.
Родился мальчик в обычной российской деревне, рос потихоньку среди родных и близких людей. Родители мальчика – фронтовики, настолько рады были мирной жизни, настолько заняты её улучшением и участиям в её радостях, что особо не мучили парнишку с нравоучениями – жизнь всему сама научит и намучит. Нет, заброшенным он не был; накормлен, обут-одет, посильные обязанности по дому исполнял справно, радовал отца и мать хорошими отметками в школе.
Мальчик перечитал все книжки русских народных сказок, которые были в деревенской библиотеке. В сказках Добро всегда побеждало Зло. Любимым предметом в школе у мальчика была история. Чем больше он её изучал, тем больше удивлялся: почему люди – человеки всегда воюют? На Земле всего много – всем хватит, зачем тогда воевать?
Умер дедушка, единственный у мальчика. Могила заполнялась землёй, мальчик держал крест и плакал. Родные и любимые люди могут, оказывается, умирать! – первая усвоенная истина поразила его.
Сосед, дядя Семён, опять гонял тётю Марусю. Она едва сумела убежать, не успев надеть валенки. Сидит у печки, плачет-причитает: «Ой дура я, дура! Я же к нему прямо со свадьбы своей сбежала, за Васю меня просватали, а Семён завалился прямо на свадьбу, позвал. Я и сбежала через окно. «Хлебаю» вот теперь счастье своё полной ложкой». А мальчик тихо плакал под одеялом, не понимая такое счастье.
Ему всех было жалко. Он всегда ходил с опущенной головой, смотрел в землю, изредка поглядываю на взрослых снизу-вверх, боясь улыбкой, взглядом, не правильно истолкованным, обидеть людей. Всем хотелось помочь, но как, чем? - мальчик не знал. Бабушке Дуне соседке полы мыл, другой бабушке Марусе дрова рубил, она старенькая, одинокая.
Взрослым стал мальчик, на флоте отслужил, институт закончил. Голову поднЯл, смотрел на людей прямо, доверчиво.
Старатель-золотоискатель, просеивая тонны породы, добывает самое драгоценное – золото. У человека, прожившего долгую (не долгую, какую Господь послал) жизнь, остаётся в памяти самое ценное – люди, которые в жизни его блеснули добротою, любовью, состраданием, радостью, мудростью. И совсем неважно, кому все это «золото» предназначалось, тебе ли, другим, главное, что оно в этих людях было.
В чистом виде золота в природе нет. Если и повезёт старателю, то найдёт он самородок с вкраплениями других, не ценных пород, зачастую – вовсе бесполезных и, даже, вредных. И человек не сияет добродетелями. Запрятаны они глубоко в нём, но если есть они у него, то обязательно проявятся, иногда только блеснут, но, бывает, и засияют. И твоя радость, и твоё счастье – увидеть это сияние, или, хотя бы, проблески его. И радость такая у взрослого мальчика была.
Но ему по-прежнему было жалко умиравших всё чаще родных, знакомых людей, которых молча закапывали в землю. Речи на похоронах тогда говорили только у начальников, простых людей молча зарывали. А взрослому мальчику ну прямо закричать хотелось: «Как же так! Почему же молчите все? Люди жизнь прожили, осилили, неужели слов добрых не заслужили?!»
Тяжело познавались горькие, простые истины, которые уже и самого взрослого мальчика накрывать стали. Он старался всё делать правильно, по совести, людям помогать, правду говорить, но не всегда получалось.
Чем более высокие должности занимал он, тем больше видел одиноких бабушек и дедушек, обездоленных, беспомощных, неустроенных людей. Жалеть всех, а тем более, помогать всем сил уже не хватало, и понял взрослый мальчик, что весь мир не обнимешь, всю скверную «породу» из человека не выведешь (как не старайся), что успокоиться надо, принять всё как есть и жить дальше. Именно об этом упрашивала его жена, раньше него понявшая эту простую истину. Она всегда помогала ему, поддерживала во всём, потому что сама многие годы была взрослой девочкой. Она прощала своему взрослому мальчику даже то, что на первом месте в его жизни было желание обнять весь мир и только потом – семью. Прощала даже то, что миленький её, устав, обессилев в очередной раз, срывался и напивался, доходя в страданиях своих до изнеможения. Она укладывала голову его на свои колени, гладила и целовала в макушку: «Успокойся и живи миленький! Хватит с тебя». И он решил успокоиться – бросил все свои должности и посты, а жена стала учить его быть счастливым от того только, что небо голубое и трава зелёная.
Началось что-то непонятное твориться со взрослым мальчиком; ночью, сквозь сон, стали пробиваться слова, поток слов, который становился всё настойчивее и устойчивее. Мальчик отмахивался от них долго, но они упорными были, не сдавались, и, однажды, он не выдержал – проснулся и записал слова на бумаге. Прочитал и ахнул! Это же мысли, слова те самые, о добрых людях! Те самые, которые не сказали им при жизни. Так родился первый его рассказ.
Потом он много их написал. Первым читателем и ценителем стала жена. Она же и редактор, и корректор: филологический факультет университета не зря заканчивала. Ночью запишет взрослый мальчик мысли на бумагу, она утром прочтёт. И если скажет редактор: «Зацепило», – работа продолжалась дальше.
Издано две книги. Вот цитата о книжках взрослого мальчика из статьи известного в литературных кругах критика: «Автор не судья времени, он его свидетель, в нём неистребимо живёт мальчик из его детства, и само детство как самая чистая мера вещей. В памяти о нём скрыт тот камертон, по которому автор настраивает свою жизнь и чувствования. Он идёт на его звук спасительным путём, захлёбываясь порой в водовороте мутного времени, но всегда, подобно герою рассказа «На стремнине», нащупывая твёрдую основу под ногами и вновь выныривая из небытия навстречу солнцу и жизни. Автор выводит на сцену целую галерею людей, встретившихся когда-либо на пути. Он словно один из героев его зарисовок дальнобойщик движется по жизненному пространству и по волнам памяти, фиксируя события, факты и создавая запоминающиеся портреты. Для автора каждый человек это уже целый мир – неповторимый и уникальный, со своим ни на кого непохожим характером, привычками, судьбой, которая всегда непростая, многое в которой остается за скобками. Он пытается понять суть, нащупать дорожку и заглянуть в такую сложную область, как человеческая душа. Каждый раз, открыв в судьбе маленького обычного человека целую вселенную, автор как величайшую потерю воспринимает его уход. Смерть словно подводит черту под событием или характером, делая их выпуклыми и многозначными».
А взрослый мальчик сделал простой и ясный вывод для себя – не надо весь мир обнимать; не по силам это одному человеку, а вот сделать его хоть чуточку лучше с помощью слова, – один человек может!
Умерла жена – мир рухнул для взрослого мальчика, и он в миг стал стариком: отчаяние состарило его быстрее времени. Он, старик, ночами и днями захлёбываясь слезами, просветлёнными от молитв, слезами горькими от вина, писал и писал ей слова, запоздалые, теперь ей уже не нужные. Он не мог остановиться. Так родилась ещё одна книга. «Книжков много написано, а что толку? Стал мир лучше?» – сказал любимый писатель старика, Астафьев Виктор Петрович. Поняв всю глубину этих слов, старик перестал вставать по ночам и записывать слова, которые, как он считал, не нужны никому, а ему, кроме боли душевной, ничего они уже не приносят. Находились, да и теперь ещё есть люди, которые считают, что слова его нужны, критики литературные им вторят, на всякие
литературные конкурсы рекомендуют, в некоторых он даже участие принимал. Но там такие правила закулисные, тёмные существуют в определении победителей, что упаси Господь следовать им. Всегда хотелось взрослому мальчику чувств настоящих, искренних, а награды и звания таких конкурсов в старости смешны и уже никчёмны, поскольку вывод главный сделан: перед вечностью предстоящей все они – полная бессмыслица. Да, они, может быть, нужны были в молодости – стимулировать чувства, чтобы писать рассказы, испытывая удовлетворение-восхищение об открытых для себя истин (разных – и радостных, и печальных, и горьких), а теперь к чему они, награды? Тем более, за открытие истин этих, за желание «мир обнять» и, при этом, остаться независимым и жить по справедливости, приходиться платить одиночеством; враждебно общество к таким «обнимальщикам»; жили б себе, да жили, а то и нас за собой зовут – ижь чё удумали!
«Я знаю, как выглядит погасшая душа», – случайно услышанная фраза из какого-то кинофильма, которые сотнями крутятся на многочисленных каналах, их старик и не смотрит, но телевизор не выключает, чтобы в доме был кто-то, чтобы совсем не был он заброшен и оторван от жизни (а жизнь в доме совсем скукоржилась, свелась к минимальным действиям по поддержанию простого физического существования), резанула по сердцу старика, заставила удивиться, огорчиться изумлённо: «И я теперь знаю!» – подумал старик.
Знать-то знает, но и в такой его душе искорка сомнения тлеет; сам повосхищался-поизумлялся, порадовался, а другие? В помощи им тоже порадоваться не спасение ли, но уже твоё?