Фридрих все еще говорил c Черным. Он несколько раз повторил: «Ну, ладно», - намекая на то, что пора заканчивать, но тот все не отпускал его.
В кабинет вошла Ольга Ильинична.
«Это надолго», - мелькнуло у Оконникова в голове.
Ольга Ильинична стояла к нему спиной. Сегодня на ней было тесное черное платье, и, когда она наклонялась, ему казалось, что разойдется стальная змейка на спине или лопнет шов.
Оконников подумал об это и скривился. Ольга Ильинична не могла видеть, что он скривился, но, тем не менее, обернувшись к нему, сказала: «Ой! Извините, что стою к вам, - тут она замолчала, вспоминая слово, приличное для этого случая, но, видно, без успеха и поэтому закончила, - задом. Так неудобно! Но как?». Вопрос как будто бы касался "грубого" слова, которое она все-таки произнесла, а не того, как она стояла. Она, вроде, и не догадывалась, и не понимала, что он может испытывать неловкость из-за того, что будет рассматривать ее теперь еще и сзади.
-По-другому, наверное, никак нельзя, - съязвил Оконников.
Оно, вроде бы, ничего плохого в этом и нет. Но, тем не менее. Она ж подставила не губы. Хотя, губы тоже ни к чему. Он о губах и не думал.
-Да? – спросила она.
Ему показалось, что с намеком, отчего в другой раз, не сейчас, он залился бы краской.
-Что? А? - вскинулся Фридрих. – Что тебе?
-Александр Юрьевич, подпиши, - сказала Ольга Ильинична, указывая рукою на стол.
-Саня, извини. Я тебе еще перезвоню. Здесь такое…
«Опять. Она всегда ставит меня в тупик, - констатировал Оконников.- Она или, действительно, дура, или делает это специально".
Долгое время он не мог решить, что у нее с волосами. Один раз она с челкой, а другой – у нее на голове желтая мочалка. И тут он решил, что мочалка - это парик. «Пусть парик, но он ужасный! Где она его взяла? И все-таки, почему, почему она его носит,- возмутился тогда он. - Не для того ли, чтоб обмануть меня, чтоб я подумал, что она не такая, какая есть на самом деле, а с изъяном, когда уже и смотреть на нее нельзя, потому что а вдруг она лысая, и тогда как бы из любопытства, нездорового интереса, из-за чего можно и обидеться. Я не хочу ее обидеть. Хотя, а если сейчас взять и, сорвав с ее головы парик, выбросить его в мусорку. Нет, этого делать нельзя. Плохо, что это не сон. Во сне можно делать, все, что хочешь, все, что взбредет в голову. А если все-таки лысая?" Мысли об Ольге Ильиничне сводили его с ума. Они напирали на него и напирали, и казалось, что вот он уже свихнулся. Но не свихнулся. Он здоровался с ней. Он отвечала на его приветствие. И будто ничего не произошло, как будто он и не срывал с нее мочалки. Она, его чрезмерное увлечение ее персоной начинало злить его. Но мог ли он что-то сделать для того, чтоб не обращать на нее внимание. Конечно, мог: не смотреть на нее. Но как, если на ней каждый раз, почти каждый день новый наряд.
Но даже не это привлекало его в ней, не наряды, а детали, которые могли быть восприняты, как оплошность, или недостаток, а, может, она делала это специально, чтоб окончательно сбить его с толку. Недостатки некоторых женщин привлекают даже больше, чем достоинства.
На недостатках она его и "ловила".