Прозрачно небо. Звёзды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
(А. С. Пушкин, Поэма «Полтава»)
Да, не сравняться мне с ним никогда! Но какое счастье иногда его вспоминать! Сложилось вашему покорному слуге на его веку многократно бывать на (или, как теперь принято — в) Украине. В младенческие годы, мама возила меня в Харьков — погостить у бабушки с дедушкой. В семилетнем возрасте судьба закинула туда меня вместе с военным эвакогоспиталем, которым командовал мой отец — майор медицинской службы. Последний год Великой Отечественной Войны провели мы в окрестностях Проскурова (сейчас город Хмельницкий). Это был мой первый осознанный визит на Украину. Те события, опять-таки не без “помощи” Пушкина, описал автор сих строк в рассказе “Гусар”.
Затем длился многолетний перерыв. Однако после моих “Хождений за три моря” — в страну чудес Индию, перешёл я на работу в так называемый “технический отдел” нашей фирмы, где столкнулся с работой “электрических цехов” — многочисленных отделений, которые к тому времени распространились практически по всем уголкам нашей огромной страны. Два таких отделения были созданы на территории Украины. Одно в Донбассе, точнее — в шахтёрском городе Горловке, а другое — на Западе, во Львове. В семидесятые годы прошлого века стал актуальным вопрос передачи электроэнергии по территории республики в широтном направлении, причём в режиме суточного регулирования. К этому как раз времени подоспело создание на заводах отечественной электропромышленности высоковольтного оборудования, рассчитанного на напряжение 750 киловольт переменного тока.
Разветвлённая уже к тому времени сеть проектных институтов “Энергосетьпроект” позволила создать вполне полноценный, хорошо проработанный концепт электропередачи на сверхвысоком напряжении через три подстанции на украинской территории. Во всю уже работали строители и монтажники. Дошло дело до наладочных работ. Оборудование было уникальное. Ожидалось много интересного. Естественно, оба наших отделения на Украине принимали активное участие в работе. Решался вопрос с третьей подстанцией в районе города Днепропетровска (теперь просто Днепр). Кому-то (по-моему, даже не без моего участия) пришла мысль задействовать ещё и наше Сибирское отделение — у них уже был серьёзный опыт наладки объектов сверхвысокого напряжения. Таким образом, образовался фронт координации работ нескольких наших подразделений и легло это на мои, как выразился один из коллег, — “не очень широкие, но надёжные плечи”.
Зачастил ваш покорный слуга на Украину. Ничуть не жалею об этом времени. Обладал я в те годы высокой степенью гибкости и приспособляемости. С людьми разного уровня умел ладить, пути решения насущных вопросов, как правило, находил. Один из таких визитов опишу с некоторыми подробностями; не судите меня строго. Главной целью поездки стал город Львов на Западе республики. Там располагалось наше так называемое “Южное” отделение. Фанаберии местных “самостийников” не было предела. Мнили они себя “западниками”, смотря свысока на “примитивных донцов”. Предпочитали изъясняться на украинском языке. В аспекте лингвистическом я, с моим скудным военным багажом, конкуренции им составить не мог. Однако после трёхлетней эпопеи в Индии у меня остался недурной английский. Так что ущемлённым я себя отнюдь не чувствовал. Ну, а уж когда, выпив горилки, “заспевали по-хохляцки” тут уж можно было и посоревноваться кто кого.
Что касается ключевых технических вопросов, мы их согласовали очень быстро. Крупных проблем, в принципе, не существовало. В той командировке нас москвичей присутствовало двое: автор сих строк и “высоковольтник” Володя Краснобельмов. Его уже давно нет на свете, “персоналии” сохранять ни к чему. Володя был физически хорошо развит, спортивен, кроме того, в молодости он занимался балетом. Что “болтают” об артистах этого жанра, я полагаю, вы слышали. Однако тогда ничего подозрительного я в его поведении не заметил.
В гостинице, рядом с нами проживали две “молодицы-молодушки” из Западной Украины — абитуриентки, поступавшие в какой-то из Львовских ВУЗов. Мы с ними очень быстро нашли общий язык. Причём абсолютно платонически, без всяких “шуры-муры”, зато нахохотались вдосталь. Время провели очень весело — жизнь скучной не казалась. В ту благословенную эпоху советские люди были, как правило, весьма скромными и целомудренными.
На обратном пути я сразу в Москву не поехал. Сейчас объясню почему. В техотделе, точнее, в его электротехнической группе, факультативно занимались ещё некой внештатной деятельностью. В одном из министерских главков работал некий “начальник”, который усердно готовился к защите докторской диссертации. А мы, “техотделовцы” нашей фирмы, подбирали для него необходимый материал. Собственно говоря, ничего противоправного в тех действиях не заключалось, однако соискатель докторской степени ведал распределением министерских средств на все наши работы. Ну, что поделаешь, таковой являлась жизнь при Советской Власти! Называйте это как хотите.
Исходя из вышесказанного, надлежало вашему покорному слуге заехать на Ладыжинскую ГРЭС, что под Винницей. Там эксплуатировалась нестандартная, оригинальная схема первичной коммутации в высоковольтном распредустройстве. Опыт её использования мне предстояло изучить и проанализировать, чтобы в дальнейшем весь тот материал стал частью вышеупомянутой диссертации. Известно, что в коротких командировках люди всегда торопятся. Я позвонил в Москву моему боссу, звали которого Ильёй Самуиловичем. Объяснив ситуацию, посетовал, что если на “Ладыженке” буду работать один, то понадобиться минимум ещё одна неделя. Все местные работники станции занимались своими делами, а “подмазывать” мы ещё тогда не умели, да и не чем, по большому счёту, было.
Илья Самуилович, коренной киевлянин, окончил когда-то (по моим понятиям “ещё при царе Горохе”) Киевский Политехнический Институт (КПИ). Свою родину “неньку Украину” и её столицу помнил и любил, короче говоря, имел такую милую патриотическую слабость. “Ладно, — ответил он мне — пришлю тебе кого-нибудь. Жди”. После его посула принялся я размышлять и анализировать, предполагая: “Кого же это может он мне прислать?” Мужчин среди сотрудников нашего отдела было немного; среди прекрасной половины выбор тоже не так уж велик. Мне хотелось, чтобы приехал знакомый человек, чтобы можно было пообщаться, чтобы интересы хоть в общем и целом совпадали. Дальше те предвосхищения не удалялись. Тем не менее пчёлками над соцветиями закружились мои идеи среди “ароматных” женских образов. Две матёрые замужние дамы предпенсионного возраста воображения однако не взволновали. “Пчёлки” устремились дальше. Ещё одна, помоложе, жила “во грехе” с сожителем-евреем, основным занятием которого было “химичить”, чтобы похитрее обмануть государство, на что государству было совершенно наплевать. Сей персонаж был несколько интересней, но тоже не особо впечатлял. Оставались ещё две подружки, не достигшие пока сорокалетнего возраста. Однако с одной из них автор сих строк только что расстался со скандалом, о котором лучше не вспоминать. А вторая, как мне казалось, была ангажирована, хотя полностью всё-таки не исключалась.
Рабочий посёлок Ладыжинской ГРЭС статуса города, по крайней мере тогда, не имел. Он был похож на подобные посёлки при крупных электростанциях как солдаты китайского батальона. Дом поселковой администрации, дом культуры, столовая, которая по вечерам практически магически превращалась в ресторан, кинотеатр, двухэтажный дом торговли (наверху — промтоварный, внизу — продовольственный), ну, ещё там баня, прачечная, библиотека, дом пионеров. Короче, всё как положено. Сберкасса тоже, конечно, была.
Я разместился в гостинице, в стандартном двухместном номере. Стояла она в те дни почти пустой — жильцы на выходные разъехались кто куда. Мой багаж, как обычно, представлял собой небольшой командировочный чемоданчик. Сосед пришёл под утро, хорошо “навеселе”.
Вскоре получил я телеграмму от Ильи — это было распоряжение встретить на вокзале в Виннице коллегу, присланного согласно моему же запросу. Он скрупулёзно указал наименование поезда, время его прибытия и даже номер вагона. Но кто именно прибудет не указал. Хитрец! Я отправился на вокзал заранее. Убивая время, бродил взад-вперёд по площади, наматывая круги и осматриваясь. Почему-то запомнился мне призывный плакат (предтеча рекламного баннера) там на свободной стене “НАСТОЯЩИЙ КАВКАЗСКИЙ ШАШЛЫК ИЗ СВИНИНЫ!”. Даже мне, скромному знатоку религиозных обрядов и обычаев, такое сочетание показалось странным, и, как видите, застряло в памяти.
Взглянув на часы, направился к перрону. Поезд вскоре показался вдали. Я немного волновался, ведь Илья даже не намекнул, кого встречаю: мужчину или женщину. Поезд не спеша сбавлял темп и в конце концов остановился. Я отыскал указанный Ильёй вагон. Когда в одном из его окон узрел улыбающееся лицо Алины Цветопольской, “ретивОе” затрепетало как белка пред чисто-изумрудными ядрами. Аля представляла собой весьма соблазнительную голубоглазую блондинку, отнюдь не высокого роста, но телесно богатую характерными, вполне аппетитными, упругими изгибами, может быть, только не проявлявшую до поры до времени обильно-порывистых, темпераментных эмоций.
Когда мы добрались до гостиницы, оказалось, что Алина соседка уехала на выходные к родителям — в деревню. “А муж-то помер, примечай-ка!” — прошептал мне внутренний голос, цитируя любимого поэта. Отправились мы вдвоём в столовую ужинать. Надо признаться, что всё было очень съедобно, без всяких аутентичных “шашлыков из свинины”. Утолив потребности наших изголодавшихся черев, предстояло задуматься и о потребностях эстетических. По отработанному поколениями протоколу, обязательная “джентльменская программа” настойчиво требовала похода в близлежащий кинотеатр. Что мы там тогда смотрели уже не вспомню никогда. Но точно не “Кавказскую пленницу” и не “Бриллиантовую руку”. Иначе бы запомнил. Аля мою “обязательную программу” воспринимала оптимистически-спокойно. Вот пишу и думаю сейчас, а если бы я вдруг решился в качестве сюрприза преподнести ей бриллиантовое колье, как это сделал главный герой знаменитой американской “Pretty Woman”, как бы она отреагировала?
Покинув храм Апполона, я предложил “коллеге” совершить прогулку на свежем воздухе. Однако на пленэре Алина продержалась не долго и, сославшись на утомлённость дорогой, пожелала вернуться в Храм Морфея (то есть гостиницу). “Ах, гостиница моя, ах, гостиница! На кровать присяду я — ты подвинешься...” – промелодекламировал я слова популярного в те времена шлягера. Моя спутница нежно, многообещающе улыбнулась. Вдохновлённый её ласковой гримаской, я слегка осмелел.
— Алинушка, а давайте отметим нашу приятную встречку, выпьем чего-нибудь ... бодрящего? – предложил ваш покорный слуга своей спутнице.
— Коньяка? – конкретизировала она вид напитка в форме риторического полувопроса. Приобретя поллитровочку симметричного КВВК и коробочку шоколадных конфет, мы вернулись в лоно “отеля”.
Воспользовавшись её одиночеством в номере, отправились туда. Небольшую комнатёнку наполнял мотивирующе-головокружительный аромат женской парфюмерии. Аля потушила свет и зажгла небольшую белую свечу. Переодевшись и, накинув на плечи махровый халатик с перламутровыми пуговицами, она прилегла на кровать. Я примостился на стул. Откупорив бутылку, разлил янтарный напиток по казённым гостиничным стаканам.
— Алинушка, у меня есть тост...
— Какой?
— Давайте, милая Алечка, выпьем за Илью Самуиловича. Он такой прекрасный человек ... и за нашу встречу...
Коньяк согревал душу и физиологию. Душа расцветала как роза в потоке солнца и влаги, физиология не отставала. Алина Ивановна достала из сумочки красно-белую упаковку Marlboro, пухленькими пунцовыми губками закусила желтоватый фильтр сигаретки, и, чиркнув зажигалкой, томно и сладостно затянулась ароматным дымком. Предложила и мне, но я отказался. Зная по опыту, как магически действует мой волшебный голос на трепетные женские сердца, автор сих строк запел:
Месяц свои блёстки по лугам рассыпал.
Стройные берёзки, стройные берёзки
Что-то шепчут липам...
Под воздействием КВВК и полной Луны Цветопольская постепенно превращалась в прекрасную восточную гурию, возлежавшую на ложе среди подушек, полуобнажив наливные перси. Расслабившись, она слушала песню, исполняемую моим вдохновенным голосом, накинув правую полненькую ножку в капроновом чулочке на левую, слегка шевеля лакированными пальчиками в такт мелодии. Щёчки её разрумянились, в глазах запрыгали игривые зайчики...
Лунною тропою на свиданье еду.
Тихо сам с собою, тихо сам с собою
Я веду беседу...
...старательно выводил мой лирический баритон, усиленно поддавая вибрирующего тремоло сладкоголосым гласным.
Представляю себе, чего Ты ждёшь от меня сейчас, мой нетерпеливый Читатель! Действительно, на дворе стоял поздний август, приближалась осень с его “бабьим летом”. Бархатный сезон — самое любовное время в определённом возрасте. Полупустой провинциальный городишко, тишина, покой, никаких огорчений или дурных мыслей и я сорокалетний (а она — ещё моложе), никаких общих знакомых, никаких свидетелей. А главное, никаких отягощающих мыслей о том, что было, что будет и чем дело кончится. Итак, чего же всё-таки Ты ждёшь, Читатель? А ждёшь Ты с нарастающим нетерпением обнажённой эротики и даже откровенного секса! На грани жёсткой порнографии! Чем откровеннее — тем лучше. Чем чувственней — тем слаще: “Ну, давай, автор, давай! Раскручивай на полную!”
Ну, что Тебе на это сказать? Соврать, что ничего не было, выдумав какую-нибудь непредвиденную помеху? Предлагаю Тебе, Друг мой сердечный, такую окончательную альтернативную версию: всё было и было упоительно сладко. Ни у меня, ни у моей партнёрши, по её собственному признанию, никогда в жизни до тех пор не было такой насыщенной и чувственной ночи! Может быть, и в этом Пушкин виноват? Или коньяк КВВК? Или вообще Украина, которая была когда-то раньше воплощением человеческой благодати. Позже мы с Алей пару раз встречались в Москве, но ничего подобного не повторилось. “Не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда...”
Хочется как-то оптимистически закончить этот рассказ. Душа просит хорошей песни:
Травы, травы, травы не успели
От росы серебряной согнуться,
И такие нежные напевы,
Ах, почему-то прямо в сердце льются.