так меняется его лицо.
– Поразительно! Ты и правда ничего не слышала о Поднебесной Стране? Все узоры, которые ты рисуешь, – все они оттуда.
– Я ничего не знаю о Поднебесной Стране. И узоры вижу далеко не всегда. И вовсе не понимаю, куда мне идти. Вот сейчас уже долгое время я чувствую себя совершенно потерянной. Расскажите мне об этой стране, если можете.
– Тебе нужно обязательно однажды там побывать. Путь туда неблизкий, но ты умеешь видеть узоры и воплощать их на бумаге, а это уже немало. Поверь, это действительно очень редкий дар. Когда-то все жители Поднебесной Страны владели им. Они были не просто талантливыми художниками, скульпторами и архитекторами. Они чувствовали тонкий узор мироздания и могли воспроизводить его с невероятной точностью. Поэтому все их картины были живыми. Божества на их картинах могли говорить с людьми.
Художница вздохнула. Ей вспомнилось то удивительное чувство, которое она пережила этой ночью. В сердце заныла тоска по истинной доброте и чистоте посреди этого чужого и во многом испорченного мира. Неужели она больше никогда не увидит подобного, не сможет сделать даже маленького наброска в своём блокноте?
– Напрасно вы говорите мне о ценности моего дара, – с горечью говорила она, – если бы вы знали, сколько уже шагов было сделано в никуда! А вместо узора у меня в жизни лишь комок спутанных нитей.
– Не говори так, пожалуйста. Все эти нити можно распутать даже без всяких усилий. Ты не брошена на произвол судьбы: тебя ведёт твой дар. И, чтобы он окреп, тебе нужно попасть в Поднебесную Страну. Это – место, где рождаются все узоры. Среди всего их многообразия ты обязательно распознаешь свой. Он не обманет тебя и приведёт к тем, по кому тоскует твоя душа.
– Но как мне попасть в Поднебесную Страну? Она, наверное, так далеко, что мне в жизни до неё не дойти!
– Она и далеко, и близко, – ответил старец, – одни ищут её годами, другим она открывается сразу. Врата в неё находятся у подножия белой горы с двумя вершинами – вот этой, которую ты нарисовала. Там, у врат, нужно будет оставить всё, что тяготило тебя на земле, иначе вход так и останется закрытым. В твоём сердце много скорби, а значит, в пути тебе не миновать леса огня. Не спрашивай, что это значит. Но постарайся не остаться там, а найти в себе силы идти дальше. Следуй за узором. Осознай ценность своей жизни и своего дара, не позволяй никому и ничему растоптать его.
При этих словах художница потупила взгляд.
– Я чувствую, что Поднебесная Страна очень скоро откроется тебе!
Он исчез так же быстро, как и появился. Лишь в воздухе остался висеть серебристый след.
Перед художницей расстилалась новая неизвестная дорога. Она чувствовала, что путь в Поднебесную Страну не зависит от того, куда именно она пойдёт, поэтому двинулась дальше в горы наугад. Чем выше она поднималась, тем тяжелее ей становилось на душе. Девушка понимала одно: она не умеет прощать. И, наверное, прежде всего, саму себя. Почему она так и не смогла уйти и начать другую жизнь? А почему не могла улететь та птица? Но она любила! Она верила! Так была ли она действительно вместе с тем, кого любила? И действительно ли узор привёл её тогда к нему, или ей только показалось? Ответов не было.
За этими мыслями художница не заметила, как попала в полосу горящего леса – горели опавшие иглы сосен, и чёрные склоны с обугленными по низам стволами обступали со всех сторон. Тут и там струйки дыма ползли по земле, иногда дым повисал в воздухе. По земле медленно продвигалась огненная полоса. Девушка осмотрелась. Она нарвала свежих покрытых листьями веток и начала хлопать ими по огню, отодвигая ещё не загоревшуюся хвою. Но горящий склон был таким длинным, что её усилий было явно недостаточно – она никак не могла потушить этот пожар. «Вот так же и моя жизнь…медленно горит», – подумала художница и вспомнила слова старца про лес огня. И как будто вновь прозвучал его голос: «Ты уже сделала всё, чтобы остановить огонь. Но тебе в одиночку и не нужно тушить этот лес. Он не погибнет, а возродится через время. Тебе жаль лес, ты любишь его, но нужно идти дальше, ведь ценнее твой дар, твой путь и твоя жизнь».
– Уйти? Оставить лес в огне, но как? – да, она не может в одиночку потушить этот лес. И никого рядом нет, чтобы помочь. Художница забыла обо всём, и даже о Поднебесной Стране. Она сама будто горела вместе с этим лесом, прощалась с ним и, плача, незаметно для себя прощала.
А потом случилась тишина. В этой тишине робким бутоном начала пробуждаться благодарность. И тонкий узор заструился вверх по огненному склону красным ручейком. Надо было пересечь последнюю полосу огня и оставить этот лес позади. Художница закрыла глаза, задержала дыхание и побежала. На мгновение она ощутила всей собой волну невероятного жара. И в этом жаре сгорали её сожаления о своей несостоявшейся жизни.
Впереди ждала неведомая Поднебесная Страна. Узор сменился на серебристо-белый и долгое время не прерывался. Художница следовала за ним, пока не добралась до вершины горы. Там её кто-то ждал – то ли птица, то ли человек – не разобрать. Сверкало чистейшим бело-серебристым цветом его оперение. Лицо было человечьим.
– Садись, я отнесу тебя к вратам в Поднебесную Страну, – прозвучал его серебряный голос.
Девушка села к нему на спину, и всё будто потеряло свои очертания, когда они невесомо взлетели над землёй. Она видела перед собой лишь узоры, которые то переплетались, то образовывали кружевные круги, сменяясь так быстро, как в калейдоскопе; и были столь сложны и многослойны, что можно было лишь затаив дыхание наблюдать за этой игрой, когда, будто сквозь порталы, они пролетали круг за кругом. В какой-то момент они опустились на небольшой холм так же невесомо, как и поднялись. Всюду бродили облака, открывая тут и там лики белоснежных скал. Внизу виднелось озеро лазурного цвета. Где-то вдали слышался звук огромного бубна.
– Я оставляю тебя здесь. Ты сама отыщешь вход в Поднебесную Страну. Тебе лишь нужно проститься со всем былым, окунувшись в озеро очищения.
Озеро манило своей голубизной, но вода была обжигающе-холодной. Лишь звуки далёкого бубна пробуждали изнутри источник глубокого покоя, из которого исходило и в котором исчезало всё проявленное.
Девушка почувствовала вдруг, что всё, что она берегла на земле, не было столь значительным, чтобы это удерживать. Расстаться она не могла лишь со своим блокнотом, где хранились все узоры, ведущие её по пути. А как же мечта об истинной семье? Хотя бы о том, чтобы просто иногда сидеть рядом с самым близким человеком и вслушиваться во что-то, доступное только для их слуха? Было трудно ответить на эти вопросы. «Что ж, – решила она, – если это будет препятствием, то значит, я не войду в Поднебесную Страну, так тому и быть».
– Долгожданная, твои вопросы скоро обретут ответы. Если пытаться сохранить что-либо для себя, то узор прервётся, – будто слышалось в ударах бубна.
«Действительно, что это за семья, если нет этого узора, этого удивительного света, озаряющего всё настоящей добротой? Нельзя сохранить ничего для себя – оно истлеет. Пусть узор сам решит, какова моя судьба и должен ли кто-то быть рядом. Пусть те, кому нужно, уйдут из моей жизни тихо и легко, а я войду в озеро, и уже точно не буду прежней», – сказала художница самой себе. Озеро приняло её своей обжигающей кристальностью, своей чистейшей голубизной. Холод сковал её тело. А вместе с холодом – страх, что она навсегда останется одна, непонятая никем и никому не нужная. Клубок спутавшихся нитей стал почти осязаем, подступил к горлу, полился дальше, смешиваясь с водами озера. Она будто заново ощутила то, что заслоняло её от других, когда она не могла принять их ненависть, их тяжесть и их боль. Теперь клубок распутался сам собой, и она увидела, как в чистых водах озера растворяются страдания многих людей – все, что она носила в себе. И особенно его, самого близкого человека, который нанёс ей больше всего ран – как хорошо видела она теперь, как страдает он сам! Но тёмные воды не заполнили озеро – они в нём исчезали, и узор выправлялся.
Неизвестно, сколько прошло времени – то ли миг, то ли вечность. Казалось, она умерла, и ноги не вытолкнут её наружу. Но почему-то девушка легко вышла из воды, повинуясь не столько телу, сколько твёрдому указанию своего духа. Мир был совершенно иным – многоцветным и как будто прозрачным. На сердце впервые за долгое время не было груза. Художница порхнула, как птица. Краем глаза она заметила, что все её вещи, кроме красок и блокнота, исчезли. Идти было легко. Узор будто нёс её на себе. Облака развеялись, и прямо перед девушкой возвышалась огромная гора, уходящая своей округлой вершиной в прозрачное небо. Где-то вверху виднелась пещера, куда и вели плавные линии узора. Пещера была непростой – над узким проходом откуда-то сверху низвергался водопад, дробясь на отдельные струи. Девушка сделала ещё один шаг, почувствовав прикосновения ледяных струй. Вмиг не стало ни горы, ни водопада – лишь свет заполнил всё изнутри.
Часть третья. Поднебесная Страна и тайна принцессы Невара .
Поднебесная Страна представляла собой долину, расстилающуюся меж ослепительных белых гор. Множество искусно построенных разнообразных храмов и домов были гармонично вписаны в окружающую природу. Через бурные ручьи были перекинуты узорчатые мостики. Всюду пышно цвели деревья и цветы. Художница тут и там замечала людей, чем-то похожих на неё, чем-то – нет. Но всех объединяло одно: на их лицах сияла беспричинная радость. А около каждого струился едва заметный неповторимый узор.
Неожиданно художница заметила, что голодна. Она порылась в карманах, и нашла там только три кусочка хлеба. В этот момент к ней неизвестно откуда подошли две собаки и устремили на неё свои голодные взгляды. «Эх», – вздохнула она, и отдала им два куска, а один съела сама. Собаки благодарно завиляли хвостами и побежали куда-то, постоянно оглядываясь, будто звали художницу за собой. Они остановились на пороге диковинного храма и то ли исчезли, то ли превратились в двух стоящих по бокам от входа огромных стражей.
В храме разносилось пение, звон колокольчиков, удары огромных гонгов. Во внутреннем дворе девушку встретили люди, накормили вкуснейшими угощениями, напоили горячими настоями из трав. Глаза этих людей были полны такой доброты, что художница невольно расплакалась – это казалось чудом. Кажется, никто за всю жизнь ей не дарил столько тепла. Её проводили в храм, где повсюду – на стенах, на потолке, на полу – были изображены узоры и божественные фигуры. Но это всё было каким-то другим: божества не сходили со стен, оставаясь будто где-то вдали.
Девушка долго сидела в храме, вслушиваясь в монотонное пение и звук колокольчика. Позже она прошла и по другим храмам, где узоры поражали своей сложностью и красотой. Но где среди них всех её собственный, который ни с чем не спутаешь? Вдруг от её блокнота будто отделились и повисли в воздухе линии недавно нарисованного орнамента. Они заструились дальше и повели по улицам, деревянным резным мостикам, садам, мимо храмов и домов. Дверь одного из домов была приоткрыта. Именно туда и направилась тонкая узорчатая дорожка. Художница сделала робкий шаг, прошла немного вверх по лестнице… и обомлела.
Прямо перед её глазами на стене висела обрамлённая расшитыми тканями картина, на которой была изображена Она! Сидящая на огромном цветке белая богиня, чьи плавные изящные формы будто выступали из темноты и казались полупрозрачными. Они будто указывали, что ещё чуть-чуть, и откроется неведомое, заполнит собой всё пространство, не оставив ничего, кроме этой живой дышащей пустоты.
Вдруг девушку вывел из оцепенения чей-то голос за её спиной.
– Тебе нравится эта картина?
Художница оглянулась. Там стоял невысокий человек с тёмной кожей и пронзительным взглядом.
– Это… это же она! – только и смогла вымолвить художница.
– Да, это Тара. Её имя означает «звезда». У неё много разных обличий. Здесь, на картине, она белая – хранительница любви и чистоты.
– Это именно она когда-то приходила ко мне! – говорила изумлённая девушка, почти не веря своим глазам, – я так мечтала увидеть её вновь! Кто вы?
– Хозяин этого дома, художник. Если тебе так нравится эта картина, ты можешь каждый день приходить сюда и говорить с ней. Откуда ты пришла? Как ты нашла Поднебесную Страну? Ты же… ведь ты же не отсюда!
– Меня привёл узор. Я видела его и рисовала в своём блокноте, а потом он ожил…
– Можно я посмотрю?
Он бережно взял в руки блокнот, начал листать, и всё больше изумления читалось на его лице.
– Неварские узоры, – шептал он, – откуда они тебе известны?
– Что? Я не знаю, о чём вы. Я просто иногда вижу какой-то узор, который захватывает меня всю, и я не могу не рисовать, будто сама становлюсь им. Один старец сказал, что мне непременно нужно попасть в Поднебесную Страну. Чтобы вспомнить, чтобы больше не терять… Ах, я не знаю, что говорю, но видя её, – она кивнула на картину, – я не могу иначе! Все узоры меркнут перед этой красотой! Неужели возможно на земле так рисовать? Нет, на земле совсем невозможно, но здесь, в этой стране… Скажите, а вы могли бы научить меня? Я бы изобразила Её, и Его, чьего имени я не знаю, но кто тоже являлся мне там, на берегу моря? Только… вы говорите «неварские узоры», а я совсем не понимаю. Я ведь только что пришла в Поднебесную Страну.
– В этой долине, – начал рассказывать художник, – когда-то жил народ, который владел особым искусством: видеть незримый мир и проявлять его здесь в произведениях искусства, в архитектуре. То есть художник не просто рисовал – он видел всё тонким зрением, а затем с помощью вдохновения и мастерства выражал это в зримой форме. Очень мало сейчас осталось тех, кто может так видеть. Ты просишь научить тебя, и я буду рад тебе помочь. Но знай: главное в этом искусстве не совершенство линий, а этот сокровенный дар виденья. За этот дар платят очень высокую цену: нужно оставить всё земное и отдаться неведомому. Ты не будешь знать, что принесёт тебе следующий день. Ты не сможешь найти опору ни в чём, кроме своего дара и своего пути. Но этот выбор сможешь сделать только ты сама. Я же помогу твоим узорам обрести точность.
Шли дни. Девушка училась у художника, выводя узор за узором, учась владеть кистью, использовать краски из растёртых в порошок разноцветных камней. Каждый день она подолгу сидела под своей любимой картиной, чувствуя и наполняясь мягким материнским присутствием, в душе рождалось благоговение перед непостижимой чистотой. Даже Поднебесная Страна со всеми её храмами не могла сравниться с каким-то иным, но таким близким и родным миром, из которого проявлялась и в котором исчезала Она. Тара. И впрямь как звезда, как белый цветок лотоса – полупрозрачная, словно радуга над водой. Неужели эту чистоту нигде и никак не познать, не обрести? Художница опечалилась. Может, поэтому её способность видеть до сих пор так сумбурна и прерывиста, её понимание так зыбко и ненадёжно? Когда-то она будто бы всё потеряла, когда-то чистый цветок был растоптан. Неужели она так и останется блуждающей, потерянной душой? Но… откуда в Поднебесной Стране подобные мысли? Ведь она, кажется, оставила всё земное там, ещё у озера очищения!
– Исцели меня, – вдруг послышался красивый и такой знакомый женский голос.
– Кто ты? Как я могу тебя исцелить? Где ты, я не вижу тебя!
– Закрой глаза и смотри!
Перед художницей возникло красивое лицо девушки в головном уборе из бирюзы, какой, наверное, когда-то в древности носили принцессы. «Это так и есть. Я – принцесса Невара. Я жила здесь много лет назад. То есть это ты жила. В теле принцессы. И сейчас ты сама говоришь себе это, поэтому не пугайся. Ты художница, поэтому ты видишь мой образ как будто вовне себя, но на самом деле это всё у тебя внутри». Художница будто не понимала смысла её слов и лишь шептала: «Как ты красива!»
– Но это не может меня исцелить, – отвечала ей принцесса.
– Что случилось с тобой? – вдруг будто очнулась девушка.
– Когда-то я, как и многие, владела искусством видения. Я рисовала лики, которые приходили из пустоты и исчезали в ней. Их формы надолго запечатлевались у меня в памяти, и я рисовала. Мне было больше ничего не нужно. Однажды на моём пути повстречался мужчина. Он так раскрылся в любви ко мне! И мне впервые захотелось познать эту любовь не только через картины, но и через земные объятия. Я знала, что даже тень человеческого не должна пасть на узор. Иначе всё исказится и дар уйдёт. Ещё меньше мне было дано права подвергать опасности дар. И тогда мы решили пойти высоким путём, доступным лишь избранным. Это был узкий путь, на котором сгорало всё земное, когда двое оставались будто пустыми, и в них будто зарождался особый узор, спиралью устремляясь в самое небо. Над художниками и царями в Поднебесной Стране стояли мудрецы, некоторые из которых владели тайным знанием этого пути. И мы однажды пришли к одному из таких мудрецов с просьбой подготовить нас. Он принял нас, но настаивал, чтобы мы не спешили, потому что к такому союзу мы были ещё не готовы. Едва ли мы понимали его тогда. Жажда любви была столь велика, что мы соединились раньше времени. Наши узоры не сплелись в одну уходящую в бесконечность спираль, не растворились в живой пустоте, а напротив, создали цепочку тяжёлых последствий, уплотнились и запутались. Вначале всё было светло – мы купались в любви и ничего не замечали. Но однажды случилось странное: он пришёл, и я будто не узнала его. Он был каким-то другим, чужим, будто был со мной и не со мной одновременно. Я тогда отогнала это как наваждение, но в следующий раз оно повторилось. Не могу сказать, осознавал ли он какие-либо изменения в себе – они шли медленно и незаметно. И вот он начал позволять себе грубость со мной. Я впервые познала, какую сильнейшую боль может причинять самый близкий человек. Иногда он спохватывался, но что-то его неотвратимо от меня уводило. Я так жалею, что мы тогда не прислушались к нашему наставнику! Ведь путь, по которому он мог нас провести, неизбежно сжёг бы в нём всю гневливость и безразличие, а во мне – нерешительность и неустойчивость, заставившую меня позабыть обо всём, чем я была полна – даже о картинах. Но всё зашло слишком далеко. Мы ещё долго мучили друг друга и страдали, пока совсем друг друга не потеряли. Но такие связи, которые родились в Поднебесной Стране, не могут сгинуть – они должны быть исцелены. Моя преданность чистому искусству живого узора, способность видеть – всё это было утеряно. Но моя иная часть, огненная и ищущая, не погибла. Она ушла искать дальнейший путь, и вот теперь вернулась сюда, чтобы исцелить меня, принцессу Невара, которая не может отпустить свои воспоминания. Наконец-то ты пришла. Только ты можешь исцелить меня.
– Я? Но как? – воскликнула девушка. Рассказ принцессы пробил её до дрожи – эта история была так схожа с её собственной! Лицо в головном уборе из бирюзы исчезло, сквозь накатившие слёзы краски преломлялись так, что художница увидела, будто с картины сошла она, Тара, как белая звезда, хранительница любви и чистоты.
– Моя дорогая дочь, я с самого начала до самого конца пребываю в тебе. Не где-то в небе, в картинах, в недоступной дали, а ближе самого близкого – увидь это! Ты и есть я. Ты никогда меня не потеряешь – не верь сказанным в омрачении словам, не верь мыслям, что уводят тебя от истинного! Тебе нужно лишь одно – увидеть. Увидь, и тогда ты исцелишься! Не жалей о прошлом. Ты не знаешь, к чему приводят цепочки событий, но я покажу тебе часть твоего узора.
Перед внутренним взором художницы медленно проплывали картины. Горел лес. Девушка вновь ощутила боль и отчаяние, ведь она не может его потушить и делает последний шаг за огненную черту. Картина сменяется. Тот же лес, но он полон людей. Они все вместе тушат огонь, который уже охватил все склоны. Они полны решимости… их сердца открылись, они стараются спасти этот лес, как единая семья.
– Ты видишь? Твоё желание спасти лес было столь чисто и велико, что так много людей пришло его исполнить, они объединили свои силы и теперь больше не станут прежними. Но ты уже ушла и решила, что твои усилия были напрасны. Ничто не бывает напрасным, рождённое с чистой душой.
Картина сменяется. Эта же долина, но множество веков назад – неварская принцесса с ужасом осознаёт своё падение – её дар исчез! Она променяла его на земное, и в результате лишилась всего. Ужас и боль наполняют её сердце, она уходит от людей, чтобы в одиночестве просить у жизни прощения. Она надеется, что когда-нибудь всё-таки вернётся та, в ком оживёт её изначальный узор.
– Для чего всё это? – спрашивает художница, – круг за кругом я повторяю одну и ту же ошибку. Но я так хотела бы, чтобы у меня была истинная семья – хотя бы один близкий человек рядом, кто бы разделил со мной всё – разве это плохо?
– Не плохо, – будто отвечала Тара её мыслям, – это очень нужно. Но прежде всего, нужно познать это «всё», войти и раствориться в нём, стать этим «всем». И тогда ты сможешь жить и на земле, и за её пределами. Это и легко, и трудно, ведь остальные люди останутся прежними. Но ты уже не сможешь жить по-старому: оно покажется тебе тесным, как одежда, из которой ты выросла. Да, непременно придёт тот, с кем вместе ты вышла из истока, кто был и остаётся готов идти с тобой одним путём. Тот один, кто нужен именно тебе, придёт, но не оттого, что ты нуждаешься в нём. А оттого, что его душа прилетит даже из самой далёкой стороны неосознанного бытия на чистую музыку твоей души. Остальные тоже придут и станут самыми близкими друзьями. Ты спрашиваешь, для чего был нужен весь этот путь, всё это блуждание во тьме. Но разве ты не видишь, как страдает та земля, с которой ты пришла, от нехватки этой чистоты, от обилия фальши повсюду? Как ей не хватает искусства живого узора? Ведь представь себе – когда-то все на свете им владели, и не только здесь, в Поднебесной Стране, последнем оплоте света и красоты? Кто, если не те, кто потерял, а потом вновь обрёл искусство видеть, может подсказать путь другим? Ты, а вскоре и не только ты, способна вернуть на землю искусство живого узора. Тогда ты и поймёшь, что такое семья. Это будут те, кто подхватит и продолжит его.
Художница с благодарностью подумала о своём учителе, изобразившем богиню так, что она оживала каждый раз, когда девушка подходила к картине. За это время он для неё стал как старший брат. И впервые весь этот запутанный путь начал обретать ценность и смысл. Лишь одно оставалось за гранью понимания – что будет с ним, её возлюбленным? Каков его путь? Встретятся ли они так, чтобы по-настоящему увидеть друг друга и больше не терять? И как исцелить то тяжёлое, что уже произошло?
– Ты сейчас подошла к самому сокровенному моменту, когда тебе открылась твоя суть и когда я могу говорить изнутри тебя, – художница почувствовала тёплый поток Тары, который складывался в мысли, – иди за узором. Ничто на свете не сможет запятнать и запутать его. Прекрасные лотосы вырастают среди тины и грязи, но сами чисты, как небесные цветы. Ты такая же. Ты защищена своей же невинностью, несмотря на пройденный путь, полный ошибок и падений. Постарайся это осознать, и ничто на свете не сможет оскорбить твою суть, единую со мной. Даже если весь мир окажется против тебя, я останусь с тобой. И тогда тот человек, о котором ты думаешь, перестанет блуждать и сам отыщет путь в Поднебесную Страну – всё очень взаимосвязано. Ты не сможешь взять на себя больше, чем способна пронести, пройти за человека его путь. Но ты должна пройти свой. И тогда и его, и твоя ноша растворятся, как утренний туман. Рисуй! Рисуй и забудь обо всём! Тот, кто тебе являлся рядом со мной на берегу моря, готов родиться вновь через твою картину.
Шли часы. Полночь, утро… Она рисовала. Она не просто рисовала – она видела! И в этом видении было само исцеление. Принцесса Невара, звёздная Тара и она сама слились в единый поток живительной силы, от которого, подобно разгорающемуся рассвету, зарождался другой – красно-золотистый. Его, хранителя бессмертной жизни; его, сияющего тысячью солнц и держащего в руках сосуд с целительной влагой; его, от чьего присутствия трепещет душа – рисовала она. И одновременно его земного, кого она теперь уже полностью простила. Она чувствовала, как сильно любит и ждёт его, каким бы он к ней ни пришёл. И будто издали кто-то шептал «спасибо». За этим таинством её застал учитель.
– Теперь ты видишь! – шепнул он, когда она обратила на него внимание, и неожиданно склонился перед ней на колени, как перед принцессой древности. От смущения она потеряла дар речи. А он произнёс:
– Искусством живого узора нельзя владеть для себя. Его нужно нести дальше. Будь уверена: все твои мечты сбудутся.
Эпилог
Прошло время. Художница действительно вернулась в свою страну и принесла с собой искусство живого узора. Она поселилась в той пещере, где когда-то повстречала старца. Иногда она выходила к людям и приносила им свои картины. Но по большей части она в одиночестве рисовала один большой узор над всей этой страдающей землёй, помогающий людям расправить их запутанные нити. Те, кто приходил к ней, рассказывали о своей жизни. А она рисовала им узоры, которые делали их счастливее – она не знала, как. Но люди возвращались с благодарностью и сами помогали ей. Она понимала, что они – её древняя семья. И было порой хорошо сидеть рядом с ними и ни о чём не говорить.
Однажды вечером в её пещеру пришёл мужчина. Она будто бы вмиг узнала его, и её сердце затрепетало.
– Прости меня, – сказал он, – я прошёл очень много дорог и, наконец, осознал, что так же как, чтобы рисовать, нужно научиться видеть, – так и, чтобы говорить, нужно научиться слышать. И теперь я хочу лишь одного – видеть тебя и твои картины, смотреть на тебя и слушать твой голос. Пожалуйста, расскажи мне… расскажи о чём угодно…
– Я могу рассказать тебе о Поднебесной Стране, – робко начала она.
– Я только что сам вернулся оттуда, – улыбнулся он.
– И… ты принёс с собой искусство живого узора?
– Скорее искусство внимать. Искусство быть тем, кем я изначально являюсь. Вспомнить того, кого я так сильно люблю.
Он взглянул на неё с такой добротой, что на миг перехватило дыхание. Всё потерянное разом всколыхнулось в её душе.
– И… искусство ценить воплощённую в женщине Жизнь, – тихо договорил он.
И ожили все картины, будто с них сошли божества на землю, когда два полупрозрачных – бело-голубой и золотисто-красный – потока заструились в небо, образовав объёмный, невероятно сложный и завораживающий спиральный узор, преисполненный непревзойдённой гармонии. Он и она сидели рядом, но незаметно рождалась самая долгожданная на свете песня двух любящих сердец. День за днём их общий дом становился храмом, в котором появлялись и шли в мир путеводные узоры –живые узоры, исцеляющие сердце Земли.
Май – сентябрь 2022
(Неварская культура – это культура исторических обитателей т.н. Непальской мандалы, древней агломерации в центральном Непале, в основном в долине Катманду и ее окрестностях. Жителей называли неварцами, (слова «Непаал» и» невар» одного корня). Население древних неварских царств образовывали индо-арии и выходцы из Тибета, поэтому в религиозном отношении они представляли сплав индуизма и тибетского буддизма. Обе религии здесь получили свое собственное уникальное развитие, как и искусство, с ними связанное. Неварский стиль имеет уникальные черты, только ему присущие, сохраненные на протяжении многих столетий и отличающие его от соседних великих культур Индии и Тибета.)