Вот мы, наконец-то, выбрались… И опять, как обычно…
Началось с того, что жена удачно обрызгалась спреем от загара - под девизом: «Долой ожог! Да здравствует незрячесть!».
В инструкции говорилось: «только на тело», но мы ж инструкций не читаем, они же мелкими буквами… Тем более что человек-то зажмурился…
В итоге, через пять минут зажмурившаяся превратилась в очень печального, поучаствовавшего в демонстрации и разогнанного слезоточивым газом, бассета.
Жена слезилась, текла и капала носом, как весенняя сосулька.
- Проверь срок годности этой дряни! - во всё горло потребовала от меня незрячая.
- Дрянь годная! - доложил я ей.
- Тогда глянь, может в инструкции что-то по этому поводу сказано!
- Да, тут что-то по этому поводу сказано… – остановился я на первой же строке, кричавшей заглавными буквами: «Ахтунг!!! Ахтунг!!! Внимание!!! Внимание!!! Атансион!!! Атансион!!!»
- И что же там сказано?!
И я ей рассказал.
И даже немножечко прибавил от себя, вследствие чего был немедленно послан за каплями в Синайскую пустыню, где термометр вешается не для обозначения градусов, а для напоминания, что и такой выход тоже есть.
Затем, прогулявшись по полуденному аду с полчасика, - так что у меня захлюпала не только лысина, но и пах с пятками, - я узрел, наконец, на горизонте свой долгожданный крест, и, хлопая себя по макушке, отчаянно тыча в глаза и старательно изображая ослепшего, объяснил хозяину креста, что мне от него требуется, и в результате непродолжительного торга приобрёл: козырную кепочку, солнцезащитные очки для плавания, и глазные капли для ослепшей жены.
После чего, проделав обратный путь, ввалился в номер, вывалив наружу язык и гору мата.
- А что там ещё было? – спросила меня орошённая глазными каплями, когда я, наконец, завалил, всё что вывалил.
- Магазины какие-то... – плохо соображая вскипевшими мозгами, неосторожно ляпнул я.
И прозревающая, с вопросительной интонацией повторила по слогам:
- Ма-га-зи-ны?
- Ну так, - торопливо заблеял я, - ничего особенного… лавки… лабазы… Старьё, короче!
Но было уже поздно.
- Вечером сходим! – проговорила прозревшая, чем и сломала нам оставшийся отпуск.
Вернее, сломала его, конечно же, не она, а наша дочь. Точнее, подвернула, но это выяснилось не сразу, сперва мы подумали, что это стопроцентный перелом. Потому как, возвращаясь из тех - будь они неладны - магазинов, дочь вдруг, как подрубленная, рухнула на ровном месте и, схватившись за лодыжку, первый раз в жизни отчётливо и внятно произнесла слово на букву «п», обозначающее - полный и бесповоротный.
Мне, конечно, тут же захотелось горделиво выкрикнуть: «Смотри, наша дочь выросла!», но я сдержался, ибо со всей ясностью осознал, что никакая это не фигура речи, не шутливое описание нелепой ситуации, а неподложный факт, подкравшийся внезапно и наотмашь отвесивший нам костылём черепно-мозговую затрещину.
- Такси! – заголосила мать подвернувшейся дочери. – Лови скорей такси!
И я, раскинув руки и растопырив пальцы, бросился в пустыню ловить такси.
И после нескольких минут хаотичного кружения, таки поймал, стоявшую у обочины, ржавую таратайку с дремлющим в ней погонщиком, и даже зафрахтовал его для перевозки двух целых, и одного поломанного тела, дополнив свой заказ пантомимой и междометиями: «бух!», «хрясь!» и «кххх!».
Ну а в отеле нам уже любезно предоставили шикарную инвалидную колясочку, вытряхнув из неё какого-то местного малобюджетника, и весь оставшийся отпуск дочь раскатывала в ней, как истинная королевишна, при которой я вступил в должность возничего, а жена – няньки.
И если ко всему этому приплюсовать внезапно охвативший нас недуг остро кишечного происхождения, то легко можно себе представить тот замечательный отдых.
Ах, какие это были гонки с препятствиями!
Шумахер на закладывал таких виражей, какие выписывал я между душевой, туалетом и кроватями. Чистая формула один!
Стартующих трое, цель одна, всем не терпится её достичь, желательно первым...
И так вся та недельно-отпускная бесконечность при недостатке конечности.
А потом была незабываемая дорога домой, с пометкой всех достопримечательностей по пути следования - от дешёвых уборных до средней роскоши сортиров. И бесконечная игра в «классики», с прыжками на одной ножке - с рюкзаками, чемоданами и троллями…
А по возвращению, обступившие меня коллеги, хором заголосили: «Как ты похорошел!.. Постройнел!.. Отлично выглядишь!». И я, поблагодарив собравшихся, прилёг на койку со стоном: «Ка-а-а-апельницу».