«Ой, да расскажи, расскажи, бродяга, чей ты родом, откуда ты…». Нет, ничего не расскажет бродяга. Кости его истлели в земле, следы колёс кибитки давно расплылись в потоках дождей, смешались с грязью вывороченных тракторами и танками борозд, легли спрессованными пластами под шинами авто. Само слово бродяга сменилось всякой словесной бомжатиной, ломкими осколками сленговых хайпов. Ничего не расскажет бродяга в тряпье и лохмотьях тем, кто бредёт по той же дороге, потерявшей память, густо окутанной и пропитанной облаками смога, в тряпках иноземной моды, подобранных в кучах тряпья. Давно уже сменил он изношенные сапоги на айкеры и мунбуты, на ботфорты и уродливые кроссовки, на драные джинсы.
Его солнышко пригрело. Он уснул глубоким сном. Мимо проносятся годы и десятилетия, моды, войны, причуды поколений, в которых всё меньше душевности и теплоты и всё больше жесткости, неотзывчивости. Никто и не спросит у него: «Ай, расскажи, расскажи, бродяга, чей ты родом, откуда ты…». Никому нет дела до того, откуда тянутся бесконечные караваны беженцев, бредущих в дальние страны за синей птицей надежды.