Поросёнок был молодой, глупый совсем. Несмышлёныш.
Мог бы он подумать своими куриными – иликакиеонитамупоросёнка – мозгами, что не кормили его c утра неспроста. Ничего в субботу и днём не дали. А вечером пришли незнакомцы.
Это же всем понятно. Если тебя и с утра не кормят, и в обед, то что-то будет. На выбор: цунами, отключение электричества, продовольственный кризис, или - как вариант - дефолт. И, что бы ни выбрал, закончится это плохо. Для разнообразия – не просто плохо, а очень. Даже ужасно плохо.
Хотя начиналось всё как раз неплохо. Прямо скажем - хорошо. Да чего там! Восхитительно. Правда, не для поросёнка, а для хозяина. В конце очередного учебного года историку предложили квартиру. Так ведь и давно пора. Уже бог знает, когда окончен ВУЗ, в котором сыграл свадьбу с однокурсницей. Две дочки не только родились, но и подросли до подростков. Уже реформа народного образования, затеянная партией и правительством, почти прова… завершилась, конечно. Уже и страна-то почти гикнулась. А квартиры всё не было. В железный занавес уже стучался закат социализма. Он плавно переходил в рассвет капитализма. Но пока все эти ваучеры под знаменем чубайсизма притаились впереди. До них предстояло дожить. Только вот где?
И тут неожиданно, как снег в конце мая, их обитель на пятом этаже панельного малосемейного общежития навестила добрая женщина. Приехала она в городок районного масштаба из далекого села. Поздоровалась с историком и его прекрасной троицей. Окинула пристальным взором комнату. А чего не окинуть восемнадцать метров, шифоньером на две части разгороженные! На взрослую и детскую. На взрослой стороне под этот предмет интерьера, а по совместительству и шедевр дизайна, вместо ножки историк подложил шесть красных томов ПСС Сталина. На детской вместо другой – черный трёхтомный энциклопедический словарь 1951 года издания. Надёжный фундамент…
С опаской усаживаясь на жидкий венский стул с гнутыми ножками, сказала, как пулю в лоб влепила:
- Коллеги! В вашей квартире три комнаты, кухня, место для санузла, сами оборудуете, если захотите, и прихожая 12 квадратов. Огород и двор небольшие, но есть стайка под живность. До школы три минуты пешком. Если согласны, я распоряжусь, школьные технички к вашему приезду в квартире приберутся. Вот пустой ордер, заполню хоть сейчас. Вам, посмотрела на главу семейства, полторы ставки историка, вам, улыбнулась жене, школьная библиотека. Заявления на работу будете писать?
К этому дню у стойкого марксиста-ленинца вера пошатнулась. Нет, не в бога. В него веры никогда и не было. Вера в обещанную партией и правительством счастливую жизнь. Надежда растаяла. Хотя обещанное светлое будущее могло наступить после реализации планов перестройки, но опыт предыдущих реформенных провалов подсказывал, что оно могло и не наступить. Светлое будущее вообще не любит наступать. Оно предпочитает брезжить и манить. Оставалась любовь: к Родине, к работе, к жене и дочкам.
А тут такое предложение!
Переглянулись муж с женой. Кивнули в знак согласия. И только потом уточнили, в каких же краях созданы эти райские условия.
Оказалось, недалеко. По сибирским масштабам вообще рядом. Это в Европе 150 километров от дома отъедешь и уже за границей, а то и не за одной.
На старой работе вздохнули, но отпустили. На новой не обманули. За лето новосёлы и новые сельчане обжились. Обставили квартиру мебелью, которую бог послал к уже имеющейся. Впрочем, бог не мебельщик, не меценат и даже не продавец. Это директриса распорядилась, а старшеклассники всё приволокли из пришкольного интерната. Шкафы, кровати, стулья, столы… не новые, но прочные. Даже с ножками.
В огороде взошла, пугливо оглядываясь на крапиву, лебеду и полынь, картошка. Недоверчиво росла и другая зелень. Она чем-то неуловимо напоминала нормальную, но огурцы были крючком, морковка едва-едва превосходила размерами мышиные хвостики, а лук весь пошел в стрелку. Не только первый блин комом, но и растения карликом. Флора она такая. Тем более, что в животворящий процесс фотосинтеза вмешался-вырвался один раз леденящий ужас… но о нём позже.
Флора подвела. Зато фауна радовала. В сарае весело (только поначалу, конечно) повизгивал поросенок. Его новосёлам муж завуча принёс. Маленького, из последышей. Чего не отдать? Все одно не жилец. Позвал хозяев и, не заходя в дом, предъявил подарок. Расстегнул молнию на хозяйственной сумке, показал дрожащее мокропятачковое микросущество размером с ботинок.
- К холодам вырастет. Если не помрёт. Хорошая порода, вислоухая. Килограммов сто будет. Он осмотрел опытным взглядом сарай. – Вы его пока из сумки не выпускайте, сейчас я принесу молоток и гвозди, надо жильё приготовить, а то сбежит.
Принёс. Заколотил дырку на задней стене. Пристроил на дверь второй навес. Отрезал подкидышу путь к родным пенатам, а также к свободе и независимости.
Зону оборудовали по всем нормам. В углу сарая была куча старой соломы. Постель. Вместо корыта поставили большую старую чашку с отбитой синей эмалью. Дочки покрошили туда хлеб и капнули молока. Как в басне прямо: и стол, и дом. Или как в сказке: хоромы со старым корытом.
Новый член семьи вселился в свой дворец. Имя получил стандартное – Борис. И это не имело отношения к восходящему к вершинам власти партийному лидеру! Так… однофамильцы. В смысле – тёзки.
Прошло пять месяцев. Живучим оказался свин. Не околел. К ноябрьским праздникам свинёнок подрос, но до обещанного центнера сильно не дотянул. Даже и половины обещанного веса не смог набрать. Он, возможно, и вырос бы, но, чтобы расти, надо есть. Много есть. Только где корм взять? Историку, разумеется, популярно объяснили, что бутылку конвертируемой жидкости он может легко обменять у чабанов на пшеницу, овёс или комбикорм. Простейшая операция – натурообмен, который позже назовут «бартером». Не при социализме изобретено. Так южане у северян получали то, что хотели. Сельчане у горожан. Мореплаватели у туземцев. Ну, понятно.
Однако коммунист не смог себя пересилить. Сам к чабанам не плыл, а туземцы-аборигены к нему не шли. Человек новый, кто его знает… к тому же коммунист. Водка, купленная учителями по талонам, пылилась в шкафчике, не обращаясь в поросячьи яства-разносолы. Поэтому Борис питался впроголодь. Если бы ему спиртное налили, он мог бы и спиться. С голодухи и с горя. Не давали…
Вот и в пятничный предсобытийный вечер он навернул принесенную булку хлеба так быстро, что у хозяйки в глазах слёзы навернулись. А он съел, требовательно хрюкнул и выразительно посмотрел библиотекарше в повлажневшие очи. Читался во взоре его недобром вопрос: «Маловата пайка, в натуре. Где горячее питание? Чай и кофе не прошу, но голодом чалиться мне не в кайф…»
- Борис, ты не прав. Надо тщательно пережёвывать пищу! – вздохнула хозяйка и отправилась домой.
- Николай, наш Борис, мне кажется, уже вырос, - заявила она с порога.
- Я тоже думаю, что время пришло. Завтра у коллег спрошу, к кому обратиться, чтобы помогли забить. Ты его не корми с утра.
- Хорошо. Да кормить-то всё равно и нечем.
- Виктор Александрович, подскажите, пожалуйста, кто может зарезать поросёнка? – спросил историк у военрука на перемене.
- Хм… да вот хоть Асфальтович.
- Кто?
- Кочегар наш. Криг…
- А почему он Асфальтович?
- Освальдович правильно, но его вся деревня Асфальтовичем кличет.
Школьный кочегар Криг давно уже вышел на пенсию. Поставил свой комбайн к забору и освободился. От забот, от работы, а заодно и от денег. Пока работал, подворовывал, хватало. Теперь был вынужден постоянно подрабатывать. Летом числился в школе сторожем, зимой по совместительству здесь же трудился кочегаром. Маленький, щуплый, сутуловатый, прихрамывающий старичок обладал стальным взглядом, направленным в разные стороны. Он так всегда смотрел. С детства еще. Косил от рождения. Поэтому даже мать никогда не могла понять врет или правду говорит. Скажет ему: «Смотри мне в глаза!» Он смотрит, но попробуй их сфокусировать, если это сам хозяин сделать не может. Тут не до правды.
Историк на следующей перемене подошел к двери в кочегарку. Аккуратно постучал косточкой пальца по дощечке с облезлой краской. Подождал ответа. В ответ сказать бы «тишина», так ведь какая там тишина? Насос делает свою работу - гудит.
Открыл дверь и шагнул в сумеречное помещение. Дверное полотно, повинуясь пружине, захлопнулось. Мир погрузился в темноту.
Криг дремал в старом кресле, но службу нёс чутко. Проснулся от шума, вперил взор в визитёра и одновременно в радиоприёмник, который уверенно рапортовал об очередных трудовых победах.
Выслушал сбивчивую просьбу.
- Поросёнка? А что же не смогу? Смогу, не сомневайтесь. Сегодня? Вечером? Ничего сложного. У меня и бензин в лампе есть.
- Может быть, кого-то в помощь вам, а то нам Борька как родной, мне его жалко, - засомневался историк, оценивая габариты свинореза. Кочегар был покрупнее жертвы, но незначительно.
- Так я Александрыча-военрука позову. Ждите часов в пять. У вас в сарае свет горит?
- Переноску включим.
В пять часов в квартире историка состоялось короткое историческое совещание.
- Из винтовки безопаснее, конечно, да только ведь надо кровь спустить. Хозяйка, вы кастрюлю под неё подготовьте. Как зачем? В свинье в ход идет всё, кроме поросячьего визга, - рассудительно командовал Криг, который вдруг почувствовал себя верховным главнокомандующим. – И воды нагрейте побольше. Мы его опалим, шкурка на сале получится будьте-нате…
- Резать придётся. Да и стрелять нечем. Я мог бы школьную ТОЗовку взять, но патроны ещё не получил, - согласился военрук. - Так-то мы его завалили бы без проблем.
- У меня нож хороший, - вытащил кочегар из рукава телогрейки тесак. Клинок сантиметров в тридцать длиной зловеще блеснул. Немного совсем это оружие уступало в размерах варварорезу римских легионеров. Тореадор таким при желании мог бы проткнуть и небольшого бычка.
– Главное поймать и свалить, - одобрил холодное оружие военный человек. - Пошли!
Поросёнок выскочил из соломы на скрип двери. Обрадовался, подумал, что о нём вспомнили, накормить пришли. При виде незнакомцев озадачился и попробовал спрятаться в подстилку. Но соломы было мало, а поросенок хоть и некрупный, но не камбала же. Из укрытия частично высовывался.
- Этого? – поразился военрук размерам жертвы. Да и то! У него кот и кролики были немногим меньше. – Подрастить бы немного не мешало.
- Другого нет, - подтвердил историк. – Кормить нечем.
- С таким справимся. Завалим. Легко, - перекинул нож с руки на руку Криг. – А вот поймать трудно будет.
- Я дверь с улицы подержу, - ретировался хозяин.
Поймать, в самом деле, удалось не сразу и не вдруг. Жертва не хотела даваться в руки незнакомцам. Её не обманул слащавый зов Асфальтыча: «Боря, иди сюда, чуха-чуха-чуха…»
Чуха-чуха не повела ни рылом, ни ухом, но зорко следила за оставшимися в сарае незваными гостями. Если один делал шаг к нему, он перемещался на такое же расстояние. Начинал движение второй, он уходил от него. Казалось бы, что сложного. Загони его в угол, прижми… Не тут-то было. Как опытный боксёр уходит от противника на центр ринга, поросёнок легко выскальзывал из углов сарая. Он метался вдоль стен и по диагоналям. Полузагнанный он повизгивал. Тяжело дышал. Но видел, что загонщики тоже не железные, выдыхаются. Боролся. И был близок к победе.
Пару раз он остервенело бросался на дверь в попытке вырваться на стратегический простор. Только историк помнил, как летом ему это однажды удалось. Освободился, выдрал хлипкую клямку с ржавыми гвоздями, и – кем уж он там себя вообразил? Возможно бульдозером – так всё перепахал. Возможно саранчой – пытался съесть всё подчистую, и понадкусать то, что не мог. Возможно злым половцем – нанести наибольший вред пусть не всему селенью так хоть двору. В общем после того случая запор усилили, и для верности дверь подпирали на день чуркой для колки дров. А в этот раз хозяин упёрся каблуками в ямки на земле, спиной в дверь и сдерживал напор вепря своим телом.
Свиновалы уже, не дышали, а пыхтели. Надежда на успех таяла, как тает на солнце айсберг или на сковороде сало. И вдруг им повезло. В очередном отчаянном броске между нападающими жертва недокорма поскользнулась в лужице от пролитой в схватке воды. Его шиловидная корма ушла в неуправляемый занос, и бывший борец военрук ловко схватил обе задние ноги в железный захват.
Визг разнёсся над вечерней улицей.
- Держу! Коли!
- Сейчас.
Криг выхватил свой тесак и уверенно ткнул в область сердца. Нож легко пронзил тщедушный организм и глубоко вошел в гниловатую дощечку пола. Визг перешел в истошный крик, потом в предсмертный хрип. И тишина опустилась на планету.
- Готов, - сказал хладнокровный резчик, вытер со лба пот и кое-как вытащил трясущимися руками из жертвы, точнее из доски, свой клинок.
Историк осторожно заглянул в приоткрытую дверь, чтобы оценить обстановку. Увиденное огорчило и напугало. Одно дело рассказывать на уроке о многочисленных жертвах войн или революций, но другое воочию увидеть хотя бы одну жертву. Бездыханную, в крови, с откинутыми копытцами.
- Готов, - повторил военрук диагноз кочегара и допустил тавтологию, хотя обычно был красноречивее. – Готовьте воду. Мы его сейчас опалим и разделаем.
Последующие действия мы не можем изложить с эпическим размахом. Возможно Гомер и сумел бы достойно воспеть деревянный поддон из-под кирпича, на котором забойщики сноровисто опалили Борьку.
Нашёл бы слова, чтобы передать звук истребителя, когда он даёт форсаж перед взлётом, а именно так работала паяльная лампа Асфальтовича. Казалось, что открути он ещё немного вентиль, и снесёт пламенем бедного Борьку с помоста…
Или красочно изложил бы процесс вскрытия туши.
Или удивительную - почти ювелирную - разделку. Всё-таки Криг был немцем и толк в свинине знал. Он элегантно отхватил грудину и одна из дочек, слегка напуганная происходящими событиями, унесла её жарить. Вырезал осердие. Отделил задние и передние лытки. Аккуратно снял сало. Хм, сало. Ну, вообще-то сало. Все же оно было. И было оно толще папиросной бумаги. Много толще. Даже толще шкуры! Несколько взмахов кинжала, и поросёнок оказался разобранным на запасные части.
- Голова пойдёт на сальтисон. Я дам рецепт. Это лакомство! - сказал Криг историку, побледневшему под взглядом потустороннего Борьки.
По заведённой традиции великое событие обмыли. Благо спиртное было. В доме вкусно пахло жареной грудинкой с луком и картошкой. Весёлые забойщики откушали и выкушали. Хозяин тоже причастился. Поздно вечером забойщики отправились по домам, а хозяева, утомлённые процессом, легли спать.
Утром их ждало небольшое огорчение. На ночь разложили мясо, чтобы оно остыло, в сенях. Не понятно, как? Но пробрался туда, или с вечера остался верный сторож Тузик. Будь он побольше, так не оставил бы хозяевам ничего кроме вчерашнего поросячьего визга. Но пёсик был примерно того же калибра, что и дичь. И за длинную осеннюю ночь под завывание ветра он едва-едва осилил половину той самой головы. Рецепт зельца (он же сельтисон) не пригодился.