Тихо истаивал день конца ноября, - межсезонья, столь располагающего к отдаленным воспоминаниям и отвлеченным размышлениям. На безлюдной улице нашего дачного поселка я повстречался со своею соседкой Марией; мы с ней обменялись приветствиями и новостями.
- Какая сегодня хорошая погода – сказала Мария.
- Да! В такие дни легко перенестись в прошлое наших мест – ответил я.
- То же самое я могу сказать и про себя – живо согласилась моя визави.
- Я больше всего люблю вспоминать последние годы войны и первые послевоенные годы, - наверное, потому, что это были годы моего раннего детства – продолжил я
- Меня тоже всегда интересовали воспоминания родителей о военном времени и следы войны на наших окрестностях – сообщила Мария.
Следы минувшей войны хранились долго и были многочисленны, хотя военные действия наш дачный поселок и обошли стороной. Ближайший бой произошел в двух километрах к югу - близ станции Луговая Савеловской железной дороги, где авиабомбой был подбит советский танк. Когда мы шли по дороге, ведшей к станции, я глаз не мог отвести от искореженного остова машины и оторванной от нее башни, лежащей рядом низом вверх. Я, конечно, хотел подойти к танку поближе, но родители крепко держали меня за руку, к нему не подпуская. А к сорок шестому году, когда я подрос, и обрел некоторую свободу передвижения, останки танка уже убрали.
В нашем поселке следы сорок первого года представляли окопы полного профиля, вырытые Трудовым фронтом почему-то только на двух из соседских участков; они не выстраивались в непрерывную линию. Когда мы, детвора, играли в прятки, то окопы, шедшие по участку Певзнеров крутым зигзагом, представляли много возможностей, чтобы, прижавшись к глиняному откосу, затаиться. (Окопы зияли лет десять, пока хозяева участков их постепенно не зарыли).
Но самым крупным оборонительным сооружением был ДЗОТ, построенный на просеке высоковольтной линии посередине склона, обращенного к железной дороге. В военное время это была плоская насыпь; прикрытая дерном; под ней зиял дверной проем, выходивший короткий окоп, заканчивавшийся земляными ступеньками; в подземное помещение я только заглядывал, не осмеливаясь войти – там было темно; воздух был сырой и затхлый.
После окончания войны местные жители срыли насыпь, и растащили настил - два наката толстых бревен, обнажив внутренности ДЗОТА; просторное помещение с бревенчатыми стенами деревянными перегородками было разделено на три комнаты; весь земляной пол был залит мелкой лужей, из которой торчала алюминиевая шумовка – то, что осталось от полевой кухни. Так ДЗОТ простоял пару лет, пока местные не унесли все остававшиеся бревна, и он превратился в большую яму, в которую сбрасывали мусор; еще через двадцать лет яму окончательно зарыли. (Теперь там растут чертополох, борщевик и сахалинская гречиха).
По западной границе нашего поселка лежит Савеловская железная дорога, которая долго несла на себе следы войны.
-. Мама мне рассказывала – вмешалась в мои воспоминания Мария – как эвакуационные власти собирали жителей нашего поселка, которые не успели уехать, на последний поезд, отправлявшийся в Москву; Глафира Дмитриевна (наша соседка) все время беспокоилась, что едет без билета - со смехом поведала Мария – а сразу после отправления поезда два ближайших моста - через реку Учу и через ручей рядом со станцией Луговая - были взорваны.
Когда немцев отбросили от Москвы, наместо взорванных были построены временные деревянные мосты; чтобы они не загорелись от углей паровозных топок, перед ними на столбах были поставлены щиты с красноречивой надписью «Закрой поддувало!». Бетонные же глыбы, оставшиеся от разрушенных мостов, зарастя чертополохом, и замшев, вписались в нашу равнинную местность в роли скал. (Когда при постройке капитальных мостов руины удалили, пейзаж немало потерял в своей живописности).
К западу от железной дороги, чтобы затруднить возможное движение врага в обход Москвы, в лесу была сделана просека: все деревья были повалены поперек направления восток – запад. Когда я в первый раз ходил с мамой в лес, стволы деревьев уже были убраны: защитная полоса выделялась тем, что была уставлена пнями одинаковой – примерно метровой – высоты. (Сейчас на месте, где некогда были лишь пни, растет густой смешанный лес, едва пробиваемый солнечными лучами).
Кроме того, вдоль защитной полосы тянулись линии заграждений из колючей проволоки, уже частично разобранных местным населением. У нас на участке тоже лежал моток колючей проволоки, собранной отцом для укрепления забора. В хозяйстве, также, использовались две ржавые советские каски, найденные где-то здесь же, в них на костерке родители растапливали садовый вар, чтобы смолить древесину.
К северо-востоку от нашего поселка раньше лежало обширное колхозное поле деревни Троица-Сельцы. К востоку от железнодорожного полотна поле сначала простиралось по плоской равнине, посередине которой тускло мерцало мелкое болотце; подойдя к подножью холма, - главной географической достопримечательности наших мест – поле, покряхтывая, взбиралось на его крутой бок. Именно здесь, в самом изломе земной поверхности, в сорок первом был вырыт широкий и глубокий противотанковый ров. (О грандиозности этого сооружения говорит тот факт, что оно сохранилось надолго, в нем образовался ряд небольших невысыхающих прудов, в которых цветут кувшинки, а берега заросли камышом).
На склоне холма, близко к его вершине, был сооружен ДОТ – яма, накрытая цилиндрическим колпаком из цельного железобетона с амбразурой для пулемета, обращенной на запад. Сколько около этого ДОТА было играно в войну!
ДОТ после войны продержался довольно долго; лет пятнадцать – не меньше, но он постоянно нес потери: сначала кто-то поджег деревянные стенки, укреплявшие яму, потом бетонную крышку вывернули из земли и опрокинули, превратив в сосуд для хранения там чего-то; а затем бетонный колпак и вообще исчез. (Теперь весь холм занимает коттеджный поселок).
- Позвольте, но вы еще не все перечислили – возмутилась Мария – если от нас идти к станции Луговая по верху восточного склона железнодорожной выемки, то можно заметить канаву, проходящую у ее самого края; дренажный канал отодвинут от выемки на пятнадцать метров, следовательно, - это не дренаж, а окоп. Дополнительным тому подтверждением является яма, с амбразурой вовнутрь выемки.
- Да, действительно, - согласился я – я там как раз побывал на прошлой неделе, и в первый раз задался вопросом о назначении второй канавы, и ваша версия мне кажется верной: ведь восточный склон выемки – идеальный оборонительный рубеж; как я сам не догадался?
Мы замолчали, довольные нашим разговором.
- Прошлое неисчерпаемо; всегда есть надежда узнать о нем что-нибудь новое – философствовал я.
- Конечно – подтвердила Мария – Вы слышали что-нибудь о конюшнях Сталина?
- Нет! А что о них известно?
- Мама мне рассказывала, что однажды – это было в первые послевоенные годы –они с подругой, прогуливались вдоль Учи, и в том месте, где речка вытекает из леса, на большой поляне обнаружили конюшню. Мама тогда была смелая, задорная пятнадцатилетняя девчушка. «Можно мне поскакать на лошади?» - спросила она одного из солдат, обслуживавших конюшню. «Отчего же нельзя? Можно» - ответил он, и вывел из загона вороную кобылу. «Скачи!» Ухватившись за гриву, мама влезла на неоседланную лошадь, и она сразу пустилась вскачь, затем перешла вброд через мелкую речку, и быстрым аллюром поскакала через лес; под копытами трещал валежник, ветви подлеска больно хлестали маму по ногам; ее тело норовило сползти с лошадиной спины то вправо, то влево; она удерживалась на кобыле, лишь изо всех сил вцепившись в ее гриву. Как мама ни старалась заставить лошадь остановиться, - сколько ни кричала «тпру!», ей это не удавалось - зверюга лишь наддавала ходу. Наконец, мама смирилась с тем, что лошадь ее унесет, куда не надо, и стала ждать, когда она устанет, чтобы с нее соскочить, и через полчаса дождалась; сделав по лесу круг, лошадь вернулась в свою конюшню – рассказала Мария историю, услышанную от матери.
- Очень интересно, но как она узнала, что это была конюшня Сталина?
- Конечно, об этом нигде не было написано, но люди говорили – передала Мария слова матери.
- Может быть, и не сталинская, а просто генеральская – предположил я – здесь ведь после войны было много генеральских дач. Например, вблизи железнодорожного моста через Учу на опушке леса стояла дача Маресьева ( Г.П. Маресьев (1916 – 1978) – летчик, Герой Советского Союза; о его подвиге Борис Полевой написал «Повесть о настоящем человеке», экранизированную в одноименном фильме).
- Серьезно? Я об этом не знала – сказала Мария.
- Так ее же было видно, если посмотреть налево от станции Некрасовская. На фоне леса белел большой одноэтажный дом.
Так наша беседа продолжалась еще долго, пока не начало смеркаться. И я подумал: по какой причине два человека разных поколений и отличающихся судеб обнаружили столь высокую степень взаимопонимания. Поразмыслив, я понял: нас объединяют общие чувства к этому месту – клочку подмосковной земли площадью две-три квадратных версты, к которому за всю свою жизнь мы прикипели душой, и к которому невольно сбегаются наши мысли.
Январь 2022