Пока Роберт отлучился из Лос-Аламоса, городок учёных и военных продолжал обустраиваться. Быт жильцов не отличался комфортом; горячая вода оставалась роскошью даже для руководства; да и техника — от автомобилей до радиоприёмников — как нарочно, ломалась особенно часто. Вот и сейчас в кабинете бригадного генерала Гровса радио опять барахлило. Генерал нахмурился — голос Дюка Эллингтона прерывал этот назойливый треск. Как будто мало проблем — и где теперь в этом Лос-Аламосе, в бардаке недостроенного города, искать новый радиоприемник? Зато в этом бардаке уже построили кинотеатр... Молодцы, конечно, вот только вся эта авантюра не ради кино затевалась...
— Зато в выходные людям будет чем заняться, — пожал тогда плечами Оппенгеймер. — Мы ведь всё равно не на неделю тут застряли и не на месяц.
— Как будто это сейчас важнее лаборатории.
— Как знать; может, даже важнее. Надо будет ещё музыку устроить, танцы...
«И это лучший из тех, кого мы думали взять руководителем...»
Но даже эта досадная мелочь меркла рядом с другой, вскрывшейся на днях — и опять: ФБР недовольно директором лаборатории Лос-Аламоса. «Его даже не успели официально назначить, а уже одни неприятности!» И ведь не замять; самовольная отлучка с вверенного объекта повышенной секретности. Как ни крути, а разобраться надо...
Неприятности с директором лаборатории начались ещё до того, как школа-ранчо Лос-Аламос была выбрана как место для будущей тайной научной лаборатории. Больно много вопросов возникло у федерального бюро из-за прошлого Оппенгеймера — и из-за его друзей.
— Подумаешь, его знали все прокоммунистические организации на западном побережье, — отмахивался Гровс. — Насколько я знаю, он с ними больше не общается, — «а если и общается, сам напомню». — Да и Нобелевка эта не бог весть достижение.
When I’m not playing solitaire...
От размышления генерала отвлек стук в дверь кабинета, а затем вошёл и сам виновник беспокойства.
— О, вот и вы! — Гровс привстал со стула, хмуро поздоровался. Со своими солдатами церемониться нечего; но с умниками, особенно с этим рохлей, приходится вспоминать про вежливость.
— И вам доброго дня, генерал.
— Доброго... Добрым он был бы, если бы... — военный бросил папку на стол. — Если бы мне не пришлось читать это про научного руководителя этой... Скромной лаборатории.
— Прошу прощения? — Роберт недоуменно посмотрел на Гровса. Генерал нахмурился ещё сильнее: «Он идиот или прикидывается?»
I take a book down from the shelf...
— Я говорю, что мистер Паш крайне недоволен вашей поездкой в Сан-Франциско.
— Поездка? А... Федеральное бюро уже заметило? — наивное удивление на лице учёного уже начало раздражать. «Не поэтому ли тот, как его, Теллер тоже не в восторге от „Оппи“? Наверняка».
— Это не смешно. — Генерал покачал головой.
And what with programs on the air...
— Это совсем не смешно, — повторил Гровс, усилием воли не переходя на крик. — Руководитель сверхсекретного проекта, от которого зависит судьба нашей страны, срывается с места в нарушение всех инструкций, чтобы встретиться с... С коммунисткой?!
— Я встречался не с коммунисткой, — Роберт закатил глаза. — Она... Она просто Джин, и она... Она меня любила... Так же, как и я... Но, возможно, это был не самый удачный ход.
— Я рад за вас. Но федеральное бюро... — Гровс посмотрел в глаза Роберту. — Федеральное бюро не может допустить, чтобы ваши связи угрожали безопасности Соединённых Штатов! И это не просто «не самый удачный ход», это вопрос предательства!
Генерал убрал папку на место. Лучший и незаменимый работник... «И потенциальный враг народа. Может, в самом деле показать, что его ждёт и что ему лучше делать?»
Роберт молчал, рассеянно вслушиваясь в песню — хоть музыка его не радовала, — и барабаня пальцами по столу. Покурить бы, но генерал и так не в духе...
I keep pretty much to myself...
Не дождавшись ответа, Гровс продолжил.
— Конечно, ваш допуск к работе одобрен. Однако... Я не могу гарантировать, что при следующей вашей ошибке Бюро закроет на нее глаза.
— Я понимаю это.
— Очень надеюсь... Как-никак вы слишком ценный сотрудник. Можете возвращаться к работе, доктор Оппенгеймер. И не забывайте о нашем разговоре.
— Тогда... До встречи...
— Надеюсь, она будет не в зале суда, — Гровс, постаравшись скрыть прорывавшуюся в голосе злость, всё так же хмуро посмотрел вслед Роберту. Радио заглохло. «Чёртов Оппенгеймер, чёртов Лос-Аламос... Как и федералы...»
Дверь за Робертом закрылась; Гровс потянулся к трубке телефона.
— Бо;рис?
— Генерал? Надеюсь, у вас хорошие новости?
— Думаю, да. Доктор готов с нами сотрудничать.
— Готов... Слушайте, генерал; вы знаете, я не хочу лезть в ваш проект. Но вы уверены, что он так необходим?
— Это вы слушайте, — Гровс повысил голос. — Я знаю, что он якшался со всей красной заразой; я знаю, что он никогда не управлял даже лавкой сэндвичей; я знаю, что он не получал Нобелевку. Просто дайте ему уже этот чёртов допуск.
— Допуск? Ему? Чтоб он сливал всё своей Тэтлок?
— Тэтлок не будет проблемой, — отрезал Гровс. — Доктор слишком амбициозен; он хочет доказать свою верность и он сделает всё, что мы от него потребуем.
— Но если он...
— Мне плевать на его прошлое. Возможно, он и мог быть угрозой раньше; сейчас он на нашей стороне.
— Возможно... Но тогда объясните вашему Оппенгеймеру, что его ждёт, если он оступится. Объясните, что или он с нами, или он наш враг. Третьего не дано.
— Разумеется, — трубка со звоном упала на стол. Генерал чертыхнулся.
А ведь проект только начинался... Точно ли успеют, пока война не кончилась? Ещё бы эти умники знали, что такое война...
...Конечно, война не слишком касалась Лос-Аламоса и его обитателей; бои шли далеко от пустынного Нью-Мексико. Жители Альбукерке или Лос-Аламоса не слышали сирену, оповещающую об авианалёте; не было у них и нужды строить бомбоубежища. Так что, несмотря на колючую проволоку у некоторых корпусов лабораторий, городок учёных жил относительно мирно — лишь иногда приходили сводки с фронтов в Европе, Африке или на Тихом океане. Но их британским коллегам — из тех, кто остался на родине, а не присоединился к физикам Ханфорда, Лос-Аламоса или Окриджа — довелось видеться с врагом куда как ближе и чаще, чем им бы хотелось.
— Всё летают... — хмуро буркнул Уоддингтон, косясь на свою трубку. — Даже не покурить...
— Успеете ещё. Они уж через... Полчаса улетят, — Блэкетт сверился с часами. — На дольше их не хватит.
Сверху и слева раздался грохот; задребезжала люстра; с потолка посыпалась штукатурка.
Оба помолчали.
— Хотя бы подлодки их теперь меньше лезут, — заметил Уоддингтон. — А ведь такая мелочь...
«Мелочью» было изменение глубины подрыва глубинных бомб. Раньше они срабатывали на глубине сотни футов — считалось, что это хорошая глубина, если сбрасывать бомбы с самолёта, ведь подлодки в среднем замечали бомбардировщик лишь через две минуты. Однако на деле вражеские подводные лодки хоть и не сразу видели приближающийся бомбардировщик, позднее срабатывние бомбы позволяло им скрыться до того, как снаряд сдетонирует. Так как радиус поражения был всего двадцать футов, нередко снаряды срабатывали тогда, когда поражать уже было некого, и обломки бомб в итоге лишь зря захламляли море. Группа под руководством Блэкетта предложила изменить значение глубины до двадцати пяти футов, чтобы экипажи подлодок не успели увести судно слишком далеко. Удивительно, но эта мера сработала — всё реже техника врага могла покинуть воды у берегов британских островов.
— Немцы наверно до сих пор гадают, что за чудо-снаряды мы изобрели, — усмехнулся Блэкетт.
— И наверняка изобретут свои... А что если они в самом деле сделают те заряды? — уже тише добавил Уоддингтон.
— Какие те?
— Ядерные... Которые чуть ли не всю землю могут подорвать.
О ядерном оружии ходили противоречивые слухи — что это «убьет всё сразу» или что это «просто чуть более мощная бомба», которую вроде как активно делают где-то в Германии и где-то в Америке. В Британии комитет «Мауд» тоже пытался было подобраться к урану, однако успехов достигли слишком мало. Так что о точных успехах с этой бомбой можно было лишь гадать.
— Чушь это конечно... Да и сделают вряд ли, — пробормотал задумчиво Блэкетт. — Кажется, там нужно такое топливо, которого ещё в мире нигде нет...
— И слава богу, — протянул Уоддингтон, глядя на алое небо за окном. — Это ж полный ад... А разве в Америке этим уже не занимаются?
— Вроде как. Не уточнял, — Блэкетт скинул с брюк кусок штукатурки.
— И у них может получиться?
— Кто знает. Лишь бы не у Гитлера.