Малоизвестный симптом обломовщины

Геннадий Гаврилов
Споры о демократии велись и в прежние века.
Образование США придало им новый импульс. Уже в 19 веке некоторые россияне уезжали туда, чтобы узнать вкус настоящей свободы.   И до сих пор одни воспевают выгоды американской системы общественного устройства, другие находят  мрачные и гибельные её последствия.
Споры, кажется, остановились  на изречении одного политика о том, что демократия – это лучшее из того, что придумало человечество.
 Но иногда вдруг звучит, что народ слишком о себе возомнил и слишком буквально понимает свою роль в обществе, настаивая на том, что вся власть должна ему служить, а не он ей.
Не может, мол, народ  понимать проблемы во всей их полноте и принимать взвешенные решения по судьбоносным вопросам.
                У русского народа известно какая репутация: ему, чуть что, и сейчас ещё поминают бессмысленный и беспощадный бунт.
А иногда наоборот,  пеняют, что  он  так долго «запрягает» и терпит всякие надругательства над собой, а не обрушивается на своих притеснителей и обидчиков с праведным гневом.
            
Известно, что ещё Екатерина 2 отмечала в русском характере …послушность.
Историк Н.Карамзин тоже хвалил эту черту русского народа, но потом сделал примечание, что от «неправильного» самодержавия случаются бунты и восстания.
            Литература русская тоже сказала своё слово в дискуссии о демократии, например, устами отставного  офицера Пришибеева:
«Нешто можно дозволять, чтобы народ безобразил? Где это в законе написано, чтоб народу волю давать?...».
А Карамзин сам себе противоречит. Например, говоря о значении Куликовской битвы,  он пишет, что  победа Д. Донского стала причиной сожжения Москвы и многих других городов, а Россия до времён его правнуков ещё платила дань «побеждённым» врагам.
Ещё более убедительный пример «неправильного» самодержавия он видел в правлении Б.Годунова, который временно имел успех в глазах Европы, а потом отдал страну на произвол самозванцев и поляков. И только народная инициатива спасла страну от смутного времени.   
То есть, полное «послушание» властям таит опасность для общества  не менее, чем некоторая непокорность ей.
         Казалось бы, ясно, что граждане должны  иметь гражданскую позицию.
И нужно иметь мужество и  возможность её проявлять. 
Но на поверку оказывается, что у послушания есть свои преимущества: оно не рискует испытать на себе строгость законов и гнев  общественного мнения.
  Вот, например, заявила об «иллюзорных целях»  нашей власти примадонна, и сколько негодования глубинных патриотов на неё обрушилось!
Бывают обстоятельства, в которых нужно помолчать.
 Но  когда за житейскую мудрость почитают умение «помалкивать», это другая крайность.
      
  Иногда причину общественной апатии и невмешательства в политику называют разновидностью обломовщины.
Обломовщина – это не только привычка спать после обеда и сытно ужинать.
По наружности литературный герой, имя которого носит обломовщина, со слов автора романа, был нежным,  чистым и беззлобным, разве что, в детстве мог поддать ногой по лицу своему слуге, который одевал на него чулки.
Но есть одна черта обломовского характера, которой не придали особого внимания литературные критики. Да и сам автор ничего не сказал о скрытой её опасности.
Дело в том, что Обломов  в мечтах любил предаваться воинственным и героическим стремлениям:
 «Он любил иногда вообразить себя каким-нибудь непобедимым полководцем… выдумает войну и причину её… решает участь народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия»…
И если представить, что такой человек вдруг  по злобе судьбы получит возможность свои мечты воплощать, то обломовщина  предстанет уже не в образе помещика в халате, который по утрам затрудняется попасть ногами в свои тапочки, а чем-то более зловещим, чем Нерон и Наполеон вместе взятые.
Известно, что разум человека способен на извращения здравого смысла.
Например: уж, кажется, в женском теле всё гармонично: ни убавить, ни прибавить.
Но какими-то ухищрениями мысли в Китае на несколько веков утвердился обычай бинтовать ступни женских ножек, чтобы они не вырастали до естественного размера.
И никого не смущало, что от такой моды на женскую красоту мог сконфузиться и Конфуций.
Уж, если в этом вопросе дошло до такого извращения, то  из нравственных убеждений человека путём плотного их «бинтования» с самого детства и на протяжении всей жизни может образоваться что-то ещё более уродливое.
          Во времена написания романа «Обломов» люди также имели обычай обсуждать мировые новости, отчасти их любознательность компенсировала им недостаток реальных впечатлений жизни  и служила своеобразным досугом.
Обсуждали, не только события в царских дворах, прорытие нового канала или всемирное похолодание, но и отправку войск туда, где им не были рады. 
             Обломов протестовал против «заряжания всесветными новостями» и привычки  обсуждать их «вкривь и вкось».
В этой попытке «всеобъемлемости» он видел ложь, а сегодня её иногда называют желанием «во всём  дойти до самой сути».
Но если звёзды пропаганды «зажигают», если месяцами нам комментаторы внушают, что такое-то решение было необходимо, что  «нам  не оставляют выбора», значит это кому-то нужно.
Смутно общественное мнение догадывается, что им иногда манипулируют.
И только малая часть людей  пригревает на своей груди сомнения, а иной раз и несогласия с властью. При каких-то обстоятельствах  масса критики может стать критической.
Поэтому, когда общение власти с народом  устремляется к мнению «не сметь свои суждения иметь», или, ещё хуже, к мнению унтера Пришибеева о непозволительности давать волю народу, то здоровое общество должно встревожиться  так, будто увидело на своём теле признаки злокачественной опухоли.
           Конечно, раздаются и призывы не «умничать», а всецело довериться власти.
Но даже Бог заповедал его возлюбить всем разумом.
         
 Традицию  послушания в российском характере иногда объясняют веками жестоких преследований за свободу мыслей:  черты общественной апатии представляются следствием естественного отбора, в результате которого выживают самые безропотные или «хитроумные».
Историк Н.Карамзин  предостерегал об опасности своеволия народа, но  не побоялся бросить тень и на ореол самодержавия.
Например, он пишет,  говоря о правлении Б.Годунова, который обещал казнь всем, кто «дерзнёт противоречить… и колебать людей молвами злыми», что в России установилась система коварства, лицемерия пред людьми и богом, что в стране воцарилась не добродетель, а  «личина добродетели».
Трагедия России времён Б.Годунова была в том, что народ не любил своего царя.
Власть знает, что в её интересах быть любезной для народа, но иногда она предпочитает не быть, а только казаться такой.
Послушание, которое приравнено к патриотизму, может стать  почвой для зарождения воинственной обломовщины, когда кто-то из политиков вдруг захочет  «вообразить себя каким-нибудь непобедимым полководцем… выдумает войну и причину её… и решает участь народов».