Над перроном на ветру мотается единственный плафон-конус, свет которого произвольно выхватывает то заросший полынью путь, то расползшуюся брусчатку, то стену темного, словно закопченного кирпича, к которой привалился остов скамейки.
Удивительно не то, что в здании кто-то есть – щели ставни светятся, по ним пробегает тень. Удивительно, что есть электричество. Ближайшая подстанция давно превращена в груду хлама, большая часть опор повалена. Электричества нет нигде на расстоянии в миллион шагов.
«Генератор», – решает Кроу, отмахиваясь от мысли, что тогда должно быть топливо, которого тоже нет.
Отмахиваясь и от того, что вокруг совершенно тихо. Ветер виден, но неслышен. Он причесывает траву, гонит сор вдоль перрона и вдоль путей, играет жестяной лампой. Неслышно и треска дизеля. Зато слышны его собственные шаги, хруст песка под сапогами, шорканье подошв.
Кроу поднимается на перрон. Стальная лестница прогибается, но выдерживает. На песок летят хлопья ржавчины. Вспоминает, как еще недавно вышагивал в массивном экзоскелете, внутри которого чувствовал себя личинкой насекомого, мягкой и беспомощной без родного кокона. Удивительно, что предки человека миллионы лет выживали без таких штук. Даже в зимней одежде чувствуешь себя голым, уязвимым без слоя вспененной стали и автоматики.
Присматривается к теням. Думает поднять автомат, но не поднимает. Если территорию прикрывает снайпер, его снимут одним выстрелом. А если нет… Тот, кто так легко выдает себя – подумать только, единственная лампа на сотни километров вокруг, да еще на самом виду, словно маячок! – вряд ли беспомощная тетеха. Впрочем, он встречал немало безумцев. Поначалу. Как правило, они погибают первыми, поэтому уже через полгода их число сильно убыло, а теперь они и вовсе – вымерший древний вид. У остатков человечества снова появился стимул к эволюции интеллекта, уничтоженный в эпоху гамбургеров.
Дверь в стене неожиданно открывается, не медленно и не быстро, буднично. Из нее выходит ребенок. Пристально смотрит на Кроу из-под красной бейсболки. Тот приветственно поднимает руку, открывает рот, чтобы задать вопрос – вечный и очевидный: «Где взрослые?» Но ребенок разворачивается и закрывает за собой дверь.
Когда Кроу, делая быстрый шаг вперед, хватается за медную ручку, то ловит лишь темноту. Ни станции, ни света перронной лампы. Только шум ночного ветра, гуляющего по безлюдной степи.