Как Вы думаете, жизнь преподносит Вам
сюрпризы или мы ей???
I
– Я уже всё сказал! Отзынь. – Пять минут в нирване... Неужели это только мечта. В этой жизни и осталось только что мечтать. – Я повернулся на другой бок под аккопонемент поскрипывающей кровати. – Даже ночью снится всякая дребедень. – Пробормотал и тут же отключися. Совесть, как уснула вместе со мной, так и не проснулась.
Входная дверь хлопнула резко, со злорадст-вом.
Выгнал лучшего друга. Вернее многолетнюю подругу. Между нами нет сердечных тягот. Каким-то неестестветвенным образом переплелись души. Это неправда твоя, мистер А. Белый. После чтения стихов мы углублялись в дремучий лес самопознания. Душа – палитра не только художника. Это основное средство для взаимопонимания. И чтобы там не вещали о внезапной влюблённости, потери самообладания, с философской точки зрения любовь, как кстати и рассудок, – производная ума по времени.
Познакомился я с Кэтрин Бейлиной на дне рождения друга. Довольно странная, молодая женщина была одета не по моде. Достаточно неестественный для данной ситуации прикид: черный строгий костюм на изящной фигурке сидел безукоризненно. Чёрная шляпка с вуалью а’ля восемнадцатый век, две чёрные жемчужины слегка обрамлённые золотом в ушах. Заканчивали картину длинные чёрные митенки, подчёркивающие тонкие длинные пальцы с маникюром телесного цвета. Для вечеринки по поводу рождения наряд более чем причудливый.
По воле случая или преднамеренно её карточка стояла справа от моей за длинным столом в ресторане, закрытым для остальных посетителей по случаю дня рождения Сергея, моего однокурсника по университету. Почти все однокурсники и особенно однокурсницы уже имели потомство, а я старый холостяк всё, как они выражались, маялся одиночеством. Думаю, это от зависти.
Кэтрин, во время застолья, обращалась за помощью к своему соседу справа, с которым я тоже не был знаком. Это вполне естественно. Уже восемь лет минуло после окончания университета. Тем более, что я отлучился почти на десять лет, найдя работу в университете под Питером в городе Пушкин.
– Кэтрин, за два часа Вы ни разу не улыбнулись. – От неожиданной фразы она слегка вздрогнула и впервые обернулась в мою сторону. Её глаза были совершенно безучастны ко всему происходящему. Во взгляде проступала разрушительная сила равнодушия ко всему здесь происходящему.
– “Я был только тем, чего ты касалась ладонью...” – Почему-то эта строка выскочила изо рта от этого взгляда, наполненного неуёмной грустью. В чёрных глазах Кэтрин вспыхнул и тут же потух проблеск света.
– Вы знаете Бродского? – Она неожиданно встала и, протянув руку, заставила встать моё, вдруг послушное её воли, тело. Молча взяв меня под руку, не торопясь, направилась к выходу из зала. Как загипнотизированный, я слепо подчинился её порыву, не замечая вдруг наступившей вокруг нас тишины.
На свежем воздухе она меня отпустила. В свете луны её глаза казались неба чернее и требовали продолжения.
– “Я был попросту слеп. Ты возникая, прячась, дарила мне зрячесть. Так оставляют след.” – Каким образом я проговорил эти строки, не представляется возможным понять. Она меня не околдовала, но состояние было как в летаргии. Мой мозг существовал отдельно.
– Ваши слова застали меня врасплох. – Её голос, бархатистого сопрано, прозвучал напевно, вернув меня в действительность. – Я в этот момент думала именно об этом произведении Бродского, при выборе тоста Сергею. – И улыбнулась открыто в первый раз.
– Очень рад знакомству. Просто Юлий, – почтительно поцеловав протянутую руку, с улыбкой произнёс: – Так поспешим обрадовать нашего друга чудесным подарком.
Вернувшись в залу, Кэтрин, поднявшись на пустующую сцену, взяла микрофон. В зале наступила непривычная тишина.
– Иосиф Бродский “Я был только тем, чего ты касалась ладонью...” Серёжа тебе посвящается.
Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты
там, внизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже — черты.
......
Кэтрин читала этот чудный стих совсем в другом ключе, нежели Бродский, наполнив его, казалось, другим содержанием. Без выспренних завываний автора строк, но в том же раздрае бьющейся его непонятой души.
Стол замер. Даже постоянно жующие боялись стуком вилок испортить настроение льющегося стиха. Несвойственный этому залу шквал аплодисментов долго не смолкал, особенно впечатлительные особы скидывали набежавшую слезу, виновато оглядываясь.
Так мы познакомились.
По прошествии времени неожиданное осязание родства душ постепенно сходило на нет, оставив шрам где-то в глубине неведомого осязания мира. Мы не виделись больше года. Пусть Сергей и прислал на почту её телефон, но звонить было как-то не с руки, неудобно. После прочтения стиха мы вернулись на свои места. Кэтрин, перебросившись со мной двумя тремя незначимыми фразами и не попрощавшись, улизнула.
В следующий раз судьба нас столкнула в кассах Казанского вокзала в сторону Мурома. Очередь продвигалась медленно. Я просматривал вчерашнюю газету МК, как вдруг знакомый тембр голоса спросил:
– Не откажите в любезности, мне надо отойти, не хочется опять оказаться первой с конца. Я за вами.
– Кэтрин?! – Не успев обернуться, спросил я с явным интересом.
– Сюрприз. Извините... Любитель Бродского...
– Юлий. – Подсказка её не смутила.
– Ещё раз извините. Какими судьбами и куда? А я Вас часто вспоминала. Было неожиданно приятное знакомство. И Вы пропали.
Кэтрин вроде и забыла, что только что куда-то торопилась. В её, как оказалось, тёмно карих глазах заиграли огоньки.
– Я безумно рада нашей встречи. Вы куда направляетесь?
– В Муром. Никак не попаду в Вознесенский собор. Решил доставить себе удовольствие на выходные. – В принципе, я был готов в любое место её следования. Интерес подогревался её внезапным перевоплошением. Да и цвет души её, струящийся из глаз, был непонятного, оливкового оттенка.
Кэтрин загадочно улыбнулась. Неужели раскусила? Мне была искренне приятна встреча и я не скрывал этого.
– Отлично. Я тоже в Муром, вернее в его окрестность. У меня там дача. Сдам Вам одну из спален на ночь. Не в гостинице же Вам горевать.
– Не совсем удобно, вот так и на голову. – Моё смущение явно её позабавило.
– Ну полноте, мой дорогой! Мы уже вышли из юного возраста. Какие стеснения? Буду рада провести с Вами вечер, любитель поэзии. И никаких лишних глупых препирательств. Оставьте все стеснительности в покое. У меня большой дом в пригороде. Вы любите малину? – Вопрос застал меня врасплох. Я нутром чувствовал свой дурацкий внешний вид от этой тирады. – Утром чай с мёдом и..., – Катрин озорно прищурив глаза, пропела – ”...по малину в сад пойдём…”.
Я продолжал безмолвствовать. На Сергея тусовке рядом сидела совсем другая женщина. Возможно, у неё в то время что-то...
– Отомрите, наконец. Возьмите два билета, я отойду на пару вторую минут. – Она развернулась и затерялась в толпе, снующих, как муравьи, в разные стороны, людей.
– Гражданин, продвигайтесь, за Вами люди в очереди. – Незнакомая женщина, улыбаясь, смотрела прямо в глаза. – Старую зазнобу встретил. Повезло. Мне бы так.
– Извините. – Я, как-то странно засуетившись, почти придвинулся к кассе по очереди.
Взяв билеты, подошёл к табло расписания отправки поездов. Минут через десять появилась Кэтрин, приведённая в порядок: макияж и всё такое.
– А Вы, Кэт, мне и без...
– Не дерзите. Это я для себя. Утром не хватило времени. И, как оказалось, это меня подвело. С какого перрона?
– С третьего. Я взял СВ. Гулять так гулять.
– Жаль. А Вы, Юл, предсказуемы. – Улыбка сошла с её лица. Она отвернулась в сторону зала. Профиль не сулил ничего хорошего. Плотно поджатая верхняя губа, явно выражала некоторую неприязнь. Надо срочно менять ситуацию.
– Не злитесь, а то съедите всю помаду с нижней губы. – Я дотронулся до её плеча. – Даже если бы я ехал один, я бы всё равно взял этот вагон. Положено по статусу. А насчёт “гулять так гулять”, просто каламбур. Ну, вроде как “по малину в сад пойдём”. – Пришла моя очередь насладиться смущением.
Кэтрин, вскинув взгляд по-прежнему с неудовольственным выражением, вдруг стукнула кулаком в мою грудь.
– Один ноль в твою пользу. Теперь берегись. – И, взяв меня под руку, буквально потащила к третьей платформе.
Вот с этого началась действительная, странная история взаимоотношений между мужчиной и женщиной, когда им за тридцать. С вагона СВ.
Поезд на Нижневартовск, затерянный в сибирских лесах, нас ждал с закрытыми дверьми. Вагоновожатые усердно драили поручни, обходчики отстукивали дробь на крышках колёсных пар подшипников, а бригадир важно прогуливался вдоль состава, давая последние наставления.
– Нина, поторапливайся и больше улыбок. До низа драй поручень. Спина, она пройдёт. Виталь Палыч, ресторан должен быть открыт через двадцать минут после отбытия...
Мы молча наблюдали за подготовкой поезда к отправке. Наконец, открылись двери и, первыми войдя в вагон, направились к третьему купе. Шестой, бригадирский всегда отличался от остальных так же мягких вагонов прохладой и особой чистотой.
– Вы как любите по курсу или..
– По курсу. Не люблю оглядываться назад. Что прошло, того не вернуть. – Кэтрин одарила меня доверчивой улыбкой. – Если Вы не против.
На столике подле окна лежали стопкой журналы и пара свежих газет. Облокотившись на мягкие стенки вагона, первые несколько минут молча рассматривали друг друга.
Назвать Катрин красивой было бы затруднительно. Достаточно вытянутое лицо с выступающими словно яблоки при улыбке щеками, плоская верхняя губа, вздёрнутые брови не соответствовали её внутреннему шарму. Но улыбка открытая. Привлекало выражение глаз: испытывающе и метко, видимо, отмечающие недостатки и достоинства визави. Короткая стрижка явно молодила женщину.
– Ты ещё тот фрукт, – нарушила Кэтрин тишину, перейдя сухо на ты, явно недовольная моим оценивающим взглядом. – За мной не заржавеет. Отыграюсь. Не всё что блестит, золото. – Она отвернулась к окну.
На перроне уже собралась толпа отправляющихся. Видимо, в Нижневартовске прохладно или дождливо, отметил про себя, судя по одежде отъезжающих.
Мне не хотелось входить в эту, предложенную Кэт, скользкую тему.
– Не наговаривай на себя. В женщине-друге важен ум и степень восприятия юмора. А не обёртка. Вы, Кет, произвели на меня неизгладимое впечатление в ресторане. Я ещё долго хранил вашу манеру чтения Бродского. Пожалуй, это было лучшее прочтение из всех, что мне довелось слышать. – Я не подбирал слов. Они непроизвольно текли словно по течению довольно ленивой реки. – Да и не надо на себя возводить напраслину. Себя надо любить. И у Вас есть за что. Сидя в ресторане, мне не удалось Вас хорошо разглядеть, но ваш голос меня долго преследовал.
Кэт снова пристально, буквально упёрлась в мои глаза, что я аж заёрзал на месте. Выручила бутылка Нарзана на столе.
– Вам налить глоток? Чем Вы занимаетесь по жизни? Интересно. Ваш взгляд исключает единое мнение возникшее в вопросе. Вы по случаю, скорей всего, сентябрьская. Не так ли?
– Так. – Кет наконец улыбнулась. Её лик моментально преобразился. Куда делась защитная реакция от внутренней скованности?
Такое впечатление, что она, копаясь в памяти, искала для ответа нечто очень важное и не своё. Отблеск солнца в зрачках дрожал, не давая нарушить минутную паузу безмолвия.
– Вы знаете Тютчева? Неповторимый поэт. – Её бархатистый голос наполнился теплом, а выражение лица стало задумчиво приветливым и в то же время наполненное чем-то непонятным, недосказанным...
Бывают роковые дни
Лютейшего телесного недуга
И страшных нравственных тревог;
И жизнь над нами тяготеет
И душит нас, как кошемар.
Счастлив, кому в такие дни
Пошлет всемилосердый бог
Неоценимый, лучший дар —
Сочувственную руку друга,
Кого живая, теплая рука
Коснется нас, хотя слегка,
Оцепенение рассеет
И сдвинет с нас ужасный кошемар
И отвратит судеб удар, —
Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,
И верит сердце в правду и любовь.
Кошемар – с французского – наваждение, кошмар. Устаревшее слово
Она замолчала. Неужели это её призвание – чтение стихов?! Действительно, что ни на есть к данному моменту, дабы расколоть неловкость первого смятения в купе.
– Нет, если правильно поняла ваш негласный вопрос. Поэзия – это моя духовная жизнь. Всевышний наградил памятью. А моя профессия обычная – школьный учитель, мымра и всякое там разное. – Она откинулась снова на спинку вагона. Задумалась секунд на десять. – Знаете, чувство нужности не оставляет меня, но каждый день возвращаясь из школы я ощущаю свою невостребованность. Душа не на месте. А почему Вы молчите?
– Я умею, вернее, научился слушать. Тоже издержки профессии.
– И Вы учитель... Скучная жизнь. – Вагон тихо шатнулся и медленно двинулся вперёд. – Вот так и я каждый день покидаю школу. В таком же ритме.
– Дома никто не ждёт... Извините. Извините за бестактность. Я скорее о себе, чем о Вас. Ваш предмет литература?
– Нет, более прозаический – математика. Угораздило. Старшие классы.
– Мы ещё вернёмся к этой теме. Обязательно вернёмся. Вы обедали? Я выпил лишь стакан воды за весь день. – попрошу проводника принести чай. Вам с сахаром?
– Предпочитаю ресторан, тоже голодна. – В глазах снова засверкали искорки. Женщины неоспоримо высшее достижение Всевышнего.
Вагон ресторан был открыт к нашему приходу. Кэтрин, равнодушно окинув взглядом редких посетителей, направилась к пустому столику невдалеке от бара.
– Хочется чего-нибудь покрепче. Сегодня Вы мой гость и я выбираю, что нам есть. Просто Вы предвосхитили моё ухаживание, и кто придумал это омерзительное слово, и тем не менее, за Вами. – Она самодовольно улыбнулась, показав язык. – Не испортите моё внезапно хорошее настроение.
– Вы знаете мой вкус? – Но в голове вертелся иной вопрос вопросов: Какова ты на вкус? Главное не подать виду заинтересованности или эта крамола испортит всё на свете.
– Предполагаю. – Кэтрин внимательно рассматривала меню. Я старался ровно дышать и это возымело действо на разговорный тон. – Помню ваши запросы по ресторану. – Она очевидно уже всё решила. – Зря Вы думали себя незамеченным.
Подошедший официант, не заставивший себя долго ждать, безмолвно приготовился записывать.
– Молодому человеку бефстроганов с пюре и парой кусочков жареных баклажан с укропом. Мне просто пюре с поджаренными грибами в луке. Общий салат по-домашнему, лёгкий, итальянский маринад отдельно и двести грамм коньяка. Пожалуй, Арарат. – Кэт ни разу не бросила на меня взгляда.
Действительно, я бы заказал именно это, хотя выбор для вагонов-ресторанов был неожиданно достаточно обширен.
– Однако. У Вас большой опыт искушения мужского самолюбия. Один один.
“То ли ещё будет…” – угадывалось в прищурено проницательных глазах.
За пустыми во время трапезы разговорами, полтора часа пролетели незаметно и, как ни странно, достаточно вкусно. Не только от пищи, но и друг от друга. Градус сделал своё коварное дело, прервав постоянное выконье. Кэт была в ударе. Пила, закусывая четверостишьями Надиры или Хайяма во славу вина. Довести женщину, пусть и немного подвыпившую, с девятого до шестого вагона, оказалось не так-то просто. Даже, можно сказать, весело.
– Характер у меня не дай Бог, зато поблёскивает золотом, – пробормотала Кэт и мгновенно уснула, поджав, как ребёнок, под себя ноги, не дождавшись, когда я укрою её лёгким одеялом.
Короткие ресницы Кэтрин обрамляли чуть выпуклые веки. Правда небольшой греческий носик и высокий лоб несли некоторую информацию мне недоступную, не соответствующую её поведению под “мухой”. Чуть заметные морщинки у переносицы говорили о повышенной упрямости характера. Мало кто из женщин обладает этим качеством. Отсутствие обручального кольца ни о чём не говорит. Но то, что она не замужем, можно было предположить ещё там, в ресторане на дне рождения Сергея. Приводило в замешательство лишь обманчивое спокойствие и смирение лица.
Бог вселил в человека душу для совестливости. “Ни уму, ни совести, ни сердцу мысли не откроют свою дверцу.”Кто автор этих строк? Бог с ним. Что она видит сейчас во сне? Безрассудный поступок и безрассудная мысль близки по содержанию, но с разными последствиями. Я прикоснулся к её щеке тыльной стороной среднего пальца. На лице мгновенно проступила мечтательная улыбка. Она рукой отмахнулась, словно прогоняя мираж, и застыла в полном спокойствии.
За окном перелески и луга не отливались яркими красками из-за практически отсутствия солнечных лучей. Правда при приближении к Мурому облака стали рассеиваться, вселяя надежду на лучшее будущее. Около половины пятого должен появиться Муром. Я сел у изгиба ног Кэтрин и тихонько кончиками пальцев дотронулся до руки. Кэтрин скинула пальцы, как назойливую муху, и, неудачно повернувшись, ударилась об навесной столик затылком.
– О, Боже?! Это ты? Простите за отключку. Не спала почти двое суток. Уже Муром? – Я молча кивнул. – И никаких гостиниц. Ещё пару минут... – И упала на заиндевевшее плечо.
Всю дорогу в такси она так и проспала на нём, тесно ко мне прижавшись. Таксист, наблюдавший за нами в течении поездки, произнёс с нескрываемым интересом:
– Через две минуту прибудем. Будите свою случайно повстречавшуюся, малоизвестную Вам подругу.
– Что, так заметно? – Негромко спросил просто из вежливости.
– Да, конечно. Вы так с опаской её прижали к себе, что это сомнений не оставляет.
– Я что-то пропустила? – Кэт отпрянула от плеча. – Ты всегда такой горячий? Кому-то явно повезло.
II
Дом Кэтрин утопал в зелени. А за домом, метрах в десяти, начинался смешанный лес. Одним словом грибное место. Под Питером в таком лесу можно
было найти дикую, приторно-сладкую, жёлтую с красным бочком клубнику. Исключительно вкусную.
Вдоль ограды внутри дворика заросли малины склонились от обилия плодов. Оказывается, то были слова не только из песни. Наяву впечатление гораздо сильнее. Пока я вращал голову по сторонам, отмечая для себя пристрастия хозяйки, она уже вошла в дом. Достаточно большое строение в виде бунгало, правда с остроконечной крышей, в которой, безусловно, находились, как минимум, две спальни, судя по количеству кондиционеров со стороны фасада.
– Юл, милости прошу или как там по этикету? Заходи..., – она запнулась, – те. Тапочки у двери. Я сейчас спущусь. – Кэтрин, высунувшись из окна второго этажа, помахивая рукой, попросила уже, наконец, закрыть варежку и войти в дом.
Умна. В этом ей не откажешь. Дала время на оценку её увлечений. В гостиной вдоль двух стен с пола до потолка стояли полки с книгами в неимоверном количестве. В середине одной из стен находился патефон с рупором, явно современный и очень дорогой, а под ним шкафчик с пластинками за стеклянными дверками. Полки, как и стены, сделанные из морённого дуба, впечатляли в своей совокупности изысканность хозяйки. Остальное убранство не имело значения, пусть и было само по себе достаточно интересно и подобрано с не менее тонким вкусом.
– Не ожидал? Моё бунгало – моя крепость. В нём прекрасно уживается одиночество с воодушевлением и пристрастиями к душевному согласию с житейским миром. – Кэт с взъерошенными волосами, благоухая свежестью от наскоро принятого душа, спускалась по винтовой лестнице в цветастом тёмно-синем, скорее всего, японском халате до пола, наслаждаясь произведённым впечатлением.
– Дом достался по наследству, Одинокий брат отца почил меня таким подарком в завещании. Всё, что ты здесь видишь: книги, пластики, этот неподъёмный в деньгах патефон, убранство дома, стоит в неприкосновенности. Табу на замену. – Она протёрла набежавшую слезу. – Он был мой самый близкий друг. Музыка, стихи – зто он, мой учитель по жизни. Видно потому я одна.
Катрин, сев на диван, обняла подушку. Она с поразительной точностью считывала вопросы с моего лица, и было видно какое удовольствие ей это доставляет.
– Юлий, ты знаешь, всё на свете неслучайно. Грег, мой дядя, однажды сказал поразительную фразу – “Орлы летают одиноко, бараны пасутся стадами.” Я уже потом, лет через пять после его смерти, нашла случайно автора строк – Филип Сидни, английский поэт. Я думаю он тоже был одинок. Я имею ввиду Сидни.
– Теперь Ты понимаешь, – продолжила она, – почему я, можно сказать, улизнула со дня рождения Серёжки. Скукота. Только твоя фраза привела меня в некоторое приятное состояние. Всё остальное – блеф. Поднимись на второй этаж, комната справа твоя. Думаю ты не откажешься от душа, после поезда и такси, пропитанного алкоголем.
– Действительно не откажусь и от чего-нибудь горячительного тоже.
Постепенно моё отношение к её внешности стало сходить на нет, благодаря врождённым манерам взаимоотношений между незнакомыми людьми. Интересно из какого сословия были её предки. Явно не из мещан. Да и культура речи... Интерес к ней стал немного будоражить воображение. Даже появился некий азарт нетерпеливой будущности, сулящее приятное времяпрепровождение.
Второй этаж также был не обделён книгами и пластинками. Более простой, по-спартански уютный. Кроме кровати с необходимыми аксессуарами, диванчик на двоих, стереосистема на столике с непонятно каким выбором пластинок и книжные полки в основном посвящённые поэтам. Окно в виде чайной розы закрывалось китайским гобеленом. Встроенный кондиционер обрамлен картинной рамой. Во вкусе этой женщине не откажешь. Рама, явно не от дяди, точно вписывалась в интерьер.
Спустившись через минут десять уже в спортивном костюме, прошёл на кухню.
– Перекусим. – Кэт вопросительно взглянула на меня. – Коньяк? – На столе непочатые бутылки Васпуракана и Карвуазье, конфеты, зефир в шоколаде и суфле призывали к действию.
– С удовольствием. – Я откупорил армянский коньяк. Комната моментально наполнилась нежным ароматом трав кавказских гор. Кэт наблюдала за мной не без интереса. – Когда ты ставишь Васпуракан на стол, появление других, пусть и французских коньяков – дурной вкус. Ни у одного из них нет такого поразительно вкусного и тонкого запаха. Даже запах женщины уступает...
– Гурман. – Кэт неоднозначно улыбнулась. Чем-то необычным привлекала эта женщина. Не раскрепощённостью, не сексуальностью, которая может не зависеть от внешности. Чем-то неуловимым. Но чем? Я разлил коньяк по бокалам всего по два глотка.
– Этот коньяк ощущают на кончике языка. И наслаждаются невиданным вкусом и воздухом под чтение стихов Лермонтова или Пушкина в исполнении Смоктуновского или, кажется, Юрьева на записях 1918-1925 х годов. Как давно это происходило, словно в другой жизни.
– Ну, по поводу давно Ты преувеливаешь... Тебе сколько тридцать два, тридцать три?
– Тридцать восемь. Какое это имеет значение. Лет пятнадцать, как перестал уделять надлежащее внимание литературе.
– У меня есть запись Царёва, если не возражаешь. – Кэтрин поставила пластинку.
“Белеет парус одинокий...”
Молча слушали, одновременно неудовлетворённые чтением самозванца. Довольно скованную обстановку прервала Кэтрин.
– Разве это не счастье или радость вот так получать удовольствие от вдруг желаемого порыва? Лично для меня это так. Не страдаю от одиночества. – В её словах не было и тени театральности.
– В чем-то Вы правы. Понятие счастья эфемерно. Кто знает чем закончится сегодня и что произойдёт завтра. Каждую минуту может нечто свершиться и вместо счастья будет растворение души в чём-то совершенно другом, когда никому ничего уже не хочется. Всё проходит, кроме шрамов на душе. Нигилизм свойственен любому человеку. – Меня понесло словоблудие будто я на лекции. Да и выражение на лице Кэтрин стало немного удивлённым. – Даже холерику, – невозмутимо продолжил, – вечно воодушевлённому идиоту, после момента победы над чем-то или над кем-то. Секундный скепсис приносит некоторое разочарование. В том смысле, что добравшись до вершины, следующий шаг в пустоту. Там обрыв. Но при постоянном карабканье в какой-то момент натыкаешься на усталость. И вот тогда... – Я развёл руками.
– Но неудовлетворённость партнёром ещё хуже. Двум тугим характерам не ужиться. Я родилась мужиком в юбке. Ошибка природы. Давай прекратим эту. скользкую и достаточно нудную тему. Я лучше тебе почитаю что-нибудь Фета. Потрясающий лирик.
Через час мы вышли прогуляться. Тёплый вечер располагал к романтике. Собрав пригоршню малины, я то и дело отправлял одну из них в приоткрытый рот спутницы, что ей доставляло почти ребячье удовольствие. Она всё время что-то декламировала или говорила милые глупости. Мы смеялись как в младые годы, не нарушая ею установленное табу.
Поужинали в ресторане, под гитарный перезвон в молодой компании за соседским столиком. Вечер явно удался. Вернулись в десять довольные случайной встречей.
– Спасибо тебе за вечер. Давно я так не отдыхала в Муроме. Спокойной ночи. – И, подпрыгнув, чмокнув меня в щеку, жеманно подёргивая ягоди..., т.е. бёдрами, удалилась в спальню.
Утром проснулся рано, до петухов. Из кухни доносился тонкий запах чего-то неестественно вкусного с привкусом малины. Я жаворонок, а она видно... Другой такой птицы не припомнил и, на скорую руку облившись в душе, не успевшей стать ледяной водой, поспешил ка кухню.
– С добрым утром, лежебока. Надо выйти пораньше, до собора минут сорок пять, пятьдесят пёху. Собор будет пуст и есть время до толчеи насладиться увиденным. На машине , – очередной раз предугадав мой вопорос, – не поедем. Воздух сейчас умопомрачительный. Садись и уплетай. И по-быстрому. – На тарелках ещё издавали жар горячие блинчики и неправдоподобно пахнущее малиновое варенье.
Её вид сзади, выражающий доверие, на мгновенье вызвал желание на опрометчивый поступок. Крадучись, на цепочках подошёл к Кэтрин и обнял её за плечи, не вызвав, как показалось, никаких встречных эмоций. Наоборот, она с той же педантичностью дожарила последний блинчик, и, аккуратно положив на горку ему подобных, развернулась в моём объятии ко мне лицом, не выражающим ни каких ответных ощущений. Приподнявшись на цыпочках и поцеловав, дотянувшись, безучастно в подбородок, промолвила безразличным тоном:
– Милый, мы бы смогли соорудить абсолютно счастливую семью, если бы твоей женой стала бы не я. Не порти чудесное утро.
В этот момент явно не хотелось бы увидеть своё отражение в зеркале. Руки спали с плеч, как ненужный атрибут, а блинчики с вареньем потеряли всю свою привлекательность.
Кэтрин с интересом наблюдала за изменением мимики на моей физиономии без тени раскаинья.
– Достаточно часто, стоя у зеркала, я с наслаждением горжусь собой. Надо же ещё не успела никому испортить жизнь?! Это придаёт мне силы и несомненно радость от одиночества.
Попробуйте возразить, что мысли не материализуются в пространстве, и не вызывают в визави ответную реакцию. Она с тонким налётом вежливости меня не только послала, но и сопроводила, чтобы не сбился с направленного пути.
– Юл, что-то ты обмяк. Тебя не приводит в волнение столь изысканный завтрак? – Глаза бестии расстреливали огоньками отражённых лучей восходящего солнца из распахнутого окна. На освещённом восходом лице ирония и сарказм торжествовали без ограничений.
– Аппетит пропал не по моей воле. Но намёк понял. Буду поддерживать дружеские, тёплые отношения. – Я постарался безмятежно улыбнуться, но отражение в глазах Кэтрин, показалось уродливым.
– Чудненько, дорогой. Такие отношения гораздо прочнее, чем связанные постелью. Через десять минут мы выходим.
Всё-таки её вид сзади и походка возбуждали значительно больше, чем... – “Устыдись, болван”, – стрельнула в мозгах единственно здравая мысль.
Ш
Таким образом мы с Кэтрин сблизились и сосуществуем уже лет двадцать пять, а может и того больше. Посмотрели множество соборов вокруг Москвы и Питера, театральных спектаклей. Просто путешествовали вдвоём. Нас считали счастливой парой, не зная, что живём в достаточно большом отдалении друг от друга. Оба бракосочетались, но быстренько разошлись, посвятив себя её величеству карьере. Кэт защитилась первой – доктор наук в лингвистике, свяанной с вопросами доступного преподавания математики в школе. Ей хотелось на практике попытаться постичь цель своей диссертации.
Я затерялся в дебрях формул, тоже доктор... Иными словами, жизнь удалась, но без потомства с моей стороны, правда со случайными соблазнами в промежутках карьерной лестницы. Кэтрин преуспела больше, забыв однажды предостеречься. У неё и только её чудная дочурка Эдитт уже в восьмом классе. Эта егоза издевательски, вся в мать, иногда называет меня папой. Думаю, точно с подачи Кэт.
Вот и сегодня Кэт хлопнула дверью. Убей меня Бог, не помню, что обещал с утра. Когда я наконец проснулся, жить захотелось меньше... Видимо, где-то в недрах сознания прозвучал еле слышный сигнал совести. Ну да, конечно! Эдитт сегодня пятнадцать. Собирались сделать общий подарок. Чёрт побери, где этот долбанный телефон?
– Кэтрин, извини, лёг спать сегодня в три. Завтра отчёт. Где тебя найти? Мне нужно пять минут на сборы... Сама управишься?... Так не пойдёт, мне к
двенадцати. Хорошо. Уже выезжаю.
Стандартная ситуация неуправляемого холостяка.
Вечером у меня на даче справляли втроём день рождения Эдитт. Море смеха, музыки, радости от последней марки андроида.
– Старики, – Эдитт под недовольный мамин взгляд с воодушевлением произнесла именинница. – Моё самое большое желание, что я сегодня загадала, когда задула свечку на торте, должно исполниться! Юл, хочу тебе стать дочерью... – Я и Кэт недоуменно переглянулись. – В противном случае, перееду к тебе жить... Ты что не рад? Так свыкнись с мыслью.
– Как ты разговариваешь с Юлием, он тебе в отцы годится. – На лице Кэтрин проявилось непри-ятное выражение. Она всегда переходила на официальное моё имя для большей важности.
– Вот и я о том же. Хочу отца. Загаданное желание должно сбыться. – Упрямо повторила Эдитт. – Не правда ли папа?
Кэтрин обернулась в мою сторону с тем же самым выражением, что и много лет назад. Глаза в полном недоумении молили сказать... Только вот что??? От двух зол не убежать.
– Если мама разрешит, я не против. Переезжай. Буду только рад.
– Ты что с ума свихнулся. Я ей перееду. – Кэт не знала что ей делать: то ли встать и уйти с Эдитт, то ли с улыбкой каким-то образом перевести разговор в другое русло.
– И сколько вы ещё будете играть в песочнице? Я хочу деда для своих детей.
– Мать, а дочка у тебя уже выросла. Вроде как и старше нас. Ты так не думаешь? Сядь, Эдитт. Я подумаю
– Меня уже не берёте в расчёт?
– Мама и ты подумай. Я тебя умоляю. Я уже давно отношусь к Юлу, как к отцу. И люблю его. Как ты это не замечаешь? Он всю мою жизнь рядом.
Эдитт села передо мной на корточки. С влажными глазами, готовыми вот-вот расплакаться.
В более дурацкую ситуацию, по крайней мере я, не попадал.
– Ты меня любишь? – И уткнулась в колени. Её плечики подрагивали в унисон с всхлипываниями.
Кэтрин, обомлевши, не могла произнести и слова. Вопрос стоял ребром. Сегодня девочке пятнадцать и такое расстройство. И нет выхода.
– Я подумаю.
А я действительно хочу. Я настолько свыкся с нашими взаимоотношениями, что за столько лет сосуществования считал и считаю Кэтрин единственным, верным другом, готовым всегда прийти на помощь, кстати, как и наоборот.
Сентябрь 2022