В острожном городке Кривошуйск жители готовились к проводам зимы. Был некоторый казус в том, что в силу географии, хвост зимы, провожаемый по стольному календарю, в остроге приходился на разгар лета. Такова была держава, так широка-раскидиста!
То бишь к казенным проводам – зимы уже и с бугра не видно. Луга в зелени, леса в зелени, девки веселы, белки рыжи, рожь-мать колосится, кабачок-отец наливается… В общем, тополиный пух, жара.
Но еще терпимо, не самый край. В губерниях отдаленных, которых и названия-то не выговорить, как раз начинало снежить. Провожать приходилось встречей, а от этого у кого желаешь свихнется ум. Лучше, когда его вовсе нет, нечему с катушек слетать.
Мудрость не зря гуторит: без ума любой почин в радость, всякое начальство опора, а ежели принять на два пальца четыре раза – любая баба красавица.
Бабы это знают, поэтому у них всегда есть, да не всякому нальют. Борются, видишь, меж собой за то, чтобы быть максимально избирательными. Достигается это градусом и особого посола капустой, не верьте, что пирогами.
Евпатий Палыч, угревшись под ретранслятором, прикорнул по-стариковски на заседании, пока шло да ехало, и засим был избран возглавлять комитет, ведавший подготовкой праздника. Споро, единогласно, дружно. В Кривошуйске все проходило дружно, когда было кому впаять.
Его тут же массой поздравили, а президиум дал пинка-напутствия разбираться с этой морокой, чтобы не посрамить мундир, оправдать надежды, не хряпнуть лицом в навоз.
Трудно-то не хряпнуть, когда его в остроге по самые у коня! Иной раз даже думается, что по слоновьи, потому что таких коней не бывает, разве в волшебной сказке. Палыч слышал, в жарких местах водятся совсем уже огромные гиппопо, похожие на вепря, только выше дома и шире речки. Такому нет, не достанет, все-таки иной раз конюшни чистили, столько навоза в остроге не было…
Ошарашенный напастью Евпатий Палыч, размышляя над перспективами, так и остался на той скамейке, где на беду заснул.
Вот поди же, возложили ответственность! Он и сам бы возложил на кого угодно, только успей достать. Но вот не успел, прозевал…
А пока так думалось, он вдругорядь заснул. Под веками плыли кольца и транспаранты. Первые были в тонах похмельных, мутно-зелеными, вторые кумачовыми с проседью двоичного кода – на каждом по мегабайту лозунгов.
Транспаранты везли в телегах, специально приспособленных к агитации. А телеги волокли гиппопо, впряженные не тройкой в одну, как кони, а наоборот – одна тварь тащила по три телеги. Палыч слабо представлял, каковы они в деталях, знал только, что косматы. Зрелище выходило жуткое.
Так бы просидел до утра, да на счастье ему в мусало дыхнул любопытный сторож Игнат, уясняя, жив ли старый друг или грядут поминки, на которых обязательно, как прищучившему с поличным труп, сторожу нальют вдвое.
От чесночного амбре Евпатия передернуло и перекрутило, что тем паче странно, потому что сам он пах гуще и суровей Игната. Вскочив же, он выдал все, что терзало душу, потревожившему его субъекту, отчего субъект уверился совершенно: давний его товарищ жив и вполне себе. С такой находкой не то, что двойной, единой не поднесут.
Комитеты в граде любили пуще собраний! Было их как грибов после дождя, на любую масть и на всякий вкус. Ядовитые и полезные, целые и червивые…
Сей необычный факт изучали в НИИ ИИ, но так и не пришли к выводам. Ни в базовой ДНК острожных, ни в ее рекурсивных расширениях не было, казалось, места для такой страсти. Однако же андроиды Кривошуйска, наплевав на недоумение мозгоправов, плодили комитеты с великой страстью.
Палыч, зарядившись на пьяной частоте от аккумулятора, запись про очередное избрание решил отформатировать до невосстановимых кондиций. Он и так чего только не возглавлял в остроге – на общественных началах и по профессии. Виновата стохастическая гибернация, накрывавшая его в неурочный час. Как заснет – так выберут. Как заснул – так уже возглавил. Хоть не просыпайся.
Однако отформатировать кристаллы ему не дали. Глафира Патрикеевна, владетельная супруга, послала кормить свиней, которых почему-то в граде держали, несмотря на то, что мясо андроиды не употребляли, как, впрочем, овес и кабачки и прочие сельскохозяйственные кундштуки, включая баклажаны и чернослив. Из-за этого свиньи на подворьях вырастали до невероятных размеров, встречая старость тяжелым хрюком и всепоглощающим аппетитом.
Палыч вошел в свинарник…