Когда к исходу второго года коронавирусной пандемии мне стало ясно, что наступившая эпоха частой перемене мест не благоприятствует, и что я, скорее всего, отпутешествовался, мне захотелось провести общий обзор всех мест Заграницы, где мне довелось побывать. Взяв карту мира, я над ней склонился, выискивая города, которые посетил. Сконцентрировав взгляд на одном из них, я вызываю в памяти наиболее характерные и привлекательные образы, с которыми для меня связан данный город. Проникнувшись ими, я перемещаю взгляд к следующей точке, обозначающей моего хорошего знакомого.
Эту инвентаризацию я начал со страны, наиболее удаленной от России, - с Австралии (до нее 18 часов лета). По карте континента я веду указательный палец до побережья Тасманова моря, где нахожу Сидней.
Сразу у меня перед глазами встает ажурная арка моста через залив Порт-Джексон и расположившийся на его фоне зазубренный силуэт Сиднейской Оперы, – таким центр Сиднея видится с мыса Миссис Макгуэйр, замыкающего бухту Фарм, на которой располагается Королевский ботанический сад. Кажется, что мост, подобно арфе, наполняет окрестности неслышимыми, но чарующими звуками. Но это – лишь в воображении, а реально в городе можно слышать громкое пение райских (тропических) птиц.
Канберра, построенная в начале ХХ века, предназначена для исполнения исключительно столичной функции; здесь расположены: парламент – шедевр постмодернистской архитектуры, а также министерства и посольства иностранных государств. Город, где все дома – малоэтажные, утопает в буйной зелени, как Эдем; он раскинулся на четырех холмах, окружающих равнину, в центре которой лежит обширное озеро, с поверхности которого бьет струя фонтана Капитана Кука высотой 137 метров.
С Мельбурна началась колонизация Австралии, поэтому он – самый английский из городов Австралии; мне запала в душу викторианская Суонстон-стрит, с ее бьющей через край энергией.
Очень трогателен домик, где родился национальный герой Австралии капитан Кук, - его перевезли в Мельбурн из Шотландии.
На пути в Австралию я побывал на юге Китая – в бывшей английской колонии Гонконге. Я был совершенно очарован островом Виктория, - особенно видом, открывающимся из фуникулера, медленно взбирающегося на пик Виктория, - на плавно плывущие вниз высокие, стройные, голубоватые небоскребы, сверху закругленные, как фаллосы, и на узкий пролив, отделяющий остров от Коулуна – континентальной части Гонконга, составляющей яркий азиатский контраст европеизированной Виктории.
Пролетев над массивом Китая, я останавливаюсь взглядом на грозди Японских островов.
Токио мне запомнился ночным видом из моего номера на 24 этаже гостиницы Синагава, расположенной в одноименном районе; в глаза бросаются десяток небоскребов; их окна светятся в россыпь; по их стенам вверх-вниз ползают огни лифтов, вынесенных наружу. Все пространства между небоскребами (они обширны) плотно заполнены малоэтажной застройкой. Вдруг внизу вспыхивает прожектор скоростного поезда Синкансен («Пуля»), который молниеносно пробегает по сцене.
Еще меня не покидает ночной образ торгового района Сибуя: стены всех домов покрыты плазменными панелями, на которых беснуется подвижная световая реклама; через улицы, заполненные толпой, снующей вдоль распахнутых дверей магазинов, перекинуты светящиеся гирлянды и транспаранты; над головами прохожих висят фонарики и звенят колокольчики; громкоговорители оглушительно транслирует музыку и рекламу.
Картина Токио неполна без видов: сверху - из машины, мчащейся по магистрали, проложенной на уровне четвертого этажа, и снизу – с катера, плывущего по реке Сумида, пересеченной множеством мостов; оба они раскрывают его матричную структуру.
На том же острове – Хонсю – расположены остальные японские города, посещенные мною. Главной достопримечательностью Нары является буддийский храм Тодайдзи XVIII века – самое большое в мире деревянное культовое сооружение; в нем стоит статуя Будды высотой 16 метров. В этом храме каждый может достигнуть Просветления, проползя узким каналом прямоугольного сечения, проделанным в одной из колонн.
В древней императорской столице Киото трудно остановиться на чем-то одном: там имеются и «соловьиные полы» во дворце сёгуна (Сёгун – императорский наместник), издающие мелодичные звуки при хождении по ним, и храм с 1001 скульптурами богини Каннон, стоящими вплотную друг к другу сомкнутыми рядами, и сады камней храма Дайтокудзи. Но самое сильное впечатление у меня оставил Серебряный павильон - архитектурный шедевр, воплотивший квинтэссенцию японского духа (его отличают простота, изысканность вкуса и отблеск метафизики). Кроме того, меня пленил весьма колоритный квартал красных фонарей Гион.
Об Осаке у меня осталось мимолетнее, но сильное впечатление: башня Цутенкаку Осакского Замка, к которой я шел обширным садом под оглушительный звон цикад, и парный небоскреб Умеда, с которого открывается вид на город, на реку Йодогава, и на залив Внутреннего моря.
Перелетев взглядом пол-Земного шара, я останавливаюсь на Америке.
В Нью-Йорке я мысленно спускаюсь на 8-ю авеню Манхэттена, вблизи концертного зала Мэдисон-Сквер-Гарден, чтобы пройтись по ней навстречу потоку желтых такси в направлении Сентрал-парка, а потом выйти на берег Гудзона и посмотреть вверх по течению реки на величественный силуэт моста Джорджа Вашингтона. Кроме того, в памяти неизменно возникает вид ночного Нью-Йорка из Нью-Джерси, с высокого правого берега Гудзона; ориентиром в этом море огней была башня небоскреба Эмпайр-Стейт-Билдинг, видимая сбоку, и в этом ракурсе – изящная и стройная.
Скользнув взглядом вниз и влево по карте, оказываюсь в Вашингтоне, на широкой лестнице, ведущей к Капитолию. Архитектура здания американского Конгресса эклектична и помпезна, но ее выручает грандиозность масштаба. То же справедливо в отношении других сооружений американской столицы, за исключением Монумента Вашингтона, вызывающего восхищение своею благородной простотой.
Пробежав глазами по континенту, на его западном побережье останавливаюсь взглядом на точке с надписью «Сан-Франциско». Из нее постепенно разворачивается вид с холма Президио на грандиозный и прекрасный мост Голден-Гейт-Бридж, на Пасифик, на Сан-Францисский залив, и на город, в котором на фоне небоскребов, сгрудившихся в даунтауне, выделяется вытянутый ввысь треугольник 48-этажной башни Трансамерика Пирамид. Но Сан-Франциско, также, предстает уютно-домашним при взгляде на холмы, застроенные нарядными двух-, трехэтажными домиками, на которые взбираются симпатичные вагончики фуникулера.
На другой стороне Сан-Францисского залива стоит город Беркли, выросший вокруг Университета, построенного в стиле ложного Итальянского Ренессанса с добавлением зданий архитектуры Модерна. Его улицы заполняют маргиналы, собравшиеся со всего Света, которые посещают многочисленные магазины, удовлетворяющие их потребности, - тоже маргинальные.
К югу от Сан-Франциско лежит Кремниевая долина, в столице которой – Сан-Хосе – мне тоже довелось побывать. Вдоль его улиц, на которых нет прохожих, - все ездят на сверкающих лимузинах, – окруженные пальмами, стоят двух-, трехэтажные здания небольших специализированных фирм. Вдоль тротуаров, которые ежедневно моют детергентом, расположены клумбы, вспухшие разноцветною пеной экзотических цветов.
Городок Уотсонвилл, находящийся на северо-восток от Монтеррея, расположен на пологом холме. В нем я посетил трехэтажное здание фирмы CTL, блеснувшей идеальной организацией бизнеса – от разработки до производства.
В городке Санта-Крус – в бухте, осененной живописной скалой, я искупался в прохладных (14°С) водах Тихого океана, с соблюдением предосторожностей против акул (далеко не заплывал).
На шестиполосной автостраде 101, идущей вдоль Западного побережья через все Соединенные Штаты без единого пересечения на одном уровне, расположено местечко Морган-Хилл, в котором я посетил дом представителя американского среднего класса – одноэтажный пятикомнатный коттедж с просторным палисадником.
Покончив с Америкой, я перескочил Атлантический океан, и уперся взглядом в Европу. Поскольку здесь места моих посещений весьма многочисленны, пришлось выработать алгоритм перемещения по континенту, и я двинулся с севера на юг, начав с Норвегии.
Лицом Осло является береговая линия одноименного фьорда; на нее выходят, и супермодерная Новая Опера, на крыше которой расположена Театральная площадь, и крепость Акерсхюс Слотт, оседлавшая скалистый мыс, и Ратуша, чьи часы с огромным циферблатом, кажется, отбивают мировое время, и парк Бигдой, где находятся: музей Кораблей викингов, музей Кон-Тики и «Фрам» (корабль Амундсена).
Городок Флам, притулившийся на берегу Аурлангсфьорда – ответвления самого длинного в Норвегии Согнерфьорда – доступен из Осло по железной дороге, и это позволило мне побывать в узком морском заливе (с соленой водою), берега которого почти отвесно вздымаются на такую высоту, что, чтобы увидеть небо, приходится, задирать лицо едва ли не в зенит.
Рядом с тонкой полоской Норвегии на Скандинавском полуострове расположена более корпулентная Швеция, столица которой – Стокгольм – разместилась среди пресноводных озер, связанных между собою протоками, и соединенных с Балтийским морем. Исторический центр расположен на берегу обширной акватории, разделенной на две части островом Гамла, на котором находятся Королевский дворец, Парламент, и музей Нобеля. На эту акваторию выходит архитектурный символ Стокгольма – великолепная Ратуша, в которой ежегодно проходит Нобелевский банкет. На центральное озеро, также, выходит музей корабля «Васа», затонувшего в XVII веке, поднятого со дна, и восстановленного в первоначальном виде. Центр обступают стройные силуэты колоколен стокгольмских храмов.
К югу от Швеции, на полуострове Ютландия и группе островов, расположена Дания.
В историческом центре датской столицы – Копенгагена, – занимающем значительную площадь, меня особенно прельстил дворец Амалиенборг, представляющий собой четыре одинаковых здания в стиле рококо, стоящие симметрично по сторонам восьмиугольной площади, так что ее ось, проходящая через промежутки между зданиями, упирается на севере в Мраморную церковь, осененную высоким куполом, а своим южным концом, переправившись через Гавань (она здесь имеет ширину метров восемьсот), достигает Новой Оперы, похожей отсюда на женскую голову в широкополой шляпе, высунувшуюся из воды.На этом же берегу Гавани поблизости стоит знаменитая Русалочка. А недалеко от противоположного берега Гавани, на территории большого парка раскинулась Христиания, - самоуправляемая территория, отделившаяся не только от Дании, но и от ЕС.
Хельсингер (Эльсинор), как и Копенгаген, расположен на острове Зеландия, на берегу пролива Эресунн, отделяющего его от полуострова Скандинавия, в самом его узком месте, где расстояние до Швеции - каких-то семь километров. На мысу, вдающееся в Эрессун, стоит замок Кронберг, который Шекспир сделал местом действия трагедии Гамлет.
На берегу Эресунна, на полпути от Копенгагена до Хельсингера, в лесу построен один из лучших в мире музеев современного искусства – «Луизиана»; я в нем тоже побывал.
Прежде чем из Дании переместиться на просторы континентальной Европы, я совершил маневр на запад, перескочив по карте на остров Великобритания.
Когда я произношу «Лондон», в моем воображении возникает ряд картин, последовательно открывающиеся с лондонских мостов: Вестминстер, Ватерлоо, Миллениум и Лондонского, если смотреть вдоль течения Темзы – градообразующей реки. В них включены и колесо обозрения Ландон-Ай, и вокзал Чейринг-Кросс, и купол собора Сент-Пол, и галерея Тэйт-Модерн, и крейсер «Белфаст», и «Шишечка» Нормана Фостера, и Тауэр-Бридж, и башни района Кенери-Уорф (в последнее время к ним присоединились несколько новых небоскребов). Ну, а уж потом в воображении начинают тесниться десятки культовых видов: Биг Бен с Парламентом, Трафальгар-сквер с Национальной галереей, Пиккадили, Гринвич, и многие, многие другие.
Королевская резиденция Виндзор запомнился мощными башнями крепостной стены, как они видятся издали, с юга, а также мостом через Темзу, которая здесь – совсем небольшая речушка, на другом берегу которой расположен колледж Итон – питомник английской элиты.
В своей исторической части Оксфорд представляет собой сумму прилегающих друг к другу территорий сорока колледжей, объединившихся в Университет. Хотя строились они в разное время, паттерн английского образовательного учреждения, как очевидно, сохранялся неизменным. Поэтому, по ознакомлении с городом остается впечатление, что ты посетил территорию одной из просвещенческих утопий. Под стать этому и его архитектура, по преимуществу, - Классицизм, и население, состоящее из студентов и преподавателей. Как и от всякой утопии, от Оксфорда попахивает скукой.
Кентербери – древний, очень красивый и необыкновенно симпатичный городок, неповторимый в своей уникальности. Главная его достопримечательность - грандиозный по своим масштабам Кентерберийский собор. Его особенностью является - трудность идентификации: в разных ракурсах он предстает несопоставимыми образами. Интерьер собора - тоже странный и таинственный. Здесь же находится церковь Святого Мартина, датируемая VII веком - временем христианизации Британии.
Двигаясь от Лондона в западном направлении, на карте обнаруживаешь Солсбери, который славен своим раннеготическим собором XIII века, совершенство облика которого утверждает власть красоты, как признака правоты одухотворившей его идеи. В соборе хранится подлинный экземпляр Magna Carta – Великой Хартии Вольности (1215).
К северу от Солсбери находится Стоунхендж – памятник неолитической эпохи, расположенный на вершине холма, в центре зеленого поля, со всех сторон окруженного лесом. Это – несколько десятков стел, грубо вытесанных из природного камня, установленных вдоль концентрических окружностей, образующих культовое сооружение, одновременно служившее астрономической обсерваторией.
Столица Шотландии – Эдинбург – в моем сознании отпечаталась видом, открывающимся на Старый город с центральной улицы Принсез-стрит. Взгляд, перекинутый через низину Нор-лох, в которой разбит великолепный парк Вест-принсез-стрит-гарденз, останавливается на хребте, проходящем поперек взора, плавно спускаясь от скалы, круто обрывающейся на север, юг и запад – над ее обрывами высится Эдинбургский замок, до низины, за которой теснятся горы, увенчанные полусферической вершиной Скамьи Артура. На крутой склон этого хребта, тесно прижимаясь друг к другу, взбираются старинные дома с вытянутыми вверх узкими окнами, снабженные башенками и шишковатыми шпилями. Как и все здания Эдинбурга, они имеют коричневатый цвет, характерный для местного камня, и это - далеко не единственный признак необыкновенного своеобразия этого города. Повернув голову влево, можно увидеть Монумент Скотта – стройную четырехъярусную башню, построенную в стиле Готического Возрождения.
У меня сложилось впечатление, что Глазго стремился угнаться за Лондоном, что лучше всего отразилось на облике его центральной площади – Джордж-сквер. Перед величественным фасадом Городских палат стоит памятник погибшим в мировых войнах – Кенотаф. Это – большой камень белого цвета, у подножья которого возлежат два самоуверенных льва. В парке, разбитом на площади, стоят многочисленные скульптуры - военачальников, государственных деятелей, выдающихся инженеров и писателей, которые прославили Шотландию.
Перескочив через Ирландское море, я оказываюсь в Дублине, который весь прошел по стопам Леопольда Блума, героя романа Джойса «Улисс», циркулировавшего по городу 16 июня 1904 года (Bloomsday). Так я исходил набережные Лиффи, посетил Тринити-колледж, Библиотеку, кладбище, башню Мартелло, навестил аптеку и множество пабов, и, конечно же, зашел в места, где находился квартал красных фонарей. Я утверждаю, что использованный мною маршрут ознакомления со столицей Ирландии – наилучший.
Преодолев Ла-Манш, я переместился во Францию.
Вспоминая о Париже, я неизменно возникаю на мосту Короля Людовика Святого, с которого, открывается вид и на осененный шпилем неф Собора Парижской Богоматери, выходящий на стрелку острова Ситэ, и на правую протоку Сены, с расположенным за нею районом Бобур, над которым взлетает Башня Сен-Жак, и на Отель-де-Вилль, выделяющийся своим прихотливо изрезанным профилем, и на остров Сен-Луи, приглашающий войти в его тихие переулки.
А потом я переношусь на улицы Монмартра, круто сбегающие вниз по ступенькам от террасы к террасе, так, что в одну перспективу попадают и стены, и подъезды, и крыши домов, вызывая головокруженье от простора, от возможности, - как взлета, так и паденья.
Руан – город памяти Св. Жанны д’ Арк (здесь она была сожжена). Руанский собор меня поразил красотой своего фасада; это – тонкое каменное кружево, сквозь которое просвечивало синее небо и легкие облачка. Зачарованный интерьером храма, я в нем затерялся, отстав от экскурсионной группы.
В Нормандии, в устье Сены расположен городок Онфлер с гаванью, заполненной вплотную друг другу причаленными маломерными судами; по набережной протянулась сплошная лента пяти-, шестиэтажных домов с разноликими фасадами. Этот живописный пейзаж запечатлен на картинах импрессионистов. В Онфлере можно отведать свежих устриц, а также запастись бенедиктином и кальвадосом.
Вдоль пляжа курортного городка Довиль, что лежит к западу от Онфлера, расположена вереница пляжных боксов, принадлежащих звездам мирового кино, а параллельно ей, как в Голливуде, проходит аллея славы: - каменная тропинка, инкрустированная именами всемирно известных кинематографистов.
Из Нормандии я соскальзываю взглядом вниз по карте - в Прованс.
Лучший вид на Марсель открывается с моря, когда возвращаешься после экскурсии к замку Иф, где был заточен граф Монте-Кристо: на переднем плане – форт Сен-Николя, вход в гавань Старого порта, форт Сен-Жан, Большой Собор Санта-Мария, и бирюзовый небоскреб СМА (по проекту Захи Хадид); на заднем плане – плотная городская застройка, взбирающаяся на холм, увенчанный эмблемой Марселя - базиликой Нотр-Дам-де-ля-Гард с позолоченной Мадонной наверху.
Над Экс-ан-Провансом витает дух Поля Сезанна, материализовавшийся во многих местах: в скульптуре, стоящей на тротуаре центральной площади, в Музее – мастерской, а также в горе Сен-Виктуар, лежащей в окрестностях города, изображенной на картинах и рисунках художника не менее восьмидесяти раз.
Арль меня восхитил тем, как гармонично памятники античности и средневековья вписались в современную застройку; его панорама раскрывается, как распускается цветок. В эту гармонию неотделимо вплетен образ Винсента Ван-Гога, обессмертившего город в его самых знаменитых картинах.
Самый эффектный вид на Авиньон открывается с моста Даладье: - прямо перед тобой, на первом плане стоит городская стена с мощными крепостными башнями, за которой высится громада Папского дворца – главного символа Авиньона. В правой части пейзажа взгляд привлекает второй Авиньонский символ – мост Сан-Бенезе, который, попытавшись пересечь русло Роны, не смог достичь ее противоположного берега, встав, как вкопанный, по колени в воде…
После Авиньона я сместился к Лазурному берегу, начав с Ниццы, знаменитой своею Английской набережной, - с тянущимися вдоль нее двумя рядами высоченных пальм, но не только ею: здесь еще имеется Авеню-Жан-Медсен, с ее роскошными магазинами, а также несколько музеев мирового уровня, главный из которых – Национальный Музей Библейского Послания Марка Шагала. Здесь жили Анри Матисс и Рауль Дюфи.
Ментона – французский город с типично итальянскими внешностью и дольче фар ниенте (Италия здесь поблизости). Главной его достопримечательностью является музей Жана Кокто, подолгу жившего в Ментоне.
В Канны я приезжал с единственной целью: увидеть лестницу Дворца фестивалей на бульваре Круазетт, застилаемую ковровой дорожкой при открытии самого известного кинофестиваля – Каннского.
Городок Валлорис связан с памятью о Пикассо – здесь он занимался керамикой. В центре маленькой уютной площади, на которую выходит Музей Пикассо, стоит его скульптура – «Человек с ягненком».
Кань-сюр-Мер расположен на холме, на вершине которого стоит замок династии Гримальди, правителей Монако. Город знаменит музеем Ренуара, прожившего в нем последние 15 лет своей жизни. Кань-сюр-Мер был главной темой пейзажной живописи Хаима Сутина.
На Лазурном берегу в территорию Франции врезается анклав – герцогство Монако. Это – подлинная столица мирового гламура. Все, что там располагается, отвечает вкусам самых богатых людей всего мира, а они любят роскошь, и, - чтобы ни соринки! Побывал в казино, видел рулетку, но не играл.
Из Прованса, придерживаясь границы, я переправился в Эльзас.
Страсбург - древний город – отчасти французский, отчасти – немецкий, и необыкновенно своеобразный. Его эмблемой является собор Нотр-Дам-де-Страсбург, чья Северная башня, являющаяся колокольней, врезается в небо своим ажурным силуэтом, заканчивающимся заостренной вершиной. В городе преобладают постройки XVII – XIX веков, контрастом к которым является Европейский квартал, изобилующий шедеврами постмодернистской архитектуры, среди которых – здание Европарламента (автор – Architecture Studio Europe) и Дворец Прав Человека (автор – Ричард Роджерс).
К югу от Страсбурга расположен Кольмар, тщательно отреставрированный «под старину». Но он знаменит не этим, а хранящимся в нем шедевром – Изенгеймским алтарем (начало XVI века), созданным гениальным живописцем Северного Возрождения Матиасом Грюневальдом.
В Саверн меня привело желание посетить замки, расположенные на отрогах подступивших к нему Вогезов, и увидеть леса Шварцвальда, которыми они поросли.
Завершив ревизию Франции, я взглядом пересек Пиренеи, переместившись в Испанию – в Барселону, куда ездил ради ознакомления с архитектурой Антонио Гауди. Осмотрев два десятка его сооружений, - не только собор Саграда-Фамилия, парк Гуэль, Каза-Мила, но и все его постройки, разбросанные по обширному городу, я обнаружил, что современниками Гауди были еще два замечательных каталонских архитектора – Доменек-и-Монтанер и Пучу-и-Кадафалк, оставившие в Барселоне свой неповторимый след. Таким образом, оказалось, что Барселона – это подлинный заповедник архитектурного испанского Модерна начала ХХ века.
Своеобразие Севильи состоит в проникновении мавританского начала в европейскую традицию. Это обнаруживается и в Хиральде – колокольне Кафедрального Собора, перестроенной из минарета, и в облике района Санта-Крус – остатке Касбы (арабского города), но больше всего – в дворце Алькасар – памятнике мусульманской культуры. Есть здесь и арена для боя быков, и Музей корриды, и аура Кармен, исходящая от Университета, занимающего место табачной фабрики, где она работала. А над Гвадалквивиром по-прежнему ночной зефир струил эфир.
Мадрид отметился в моей памяти улицей Кайе-Алькала, хотя она мне и не понравилась претенциозной эклектикой стоящих на ней зданий. Могущество Испанской империи эпохи географических открытий отражено в величии Эскориала – загородной резиденции короля Филиппа II. Но главное впечатление, оставляемое Мадридом, - не его архитектура, а сокровища живописи, хранимые в двух его замечательных музеях – Прадо (классика) и Сентро-дель-Арте-Рейна-София (современное искусство). Поэтому главной улицей Мадрида должна бы считаться Пассео-дель-Прадо.
Толедо мне представляется в виде, открывающемся с того места на высоком берегу реки Тахо (она огибает город с севера), откуда написана картина Эль-Греко «Вид Толедо». Для меня, как и для этого гениального художника, Толедо - с его узкими средневековыми улочками, фортификационными сооружениями, арочными мостами, его грандиозным Кафедральным Собором, чьи своды теряются во мраке из-за его колоссальной высоты, - предстал воплощением духа Испании – квинтэссенцией этой удивительной страны.
Следуя взглядом вдоль течения Тахо, я переместился в Португалию, где название реки поменялось на Тежу, и оказался в Лиссабоне.
Лиссабон у меня ассоциируется с районом Альфама, по узким улочкам которой взбираются в гору юркие ретро-трамвайчики, с башней Торре-Белена, стоящей в воде у левого берега Тежу, фигурой Христа, возвышающейся над ее противоположным берегом, и керамическими мозаиками азулежуш, украшающими внешние стены зданий и их интерьеры. Лиссабон очень любим кинематографистами всех стран и народов.
Синтра, оседлавшая холмы, имеющие крутые склоны и закругленные вершины, стала местом реализации самых смелых архитектурных фантазий - Королевского дворца и замка Пена; в последнем был предвосхищен архитектурный Постмодернизм ХХ века.
Город Эвора знаменит сохранившимися в нем памятниками Римской империи, а также церковью Сан-Франсишку, с ее капеллой дос-Осос, интерьер которой облицован человеческими костями.
В городе Томар расположен монастырь Христа, архитектура которого является высшим выражением Мануэлино – сплава Готики и мавританского стиля, характерного только для Португалии.
В центре Коимбры, в самой высокой его точке, стоит туристическая Мекка города - Университет, а его колокольня - главная городская вертикаль, видимая отовсюду. Его жемчужина - часовня Сан-Мигел – подлинный апофеоз барочной декоративности с португальским акцентом (массированном применении керамических мозаик азулежуш).
В отличие от Лиссабона, осмотрительно отступившего вглубь континента, «северная столица» Португалии - Порто - не побоялась выбежать на берег Атлантики. «Крутой» характер города нашел идеальное выражение в облике площади Праса-де-Алмейда-Гаррет, имеющей значительный уклон к реке Дурро (через нее на большой высоте перекинута арка моста Луиша Первого, служащего эмблемой Порто). Однако, пробежав от точки наблюдения – вокзала - всего какую-то сотню метров вдоль спуска, площадь, как на утес, натыкается на узкое высокое здание, разбивающее ее на три улицы, две из которых продолжают спуск к реке, а третья, свернув налево, лезет в гору – по направлению к Собору. Вправо от железнодорожного вокзала площадь взбирается вверх, пока не достигнет вершины холма, откуда разбегаются улицы, протискивающиеся в промежутки между выходящими на нее домами, фасады которых, как правило, украшены азулежуш. Это – один из красивейших урбанистических пейзажей всего мира!
В Браге находится Бон-Жезуш-ду-Монти – святилище в виде дороги, поднимающейся по склону горы на 116 метров, иллюстрирующее страсти Господни. Его венчает Эскадария – восьмиярусная зигзагообразная лестница, ведущая к храму.
Первой столице Португалии – Гимарайншу (1139 г.) – посредством грамотной реставрации возвращен исторический облик. Город как бы изъят из настоящего времени, и это не воспринимается, как недостаток; в нем на тебя нисходит успокоение.
Достигнув края Европы, для продолжения обзора нужно двигаться по направлению к ее центру, и я перескакиваю взглядом во франкоязычную Бельгию – в столицу Евросоюза Брюссель.
Как ни старайся избежать банальности, а Брюссель начинается с Гран-Пляс. Небольшая прямоугольная площадь окружена вплотную друг к другу прилегающими зданиями примерно одинакового роста, фасады которых украшены в одном и том же стиле, являющемся гибридом Готики, Ренессанса и Барокко, как будто дома собрались в кружок, чтобы вдали от посторонних ушей обсудить какие-то свои проблемы. Общий облик города определяется застройкой второй половины XIX века – периодом расцвета Бельгийской империи. Теперь он дополнен Европейским кварталом, где в зданиях архитектуры Постмодерна обосновались органы ЕС, в том числе, - главный из них – Еврокомиссия.
Дальше путь проходит по Фландрии.
Своею пышной барочной внешностью архитектура Антверпена вызывает аллюзию на несколько избыточную телесность фламандской живописи, и неспроста: ведь здесь творили Рубенс, Ван Дейк и Йорданс.
Мое посещение Гента попало на день ежегодного музыкально-театрального праздника. Я засвидетельствовал ярмарку, уличные представления и шествия ряженых, захватившие всю историческую часть города, огромные, поистине великанские постройки которого служили празднеству образцовыми декорациями.
Запоминающийся образ Брюгге составляют его узкие улочки, застроенные невысокими домами, чья грубоватая простота напоминает о средневековье, и где царит атмосфера высокой печали, задумчивости и покоя, воспетая символистом Жоржем Роденбахом. Проходящие через город неглубокие каналы раскрывают перспективы, в которых обнаруживаются силуэты многих прекрасных храмов. Брюгге знаменит своими музеями, хранящими богатые собрания живописи Северного Возрождения.
Оставаясь в пределах Фландрии, я пересек границу, оказавшись в Нидерландах.
Амстердам – это концентрическая система каналов, на берегах которых, тесно прижавшись друг к другу, стоят дома с узкими фасадами и острыми фронтонами, из которых выступает старинный грузоподъемный механизм – металлическая балка с закрепленными на ней талями, завершающимися крюком. По бесчисленным мостам, пересекающим каналы, не спеша ползут трамваи и ездят велосипедисты.
В самом центре города – вокруг Университета - находится самый большой в мире квартал красных фонарей, привлекающий толпы туристов со всего света. Но еще большей популярностью пользуются амстердамские музеи: Рейксмузеум, Стеделикмузеум, и музей Ван Гога.
Гаага настолько у меня ассоциировалась с базирующимся в городе Международным Уголовным судом, что сразу по прибытии я устремился к зданию Вредеспаляйс, которое произвело на меня сильное и неприятное впечатление, как будто там вершится не просто суд, а Страшный Суд!
Делфт отпечатался «падающей» колокольней Старой церкви, в приделе которой похоронен Ян Вермеер Делфтский – самый загадочный из живописцев Голландского «Золотого века», - и тихими улочками, выходящими на узкие, заросшие водяными лилиями, каналами.
Роттердам я себе представляю таким, как он выглядит со смотровой башни Евромаст: Новый Маас с перекинутым через него грандиозным вантовым мостом Эразмусбрюх, изломанная линия опоры которого напоминает виноградную лозу, гавань Паркхавен, соединенная с Маасом системой шлюзов, заливы Рейнхавен и Маасхавен, и лежащий вокруг индустриальный пейзаж, в который тут и там врезаются небоскребы, являющиеся последним словом архитектуры Постмодерна.
На восток от Нидерландов находится Германия.
Берлин для меня распадается на конгломерат из трех городов: Восточного Берлина, Берлина Западного, и Потсдама. Восточный Берлин, который еще долго будет хранить память о ГДР, символизируют Паризер-плятц с Бранденбургскими воротами, классическая Унтер-ден-Линден, и Остров Музеев, обтекаемый Шпрее. Западный Берлин лучше всего представляют небоскребы, обступившие Потсдамер-плятц, а также Культурфорум, прилегающий к ней с запада. В качестве символов Потсдама я выбрал башню Эйнштейна, и вид, открывающийся от замка Бабельсберг, - на озеро Ванзее.
В отличие от Берлина, «северная столица» Германии – Гамбург – имеет душу, олицетворяемую полноводной Эльбой. Правый ее берег застроен краснокирпичным городом; на левом – раскинулся колоссальный порт, ощетинившийся сотнями кранов. Миновав современный район Фишмаркт, меж зеленых берегов Эльба устремляется к морю, открывая путь в большой Мир.
Гамбург олицетворяет свободу, здравый смысл, и умеренность немецкого бюргера, и этим мне симпатичен.
Бремен - древний город, имеющий давнюю традицию вольности; обе эти особенности, эффектно отразились на облике его центральной площади – Марктплатц - открытой и сдержанно-радостной. Конечно же, она не обошлась без своего знаменитого символа – Бременских музыкантов, представленных металлической скульптурой.
В окрестностях города я посетил местечко Ворпсведе, где в конце XIX века обосновалось сообщество художников и писателей, первое в своем роде. С тех пор его имя стало нарицательным.
Кёльн символизируют три постройки, стоящие рядом друг с другом: громада готического Кёльнского собора, железнодорожный мост Гогенцоллернбрюке, перекинутый через Рейн, и постмодернистское здание музея Людвига – одной из институций современного искусства мирового уровня. Здесь имеются памятники самых разных эпох: от поздней античности (остатки Римского поселения), до современности (скульптура Первого канцлера ФРГ Аденауэра, побывавшего бургомистром Кёльна).
Кобленц характерен тем, что стоит на «Дойчеэке» («Немецком углу») - месте слияния Рейна и Мозеля. На стрелке возведен грандиозный монумент – конная статуя императора Вильгельма I.
Путь от Кобленца до Майнца я проделал на теплоходе по Рейну, осмотрев с палубы его берега с теснящимися на них городками, замками, виноградниками, ну, и, конечно, знаменитую скалу Лорелею.
В образе Майнца доминирует грандиозный Майнцский собор; и если вблизи он поражает своей монументальностью, то при взгляде с холма на окраине города (в этом случае его основной объем загораживается городской застройкой), многочисленные башни и мелкие башенки Собора предстают парящим в воздухе фантастическим городком.
Несмотря на то, что Франкфурт богат памятниками архитектуры, в его облике решающее значение имеет Комерцбанк, построенный Норманом Фостером среди других небоскребов финансового центра города, а также силуэт Европейского Центробанка, видимый оттуда на некотором отдалении. Франкфурт связан с памятью о Гёте: здесь находится его Дом.
На Дрезден нужно смотреть особо натренированным взглядом, замечающим только отреставрированные или полностью воспроизведенные исторические здания, и не видящим заплаток безликой послевоенной застройки, возведенной на месте сплошных руин, в которые Дрезден был превращен ковровыми бомбардировками англо-американской авиации. Мне это удалось, и я увидел Дрезден, каким он был до Второй мировой войны – городом цветущего Барокко с примесью Ренессанса. Ну, и, конечно, - местом бытования Дрезденской галереи.
Нюрнберг в значительной мере сохранил средневековый облик, на что в первую очередь указывает крепость, зловеще нависшая над городом. В архитектуре его центра превалирует Готика, сообщающая Нюрнбергу его мрачноватый шарм. Изобилие фахверковых домов довершает картину.
Столица Баварии Мюнхен – город просторный, красивый и веселый. Хотя в его силуэте доминирует исполинская готическая Фрауэнкирхе, воздевшая в небо, как руки, две высокие башни, увенчанные куполами, похожими на здоровенные кулачищи, никто ее не воспринимает, как угрозу. Баварцы ездят по городу на велосипедах, занимаются серфингом на протоках Изара, поглощают немыслимые количества пива (причем не только во время Октоберфеста), и в ус не дуют. Мюнхен – это столица искусств; здесь находятся Старая и Новая Пинакотеки, Вилла фон Штука, замок Нимфенбург и многие другие музеи.
Недалеко от Мюнхена, в предгорьях Альп стоят два замка, построенных королем Людвигом II Баварским: Нойшвайнштайн и Линдерхоф. И если первый из них – образчик китча – способен вызвать лишь ироническую усмешку, то второй, отвечающий требованиям самого изысканного вкуса, воспринимается, как маленький Версаль.
В юго-западном углу Германии находится чистенький провинциальный город Фрайбург, знаменитый своим собором XIII века – Мюнстером, а, также, Университетом, где преподавал выдающийся философ современности Мартин Хайдеггер.
К востоку от Германии находится Польша, куда я мысленно перемещаюсь, и начинаю с Варшавы.
Варшава так утыкана небоскребами постмодернистской архитектуры, что в ней почти не заметны следы социализма. Но меня интересовали памятники досоциалистической Польши: Старо Място, Королевский дворец, дворцовый комплекс Виланов, которые были заботливо и грамотно восстановлены еще во времена так называемой «народной демократии». На меня большое впечатление произвели толпы варшавян, полных оптимизма, и кипящих энергией.
Краков – выдающийся памятник архитектуры, один из немногих городов Центральной Европы, где исторические постройки сохранились в первозданном виде. Прошло уже двадцать лет, как я там мимолетно побывал, а Мариацкий костел и замок Вавель - так и стоят перед глазами.
В отличие от Кракова, Гданьск был совершенно разрушен, но поляки его восстановили в первоначальном виде стопроцентно немецкого Данцига, который был очень красивым городом. Из его центра берегом Старой Вислы, мимо Гданьских верфей, где зародился профсоюз «Солидарность», сыгравший значительную роль в крахе социализма, я пешком дошел по полуострова Вестерплятте, с которого началась Вторая мировая война.
Скосив глаза вниз по карте, из Польши я попал в Чехию, в Прагу.
Сразу по прибытии в город я обнаружил, что эмблема Праги – вид на Карлов мост с его барочными скульптурами, предмостной готической башней, и Пражским градом на заднем плане на высоком северном берегу Влтавы – для Праги вовсе не характерен. Она оказалась обширным городом, который в конце XIX – начале XX веков был застроен огромными богато украшенными зданиями в стилях: «неоклассицизм», «неоренессанс», «модерн». В него повсеместно вкраплены оазисы более ранних архитектурных эпох. И все это урбанистическое пространство проникнуто духом произведений Кафки. А социализма тут как будто и вообще никогда не было.
На юге Чехии я побывал в пограничном городке Микулов, имеющем богатую этническую историю. Здесь жили евреи, которых уничтожили национал-социалисты, а по окончании войны из него выселили всех немцев (они составляли 90% населения), и поселили чехов.
Рядом с Чехией находится Австрия.
Вена для меня – столица Сецессиона, а постройки Югендштиля разбросаны по всему городу – от центральной Карлплятц, откуда, собственно, и пошел Сецессион, до двух вилл архитектора Вагнера, построенных на далекой окраине; от вагнеровского шедевра – Почтового Сберегательного банка - до психиатрической больницы Штайнхоф, построенной им же, так что мне пришлось потрудиться, чтобы все это обойти. Ну, и, конечно же, нужно было посетить полдюжины всемирно известных венских музеев, навестить дом Фрейда на Берггассе, 24, откуда пошел психоанализ, и заглянуть в Оперу, чтобы ощутить атмосферу, в которой рождалась Нововенская школа музыки.
Лучший вид на Зальцбург открывается со скалы, на которой стоит замок Хоэнзальцбург. В речной долине, окруженной невысокими горами, город лежит, как на ладони: в центре композиции зеленеет купол Кафедрального Собора: обок его белеет большая площадь, на которой золотом блестит «Сфера» - скульптура Балкенхола. Среди четырех-, пятиэтажных домов, расставленных в произвольном порядке, высятся нарядные барочные храмы. Далее, за красиво изогнувшейся рекой раскинулся Новый город. Фестшпиленхаус, предназначенный для проведения музыкальных фестивалей, и «Дом для Моцарта» - концертный зал, частично врезанный в скалу, отсюда не видны. В них я не побывал, но я посетил Mozartwohnunghaus (Дом, в котором жил Моцарт).
Из Австрии я перебрался в Швейцарию, - на ее южный край – в Женеву.
Символом Женевы является Рад де Женев (Женевский Рейд) – южная оконечность озера Леман, сходящаяся к вытекающей из него Роне. Композиционным центром этого уникального городского пейзажа является фонтан Жеддо (Jet d’Eau) – водяная струя, бьющая с поверхности воды на высоту 140 метров. С набережной Кэ-дю-Монблан в ясную погоду можно любоваться сверкающей снегом вершиной горы Монблан, а, если пройти немного подальше, и повернуться к озеру спиной, то перед тобой открывается вид на Дворец Наций – европейскую резиденцию ООН.
Я проехал по Женевскому озеру на колесном пароходе «Симплон 1915» из конца в конец, оглядев с его палубы Лозанну и Монтрё («Набоковское место»), не считая полдюжины местечек, необыкновенно живописных. Через шесть часов после отплытия пароход прибыл в конечный пункт экскурсии – Шильонский замок, проникнутый духом Байрона.
Лучший вид на Лозанну открывается не с озера, а с прибрежной гряды, и, отнюдь, не на озеро, а в противоположную сторону – на Флон – глубокую и широкую впадину. С ее дна городская застройка взбирается в гору, коническую вершину которой венчает Собор, вокруг которого расположен Старый город. Слева Флон пересекает многоарочный акведук, а по правую руку высится современный двухъярусный мост Пон-Шарль-Бессьерэ.
Со смотровой площадки Кафедрального собора исторический центр Берна - Альтштадт - представляется островом, окруженным рекой Ааре (через нее перекинут высоченный мост Кирхенфельдбрюкке), за которой зеленеют поля и леса с тут и там вкрапленными в них пригородами. На главной улице – Марктгассе – вниманием овладевает обаятельная башня Цютглокке, похожая на настенные немецкие часы с кукушкой. Берн прославлен именами физика Эйнштейна и художника Клее.
Из Берна я поездом «на зубчатом ходу» совершил поездку на гору Юнгфрау – одну из самых высоких в Альпах, там отметившись.
Древний Базель знаменит видом своего Старого города, открывающимся с правого берега Рейна, - затейливой картиной, сложенной из построек прошлых эпох, однако в моей памяти он запечатлелся, как резиденция современного искусства, так как там находятся такие институции мирового значения, как музей Тэнгли, где собрано богатейшее собрание его «мобилей» - движущихся металлических скульптур, - и галерея Кунстхалле.
Хотя Цюрих своею географией напоминает Женеву, - он тоже стоит на реке (Лиммат), вытекающей из горного озера (Цюрихзее), лучший вид на него открывается не с озерного берега, а с Университетской горы. На фоне окружающих город лесистых холмов в легкой дымке лежит долина, как древесной корой, покрытая сотнями черепичных кровель, между которыми тут и там вклинилась зелень садов и парков. Этот пейзаж, как вертикальной штриховкой, иссечен тонкими острыми шпилями множества церквей. На центральной улице - Банхофштрассе – сконцентрирована финансовая мощь Швейцарии, - ее всемирно известные банки.
Из Швейцарии можно попасть в Италию, но, прежде, чем туда переместиться, - это будет надолго, - я переместился в Грецию.
Стоит только в одном из центральном районов Афин выйти на открытое место, как в твое поле зрения попадают две доминанты – Акрополь – каменный массив со скалистыми обрывами и плоской вершиной, на которой своими колоннами выделяется Парфенон, - и холм Ликабет – крутой конус зеленого цвета с белой точкой на вершине. Следы античности в Афинах многочисленны и повсеместны, но главным местом для проникновения в сущность Древнегреческой цивилизации является Национальный археологический музей, где становится понятным, что истоки европейской культуры лежат в Элладе III века до н. э.
В Олимпии поражает эллинистическая Палестра, предназначенная для тренировок атлетов. Это – большая ровная площадка, заросшая невысокими лиственными деревьями, которую в разных направлениях пересекают ряды тонких дорических колонн; эта картина взаимопроникновения и гармонии природного и человеческого начал до удивления совпадает с представлением об Аркадии – счастливом детстве человечества.
Древний Коринф был одним из столпов Древнегреческой цивилизации, он соревновался с Афинами и Фивами, но от тех времен сохранился на местности лишь храм Аполлона периода архаики, да следы его древнего плана на скалистом склоне. Остальные постройки относятся к Римскому периоду, который здесь не интересен.
Здесь же, на Пелопонесском полуострове, я посетил Микены. Самое сильное впечатление оставляют масштабы этого города-крепости и его идеальное соответствие окружающей местности. Блуждая по его улицам, приходишь к выводу, что перед тобой – памятник культуры того далекого периода, когда архитектура еще стремилась подражать природным формам; человеческие сооружения мимикрировали под скалы, заимствуя их простоту и силу. Кажется, что сама греческая земля собрала свои материальные и духовные силы, и произвела Микены в чудодейственном акте рождения, и это было событие мирового значения.
Дельфы расположен на горном склоне. Его большая крутизна, подчеркнутая взметнувшимися в небо, как язычки черного пламени, кронами кипарисов, определяет своеобразие этого древнего города, где обитал Аполлон. Храм Аполлона, представленный основанием и несколькими колоннами, столь убедителен, что он как бы учреждает саму реальность, служа для нее опорой. Но самый удивительный памятник Дельфы - ротонда храма Афины Пронайи, являющая образец высшего совершенства, достигнутого архитектурой классического периода древнегреческой истории.
Теперь перехожу к заключительному этапу моего странствия по карте – к Италии, по которой буду перемещаться с севера на юг.
Столицу Ломбардии – Милан – лучше всего представить его центральной площадью, на которой, подобно фантастическому видению, возвышается неправдоподобный Собор, облицованный розоватым мрамором, и от которой разбегаются воображаемые тропы, ведущие к другим достопримечательностям города – к Театро-алла-Скала, к замку Сфорца, напоминающему Московский Кремль, к церкви Санта-Мария-делла-Грация, в трапезной которой хранится «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи, к улице Монтанаполеоне – кварталу Высокой Итальянской моды (Версаче, Гуччи, Дольче и Габбана), к Пинакотеке Брера, к Фондовой Бирже, где развивается действие фильма «Затмение», в котором Антониони показал многообразие и неопределенность Бытия, столь явно обнаруживающиеся в образе Милана.
Чертоза-ди-Павия очаровывает своим силуэтом, вздымающимся, как мираж, над пустынным сельским пейзажем: массивная ступенчатая башня, завершенная прозрачной беседкой, увенчанной куполом, вокруг которой наставлено множество тонких башенок, на которых тоже помещены ажурные беседки (некоторые из них двухъярусные), но уже не под куполами, а под коническими кровлями.
Монца знаменита тем, что главном ее храме – Базилике-Сан-Джиованни-Батиста – в нефе Королевы Теодолинды хранится Железная Корона. На самом деле Корона, имеющая форму кольца, изготовлена из золота и украшена крупными, размерами с желудь, изумрудами, рубинами и аметистами; из железа изготовлен лишь обод, обегающий внутреннюю поверхность короны, однако он изготовлен из расплющенного, замкнутого в кольцо гвоздя, коим Христос был прибит к Распятию.
Бергамо состоит из Нижнего и Верхнего городов, причем из любой точки Нижнего города взгляд устремляется к Верхнему, расположенному на горе, и парящему в небе, как свифтовская Лапута. Осмотр Верхнего Бергамо упрощает тот факт, что все его главные постройки сгрудились вкруг маленькой площади Пьяцца-Дуомо. На Верхний город можно посмотреть и сверху – с холма Сан-Вижилио; на этом виде Нижний город отодвигается на периферию, но если в него спуститься, там тоже можно найти немало интересного.
Туристическая привлекательность Брешии зиждется на остатках Древнего Рима (в Италии этим, правда, никого не удивишь), и двух нарядных площадях, на которых столпились главные храмы города – Пьяцца-Паоло VI и Пьяцца Лоджия. Мне же понравилась Пьяцца-Виттория, построенная архитектором Марчелло Пьячентини в 20-х – 30-х годах прошлого века в стиле рационализма, предполагающего правильное прочтение классической традиции в контексте индустриальной эпохи. Кроме того, я был совершенно очарован Старым городом, подолгу бродя по его узким кривым улочкам, лишенным тротуаров и имеющих форму желоба со стоком посередине.
Слово «Кремона» ассоциируется со словом «скрипка»; - здесь жили мастера скрипичного дела Андреа Амати и Антонио Страдивари; именно поэтому сравнительно недавно здесь открыли единственный в мире Музей Скрипки. Там скрипки великих мастеров, каждая – в отдельной витрине со стенками из пуленепробиваемого стекла расставлены в огромном зале с искусственным освещением, разгороженном зеркалами и драпировками из черного бархата - так, что в нем образован лабиринт. Кроме того, Кремона знаменита огромным и красивым романским храмом, а также тем, что стоит на реке По, почитаемой итальянцами, как у нас – Волга.
Мантуя – родина Вергилия – с трех сторон окружена озерами, и с четвертой – отделена от материка каналом, являясь, по существу, островом, на котором доминирует Палаццо Дюкале, включающее грандиозный замок Сан-Джорджо, где находится Камера-дельи-Спози (Супружеские Покои), расписанные Андреа Мантеньей, который тут и жил. Здесь, также, жили и строили выдающиеся зодчие Возрождения – Леон-Баттиста Альберти и Джулио Романо. Так и получилось, что Мантуя – подлинный архитектурный заповедник.
На востоке Ломбардия граничит с провинцией Венето.
Венеция – единственный заграничный город, который я посещал многократно, накопив уйму впечатлений, из которых остановлюсь лишь на двух. Посередине Каналь-Гранде, на его северном берегу на фоне голубого неба над своим рассыпавшимся по водной ряби отражением стоит прекрасный ажурный белый с розоватым оттенком чертог дворца Ка’д’Оро; тонкий кристаллический узор его внешнего убранства излучает небесную радость и выражает неземную чистоту. К этому надо добавить, что из стрельчатой аркады этого дворца открывается один из лучших видов на Каналь-Гранде, если направить взгляд вдоль него вправо или влево.
В глубине небольшого двора высится сооружение непонятного назначения, главной частью которого является цилиндрическая башня, вдоль поверхности которой вьется изумительной красоты и изящества открытая белокаменная аркада винтовой лестницы, находящейся внутри. К башне придвинут узкий фасад здания с пятью этажами белокаменных аркад. Дворец Контарини-дель-Баволо оставляет впечатление драгоценной игрушки, и в этом смысле является квинтэссенцией духа Венеции.
Когда на вапоретто (катере) едешь по Лагуне, - во все стороны, куда ни глянь, простирается водная гладь, на которой тут и там зеленеют низкие островки и пожухлым камышом желтеют отмели; мимо проплывают сдвоенные толстые сваи, отмечающие фарватер; тебя не покидает впечатление, что на пространстве Лагуны три природные стихии – Вода, Земля и Воздух установили зону совместного владении, поддерживая строго соблюдаемый паритет.
В провинции Венето я посетил еще три города.
Лучший вид на Верону открывается с высокого берега Адидже, от Римского театра: на излучину реки, охватившей город петлею, на пятиарочный мост Пьетра, – частично белокаменный, римский, частично – средневековый, кирпичный, - вокруг которого бурлит поток, на Кафедральный Собор, на гладкий купол церкви левобережной церкви Сан-Джорджо-ин-Браидо, и на всю долину Адидже, простирающуюся до горизонта. Места, назначенные представлять мелодраму о Ромео и Джульетте, отсюда не видны, и слава Богу!
На Виченце лежит отсвет гениальности Палладио, построившего здесь выдающиеся произведения зодчества, - такие, как театр Олимпико, выразивший чудесную суть театрального действа, Палаццо-Раджионе, ставший эмблемой города, и виллу Ротонда, открывшую новую эру в мировой архитектуре.
Главной целью моего визита в Падую было ознакомление с главным шедевром Джотто – росписью часовни Капелла–дельи-Скровеньи. Войдя вовнутрь, ты оказываешься в волшебном пространстве, насквозь пронизанном небесно-голубым светом; в цилиндрическом своде этот свет сгущается до синевы, на которую высыпаны мириады звезд; во фресках, покрывающих стены, им светит лазурное небо, в котором вспыхивает золото нимбов ангелов и святых; им светлеют человеческие лица; он бросает блики на опадающие складками одежды. На тебя нисходит состояние возвышенной радости!
От других городов Террафермы Падую отличает то, что в нем есть несколько огромных храмов, представляющих собой циклопические нагромождение простых геометрических форм: параллелепипедов, цилиндров и полусфер.
В области Валле д‘Аоста и Пьемонт я посетил только Турин.
Лучший вид на Турин открывается с горы Капуччино: на реку По, на площадь Витторио Венето, на островерхую башню Моле-Антониеллане, в которой размещен всемирно известный Музей Кино, на купол часовни делле-Синдони, в которой хранится Плащаница, сохранившая следы тела Христа, на Королевский дворец Савойской династии, на Палаццо-Мадама, и даже на Линготто, где расположен Музей Автомобиля концерна Фиат. От церкви Суперга, стоящей на вершине горы, можно увидеть, насколько близко к Альпам располагается Турин.
Из Турина я перемещаюсь в Лигурию, омываемую водами Лигурийского моря.
Генуя многолика: это, - и район Кастелло, расположенный на холме, по крутым склонам которого узкие средневековые улочки спускаются в Старую Гавань (здесь находится знаменитый Палаццо-Сан-Джоржо), к которой в последнее время добавлен парк развлечений, построенный Ренцо Пьяно в стиле Постмодерна, и стена Малапага, и площадь Матеотти, окруженная памятниками Романского стиля, Готики и Барокко, и современный Порт с взлетевшим над ним колоссальным Маяком – эмблемой Генуи. Так как в Генуе родился Христофор Колумб, то в нем имеются «Колумбовские места».
Скосив глаза вправо, из Лигурии я попал в Эмилью-Романью, в которой начал с запада - с Пьяченцы, запомнившейся мне силуэтом центральной площади с двумя конными статуями, изображающими скачущих во весь опор кондотьера Алессандро Фарнезе и его сына Рануччо (лошади действительно скачут, а не притворяются скачущими) на фоне «Готического» дворца Палаццо-Коммюне, украшенного поверху балюстрадой из настоящих крепостных зубцов. В памяти, также, сохранились фрески Порденоне в церкви Санта-Мария-ин-Кампанья (в Полях).
Следуя по карте вдоль линии железной дороги, я попадаю в Парму.
В Парме впечатляет Собор, стоящий на центральной площади. Это грандиозное здание со сложным объемом – с выпуклыми высокими абсидами, с куполом, возвышающимся на восьмигранном барабане, - и все это украшено ажурными колоннадами из полуциркульных арок, - являющееся великолепным образцом романского храма. Его интерьер поражает неожиданной красотой центрального нефа: высокие, гладкие стены (если не считать галерейную аркаду и тонкие пилястры), также, как и почти плоский свод - плотно покрыты относительно поздней, но необыкновенно декоративной росписью, которая оставляет впечатление даже не гобелена, но бархата. Кульминацией интерьера является купол Корреджо с «Вознесением Девы».
Оказавшись в Модене, тотчас подпадаешь под обаяние ее центральной площади – Пьяцца-Гранде – с Собором, осененным наклонной колокольней Гирландина, с Палаццо-Коммунале (Ратушей), из стены которой выступает скульптура женщины с гранатом - Бониссимы, и с гранитной скамьей Пьетра-Рингадора, на которой пороли плетью тех, кто совершал преступал священное право собственности.
Подлинным символом Болоньи являются две башни, стоящие в ее центре, трогательно склонившись друг к другу как бы в поисках взаимной поддержки: худая и длинная Азинелли и короткая полноватая Гаризенда. Их внешний вид суров, но поза выразительна. Обходя, улица за улицей, весь Старый город, я вскоре обнаружил, что чуть ли не половину его составляет территория старейшего в Европе университета, откуда на мировое образовательное сообщество нисходит радостно приветствуемая одними и яростно отвергаемая другими реформа, называемая «Болонский Процесс». Кроме того, В Болонье родился и прожил всю жизнь выдающийся художник Джорджо Моранди, произведения которого собраны в Музее его имени.
Феррара знаменита с замком герцогов д’Эсте, со всех сторон окруженным заполненным водою рвом, Собором, Ратушей, и дворцом Скифанойа с росписями Коссы, но в моей памяти он запечатлелся, как средневековый город, лучше всего представленный улицей Виа-делле-Волте. Застроенная вплотную примыкающими друг к другу двух-, трехэтажными домиками, узкая (двум машинам здесь не разъехаться), почти прямая, она то и дело ныряет под арку, или пересекает очередную поперечную улочку. Такие улицы встречаются и в других городах Италии, но там они короткие, а Виа-делле-Волте все длится, и длится, раскрывая по мере движения все новые перспективы, одна другой – завлекательней; кажется, что с каждой из них ты все глубже уходишь в прошлое.
Наконец, добравшись до Адриатики, я попадаю в Равенну.
Историческая часть Равенны представляет собой тихий город с малоэтажной застройкой, в которую, как оазисы, вкраплены фрагменты римского города V-VI веков н. э., пленяющие глаз необычной простотой своих архитектурных форм. Кажется, что это сделано преднамеренно, чтобы составить контраст храмовым интерьерам, обильно украшенным византийскими мозаиками, по количеству и качеству которых Равенна не знает себе равных. Для византийских мозаик характерно весьма условное изображение происходящих в них событий: их действующие лица выстраиваются в один ряд на переднем плане, как актеры, вызванные к рампе аплодисментами зрителей, и смотрят вам в лицо своими огромными, на выкате, глазами, и этот взгляд вас гипнотизирует, не позволяя оторваться от созерцания мозаики. По этой причине византийские мозаики, как кажется, наделены какой-то мистической силой, не говоря уж о мощнейшем эстетическом воздействии, связанном с замечательной упругостью линий рисунка и изысканной цветовой палитрой. Следует особо упомянуть базилику Сан-Апполинаре, находящуюся в Классе, который некогда был портовым пригородом Равенны. Малонаселенная, даже минималистичная композиция мозаики великолепно сочетается с огромным объемом храма и простотой его архитектурного решения.
Сказав «Тоскана», мы, в первую очередь, мысленно обращаемся к столице Ренессанса – Флоренции. Я сразу представляю себя на Пьяцца-дель-Дуомо: прямо передо мной – Собор Санта-Мария-дель-Фьоре с его восьмигранным куполом; слева взлетает в небо колокольня Джотто; за ней – громада Баптистерия. Но архитектура Флоренции столь богата, что уместить ее в одном символическом образе можно лишь взойдя на балюстраду площади Пьяццале-Микельанжело, вознесенную на высокий берег Арно, откуда видны и мост Понте-Веккьо, и Собор Санта-Кроче, и Палаццо-Веккьо, и церковь Сан-Лоренцо, в которой располагается Капелла Медичи, и царящий над городом грандиозный купол Санта-Мария-дель-Фьоре. В ауре Флоренции неизменно присутствуют образы ренессансной живописи, хранящиеся в Галерее Уффици, в Капелле Бранкаччи, Галерее Питти.
Далее по карте Тосканы пробегаю глазами с северо-запада на юго-восток.
Лукку (Старый город) можно осмотреть, пройдя по окружающему его по высокому овальному крепостному валу; отсюда прекрасно видны и собор Сан-Мартино, и бесподобная церковь Сан-Микеле на Форуме, и площадь, построенная на месте бывшего римского амфитеатра, фасады зданий которой скрупулезно следуют эллиптическому контуру античного сооружения, образовав в городской застройке эллиптическую плешину.
На Площади Чудес (Кампо-деи-Мираколи) в Пизе Главенствуют Кафедральный Собор и Баптистерий, эксплицирующие Силу и Уверенность; «падающей» же Башне позволено выразить Сомнение и Зыбкость Бытия. Особенно заметен контраст между могучим, укорененным в земной почве Баптистерием и эфемерной колокольней, как бы стремящейся улизнуть. Но становится, также, ясным, что в этой компании – Собор, Баптистерий, Колокольня, - последняя является избалованной общей любимицей, которой позволен любой каприз.
Сан-Джиминьяно снаружи выглядит парадоксально; при подъезде к нему по шоссе он предстает небольшим, плотно застроенным холмом, над которым возвышается тесная группа стройных высоких башен непонятного назначения. На оборонительные крепостные башни они не похожи, так как стоят не на периферии поселения, а в его центре; если же любую из них использовать, как смотровую, то вся поверхность городка, устланная прилегающими друг к другу черепичными кровлями, умещается на небольшом пятачке, со всех сторон окруженном зеленью полей и рощ.
Самый замечательный вид на Сьену открывается в солнечный день со смотровой площадки стометровой башни Манжиа дворца Палаццо-Публико: перед тобой расстилается площадь дель-Кампо, имеющая слегка вогнутую поверхность. Фасады окружающих ее зданий тоже немного изогнуты, придавая границам площади криволинейный характер, в результате чего она кажется полукруглой с центром окружности (На самом деле, это сложный многоугольник), приходящимся на середину фасада дворца. Полукруг ее поверхности, как на лимонные дольки, разделен на девять секторов, раскрашенных в разные цвета; он выглядит, как циферблат солнечных часов, на который Манжиа отбрасывает свою тень -стрелку. Вид этой огромной площади, одновременно красивой и суровой, совершенно завораживает; у меня он даже вызывал звуковые галлюцинации: мне слышался конский топот, эхом отдающийся в ее чаше, как слышится в раковине морской прибой.
Ареццо оставляет много разнообразных впечатлений, конкурирующих за первое место: и удивительная романская церковь Пьеве-ди-Санта-Мария, и Дом Вазари, и Музей Петрарки, построенный на фундаменте дома, в котором он родился, и, конечно же, фрески Пьеро-делла-Франческо в базилике Сан-Франческо. Я их увидел, и с наслаждением причастился богатой нежнейшими оттенками палитры и тончайшего кьяроскуро, характерных для этого гениального мастера кватроченто.
С Тосканой граничит Умбрия, в которой я посетил Ассизи; конкретно же – Базилику-ди-Сан-Франческа, где осмотрел фрески Джотто. Если перед росписями Капелла-дегла-Скровеньи, ты упиваешься их эстетическим совершенством, то перед Ассизким циклом испытываешь духовное потрясение в связи с их глубиной. Поэтому именно последний я счел вершиной творчества Джотто.
Выйдя взглядом из Умбрии, я попал в область Лацио, оказавшись в Риме.
Безусловно, главный вид на Рим - Urbi – Вечный Город – Праматерь всех городов – открывается с Капитолийского холма на улицы и площади Форума. Всю левую часть поля зрения занимает Арка Септимия Севера – подлинное воплощение римской мощи и непреклонности, справа же от нее, вплоть до маячащей на горизонте Арки Тита, открывается вольное пространство, овеянное духом эллинизма. Здесь высятся стройные колоннады храмов Сатурна, Кастора и Поллукса, и Весты. Тут и там выступающие над античными мостовыми белокаменные фундаменты несохранившихся строений являются едва ли не важнейшей частью этого архитектурного ансамбля. Наконец, он совершенно не представим без его выразительнейшего фона – руин и пиний Палатинского холма.
Из всех римских площадей больше всего мне нравится Пьяцца-дель-Пополо. В основании тройной развилки идеально прямых улиц, направляющихся от нее к центру Рима, стоят два почти одинаковых барочных храма-близнеца, образующих вместе с высоким обелиском, находящимся в центре площади, один из красивейших архитектурных ансамблей города.
Из Лацио я перемещаюсь в Кампанью, в Неаполь.
В Неаполе, как ни в каком другом городе, трудно выбрать место, которое бы могло его символизироать: мне вспоминаются и узенькая Виа-Бенедетто-Кроче, пересекающая античный Старый город, уставленная храмами, пиццериями и маленькими магазинчиками, и широкая Виа-Толедо: на витрины стоящих на ней магазинов вывалена вся роскошь современного мира, и Пьяцца-Плебисчито, на которой стоит Королевский дворец, и замок Кастель-Нуово , ассоциирующийся с углом шахматной доски, на котором сгрудились фигуры, уцелевшие в результате какой-то немыслимой партии: остались только туры – средневековые круглые башни, да зажатый меж ними белый ферзь, роль которого играет ренессансная Триумфальная арка, но главной достопримечательностью Неаполя я все же считаю Национальный Археологический музей, где можно погрузиться в дух античной эпохи, в которую эти места достигли пика своей всемирной славы.
Помпеи – это большой по площади город с полностью сохранившейся античной планировкой, но все его дома (или их уцелевшая часть) – не превышают высоты одного этажа, то есть – это «одноэтажный Рим» (не как город, а как страна – в том же смысле, как «одноэтажная Америка»). А еще он напоминает огромный некрополь, которым, по сути, и является. Поэтому он вызывает у посетителя торжественно-печальное настроение.
На острове Капри меня вдохновил вид, открывающийся от виллы Йовис, - резиденции императора Тиберия, стоящей над отвесным обрывом к морю высотой 330 метров. С ее парапета я мог видеть все побережье Неаполитанского залива: от мыса Кампанелло, - очень близкого, - береговая линия, уменьшаясь в размерах, убегала вглубь пейзажа – к Везувию, за двугорбую вершину которого зацепилось облако, а далее вдоль горизонта - едва просматривался Неаполь, а, если сместить взгляд еще левее, в дымке угадывалась Искья.
Продвигаясь на юг вдоль береговой линии, попадаешь в Пестум, где на обширной площади, покрытой останками древнего города, располагается архитектурный ансамбль VIII - VII веков до н. э. – великолепно сохранившиеся храмы Нептуна и Геры. С наслаждением я ласкал взором коренастые дорические колонны, заштрихованные каннелюрами, незатейливые фризы и аскетичные фронтоны, напрочь лишенные украшений – формы чистые и благородные.
На этом Аппенинский полуостров для меня закончился; взглядом я перелетаю на Сицилию – в Палермо.
Палермо величаво раскинулся на берегу Тирренского моря у подножья горы Пеллегрино; он богат памятниками норманнской и романской архитектуры; количеством и красотой своих мозаик Палермо может соперничать даже с Равенной; здесь, в катакомбах монастыря капуцинов в стеклянных витринах хранятся скелеты тысяч жителей города, в одеждах, в которых были погребены в XVIII – XIX столетиях; все они стоят плечом друг к другу, и смотрят на тебя.
Своеобразие Палермо, между прочим, состоит в том, что из-за общей неухоженности его облик напоминает город Третьего мира.
Помню, как в Агридженто я шел по дороге, проходящей по Долины Храмов вдоль крепостной стены: - от храма Юноны, поразившего меня величием своей простоты, - к Конкордии, блещущей своей великолепной сохранностью, и главенствующей над местностью, поскольку она стоит высоко и видима из любой точки долины. Далее перед тобой возникает храм Геркулеса, представленный сохранившимся рядом колонн, а затем ты останавливаешься перед циклопическими руинами храма Юпитера, свидетельствующими о великанских размерах его колонн; в конце дороги некогда стоял храм Кастора и Поллукса, от которого сохранился один угол, включая фрагмент фронтона и декор антаблемента. И, наконец, противоположной стороне глубокого оврага виднелась колонна храма Вулкана.
Когда в Сиракузе я вышел на поросшую травою площадку, с которой открылся вид на лежащий подо мной амфитеатр, упиравшийся в зелень рощи, а за нею виднелось море, то ничто постороннее уже не помешало тому, чтобы на меня, наконец, снизошел дух Древней Греции; мне послышались голоса Хора, сопровождающие трагедию Эврипида (кажется, это была «Электра» в переводе Иннокентия Анненского). Для меня не составляло никакого труда заполнить в моем воображении трибуны амфитеатра современниками жившего здесь Пифагора, - жителями древней Сиракузы – белокурыми эллинами, одетыми в свободно спадающие вдоль стройных тел светлые туники, а на сцену вывести актеров на высоких котурнах, с лицами в масках.
Мессина замечательна своей набережной с видом через пролив на материковую Италию, на калабрийский берег; морским портом – воротами Сицилии, через которые осуществляется паромное сообщение; гаванью, защищенной вдающимся в море полуостровом, на мысу которого стоит колонна со сверкающей золотом фигурой покровительницы города - Мадонны Письма (Согласно местной легенде, Мадонна написала мессинцам письмо, в котором есть строки, что теперь выведены на постаменте колонны: «…благословляю Вас и Ваш город»). И конечно он знаменит своим уроженцем – художником Антонелло да Мессина.
Таормина расположена в горах тремя ярусами: первый – это узкая полоска земли, прижатая к морю крутым обрывом, над которым, - на втором ярусе, на высоте 200 метров над уровнем моря стоит исторический центр Таормины, а, если подняться по крутой горной дороге еще на полкилометра, попадаешь на третий ярус – в Кастельмолу. В Таормине расположен Греко-Римский театр, которому задником служит вид на морской берег и на вулкан Этну.
В Катании я открыл для себя архитектурный стиль, который для себя охарактеризовал, как «Катанийское Барокко». В нем декор не выпячивается, как это характерно для Барокко, а знает свое место, и храмы выглядят серьезными, задумчивыми, иногда даже мрачноватыми. Это особенно проявилось в облике Кафедрального Собора на Пьяцца-дель-Дуомо. Своею своеобразной красотой облик Катании запал мне в душу, но ее атмосфера вызывала какую-то иррациональную тревогу; видимо, давала о себе знать засевшая в подсознании зловещая слава Катании, как места бытования сицилийской мафии.
От экскурсии на Этну осталось воспоминание о том, как по мере подъема черный цвет вулканических пород, извергнутых вулканом, постепенно сменялся белым цветом снега, который на вершине превратился в ослепительно-белый.
Я перечислил все города Италии, в которых побывал, но на них не остановился. Весной 2020 года я планировал посетить Перуджу, Орвьето и Сполетто, но помешал КОВИД-19.
Поскольку заграничные поездки теперь, мягко говоря, проблематичны, можно подвести их заключительный итог. Я посетил 122 города в 21 стране Мира; стал ли я от этого другим?
Думаю, что нет. То был лишь прекрасный, фантастический сон.
Январь – Февраль 2022 г.