Автор: Соня
Родион стоял, поворотясь к Соне сутулой и худой спиной. Изможденный, в грязной половинчатой куртке, с бритой головой, он все же не выглядел сломленным и покоренным. Какая-то непонятная, чудовищная тайна, казалось, приподнимала его над серой обыденностью каторжного существования, не давая смешаться с общим настроем. Соня странным образом ощущала его потребность высказаться, выплеснуть эту ужасную тайну, не позволявшую ему принять судьбу и очистить душу раскаянием, но не решалась сама спросить его и тем нарушить этого приготовления к исповеди. Сегодня же он был особенно нервен, натянут струной, сегодня же его состояние непременно должно было прорваться наружу. Соня ждала и боялась этого чрезвычайно. Поэтому, услышав его хриплый простуженный голос, она встала со скамьи и покорно склонила светлую голову, словно готовясь выслушать приговор в суде.
Раскольников же, не поворачиваясь, заговорил зло и даже грубо:
- Соня, а знаешь ли ты, что чувствует человек, познавший падение своей души в самые темные глубины, в самые низкие и подлые ее ямы, полные греховных нечистот? – костлявая израненная рука Родиона с длинными грязными пальцами, потянулась вверх по слизкой стене, за ней, глухо позвякивая, ползла черная смолянистая цепь. Вдруг рука остановилась, сжалась в кулак, - Не знаешь?!
Вот оно! Вот оно – сейчас он скажет, и Соня узнает его главную тайну, страшную, страшнее всего, что знала она о нем – страшнее убийства, страшнее презрения его к человечеству, страшнее безбожия его! Как жить ей потом с этой тайной, как любить после всего, что он сейчас скажет? Соне захотелось оглохнуть, заснуть, умереть вдруг, лишь бы остановить его! Да как можно остановить? Да разве смеет она теперь отступиться? Разве этого ему надо от нее? Одно только дОлжно – быть с ним, выслушать, разделить любую тайну, любой позор, шагнуть за ним хоть в пропасть.
Раскольников оглянулся, посмотрел на Сонино побелевшее лицо и вдруг отчетливо понял, как тяжело ей сейчас, но сдерживать своего одушевления более не мог. Он продолжал говорить, несколько уже смягчив свой голос:
- Соня, ты не можешь этого знать, бедная моя Соня. Душа твоя осталась чистой, нетронутой грязью, в которой извалялось твое тело. В том и разница между нами. Моя душа чернее самой мерзкой больной плоти, она гниет, разлагается и смердит на версту вокруг. И что же ты думаешь – от чего это? Ты думаешь, от того, что я осознал содеянное мною? Ты думаешь - от ужаса перед карой господней, перед своим преступлением той черты, за которую человеку не велено, не разрешено заступать? Ты думаешь, я все вижу ночами свой топор, тот самый, щербатый, с зазубренным древком, вижу черную кровь, обтекающую сапоги, вижу стекленеющий глаз старухи? Ты полагаешь, мне жаль эти две загубленные человеческие жизни, которыми я распорядился, посчитав себя вправе сделать это? Ты думаешь, мне их жаль? Думаешь, я бы не сделал этого вновь? Ты считаешь, раскаяние терзает меня бешенным псом?
Раскольников прижался пылающей щекой к холодной каменной стене, и Соня увидела его глаз – вытаращенный, с красными опухшими веками. Потрескавшиеся белые губы дергались. Он ударил кулаком по стене, отчего глухо звякнули кандалы. Соня отшатнулась в ужасе - да не безумие ли это? Бедный мой, бедный! Она в порыве протянула к нему руки, но он снова отвернулся к стене и быстро заговорил:
- Так знай же Соня, чистая, светлая, святая Соня, что я был бы счастливейшим человеком, если бы все это именно так и было! О, как бы хорошо, как бы легко мне стало, если бы все так и было! Суд людской, суд божий, суд собственный - раскаяние и наказание за содеянное – все просто, все ясно.
- Родион! Хватит! Ты угробишь себя! Невозможно так терзаться, оставь Господу вершить расправу над душами человеческими! – Соня схватилась за голову, зарыдала в голос.
- Ах Соня, ты же ничего не знаешь, ты же думаешь, я мучаюсь, что убил?!
Раскольников рывком развернулся, запрокинул голову, черный кадык с сипением заходил вверх-вниз по длинной серой шее. Наконец, он справился с судорожными рыданьями, опустил голову и произнес, выделяя каждое слово:
- Я НЕ УБИВАЛ.
Соня качнулась вперед, прижала руки к груди:
- Что, Родюшка?
- Я не убивал, Соня. Ни старуху, ни сестру ее, - Раскольников говорил спокойно, отчего делалось еще страшнее, еще непонятнее сказанное им.
- Что ты, Родюшка, что ты, милый, ведь суд же, ведь признался ты…
Раскольников, громыхая цепями, бросился к Соне, упал на колени, уткнулся, словно дитя, в ее старый истрепанный зипун. Заговорил торопливо, взахлеб, как будто сердясь на кого-то:
- Ты, Соня, слушай меня, не перебивай. Я скажу тебе все, как было, и почему так вышло скажу… Никому о том не сказывал, не открывал постыдную тайну эту, наимерзейшую. А теперь вижу – или разума лишусь, или сделаю что с собой, так хоть объяснюсь напоследок... Ты уж слушай, не перебивай. Пошел я тогда, как решился. Шел, да представлял – как, да что сделаю, все у меня было рассчитано, решено и даже отрепетировано. Сделался я как будто чужой, как со стороны все вижу. Помню, как вошел, как сказал старухе про заклад, как поворотилась она спиной ко мне, шкафчики отпирать свои стала. Тряпье на ее шее намотано. Косичка крысиная, гребенка роговая на затылке. Думаю еще – надо выше бить, над гребенкой, чтоб не потрескалась она. Вот сейчас, думаю, и надо бить, нельзя более ни одного мига терять. Нащупал топор, потянул. А он не идет из петли – в складках застрял. Я дергаю – не идет! Тут старуха поворотилась. Может, догадалась, не знаю, да только так на меня посмотрела. «Ты что там, батюшка, прячешь?» - говорит, а сама рукой костлявой ухватила себя за шею, словно бы защищаясь. Глаза ее – маленькие, вострые, а в них страх стоит, понимаешь, страх! Тут руки у меня дрожью пошли, ноги словно ватные, стоять не могу. Топор-то возьми, да и вывались, обухом грохнул об пол. Я вниз не смотрю, и она не глядит, глаза от моих отвести боится. Нагнуться, что ли, думаю, поднять топор-то? Да как под ее взглядом поднимать, да и бить как, в лоб? А она смотрит и говорит так тихо: «Окстись, батюшка, я околоточного кликну!» Мне в голову словно колокол ударил, вот-вот упаду. «Забыл, - говорю, - вещицу. Позже зайду. Кланяюсь», - сказал и вон оттуда бегом. На лестнице темно, столкнулся с одним, видел как-то его в К-м переулке, но имени не знаю. Толстый и большой, с одышкой. Вот он, видать, и сделал дело. А я, стало быть, не смог. Не смог я, Соня! Я же думал, что выше всех, что право имею, а не смог! Я - не смог! А тот смог! Как узнал, что дело сделано, что тот смог, я сразу заболел, в беспамятство вошел. Шесть дней в себя не приходил. А как очнулся и сам не знал – делал я ЭТО или не делал. Сомневаться даже начал. А потом вспомнил. Все вспомнил. И стыдно перед собой стало, что не смог я! Думал, готовился, пришел – и не смог! В последний момент не смог! Значит, тварь дрожащая? Значит, душой грех принял, а с телом не совладал. Слабый, бессильный, ничтожество! Вот она мука-то – гордыня моя! Вот она мука-то! Да если б смог, если бы сделал, почитал бы себя выше остальных, гордился бы собой. Может даже раскаиваться начал, жалеть, очищаться от греха. Но я не смог! Жалкий, ничтожный червь, негодный на сопротивленье! Вот где мука, Соня, вот где мука!
Соня в ужасе смотрела на Раскольникова, не решаясь коснуться его головы. Она и верила, и не верила страшным его словам, никак не решаясь принять какую-либо сторону. И что же было хуже? Склонившись над самой его головой, прошептала:
- Роденька, зачем же ты на себя-то взял? Зачем сознался, коли не убивал?
Раскольников поднял к ней измученное серое лицо. Вопрос ее горько его изумил:
- Как ты не понимаешь, Соня? Я скрыть хотел, что не смог. Раз уж следователь дознался, что я был там тогда, отпираться невозможно. А признаться, что был там, да не смог… это хуже, хуже, хуже. Злодей, не осиливший своего злодейства! Я ничтожнее, отвратительнее последнего каторжанина – он смог, а я – нет! Он сделал ЭТО и получил за то наказание, расплатился. Я же – никчемный шут и вор. Я не достоин даже наказанья! Навечно я подвешен к этому крючку, не сорваться, вечно буду болтаться на нем. Все крадено – и преступление, и наказанье!
Раскольников, запрокинув голову, долго глядел на Соню, дожидаясь ответа, но она молчала. От неудобной позы, или от перенесенного уничижения, у него из носа черной струйкой пошла кровь, потекла, перечеркивая губы, растекаясь по подбородку чернильной кляксой. Соня, почти ослепнув от слез, бережно вытерла его лицо небольшим темным платочком и стала гладить Родионову колючую макушку, тихо приговаривая:
- Бог простит тебе, Роденька, и содеянное, и надуманное… простит и умысел злой, и гордыню твою… Ты доверься только… Бог простит, а Богородица дарует утешение... Бог простит, Роденька, простит, ты только доверься…
Раскольников слушал простые слова ее, тихо плакал, целовал худые истрескавшиеся Сонины руки и так хотел, так старался поверить ей сейчас, потому как ясно понимал, что это есть последнее и единственное спасение для его изболевшейся, измученной души.
© Copyright: Мария Шпинель, 2022
Свидетельство о публикации №222091700058
http://proza.ru/comments.html?2022/09/17/58
Наши школы хороши тем, что вы можете, что называется, под одной обложкой увидеть сразу несколько схем реализации задачи. Вторая работа демонстрирует нам совсем иной подход. Муму использовала перечисление: отмечала фабульные события <как бы> пунктиром, через запятую. Новое предложение – новая ситуация. Соня, напротив, «застревает» на одном моменте, который, безусловно, эмоционально важен в ее идее.
Особо хочу привлечь ваше внимание, дорогие заинтересованные лица, к приемам, которыми автор растянула художественное время своего фрагмента.
Согласитесь, что если бы события, описанные Соней и Муму, происходили в жизни, то они имели бы различную протяженность. В одном случае двое разговаривают в замкнутом помещении, в другом – происходит прощание отъезд, пешая прогулка, спасение собаки.
Это – реальное время. Фабульное. Сюжетное время, как вы знаете, течет по иным законам. Так, по воле автора, разговор двух персонажей может быть более длительным, чем прощание, отъезд, прогулка и т.п. Сюжетное время подчиняется более идее произведения, чем законам природы.
В первой работе присутствует перечисление, что позволяет время спрессовать. Во второй работе растяжение времени осуществляется за счет мелких подробностей в изображении поступков и мыслей героев. Заостряется внимание на одежде героев, на особенностях их жестикуляции, мимики, обстановке, в которой происходит действие. Задача проинформировать читателя (что происходит?) решается примерно так же, а вот задача тронуть душу читателя – принципиально по-другому. Мы видим т.н. прием нагнетания. Тут и сутулая спина, и бритая голова, и серая обыденность, и чудовищная тайна, и проч. Соня очень верно все подобрала, за что ей большой респект.
Однако не могу обойти вниманием один момент. В рамках школьного задания он не существенен, тем не менее, прослеживается тревожная тенденция. И если ей пренебречь, то при написании «настоящей» вещи (полноценного художественного произведения) могут возникнуть проблемы.
Для начала – небольшой теоретический экскурс.
Мы много говорили, говорим и будем говорить о композиции, т.е. о строении и соотношении частей произведения. Но понятие «композиция» относится не только к целому (скажем, всего рассказа), но и к его частям. Так сказать, композиция элементов композиции. Принцип матрешки.
Смотрите, цельный рассказ включает в себя части: подводка к действию (экспозиция), толчок к действию (завязка), развитие действия и кульминация. Вектор – усиление сценического напряжения. Которое возникает, растет и разрешается. Да, какие-то части композиции могут редуцироваться, но принцип сохраняется всегда.
Этот же принцип применим для каждого композиционного элемента. В каждой сцене, вне зависимости от того, какой частью она является, есть некая подводка к действию, толчок к действию, развитие действия и его, действия, разрешение.
Теперь давайте посмотрим на фрагмент Сони с этой точки зрения.
Соня (персонаж) и Родион встречаются. Идет подводка к их разговору. Повторюсь, подводка хорошая, автор весьма уверенно нагнетает обстановку. Все к месту – и сутулая спина, и бритая голова. Сценическое напряжение, безусловно, растет, автору плюс.
Толчком к действию является вопрос Раскольникова:
\\ Вдруг рука остановилась, сжалась в кулак, - Не знаешь?!
Вот оно! Вот оно – сейчас он скажет, и Соня узнает его главную тайну, страшную, страшнее всего\\
Видите акцентацию? Триггер?
Далее идет развитие действия. А теперь внимательно (очень внимательно, особенно, Соня) перечтите фрагмент. Отметьте, где момент кульминации. Он должен обозначать максимум, после чего – что происходит? Правильно. После кульминации должен быть сброс. Либо резко на ноль, либо постепенно. Допустимы оба варианта, предпочтителен тот, который, по мнению автора, максимально приблизит читателя к пониманию идеи.
А что в нашем фрагменте? В нашем фрагменте такого не происходит. Напряжение весьма качественно нагнетается, а сброса нет. Сообщение о том, что убил не он, есть, а дальше все скомкано, смазано, запутанно. И проблема не столько в том, что мы не понимаем, кто же убийца и куда делись деньги (хотя и это тоже провисает – западает функция информирования). Основная проблема в том, что сценическое напряжение не взорвалось, как следовало бы, а сдулось.
Причем сдулось весьма драматично – монолог Раскольникова 2.0, в общем-то, хорош. Но, увы, Соня, не к месту.
Еще раз. Вы, Соня, смогли читателя нагреть до нужной температуры, здесь вы молодец, но далее (ковать, пока горячо) – нет. В рамках данной школы, повторюсь, грех небольшой. Однако смотрим на перспективу. Подумайте, может, это произошло потому, что вы просто устали писать? Физическую усталость писателя (ровно, как и эмоциональную) никто не отменял. Да, все всё понимают – дела, заботы, времени мало. Но это не повод комкать произведение. А ваш фрагмент скомкан, факт. При вашем замахе хотелось бы получить финал посильнее. Так что, проверьте, что вам в данном случае помешало. И если только недостаток прилежания, боритесь с ним нещадно. Школа школой, но «настоящее» произведение не простит вам небрежности.
Ну, а по поводу сочетания опыта и фантазии давайте продолжим после обнародования вашей пояснительной записки.
Спасибо за участие,
Мужик Бородатый 17.09.2022 20:52 • Заявить о нарушении
+ добавить замечания
Спасибо, МБ.
Я так поняла, вы имеете в виду второй монолог Раскольникова, где он объясняет почему взял на себя убийство? Нет, я не устала, скорее решила, что главное сказано, дальше и так понятно. Да и не хотелось слишком затягивать текст, это же всего лишь эпизод. Но судя по вопросам Михаила, тема осталась не совсем раскрыта. Да, это моя проблема - страхом все слишком разжевать. Меня частенько ругают за это.
Соня
Шпинель 18.09.2022 11:06 Заявить о нарушении
Ну смотрите, Соня, тема и не могла быть раскрыта, поскольку раскрыть тему (=обосновать идею) можно только при помощи полного повествования. Не фрагмента, который есть только вспышка, а именно последовательно предъявления фактов (тема), аргументов (проблема) и выводов (идея). Поэтому насчет неполноты даже не заморачивайтесь. Мои замечания касались именно техники.
Давайте пройдемся по вашему фрагменту еще раз. Итак.
Женщина посещает заключенного, которого обвиняют в убийстве и к которому она испытывает определенные чувства. Ситуация изначально весьма драматичная, вы ее таковой и предъявляете читателю. Подводка сделана вполне, все использованные приемы и средства легли отлично.
Соня предчувствует особый разговор, и предчувствия, что называется, ее не обманули. Читаем:
\\Соня странным образом ощущала его потребность высказаться, выплеснуть эту ужасную тайну, не позволявшую ему принять судьбу и очистить душу раскаянием, но не решалась сама спросить его и тем нарушить этого приготовления к исповеди. Сегодня же он был особенно нервен, натянут струной, сегодня же его состояние непременно должно было прорваться наружу. Соня ждала и боялась этого чрезвычайно. Поэтому, услышав его хриплый простуженный голос, она встала со скамьи и покорно склонила светлую голову, словно готовясь выслушать приговор в суде.\\
Какой тип фокализации в данном абзаце? Нулевой. При котором (цитирую Бахтина) «Повествователь располагает более обширным знанием, чем персонаж, или, точнее, говорит больше, чем знает любой персонаж».
Ваш случай, верно?
Выбор правильный, ибо он максимально приближает вас, автора фрагмента, к цели школы. Которая была, напомню, поразить читателя, вызвать у него эмоциональную реакцию. В данном случае «автор знает обо всех мыслях и переживаниях героя и докладывает нам об этом без утайки» (с) Бахтин, и тем самым втягивает читателя в эмоции.
Ваша квази-экспозиция («квази» потому, что это не целое произведение, а фрагмент) подводит к триггеру.
Раскольников говорит «зло и даже грубо» (авторская ремарка) и задает Соне главный вопрос.
\\ - Соня, а знаешь ли ты, что чувствует человек, познавший падение своей души в самые темные глубины, в самые низкие и подлые ее ямы, полные греховных нечистот? – костлявая израненная рука Родиона с длинными грязными пальцами, потянулась вверх по слизкой стене, за ней, глухо позвякивая, ползла черная смолянистая цепь. Вдруг рука остановилась, сжалась в кулак, - Не знаешь?!
Вот оно! Вот оно – сейчас он скажет, и Соня узнает его главную тайну, страшную, страшнее всего, что знала она о нем – страшнее убийства, страшнее презрения его к человечеству, страшнее безбожия его! Как жить ей потом с этой тайной, как любить после всего, что он сейчас скажет? Соне захотелось оглохнуть, заснуть, умереть вдруг, лишь бы остановить его! Да как можно остановить? Да разве смеет она теперь отступиться? Разве этого ему надо от нее? Одно только дОлжно – быть с ним, выслушать, разделить любую тайну, любой позор, шагнуть за ним хоть в пропасть.\\
Обращайте внимание на ремарки. Они – способ донесения до читателя убеждений автора. Чувствуете? Убеждений – автора. Еще раз: убеждений автора. Не героя, который произносит реплику, а именно автора, ибо фокализация нулевая.
Снова процитирую Бахтина: «автор завладевает героем, вносит вовнутрь его завершающие моменты, отношение автора к герою становится отчасти отношением героя к себе самому. Герой начинает сам себя определять, рефлекс автора влагается в душу или в уста героя».
Внимательно читайте дальше и отмечайте свои ремарки. Выделяйте в них те, где вы описываете объективную реальность, в которой происходит разговор, и те, в которых вы, автор, влагаете свой рефлекс в уста героя.
Обратите внимание, что чем ближе к финалу фрагмента, тем меньше становится авторского рефлекса. Автор как будто бы устал держать эмоциональное напряжение и потому передает его герою. Отсюда большие куски монологов. Монолог (как и прочие реплики героев), безусловно, нужен – читатель же должен понять, как же так вышло, что убил, но не убил (?!).
Но вы должны отдавать себе отчет, что передача права голоса персонажу при нулевой фокализации (которую вы сами заявили изначально) приводит к тому, что плывет идея.
Идея-то была не в том, чтобы реабилитировать Раскольникова, а в том, чтобы его переживания показать по-другому, верно? Так сказать, насыпать новых дрожжей в старые меха.
Продолжая эту метафору. Новые дрожжи – это не столько новый факт (убийца не тот), сколько новое осмысления идеи греха, вброс нового понятия. И этот вброс нельзя сделать только устами героя. Генератор идеи – автор, а в данном случае автор (вы, Соня) работаете на нулевой фокализации.
Точнее, начали работать, а потом устали. Сдулись, ушли в героя, дали ему <типа> самостоятельность. Тогда как герой не может быть самостоятельной фигурой, он – всего лишь фикция, фантом, петрушка, которого надевают на руку.
Вот где ваша недоработка – в том, что вы упустили точку зрения (фокализацию).
Хотя справедливости ради надо признать: в данном случае это небольшой грех. Задание выполнили. Эмоции у читателя вызвали (и Михаил тому яркое доказательство).
Но ведь могли бы и лучше, правда?
И я думаю: будете лучше. Потому что «усталость» автора, что физическая (трудно долго сидеть и писать), что эмоциональная (трудно долго пребывать в чужой шкуре), преодолевается упражнениями и опытом. Так что, трудитесь и воздастся вам.
С пожеланием успехов всем пишущим,
Мужик Бородатый 18.09.2022 15:32 Заявить о нарушении
Ах вот оно что... Я сразу не поняла вас. Действительно, все так и есть. Я ранее никогда не писала с нулевой фокализацией, мне это трудно. Первоначально ее и не было. Но, перечитав оригинал, я в подводке эту самую фокализацию и применила, у ФМ ведь именно так весь роман написан. А монолог оставила как есть, не правила. Спасибо вам большое, это для меня открытие, что автор должен удерживать свое главенство в данном случае и не делегировать его герою. Как сложно и осторожно надо работать с нулевой фокализацией, не зря я ее избегала. Сложно и страшно интересно!
Спасибо!
Соня
Шпинель 18.09.2022 23:45 Заявить о нарушении
+ добавить замечания