Отпуск.
Анна Яковлевна, тридцать пять плюс, каре каштан в золото, зелёное под цвет глаз платье, янтарная капля над вырезом, готовилась к отпуску. Её бледная кожа просила солнца, и ноздри на тонком прямом носу уже вожделели о запахе сосен, беломорской воды и сладком монастырском ладане. Разложив бумаги и, сверяя свои кривые заметки в блокноте с ровными рядами всплывающих на компьютере текстов, она удивлялась тому, сколько наработала за год. Предвкушая удовольствие от того, как протянет Александру Борисовичу флэшку с отчётом и бумажку с заявлением, не могла сдержать улыбку, и губы, чуть дрогнув, показали ряд белых с щелочкой между четвёртым и пятым, зубов. В тайне от себя она уже ощущала руку начальника на своей, многозначительное заглядывание в её глаза и пожелание хорошего отпуска. Потом он скажет: “Смотри, не застуди мне Машку”, а она ответит с насмешкой: “А вам-то какое дело?” Потом, как когда-то прежде, огибая стол, подойдёт к нему сзади и поцелует в макушку с едва заметной проплешиной в густых почти чёрных волосах. Он повернётся к ней и протянет руки, готовые к объятиям, а она засмеётся и, выскользнув, журавушкой упорхнёт за дверь… Как хорошо, что она не будет его видеть целые две недели, отдохнёт от этой утомившей её двойственности в их отношениях, о которой, как ей казалось, никто из сотрудников не догадывается…
Путь к начальственному столу пролегал через секретарскую. Нелли, новая секретарша, по совместительству студентка колледжа при МИДе, оглядела Анну Яковлевну оценивающе, с усмешкой. Этот взгляд уязвил, прошёлся холодком по позвоночнику, напомнил о возрасте.
Войдя в кабинет, даже не взглянула на белый воротничок, контрастирующий с тёмной двухдневной щетинкой, подчёркнуто-официально со словами “Здесь отчёт” положила флэшку на стол и протянула заявление.
- Александр Борисович, подпишите, пожалуйста.
Взглянул лукаво, с озорством, как мальчишка.
- А если не подпишу?
- Так уеду, у меня путёвка. Туристическая. Я о Соловках со школы мечтаю.
- А Машку куда денешь?
- С собой возьму. Не маленькая.
- С ума сошла. Соловки это тебе не санаторий.
- Разберёмся.
И, положив заявление на стол, швырком из кабинета. Выдавив из себя улыбку секретарше, сдержалась и не спеша в коридор.
Эта Нелька, как заноза в глазу, поперёк дороги. Александр Борисович льнёт к ней, как шмель на цветок. Анна Яковлевна чуть ли не вчера углядела, как он нёсся за ней, как та вошла в трамвай, а он на ходу влетел в закрывающиеся двери.
“Пора искать новую работу”, - подумала сердито и, не дожидаясь окончания рабочего дня, бросив сотрудницам:
- Пока, пока, я в отпуск. Тортик в холодильнике.
Побежала за Машкой.
Маша или, как она себя называла, «Маша -Мария» ходила в среднюю группу детского сада. Соединив в себе родительские гены и присовокупив нечто своё, цену себе знала, не заискивала перед старшими, с подружками обходилась без обнимашек, мальчишкам могла и отпор дать.
В отношениях с куклами, сохранила традицию чадолюбия, но с ума по ним не сходила и, рассадив Анжелику, Антуанетту и Дмитрия на своей кушетке, по вечерам, в отведённое мамой время, отдавала сердце розовенькому планшету с играми для девочек пяти лет. Имела и телефон, дешевенькийи безликий, давно вышедший из моды Филиппс, без игрушек и прибамбасов. Подарок папы. Он велел носить его всегда с собой, даже в детский сад на всякий случай. Телефон молчаливо лежал в шкафчике на верхней полке и ожидал своего часа. Но час не наступал, поскольку все у Маши складывалось благополучно. Как не странно, предсказания Анны Яковлевны и воспитательницы средней группы о том, что его обязательно украдут, не подтвердились. Очевидно внешность телефона не вызывала чувств. Маша-Мария и сама относилась к нему с безразличием, а, как известно, пропадают только самые любимые игрушки и вещи. У этой девочки игрушки не пропадали. В укомплектованной мамиными стараниями жизни, не оставалось времени на праздность, ну, только если совсем чуточку. Детский сад, бассейн, занятия английским, бальные танцы, подготовка к школе. По выходным ее мама любила ездить в познавательные туры или ходить в музеи. Маша не избежала и этой участи. Известие о том, что они едут на Соловки, не произвело на неё должного впечатления. Они много куда ездили. В поездах, автобусах мама читала Маше нужные книжки и девочка кое-что запоминала, набирая с детства интеллектуальный код. Уже несколько дней на столе лежал “ Гарри Поттер и философский камень». Название Маша прочитала, и книжку даже полистала. Чем-то она ее заинтересовала...
- Маша - Мария, за тобой пришли! Доедай быстрее и иди.
Собрав сгущенку ложкой и отломив кусочек сырника, дождалась, когда воспитательница отвернулась и , стараясь превратиться в невидимку, утекла в раздевалку...
Вечером складывали вещи в рюкзак для мамы и рюкзачок для дочки.
- Берем только самое необходимое, - повторяла мама, взвешивая на руке то одну вещь, то другую.
“Сапоги только для Маши, никаких домашних тапочек, ни в санаторий едем.”
- Мама, а можно зайчика?
- Тебе нести ты и решай.
- А планшет? А телефон?
- Я свой возьму.
- А новую книжку?
- Гарри Поттера? Конечно, я ее специально купила. Думаю, тебе уже пора. Клади в мой.
Спать легли рано, не было ещё девяти, поскольку на два ночи вызвали такси. Маша-Мария быстро заснула, но в десятом часу перекочевала к маме, и обе крутились, время от времени стаскивая друг с друга широкое Икеевское одеяло. Наконец, приткнувшись друг к другу, закимарили. Анне Яковлевне сначала приснилась мать, которую она видела только на фотографиях, потом отец, высокий, грузный, ответственный работник Министерства финансов. Рассказывал, что в молодости слыл заядлым байдарочником. С отцом она прожила долго, почти всю жизнь, в этой же однокомнатной квартире, где теперь вдвоем с Машей. Как папа старался вывести ее в люди! Интересовался что читает, с кем дружит, нанимал репетиторов...
Она проснулась до будильника и сразу вспомнила, что родители ей снятся перед неприятностями и тут же вскочила, засуетилась, обещая себе принять все, что подкинет судьба.
Маша-Мария глаз не разомкнула, ее откинутая мягкая ручонка никак не влезала сначала в рукав рубашки ( и мама, и дочь предпочитали в поездки надевать рубашки, джинсы, кроссовки), потом Анна Яковлевна, закусив губу с превеликий осторожностью, чтобы не потревожить драгоценное чадо, обряжала ее ножки, на голову легкий, под цвет глаз васильковый платочек, такой же, как себе.
Навьючив рюкзак и рюкзачок, сумку для документов и денег, подхватив
Машу левой и ключи правой, отправилась в путешествие...
На вокзале, прежде чем найти свой вагон, потопталась у табло, закинула вещи на металлоискатель, сняла. Маша так и не проснулась и Анне Яковлевне приходилось то и дело со словами «Тяжеленькая однако» подтягивать ее сползающее к коленкам тельце.
- Носильщика-то, мамочка, что ж не взяли? Давайте помогу.
Притянув к себе Машку, поцеловал в сонную щечку.
- Господи, Сашка! Ты-то что здесь делаешь? Никак проводить пришёл?
Анна Яковлевна и растерялась, и обрадовалась. Покраснела.
- Ага, до Кеми.
- Ты откуда узнал? - она недоумевала.
- Так ведь ты с работы заказывала, вот порылся вчера в твоём компе и решил составить компанию.
Пошли.
- Куда? Это наш вагон.
- Плацкартный? Ну, и жИла ты, прокачу вас с комфортом.
И они пошли вдоль поезда, натыкаясь на встречную толпу. Анна Яковлевна болезненно морщилась, извинялась. Ей бы радоваться участию, которое проявил Александр, но она вспоминала то худосочную блондинистую секретаршу Нелли, то цыганистого вида библиотекаршу, которая причалила к абонементу после того, как от их Центральной научной библиотеки остался жалкий кусок. Когда-то и она работала здесь библиографом, прошла хорошую школу, обучаясь у седовласой, гладкопричесанной заведующей отделом.Но после того, как новый директор, Александр Борисович, почти все помещения сдал под офисы, перешла в бюро переводов, организованное им. Он пригласил, она согласилась. Еще бы ему не пригласить. Такими специалистами, как она, не разбрасываются. К тому же он и глаз на неё положил, чуть ли не с первой встречи. Часто подходил, заглядывал в лицо с нежной улыбкой. А однажды в гнилое мартовское утро, когда она вышла из метро и, огибая прохожих, сновала по тротуару, боясь опоздать на работу, он, испугав её, дёрнул за руку, притянул к себе и вложил в ладошку букет подснежников. Да, он умел ухаживать! Любил женщин, и они ему не отказывали. Вот и она...
- Эй, где ты там? - донесся до неё голос Александра Борисовича, - не отставай.
А она и не отставала. Просто все прокручивала и прокручивала картинки их встреч и ещё раз подумала, что работу надо менять и с Сашей видеться по возможности реже. ТОлько вот Маша-Мария...
Вагон, в который так стремился Александр Борисович, был единственным в этом составе и неповторимый. СВ. Мягко освещённое двухместное купе, сочетание светло- бежевых стен с неяркими бордовыми шторками и покрывалами, скатерть на столе, цветы. В таких или похожих он всегда ездил с мамой, одной из известных московских архитекторов. Был у него где-то и папа, но затерялся. Поэтому мама, указывая на сына, всегда поясняла: «Это тоже мой проект». Она сыном гордилась, поэтому добавляла «лучший». Если ее вызывали в школу, подняв голову шла по коридору и, войдя в учительскую или к директору, спрашивала высокомерно: «В чем дело?”. Называла свою фамилию и всегда была на стороне сына. Обычно, заканчивая разговор, произносила:
« Вы воспитатели, педагоги должны быть умнее и, если у ребёнка что-то не клеится, это ваша вина. Постарайтесь разобраться. У меня к Александру претензий нет». Что было правдой. Жили они дружно, и Саша часто ездил с мамой не только в отпуск, но и в командировки.
- Так ты что действительно собрался нас провожать до Кеми? И зачем такая роскошь? - подняв брови спросила Анна Яковлевна. (Отец, отправляя ее в санатории, врачи находили искривление позвоночника, билеты покупал в плацкарт, очевидно вспоминая свою туристическую юность).
Устроив Машу на сиденье, Александр Борисович, глядя на дочку с лёгкой улыбкой, и нежа ее взглядом, поправил ручку, убрал волосок, прилипший к уголку рта, в очередной раз отметил ее сходство со своей мамой, та же милая припухлость губ, ямочки на щеках. Снял с её ног кроссовки и бережно поставил на пол.
- Один раз живем, Анечка. И жить надо красиво.
- Красота должна быть внутри человека, а это все внешнее.
- Ну, разве тебе здесь не нравится? Чисто, аккуратно, никаких неприятных соседей и запахов. Смотри, здесь даже есть туалет. Неужели ты собралась водить Машку в общий или, может быть, ты взяла для неё горшок?
- Горшок не взяла. И ты же знаешь, я не сторонница роскоши, и Машу не хотелось бы к ней приучать. Не известно какая ей достанется жизнь. Роскошь развращает, делает человека от неё зависимым.
- Ну, завела свою пропаганду.
Но тут Маша перевернулась на бок и родители, переглянувшись, замолчали.
- Аня, устраивайся, я пойду на перрон покурю...
Когда Александр Борисович вошёл в купе, в нем горел ночник. Анна Яковлевна, не переодевшись, лишь только скинув обувь, лежала рядом с дочкой и казалась спящей.
Александр Борисович разделся, повесил вещи на вешалку, аккуратно расправил воротничок рубашки и выключил ночник...
Рассвет робко проникал сквозь шторы, время от времени купе освещалось яркими вспышками пролетавших составов . Стучали колеса.
Равномерно и безразлично, выбивая такт, отмеряли они километры , увозя пассажиров все дальше и дальше от столицы.
Анна Евгеньевна даже во сне никак не могла побороть в себе раздражения и, время от времени просыпаясь, вскипало в ней негодование.
“Нет, ну зачем он навязался нам в попутчики? мы с Машкой лежали бы, прижавшись друг к другу на верхней полке, то разглядывая за окном незнакомые пейзажи, то я бы читала Маше . Потом мы спускались бы с верхотуры и осторожно, чтобы не помешать пассажирам внизу, ели свои бутерброды, запивая чаем из термоса. “
Сейчас все было иначе. С раннего утра шуршали по вагону официантки с блокнотиками, робко стучались в купе, разносили меню, порхали с подносами и салфеточками,
едой, аккуратно упакованной в миниатюрные коробочки, предлагали чай, кофе, коньяк…
Задержав взгляд на хорошенькой скуластенькой официантке
, почти копия их проводницы, она подумала: ”Интересно откуда они ? Из Калмыкии, Бурятии? Какие же молодцы. Дружат, помогают друг другу. А москвички другие. У нас в наследство от родителей вежливое сюсюканье, ни на волос ни любви, ни помощи. И я такая же. Даже хуже, хуже других.” Она вспомнила, как осуждала бывшую одноклассницу, постоянно просившую у знакомых безвозмездную материальную помощь вместо того, чтобы устроиться на работу.
А колеса все стучали, лежал в рюкзаке не раскрытый «Гарри Поттер», и Александр Борисович все обхаживал и обхаживал свою дочку, предлагал ей то ресторанные лакомства, то набирал у толпившихся на станциях продавцов полиэтиленовые стаканчики с ягодами или жирные копченые рыбки домашнего производства. Рыбки он запивал холодным пивом из ресторана.
- Хочешь ? - спрашивал у Анны Яковлевны, предлагая то одно, то другое. Она или отказывалась, или брала одну или две ягодки, крошечный кусочек оторванной рыбки или, глядя в окно, отхлебывала глоток.
А Маша-Мария мела все подряд, и Анна Яковлевна тревожилась не заболит ли у неё живот и все ждала когда же , наконец, Кемь, и их провожатый отчалит. Она привыкла с дочкой быть вдвоём и это третье лицо тяготило ее или, как бы сказали мои современники, напрягало.
Когда подъезжали к Кеми и начали подбирать разбросанные по купе вещи, Анна Борисовна обомлела: откинув сиденье, Александр вытащил из него чемодан.
- А это зачем?
- Как зачем? Там мои вещи. Ты же знаешь, я люблю хорошо выглядеть во всех условиях. Вот и дезодорант взял, - помахал баллончиком с иностранными буквами. – Знаешь путешествие по Белому морю хоть и приятное и, говорят, безопасное, но мало ли что. Вот решил составить вам компанию. Догадка Анны Евгеньевны, которую она от себя прятала, подтвердилась.
Он едет с ними. Значит, отпуск безнадежно испорчен.
Ей пришлось убедиться в этом ещё в поезде. Проснувшись ночью, обратила внимание, что его место пусто. Вышла в коридор. Из-под прожилки света в купе проводницы раздавался знакомый шёпот, нежное дыхание...Анна Евгеньевна, едва только Александр Евгеньевич вошёл, тихо, чтобы не разбудить Машу, выцедила:
- Забирай чемодан и катись.
- Анечка, я же тебе не муж, какие претензии. Я всегда говорил, что свою свободу не променяю на обручальное кольцо никогда. Да, и ты ко мне не ласкова.Что ж мне остаётся делать?
Аня вышла, не дослушав.
Правда, кто она ему?
Стояла в коридоре и, держась за металлический поручень, побелевшими пальцами, сухими и злыми глазами смотрела на сосны с разбросанными между ними великанскими валунами. На душе было скверно...
В Кемь прибыли ночью. Белой -белой. Такой ночи Анна Яковлевна ещё никогда не видела. Перламутровой.
В центре перрона сбившиеся в кучку туристы, подошла к ним:
- Здравствуйте, вы из московской группы? А где трансфер?
- Сейчас прибудет на площадь за вокзалом. Поедем в гостиницу. А утром отправимся на причал.
Автобус показался ей маленьким, напомнившим какие-то советские фильмы. Правда, свежевыкрашенный, голубенький, чистый. Мест хватило на всех. Даже на Александра Борисовича.
- Это вы записались вчера на свободное место? - осведомилась у него загоревшая сопровождающая, стрельнув карим востроглазом.
“Ещё одна претендентка”, - подумала Анна Яковлевна, усаживаясь у окна. Она хотела взять спящую Машу из рук Александра и жестом попросила его об этом. Он же с усмешкой отрицательно покачал головой и уселся рядом...
Всё (кроме, конечно, присутствия Машиного отца, случайная встреча их взглядов пугала и мучила ) в этом путешествии ( она так бы хотела здесь побывать ещё не раз) открывало ей (она не боялась громких слов, ведь проговаривала их для себя) вечность. И это Белое море с дыханием севера с разбросанными по нему каменными кузовами, и играющие в воде молодые тюлени, заглядывающие ей в душу детскими глазами, и золотистые блестки, разбросанные горстями, и светлые, пугающие выпуклыми зоркими глазами красивые, но хищные птицы. Но главным был, конечно, монастырь, сказочным Китежем поднявшийся над морем. Однако исторические реалии ( Соловецкий лагерь особого назначения) не просто пугали, а ужасали Анну Яковлевну, разрывали созерцание божественного, прибавляя горечь и боль. Она помнила рассказ папы, что брат его отца, погиб где-то здесь во времена ГУЛАГа. и это связывало ее с этим островом. Мысли о собственном неблагополучии (неверность Александра Борисовича, ее зависимость от него, ревность по отношению к дочери, которая отвечая на внимание отца льнула к нему не хотела сходить с его рук) отступали , и ей ошибочно казалось, что здесь она меньше страдает о личном, страдая общим. Но куда же денешься от личного...
Вот он несёт Машу на плечах, спускаясь с Секирки, вот стоя проводит лодку по узким монастырским каналам, вот, выведя лодку в озеро, прыгает в воду и плывет, меняя брас на сажёнки. Она боится на него смотреть, любя так сильно, что это кажется невозможным. Ночью, ночью он бесшумно подходит к кровати, на которой лежит без сна Анна Яковлевна и шепотом спрашивает: «Ты не спишь?” И добавляет просяще-нежно : «Пустишь?» И она пускает...
Потом он поправляет Машино одеяло, сползшее на пол, выходит на улицу покурить, долго не возвращается. Анна Яковлевна начинает нервничать и думает, что он пошёл к той , востроглазенькой и пора, давно пора менять работу.
«В первый же день подам заявление об увольнении»...
Вернувшись на материк, они сидят в Кеми в ресторане, он заказывает водку и ей, и себе ( такова традиция) , накрывает ее холодную руку своей горячей и спрашивает, глядя в глаза,
- За меня пойдешь?
- Что? - переспрашивает она.
-Замуж, говорю, за меня пойдёшь?
Ей бы тихо согласиться, а она язвительно-зло взрывается:
- А как же твоя свобода, и где ты был все эти шесть лет, что я одна с Машкой. Да иди ты...
Она вскакивает, подбегает к Маше, сидящей на корточках у входной двери перед черно-белым котёнком, хватает ее за руку и тянет так быстро, что Маша не успевает оглянуться.
На перроне Анна Яковлевна волочет Машу к поезду , сунув проводнице билет и паспорт, отыскивает нужное место.
Подсадив Машу, привычно-ловко закидывает рюкзаки и, подтянувшись, залезает сама, достает «Гарри Потера».
- А папа?
- Папа приедет позже. У него дела.
Но Маша не слушает, вертится, достаёт из рюкзачка вышедший из моды Филлипс, и нажимая на кнопки шепчет:
- Папа, папочка.
- Телефон абонента выключен или находится в зоне...
- Мама, позвони ты сама, со своего, - просит Маша.
- Я же тебе сказала, он приедет позже... Не крутись. Слушай.
Анна Яковлевна открыла книжку и начала читать, а Маша-Мария все смотрела в окно и ждала папу.