Танкист-снайпер

Документально-художественная повесть ( Опубликована в издательстве Вече в 2022 г.)
МЦЕНСКИЙ РУБЕЖ
1
Сумрачный  и холодный вечер 16 октября 1941 года, казалось, наддал прыти москвичам, что устремились вместе с госучреждениями к Казанскому и Ярославскому вокзалам, а также по улицам Москвы в восточном направлении. Дикий страх перед грядущим штурмом столицы обуял слабонервных и трусоватых мужиков и женщин разного возраста с детьми и без, с огромными баулами в руках, сумками, тележками, мешками; в добротной одежде, можно сказать самой лучшей, что нашлась в семье. Крика и ругани мало. Люди боялись не то самих себя, что драпают  подальше от немца, не то  патрулей протискивающихся сквозь плотные толпы, что стояли  на перроне,  в вокзалах и на площадях.
Эвакуация госучреждений, многих заводов и фабрик шла торопливая, можно сказать безоглядная, и  под этот каток стремились попасть многие жители. Неизвестно откуда взялись вражеские листовки, где излагался приказ группе армий «Центр» наращивать наступление на Москву и взять её в кольцо.
В ответ в столице введено осадное положение, носителя листовки расстреливали на месте. Но мера эта не удержала расплывающуюся по столице панику, и народ молчаливо напирал на восток.
Верховный знал о начавшемся бегстве, расстрелах паникеров и решил усилить боеспособной частью Волоколамское направление. Он позвонил  в Генштаб.
– Борис Михайлович, очень тревожит Волоколамское направление. Можно ли усилить там оборону бригадой танкистов Катукова. Она хорошо показала себя  под Орлом в обороне Мценска. Есть ли возможность быстро перебросить танкистов?
– Бригада мобильная. Ждать транспорт не стоит. Своим ходом она обернётся в течение трёх суток.
– Отдавайте приказ и определите, куда поставить боевых танкистов.
Для огромного фронта бригада являлась песчинкой, но попав в глаз, она может причинить большие неприятности человеку. Бывали случаи, что не прими он срочных мер – глаз надолго выходил из строя, а то, воспалившись, вытекал. Никто из лиц короткого диалога не рассчитывал на потерю вражеского глаза, но песчинка есть песчинка.
Сталин не знал всех тонкостей формирования и хода сражения облюбованной бригады, и не мог знать, когда на фронтах дрались миллионы солдат и офицеров, множество различной техники. Просто это было, пожалуй, не под силу одному человеку, так же как и Генштабу отдающему приказы на формирование бригад, корпусов, армий, направляя их по своим планам на передовую,  согласовывая со Ставкой.  Но у штаба, это считалось основным занятием и, конечно, он мог опуститься до более мелких подразделений, собирая приказами их в более крупные соединения. Но  и Верховный не мог оставить без пристального внимания остро и огненно дующий гитлеровский «Тайфун»  в орловском направлении с поворотом на Тулу через Мценск. Он знал по докладам, что там отчаянно дерутся свежие силы танкистов, бьют немцев, жгут их танки, расстреливают пехоту, разбивают артиллерию и отличается больше всего 4-я механизированная бригада полковника Катукова. Эта фамилия запомнилась ему, как тысячи других. В критический момент Иосиф Виссарионович вспомнил о  бригаде,  своим чутьём  уловил, что  острота под Мценском и Тулой сбита и теперь не такая угрожающая, какой была в первые дни натиска Гудериана на Брянский фронт,  а обстрелянные и стойкие бойцы больше всего теперь нужны на Волоколамском направлении. Он верил в силу и отвагу танкистов, в их крепкий дух, укрепляя и свой дух, понимая, что такие  солдаты и офицеры отстоят Москву.
Гитлеровский «Тайфун» обрушился на Брянский фронт 30 сентября. Предтеча этого грозного события стала разработка второй фазы блицкрига - наступательной операции группы армий «Центр». Конечная цель – окружение  и захват Москвы. В августовские дни стабилизации Западного и Резервного фронтов в Смоленске состоялось совещание командования группы армий «Центр» под патронажем фельдмаршала Клюге и прямого телефонного участия Гитлера. Планировалось нанести два  сокрушительных удара, разгромить  наголову три фронта русских. Выйти на оперативный простор и, не встречая серьезного сопротивления, захватить столицу большевиков.
На совещании вспыхнул спор. Поводом послужило предложение командующего 2-ой танковой группы генерал-полковника Гейнца Гудериана. Он просил согласия у фельдмаршала Федора фон Бока нанести удар на южном крыле обороны русских 30 сентября силами его танковой группы. Высказанные аргументы «быстрого Гейнца» клали обоих фельдмаршалов на лопатки.
«Я проведу скрытую перегруппировку войск, сосредоточу основные силы под Путивлем-Шостка-Глухов с выходом на Орел, имитируя подготовку удара севернее на 120-150 километров, тем самым введу в заблуждение генерала Еременко командующего созданного Брянского фронта. Сил у меня достаточно. Однако предлагаю пропахать передовую  в полосе шириной в тридцать километров всей авиацией группы армий «Центр», пока она не занята на других участках наступления. Затем зачищу оставшиеся огневые точки артиллерией и брошу в бой панцердивизии, выйду на оперативный простор. Через неделю буду в Орле. Осмотрюсь и новый бросок на Тулу и Серпухов, где у русских нет серьезных сил».
Решительность генерала, простота плана разгрома большевиков восхитила фюрера. Он горячо поддержал своего любимца и дал ему зеленую улицу. Клюге и фон Бок, морщась, проглотили горькую пилюлю, и немецкая машина начала скрытную перегруппировку войск.

Танки генерал-полковника Гудериана,  двинулись на три дня раньше основных сил. После обработки переднего края и второй линии обороны авиацией и артиллерией, как и предлагалось,  прорвали оборону, вышли на оперативный простор и, почти не встречая сопротивления, устремились к Орлу.  Третьего октября после короткого и очень локального боя с высадившимся на аэродроме десантом, немцы взяли его. Командование Орловским военным округом во главе с генералом Тюриным оборону не организовало, хотя были предупреждены о прорыве немцев, имели четыре противотанковых полка. Но  никто не знал, где находится сам командующий. Город не подозревал о своём падении,  люди ехали на работу в трамваях и автобусах. В считанные часы улицы и дворы города были запружены танками, артиллерией, грузовиками, мотоциклами и пехотой. Солдаты принялись грабить магазины и население, брали в основном продукты и вино, размешались в учреждениях, детсадах, школах, наигрывая победные марши на губных гармошках, светясь радостными улыбками, словно вернулись в родные пенаты после длительного путешествия. Они торопились вкусить  короткий отдых, поскольку знали, что завтра же  их генералы и полковники погонят дальше, чтобы вот так же наскоком захватить станцию Мценск, пока там нет войск, затем  по торной шоссейной  и железной дорогах ломанутся прямиком на  Тулу. Оттуда бросок через Оку на Серпухов, и они – у  стен русской столицы! Похлопывая в ладоши от удовольствия, бодря себя шнапсом, завоеватели стали насыщаться русской кухней.
Фашисты располагали истиной: в Мценске войск нет. Осознавая, какая опасность нависла над Москвой с юго-запада, Генштаб стал срочно формировать ударное соединение. Его назвали 1-ый особый стрелковый гвардейский корпус. Верховный назначил командиром генерал-майора Дмитрия Даниловича Лелюшенко.  В него должны входить  11-я и 4-я танковые бригады, два артиллерийских полка, три дивизиона реактивных минометов, 5-ый воздушно-десантный корпус. Перебрасывалась из-под Ленинграда 6-я гвардейская стрелковая дивизия. Но пока все числилось  на бумаге в приказе. Комкор, с группой штабных офицеров, срочно выехал в Мценск. Это был старинный русский город с зелёными улицами на всхолмленной земле  с красочным торговым рядом, оставшийся от  былых купеческих торгов. Лелюшенко проехал по улицам, осмотрелся  и расположился на его северной окраине и правобережье реки Зуши, не зная полного положения на фронте, точнее под Орлом. Там уже дрался авангард ногинского полка подполковника Т.И. Танасчишина в руках у которого всего-то сто пятьдесят мотоциклистов и один танк. На подступах к городу окапывался полк пограничников Пияшева.  О его боеспособности генерал ничего не знал. Все эти неясности напоминали детскую игру в кошки мышки, причём в комнате, где нет света.
Наконец в штаб корпуса поступило первое боевое донесение от командира 36-го мотоциклетного полка Т. И. Танасчишина. Он сообщал, что  третьего октября примерно в 8–10 километрах северо-восточнее Орла его разведгруппа столкнулась с разведкой противника. Она двигалась из города в направлении Мценска. Огнём из танка Т-34 подбили два танка, один бронетранспортёр и три мотоцикла противника. На поле боя враг оставил восемь трупов, а тремя танками отошёл, утащив на буксире повреждённые машины. Разведгруппа, преследуя отходившего противника, была остановлена на окраине Орла артиллерийским огнём неприятеля.
Поздно ночью поступило донесение от пограничников: «В 21 час пять танков противника с пехотой ворвались в оборону полка. Атака отбита. Враг оставил на поле боя один танк, два бронетранспортёра, восемь мотоциклов и до двух десятков убитых и раненых. Шесть солдат и два унтер-офицера захвачены в плен. Продолжаю удерживать оборону. Особую доблесть в бою показал командир батальона капитан Хрусталёв».
Из допроса пленных выяснилось, что Орёл захватили части 4-й танковой дивизии из состава 24-го танкового корпуса 2-й танковой группы Гудериана. Подходит 3-я не то мотострелковая, не то танковая дивизия. Обстановка немного прояснялась и виделась она весьма опасной.
 Этой же ночью  в бой вступил батальон в составе 1359 человек во главе с подполковником Семеном Матвеевичем Ковалевым из 201 воздушно-десантной бригады, переброшенные сюда из-под Ярославля. Десантники дрались отчаянно, расстреляли по врагу два боекомплекта, сдерживая выход ударных группировок, нацеленных на Мценск. В течение двух суток все полегли смертью храбрых. Остальные части бригады развернулись восточнее Орла, и до 11 октября взаимодействуя с соседями с тяжелыми боями  сдерживая противника, отходили к Мценску.
Лелюшенко понимал, что отчаянное сопротивление храбрецов оборону не сдержит, если немцы двинут вперёд все силы находящиеся в Орле, к тому же, он не сомневался, что силы эти наращивались отставшими и резервными подразделениями, как это всегда бывает при наступлении. Надо было во что бы то ни с тало выиграть два дня пока не подойдут танкисты двух бригад, 5-й воздушно-десантный корпус во главе с полковником Иваном Безугловым, а также 6-я гвардейская стрелковая дивизия, снятая из-под Ленинграда. Командиру корпуса без войск ничего не оставалось делать, как ждать и надеяться, что силы подоспеют вовремя.
Поздно  вечером дождливого  и ветреного четвертого октября со станции донесся шум прибывшего тяжёлого состава, он известил о себе короткими резкими гудками. Комкор насторожился и немедленно  туда выехал. И то, что он увидел несказанно обрадовало его, словно увидел любимую жену много месяцев не получая от неё весточек: на открытых платформах стояли новенькие тяжелые танки КВ и Т-34. Первые шестнадцать машин! Люди возле эшелона налаживали разгрузку техники. Танки отцепляли от крепления,  запускали двигатели, те порявкивая,  выбрасывая  сизый дымок, знак того, что двигатели новейшие, а водители опытные, разворачивались на узких площадках вагонов, съезжали по крепким настилам на землю, отходили в сторону, выстраиваясь в одну линию.
Появление у эшелона приземистого, широкоплечего человека в плащ-палатке и в каске, с которой струилась дождевая вода, и сопровождающих несколько человек в плащах, насторожила танкистов.
– Кто такие,  откуда? – зычно спросил незнакомец в каске и плаще, командира батальона капитана Гусева.
Тот  повернулся на голос, подозрительно  окидывая взглядом человека.
– С кем имею честь говорить, и как вы оказались здесь?
– Генерал Лелюшенко, – ответил незнакомец.
– Хозяйство полковника Катукова – командира 4-ой танковой бригады. – Я – комбат капитан Гусев. Прибыли из Кубинки в первый гвардейский стрелковый корпус, – браво отрапортовал танкист.
– То есть ко мне. Где сам комбриг? Проводите меня к нему.
Комбат настороженно глядел на спутников генерала, как бы давая понять ему, что посторонним тут не место.
– Секретарь Мценского райкома партии Суверин, исполняющий обязанности командира истребительного батальона местных добровольцев, – шагнул вперед человек в плаще,  протягивая руку капитану. – Будем знакомы.
Гусев принял рукопожатие, козырнул и сказал:
– Комбриг у вокзала со штабным автобусом, следуйте, за мной товарищ генерал. Он первый разгрузился.
– Добре, – ответил удовлетворенно Лелюшенко, – идемте, Иван Григорьевич знакомиться. Думаю, ваши бойцы нам окажут помощь в ближайшие часы.
– Мы готовы оказать любую посильную помощь, – ответил секретарь райкома.
Войдя в штабной автобус, командир корпуса, увидев полковника в окружении штабных офицеров, изучающих карту местности, сказал:
– Давайте знакомиться, – Дмитрий Данилович протянул руку моложавому полковнику Катукову с цепким и изучающим взглядом, назвал себя. – Это секретарь райкома и командир истребительного батальона товарищ Суверин. Будем драться вместе.
– Нам это известно, товарищ генерал, – подчеркнуто спокойно ответил комбриг. – В Кубинке нас провожал член Военного совета бронетанковых войск Красной Армии армейский комиссар 2-го ранга Бирюков. На коротком митинге он сказал, что мы идём выполнять приказ товарища Сталина – задержать противника под Орлом, закрыть дорогу на Тулу в составе гвардейского корпуса. Драться должны по-гвардейски.
– Всё верно, полковник, именно по-гвардейски, как требует того боевая обстановка. Сейчас надо срочно решить первостепенную задачу. Из показаний пленных нам стало известно, что в Орле находятся части 3-ей мотострелковой, скорее всего танковой и 4-й танковой дивизий из состава 24-го корпуса 2-й танковой группы Гудериана. Это очень опасно. Сзади нас пока нет никаких сил. Да и здесь пусто. Только через два дня с Ленинградского фронта подойдут первые части 6-й гвардейской стрелковой дивизии.  Подходит, как и вы, полк пограничников подполковника Пияшева. Жду 11-ю танковую бригаду. Дерутся рядом с Орлом десантники и авангард 36-го  мотоциклетного полка полковника Танасчишина. Вот я и думаю, прямо с колес отправить ваши танки в Орёл. Тщательно разведать силы врага и разгромить всё, что подвернётся под руку. Словом ошеломить! Это даст нам день-два для сбора  приданных нам частей, организовать стойкую оборону.
Решительность и  тревога, звучавшие в голосе комкора, произвели впечатление на Катукова. Они и прибыли сюда не отсиживаться, а бить врага с первых минут.
– Танкисты наши обстрелянные. Обучены вести бой из засад, подходить  к врагу скрытно. Пороха не испугаются.
Боевой настрой танкистов пришёлся по душе командиру корпуса Лелюшенко. Он раньше не знал Михаила Ефимовича. Это был высокообразованный талантливый офицер в возрасте сорока одного года. Сын многодетного крестьянина Михаилу пришлось работать у купца на побегушках, затем приказчиком, так как был смышленым  и грамотным. Участвовал в гражданской войне в качестве добровольца и был призван в ряды Красной Армии в девятнадцатом году. Служил красноармейцем, затем в штабах различных подразделений и в танковые войска был направлен в  начале тридцатых годов, где и проявил свои незаурядные способности. Кроме пехотных курсов, Михаил Ефимович много занимался самообразованием, считался человеком с волевым характером, умеющий слушать других, но и отстаивать своё мнение. Его пытливые глаза на сухощавом с родинками лице, казалось, умеют читать, что творится в душе у человека.
У генерала Лелюшенко – на душе неспокойно, тревога, хотя тот не подавал вида. Знакомясь накоротке, Дмитрий Данилович выяснил, что полковнику уже приходилось драться с фашистами,  и он знал, насколько враг силён и коварен. Командуя 20 танковой  дивизией, сражался под Луцком-Дубно-Броды. В августе Катуков вывел части дивизии из окружения и был назначен командиром 4-ой танковой бригады. День её рождения – 19 августа. В поселок Прудбой Сталинградской области стали прибывать остатки личного состава 15-ой и 20-ой танковых дивизий, разгромленных в приграничных боях и выведенных из окружения. Танкисты, получив назначение в бригаду, направлялись на сборку танков Т-34 на Сталинградский завод. Они же в составе экипажа обкатывали машины и уходили на боевую подготовку в бригаду. Лейтенант Дмитрий Лавриненко со своим экипажем также участвовал в сборке и, получив машину, сказал: «Ну, теперь я с Гитлером рассчитаюсь!»
Эта фраза стала крылатой на заводе и  в бригаде, воодушевляла, придавала сил и уверенности в непременной победе над врагом. Кроме средних танков бригада получила несколько тяжелых КВ харьковской сборки и в конце сентября стала сосредоточиваться в Подмосковье в Кубинке. Но грозные вести с Брянского фронта, прорыв обороны и быстрое продвижение Гудериана к Орлу изменила судьбу бригады. Её срочно направили для обороны Мценска, цель которой – выиграть время для собирания сил и создания оборонительных рубежей на подступах к Туле.
В час знакомства командиров подошёл второй эшелон с танками и мотопехотой бригады, встал на разгрузку. Лелюшенко тут же провёл первое совещание с танкистами, поставив перед ними задачу: провести разведку сил противника, иначе – слепота.
Михаил Ефимович Катуков и сам отдавал большое значение разведке, она делала зрячим любого командира и позволяла правильно распределить силы для обороны, потому он немедленно согласился с Лелюшенко. Перед  отдохнувшими в пути танкистами была поставлена задача: двум группам на танках Т-34 и КВ  разведать силы противника в Орле. Уничтожать, всё что можно.
Первую группу из тринадцати машин возглавил комбат капитан Виктор Гусев, ему была придана рота Тульского военного училища и несколько проводников из истребительного батальона Суверина.  Вторую группу возглавил командир роты старший лейтенант Александр Бурда, в которой находился взвод лейтенанта Дмитрия Лавриненко, рота из мотострелкового батальона бригады и проводники-добровольцы. Танкисты должны прощупать врага с двух сторон: Гусев с северо-востока, Бурда с юго-востока. Готовились тщательно, изучали незнакомую местность по карте, получали от Катукова инструкции, где главной мыслью была скрытность действий, выбор удобных мест для засад и оттуда внезапно и дерзко вести меткий огонь.       Торопились, взяли в баках запасное горючее, полный боекомплект, рации и только поздним утром  разведчики выступили из Мценска, чтобы в вечерних сумерках подойти к городу и провести разведку боем.

Полковник Катуков понимал, что стойкость обороне могут придать его танкисты, как главная сила формирующегося корпуса. И ему надо изучить местность до начала схваток с превосходящим противником, а то, что он значительно превосходит, говорит молниеносный прорыв Брянского фронта и захват Орла. Командиры знали только о случившемся, но каким образом: действительно ли за счет превосходящих сил или за счет организации и выбора направления – тайна за семью печатями, ибо достоверная информация у них отсутствовала. В том числе и в Ставке.   С начальником оперативного отдела Никитиным комбриг отправился к Орлу по шоссе, прикидывая, где лучше расставить своих танкистов. Моросил мелкий холодный дождь, низко висели серые тучи – добрый союзник упреждающий полёты вражеской авиации, особенно коварного самолёта-разведчика, прозванного «рамой». Местность была пересечена глубокими оврагами и живописными лощинами, бугрилась рощицами и высоким кустарником, лежали меж перелесками убранные поля, отливая золотистым блеском жнивья. Подошли к реке Оптуха. Перед впадением в нескольких километрах в Оку она ширилась и спокойно несла свои воды. Здесь, возле села Ивановское, комбриг выбрал рубеж для обороны. Используя складки местности, лес, можно хорошо устроить засады и бить по шоссе, по которому непременно двинутся танки и вся подвижная техника с мотопехотой, тягачи с пушками и конными упряжками. Чернозёмы с лощинами в эту дождливую погоду им не по зубам. Как пить дать – завязнут.
–Лучшего рубежа для обороны нам не сыскать, – сказал своему оперативнику полковник.
– Вот с этой рощи вся местность, как на ладони, здесь можно оборудовать КП, – предложил Никитин.
– Согласен. До Орла отсюда – рукой подать. Приказываю личному составу бригады немедленно и  скрытно прибыть сюда к вечеру.
Никитин связался со штабом по рации, передал приказ комбрига, и офицеры принялись выбирать места для  танковых засад. Прибывающая мотопехота и артдивизион  взялись рыть траншеи в полный профиль и оборудовать огневые позиции. Комбриг приказал на отдельных участках отрыть ложные окопы, поставить чучела.
Рассчитывать, что бригаде удастся разгромить врага контратаками, даже при идеально организованной обороне – значить обманывать себя. Полковник не относился к командирам, которые  полагали, что отвага солдат решит исход боя при волевом и настойчивом командовании при скоротечных, вспыхивающих как порох контратаках. К сожалению, таких командиров в первый год войны было довольно много, что отрицательно сказывалось на ведении боевых операций, невосполнимых людских потерь, а также  техники. Сил на рубеже для контратак пехоты явно не хватало, ибо это не последняя, решительная и победная, а позиционная на острие главного удара противника, в несколько раз превосходящего по ударной силе. Контратаки должны вести из засад исключительно танковые экипажи, откатываясь после нанесения удара на прежние или запасные позиции. Такая тактика позволяла сохранить силы для дальнейшей подвижной обороны, которую решили  применить генерал Лелюшенко и полковник Катуков на первом же совещании. В 4-ой бригаде имелось только 46 машин, в том числе батальон танков БТ- 7 со слабой броней и вооружением. Ожидалось прибытие 11-ой танковой бригады под командованием подполковника Бондарева. Какова у него техника и сколько машин, Лелюшенко не знал.
Что же имели фашисты? И что значит превосходящие силы противника?
Захватчики нарастили крепкие мускулы танковым дивизиям. Каждая из них  перед вторжением в нашу страну состояла из танковой бригады (два танковых полка по два батальона каждый, около 300 танков, 3300 человек личного состава), моторизованной пехотной бригады (моторизованный пехотный полк, примерно 2000 человек), мотоциклетного батальона (850 человек). Общая численность личного состава дивизии насчитывалась без малого двенадцать тысяч человек. Артиллерия дивизии имела шестнадцать 105 мм легких полевых гаубиц «leFH18» восемь 150 мм тяжелых полевых гаубиц «sFH18», четыре 105 мм пушки «К18», восемь 75 мм легких пехотных орудий, 48 противотанковых пушек с широким применением конной тяги и гусенично-колесных тягачей. Такую организацию имели пять немецких танковых дивизий, с 1 й по 5 ю.
Что касается моторизованной дивизии, то она состояла из двух моторизованных полков, одного моторизованного артиллерийского полка, дивизиона противотанковых орудий. По штатному расписанию ей полагалось 14 тысяч солдат и офицеров, 37 бронемашин, 1473 мотоцикла, 1353 грузовика. Артиллерийские полки имели  преимущественно конную тягу, что придавало большую проходимость войск в российском бездорожье и наступившей осенней слякоти.
Козырным тузом перед генеральным наступлением у гитлеровских генералов была тщательная разведка неприятеля, его оборонительных сооружений и вооружения, плотность войск, и согласно этим данным, фашисты концентрировали силы в одном или двух направлениях, создавая многократное превосходство во всех видах техники, вооружения и пехоты. Удар такого кулака можно было сдержать только аналогичным кулаком. Наши генералы не могли к  осени первого года войны не знать и не испытать на своей шкуре такую тактику. Но  ни Ставка, ни командование фронтов и армий, опираясь на довольно скудные разведывательные данные, не смогли разгадать направление главных ударов операции «Тайфун» на Брянском,  Западном,  Резервном фронтах, прозевали перегруппировку и концентрацию сил фашистов,  стали легкой добычей людоедов.
  Упорные оборонительные сражения к осени существенно вытрясли силы фашистов, ударная мощь танковых соединений таяла и значительно. Дивизии пополнялись из резерва. Не всегда под завязку штата, ибо стратегия блицкрига отрицала дополнительную мобилизацию в глубинах Германии и её союзников, полагая по опыту войны с Польшей и Францией, что стремительное наступление армий вермахта сделает своё дело. В бой фактически бросались похудевшие одни и те же соединения, что в итоге стало роковым для захватчиков.
 Меткий огонь артиллеристов и бронебойщиков, применение горючей смеси в бутылках выбивали танки. Тысячи  изуродованных огнём крестатых машин лежали на наших полях. В октябре немецкая танковая дивизия уже состояла только из одного танкового полка, одной мотобригады, моторизованного артиллерийского полка, дивизиона противотанковых орудий и специальных частей. Количество танков сократилось до двухсот.  Такие  танковые дивизии – 3-я и 4-я сосредоточились в Орле. Количество танков при самом скромном подсчете разведчиков достигало 350 единиц, сотни орудий, до четверти тысяч мотопехоты с автоматами и пулемётами, пешая пехота имела преимущественно самозарядные винтовки и перебрасывалась к передовой линии на грузовиках. Проходимость дорог была низкая, и пехота попросту отставала от танков. Эти наземные силы активно и эффективно поддерживались бомбардировщиками различных типов. Под Мценском же советских танков в 4-ой механизированной бригаде и в 11-ой танковой бригаде, вступившей в бои шестого октября, насчитывалось лишь около ста машин, в такой же пропорции артиллерия,  мотопехота с десантниками.
Михаила Ефимовича беспокоила судьба разведчиков. Комбат Гусев время от времени давал о себе знать, ротный Бурда же, как провалился сквозь землю, на позывные не отвечал. В голову навязчиво лез вопрос: неужели нарвался на боевое охранение  захватчиков и погиб? Если так, то потеря невосполнимая.  Рисковать с посылом подкрепления комбриг не мог: впереди бригаду ждут упорные бои. Оставалось только ждать исхода.
               
 2.
Пасмурное осеннее небо четвертого октября низко нависло над орловскими буераками, рощами и садами, вольготно чувствующих себя на плодородных черноземах, сгущая опускавшиеся сумерки.  Они давали возможность  разведчикам скрытно подойти к городу и внезапно ворваться на его улицы. Обладая навыками вождения машин в ночное время и светомаскировкой, танкисты могли действовать уверенно и дерзко.
– Отсюда до города ходу меньше часа, – сказал комбат Гусев, – приказываю взводу младшего лейтенанта Овчинникова скрытно подойти к городу и  провести разведку пригорода. Основные силы группы будут контролировать дорогу, оказывать помощь взводу. Выполнять!
Взвод Овчинникова     ушёл. Но младший лейтенант недоумевал: почему комбат нарушает приказ полковника, не ведёт разведку всеми силами? Можно под покровом ночи ворваться в город с нескольких направлений, пройтись по улицам с огнём, взять пленных. Кому-то повезёт больше, кому-то меньше.
Овчинникову не повезло. На окраине города взвод наткнулся на артиллерийскую засаду. По танкам открыли огонь внезапно. На всех трёх машинах загорелись бачки с запасной соляркой. Экипажи не растерялись, вывели танки из-под обстрела и сбросили бачки на землю, потушили огонь. Тут же выяснили, что два верхних катка на машине командира разбиты.
– Задание мы пока не выполнили, – сказал Овчинников, – приказываю младшему лейтенанту  Полянскому отвести поврежденную машину в ремонт. Я же на твоём танке с Дракиным обойдём засаду, ворвёмся в город. Оттуда будем радировать комбату.
Под покровом ночи  Овчинников и Дракин ворвались в город, стали расстреливать из пушек и пулемётов врага. Где-то правее гремели взрывы, разливалось зарево пожара. Танкисты не знали, что на аэродроме высадился батальон десантников 201 воздушно-десантной бригады подполковника Семена Ковалева и почти сутки дерётся с сильным противником, имея у себя только стрелковое оружие да гранаты. Доложив о своём рейде Гусеву, связь у Овчинникова  вскоре прервалась.
– Товарищ комбат, разрешите поддержать наших, – обратился к Гусеву командир роты старший лейтенант Раков. – Пойду сначала той же дорогой, затем обстановка покажет.
– Риск благородное дело, действуй, главная  цель – разведка сил противника.
Ракову удалось прорваться через немецкие заслоны.  Прикрытием послужил дым от горевших машин, броневиков уничтоженных огнём танкистов Овчинникова. Они были целы и дрались на одной из улиц. Подошедшие танки усилили напор огнём своих орудий и пулемётов, давя мотоциклы гусеницами, оставляя после себя факелы горящей вражеской  техники. Вскоре и от Ракова прервалась связь. Встревоженный за судьбу  своих танкистов, Гусев высылает на подмогу два тяжёлых танка. Оставшиеся машины он поставил в засаду по левую сторону шоссе. Попытки установить связь с экипажами не удались. Складывалась неблагоприятная обстановка. Тёмная дождливая ночь не давала никакого обзора. Только изредка в рваных тучах проглядывала луна. И она сослужила хорошую службу. Вдруг со стороны шоссе, идущее на Болхов, раздался лязг гусениц и шум моторов.
«Возвращается разведка», – подумал комбат, – но приказал: Приготовиться к бою!
И не просчитался, в лунном сумраке отчетливо вырисовывались силуэты вражеских машин. Их со своими не спутаешь. Замерли в ожидании, подпуская ближе. Шло десять танков. Несомненно, разведка.
– Огонь! – Скомандовал Гусев.  Дружный залп  четырех экипажей поджёг две машины врага. Пламя заплясало на танках, освещая колонну. Немцы заметались по шоссе. Не прекращая огня, экипажи меняя позиции, разбили ещё два танка. Багровое зарево  высветило цели. Немцы, отстреливаясь, скрылись во тьме.

Дикая паника охватила немцев в Орле перед могучими русскими танками. Фашисты ошалело метались по улицам, вели беспорядочный огонь, в том числе и по своим, многие попадали под гусеницы боевых машин.
Бой на улицах Орла длился около трёх часов, пока у танкистов не кончились боеприпасы. За это время они уничтожили девятнадцать танков, восемь орудий, около ста автомашин различных марок, несколько сот вражеских солдат и офицеров.
И все же командир бригады остался недоволен действием комбата Гусева. Бесспорно, его танкисты дрались не щадя своих жизней, потеряли четыре машины, но суть в том, что он не смог выяснить какими силами располагает враг, занявший Орёл. Собирая по крупицам сведения о противнике, все же вывод был сделан правильный:  город заняли крупные танковые и мотострелковые силы. Оборону надо вести подвижную, беречь людей и технику иначе быстрый захват врагом Мценска и дальнейшее продвижение к Туле.

Рота старшего лейтенанта Бурда действовала более осторожно. На подступах к городу встав в заросли орешника, командир выслал дозор с лейтенантом Ивченко. В ночном сумраке стали видны очертания зданий и тут перед танком появился подросток, взмахами рук он просил остановиться. Лейтенант  открыл  люк, высунулся и спросил:
– Что ты тут делаешь, могли затоптать в потёмках?
Мальчишка оказался не из робкого десятка. Он вскарабкался на броню и простуженным голосом сказал:
– Мне бояться нечего.   Я от фрицев натерпелся, мамка  вчера погибла, отец где-то на фронте. Я предупредить вас пришёл. Впереди стоит длинный сарай, там засели немцы с двумя пушками.
– Как тебя звать?
– Гришка. Я местный.
– Спасибо, Гриша, ты, небось, голодный?
– Кто бы меня накормил, когда всюду немцы.
– Я дам тебе сухарей и банку тушёнки. Ты иди по следу танка, в орешнике найдёшь наших. Они тебя накормят. Расскажи, что знаешь о немцах, а нам надо идти в разведку. Впрочем, с тобой пойдёт мой стрелок.
Стрелок-радист быстро вышёл к своим, Гриша рассказал о пушках. Стрелок сказал, что лейтенант  предлагает разведать прилегающие дворы пешим ходом.
 Командир роты согласился и выслал группу во главе с политруком Евгением Багурским.  Группа подтвердила сведения негаданного помощника, и выяснила, что гравийная дорога в город с юго-востока в районе товарной станции и завода охраняется дивизионом противотанковых орудий. Они тщательно замаскированы в сараях и стогах сена. Взятые пленные показали, что главные силы расположились вдоль шоссе, идущего на Мценск. Разведчики проверили показания пленных, они подтвердились. К утру Багурский вернулся и доложил командиру об итогах разведки.
– Так, – подытожил старший лейтенант  Бурда, – в городе  4-ая танковая дивизия генерала Лангермана, на подходе 3-я танковая дивизия. Ждать пополнения генерал не будет и на рассвете 5 октября намерен двинуться из Орла на Мценск по шоссе.
До Ивановского, где встал с КП полковник Катуков недалеко. Старший лейтенант отправил к нему связных вместе с Гришей, а сам решил устроить   засаду у шоссе.  Получив известие от командира роты, у полковника отлегло от сердца: рота действует в полном составе. Комбриг одобрил решение старшего лейтенанта, но так как радиосвязь нарушена, приказал связному вернуться и драться, используя засады и манёвр.
Михаил Ефимович Катуков тепло  написал в своих воспоминаниях об Александре Федоровиче Бурда. Он родился в семье донецкого шахтера. Рано потеряв отца (он погиб в гражданскую войну), Александр пошёл в пастухи, затем выучился на электротехника и стал работать на шахте. Любовь к знаниям, к технике заставила его учиться. Он освоил профессии машиниста, слесаря-инструментальщика, потом механика. Не удивительно, что, будучи призванным в армию, парень попал в танковую часть. За два года освоил профессию  механика-водителя, затем освоил должность командира учебного радиовзвода. Война застала его в Станиславе уже в должности командира линейной роты. В 4-ую бригаду Бурда пришёл обстрелянным, получив первое боевое крещение в Винницкой области, где он, прикрывая отход 15-й танковой дивизии, разгромил немецкое танковое подразделение. К тому времени, когда он был зачислен в бригаду, на его боевом счету уже числилось восемь уничтоженных танков и четыре колесные машины противника. Спокойный, дружелюбный, с открытым широкоскулым лицом, Александр Бурда стал любимцем бригады.

Ночные дерзкие удары танкистов вызвали недоумение у захватчиков. Генералы более суток  разбирали и взвешивали случившееся возмездие.  Приняли меры для обороны, на что ушёл второй день, которых позарез не хватало защитникам Мценска для собирания сил. В это время на станции беспрерывно шла  разгрузка прибывших танкового и мотострелкового батальонов бригады Катукова, которые не задерживаясь уходили  на позиции, освобождая место для разгрузки танкистам 11-ой бригады подполковника Бондарева. Занял позиции, отрыв окопы, полк пограничников подполковника Пияшева.  Ждали  6-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Скрытно подтянулись установки реактивных минометов для решающего удара по врагу, о которых накануне Лелюшенко сообщили из Генштаба, предупредив, что это необычное секретное оружие, которое ни при каких обстоятельствах не должно попасть в руки врага. «За него отвечаешь головой, – подчеркнул в телефонном разговоре начальник Генштаба Красной Армии маршал Шапошников».
«Могут ли они бить по точкам?» – спросил Лелюшенко.
«Нет, только по площадям, по скоплению техники и живой силы, – ответил Борис Михайлович, – постарайтесь использовать это оружие эффективно».

Рассвет пятого октября оказался пасмурным, низко висели рваные тучи, моросил холодный дождь, и генерал Лангерман без обработки авиацией переднего края обороны, но с короткой артподготовкой двинул на северо-восток свои танки. Наступали боевые группы полковников Лаухерта и Эбербаха. Они двигались довольно быстро и вышли к мосту через реку Оптуха у села Ивановского. Здесь  они сосредоточились, и как только дождь прекратился, в небе появились «юнкерсы»,  обрушили свой смертоносный груз на окапавшихся пехотинцев. Самолеты, отбомбившись, ушли, а боевые группы  начали осторожное продвижение вперёд и напоролись на танки Катукова, стоящие в засадах, а также на окопавшихся  пограничников, бойцов 34-го полка НКВД и десантников 201-ой воздушно-десантной бригады.
Первыми встретили врага танкисты под командой Бурды. Он приказал подпустить панцермашины на ближнюю дистанцию и внезапно открыть огонь. Снаряды танкистов находили цель без промаха, особенно  метко бил экипаж лейтенанта Лавриненко. Он, как и остальные, являлся командиром танка и наводчика. Итог схватки роты несколько подбитых немецких танков, три орудия и сотня убитых солдат. Немцы, не выдержав кинжального огня, отошли. Танкисты Бурды перегруппировались, сменив позиции.
Вскоре гитлеровцы двинули пятнадцать танков с пехотой на броне в обход передней группы. Но здесь их ждал новый сюрприз: прицельный огонь двух танков под командованием Петра Молчанова. Загорелось пять вражеских машин, полегло до роты пехоты.  Поскольку дождь прекратился, фашисты бросили против смельчаков авиацию. Бурда быстро отвёл свою группу в район села Кофанова. Замаскировавшись в лесу, бойцы не без удовольствия наблюдали, как двадцать «юнкерсов» молотили то место, где только что стояли и где догорали танки с жёлтыми крестами на броне. К сожалению, в пылу атаки танкисты не вели личный счёт разбитой экипажами техники. Как-то это не успело укорениться в бригаде, особенно в первой смертельной схватке.
Вторая волна «юнкерсов» с небольшой паузой обрушила удар бомб на окопавшихся пехотинцев. Стоя по-прежнему в засаде, танкисты видели, как  бомбы падали, как гильотина не жертву. Взрывы поднимали в воздух тонны земли вместе с телами бойцов, но пока ничем помочь своим братьям они не могли.  Ждали  новую атаку танков и пехоты.
«Где же наши истребители? Неужели есть более опасное направление, чем наше? – думал Дмитрий Лавриненко, – или с лётчиками нет тесного взаимодействия? Скорее всего  – нет».
Едва «юнкерсы» ушли, тут появились наши самолеты из 6-ой авиационной группы. Теперь они обрушили свои бомбы и снаряды пушек на выкатившуюся  на шоссе из Орла и его предместий лавину техники: танки, самоходные пушки, дивизионы гаубиц, бронемашины. Произошла некоторая заминка в наступлении, но немцы тут же выправились и неудержимо пошли  вперед. Пехоты было мало, ибо она не успевала подтягиваться за стремительным броском танков Гудериана, за что он не раз получал упреки от фельдмаршала фон Бока. Поддерживаемый Гитлером ретивый и самоуверенный генерал-танкист мало слушал своего командующего и рвался вперёд без оглядки, стремясь первым почить на лаврах покорителя Москвы. В своих воспоминаниях Гудериан об этом дне написал: «Пятого октября, встревоженный заминкой в наступлении я был у генерала Лангермана – командира 4-ой танковой дивизии. И в этот день получил довольно внушительное представление об активности русской авиации, наносившей удары по нашим наступающим частям. Затем авиация противника бомбила штаб корпуса… Затем я направился к дороге, по которой продвигалась 3-я танковая дивизия, и подверглась неоднократной бомбежке со стороны русских…»
Казалось, русская оборона после удара «юнкерсов» разбита и мертва, не представляет никакой силы, но она вдруг ожила. Ударили по танкам и мотопехоте десантники из бригады полковника Безуглова 5-го воздушно-десантного корпуса, пограничники Пияшева и мотострелки бригады полковника Катукова. Их поддержал кинжальный огонь замаскированных танков.  Перед окопами  в течение часа сгорело  одиннадцать  вражеских танков,  восемь машин с пехотой, были разбиты зенитная и артиллерийская батарея, десятки мотоциклов. Получив крепкий удар по зубам, фашисты задохнулись и откатились. Прокатившееся «ура» возвестило, что пограничники и мотострелки бригады, а также десантники  на фланге в большинстве своём живы и готовы вновь драться. Немцы в этот день больше не совали свой нос, притихли, зализывая, как волк, раны, давая возможность нашим пехотинцам  перегруппироваться, а танкистам выбрать новые засадные позиции.
У полковника Катукова быстро сложилось  правило: после боя обходить своих танкистов, если позволяла обстановка и объявлять благодарности тем экипажам, кто вёл меткий огонь по врагу. Одним из таких был экипаж лейтенанта Лавриненко. Дмитрию в сентябре исполнилось 27 лет. Среднего роста, плотный, с добродушным широким лицом он не казался грозным воином, а скорее человеком с широкой душой и добрым сердцем. Он больше походил на учителя, каковым был в  хуторе Сладкий на Кубани после окончания краткосрочных курсов педагогов в семнадцатилетнем возрасте. Здесь он преподавал в начальной школе до призыва в Красную Армию. Сначала попал в кавалерию, но вскоре показав себя отличным стрелком и развитым человеком, был направлен в танковое Ульяновское училище. Умные глаза с искорками удовлетворения от удавшегося боя, всё же несли некоторую грусть. И было от чего. Его душа не могла мириться с тем, что враг так глубоко внедрился  в его просторы, и с насиженных мест согнаны сотни тысяч женщин, детей и стариков. Он видел их вереницы, когда его 15-я танковая дивизия летом отступала по украинским землям. И он шёл с неисправным от бомбежки танком, намереваясь сдать его в ремонт и снова вести на нём свою войну, хотя комбат приказал подорвать машину. Он проявил свой настойчивый характер и все-таки пристроил его в тыловую мастерскую. Тут  последовал приказ: собрать всех «безлошадных» танкистов, посадить в поезд и отправить   в Сталинград на переформирование и получение новой техники. И вот он на передовой, вновь видит беженцев из Орла и его  окрестностей, и не может себе сказать, что дальше Мценска они не побегут даже при такой могучей технике, какую получила бригада. На его счету уже есть разбитые автомашины с пехотой, легкий танк, противотанковая пушка, уничтожены десятки солдат. Всё это он считал каплей в море врага. А мог бы, пожалуй,  быть более успешным в атаке. В училище стрелял всегда на «отлично». Но это там, в мирное время, когда знаешь, что  жизни твоей ничто не угрожает, а здесь, в бою, как ни старался быть хладнокровным, а сердце билось учащённо. Высока ответственность: выполняет две обязанности – командира танка и наводчика. Успех или поражение в одних руках, которые сильны и не дрожат. В следующем бою постарается в полную силу использовать свои возможности меткого стрелка. Сегодня успех незначительный, но так не думает комбриг и объявляет благодарность экипажу за разбитые машину  с солдатами врага, орудие и легкий танк. Экипаж, что есть силы гаркнул:
– Служим трудовому народу!
  Удовлетворившись боевым духом экипажа, Михаил Ефимович спросил:
– Какое училище заканчивали, товарищ Лавриненко, где служили после его окончания?
– Ульяновское, товарищ полковник. Участвовал в походах по Западной Украине, затем в Бессарабии.
– Где получили навыки в стрельбе?
Лавриненко смущенно пожал плечами.
– Разрешите доложить,  товарищ полковник, – обратился механик- водитель старший сержант Михаил Бедный. Катуков кивнул. – Я знаю, что наш лейтенант стреляет в десятку из любого оружия, в училище его так и прозвали: «Снайперский глаз».
– Охотно верю, назначаю вас командиром танкового взвода. Отдаю вам под начало Капотова, Полянского и Антонова. Познакомьтесь  с ними поближе, пока есть время. Если вы  прочно усвоите тактику манёвра, засад,  чему учились в полевых лагерях под Сталинградом, будите вести внезапный и точный огонь,  то ваш снайперский глаз  в совокупности с отвагой сослужит Родине  верную службу. Завтра встанем в засаду у посёлка Первый Воин. Утром укажу место. А вы уж сами облюбуете точку, изучите всё вокруг на случай манёвра. Знание местности хорошее подспорье успеха. Готовьтесь к танковой дуэли.
– Служим трудовому народу! – снова  гаркнул экипаж.
Полковник отошёл к другому экипажу, а товарищи Дмитрия принялись пожимать руку своему командиру и поздравлять с повышением по службе. Лейтенант сказал, несколько смущаясь:
– Не приходилось мне руководить большим коллективом, правда, учительствуя в школе, легко находил общий язык со школьниками. А сейчас, пока затишье и отдых, черкну письмо жене. Обещал писать часто.
– Счастливый человек наш командир, – сказал стрелок-радист Иван Борзых, – успел жениться. Я хоть тоже познал, что такое любовь, но вот вторую половину обрести не успел.
– Какие твои годы, разобьём фрицев – женишься. Наверстаешь упущенное, – успокоил его механик-водитель Михаил Бедный.
– Любовью, как и пищей можно насытиться разве что на сутки. Спроси командира: прав ли я?
– О таких делах, Ваня, лучше язык держать за зубами, – сказал Дмитрий, щёлкнув товарища слегка по носу. – Вспоминай счастливые минуты сердцем, чтоб не зарастало оно жестокостью от смертельных драк с извергами.
– Вчера вон сколько парней наших полегло под бомбами! Недолюбили они, а может быть,  не успели многие и полюбить-то. А ведь каждый рождён, чтобы семью завести, потомство оставить. А тут!
– Никто с тобой об этом не спорит. Всё так бы  шло-ехало, кабы не война, – сказал заряжающий Федотов. – У меня тоже девчонка в деревне осталась.
– Так напиши ей письмо, сообщи,  что бьёшь врага без пощады за неё и за Родину.
– Я чую, товарищ командир, завтра будет драка ой-ёё! Вот после  боя за одним  и напишу.
–Ты что, Федотов, этим боем хочешь войну закончить? – сказал Иван, – или самого Гудериана собрался прихлопнуть?
– А что, рука не дрогнет.
– Ладно, пошутили, пора машину привести к бою, пополнить боекомплект, горючее, – сказал командир, – я к соседям схожу. Нам всем не мешало бы поближе сойтись.

3.
Несмотря на успех в первой боевой схватке оперативная обстановка  под Мценском оставалась сложной, широко не просматривалась, поскольку на передовую, и в частности в штаб корпуса Лелюшенко, поступали лишь отрывочные сведения о положении на фронтах. И прежде всего с Брянского. Но генерал знал, что его фланги оголены. Ни слева, ни справа у него нет соседей, и пока оттуда никто не грозит. Отсюда выходило, что и немцы, вырвавшись далеко вперед, тоже не имеют прикрытия флангов. Более того, воздушная разведка  подтверждала, что дивизии Брянского фронта ведут тяжелые бои  с основными силами 2-ой танковой группы, сковывают её силы. Стало понятно, что никто не смирился с прорывом фронта ни Ставка, ни командующий Еременко, ни бойцы и командиры дивизий, полков и наносят сильные удары в районах Трубчевска, Боровска и в других пунктах, заставляют  захватчиков распылять силы, вести нелегкие бои  с перевернутым фронтом, снимать крупные части для прикрытия тыла.
Ночи в октябре промозглые и длинные,  отдохнуть танкистам на позиции, кроме своего танка – негде. В эту ночь по тревоге экипажи стали отходить на новые исходные точки, обозначенные на карте ротного командира старшего лейтенанта Александра Бурды. Казалось, врага остановили, оборона не взломана, а вот уходят на новый рубеж. Комбриг создал шесть танковых засад, разместив их на задах своего мотострелкового батальона и полка пограничников. Тщательно замаскировав машины, экипажи обязаны вступить в бой с танками  противника в критический для пехоты момент, чтобы как можно больше сжечь вражеских машин и поддержать своих. Часть танков Катуков, согласовав с комбригом Лелюшенко, разместил немного поодаль от шоссе в роще и в орешнике высоток для вспомогательного и внезапного удара. С его наблюдательного пункта, размещенного на холмике берёзовой рощи, отлично просматривалось поле предстоящего сражения, рации у командиров взводов позволяли надежно управлять войском.
 
Накануне генерал-полковник Гудериан пожурил командира 4-й танковой дивизии фон Лангермана.
«Генерал, вы  топчитесь на месте. Почему не развиваете орловский успех и не берёте пустой Мценск, вы разучились быстро побеждать?»
«Дело не во мне. Неожиданно мы столкнулись с крупной танковой группировкой русских. Они бросили в бой средние и тяжелые танки».
«Я снимаю с правого фланга танкистов и артиллерию. Укрепите ими все боевые группы, особенно прославленного полковника Эвербаха. Пусть он первым ворвётся на плечах русских в этот важный для нас город».
Чем же так прославился полковник Эвербах, став любимчиком Гудериана? Это был смелый и очень самоуверенный человек, участник Первой мировой войны, раненый в лицо, познавший вкус плена. С приходом к власти Гитлера влился в танковые войска, отличился в начавшейся войне до нападения на Советский Союз, взламывая французскую «Линию Мажино». Он был нетерпелив, под стать  Гудериану, рвался вперёд без оглядки, как бы мстил русским за своё изуродованное ранением лицо.
Танкистам взвода лейтенанта Лавриненко как-то даже не верилось, что немцы после вчерашней отбитой атаки ушли назад с большим уроном техники, снова с утра двинут крупные силы на Мценск. Шёл мелкий холодный дождь, дул порывистый колючий ветер. На душе неуютно и тревожно: удастся ли отстоять позиции?
Не любители ходить по пересеченной местности, гитлеровцы ринулись в атаку, едва забрезжил рассвет. Они шли тремя боевыми группами. В центре по шоссе вел свою рать полковник Эвербах. Вторая левая группа Лютвитца с вокзала шла по железной дороге, и третья – боевая группа Гролига из местечка Спасского двигалась справа от шоссе по пересечённой местности. Поскольку с перерывами  лил третий день дождь, почву развезло. На разбитой взрывами дороге зияли ямы наполненные дождевой водой, представляя довольно серьезным препятствием для гужевого транспорта с  прицепами гаубиц.
Первые танки третьей группы  двигались более ходко, чем следующие. Грузовики и тягачи с артиллерией увязали в раскисшей земле, продвигались медленнее двух первых колонн и вынуждены  рассыпаться вправо, выбирая себе путь. Доставать их снарядами и минами  легче, но создавалась пугающая широкая лавина техники и людей, способная охватить фланги и зайти в тыл.
 За ночь наша пехота передислоцировалась и окопалась в районе поселка Первый Воин, немцы не зная линию обороны, артподготовку не вели, нелётная погода не позволяла учинить разведку с воздуха, да и световое время только началось. Фашистская самоуверенность гнала своих людей наобум, словно показывая пренебрежение к тем силам, с которыми столкнулась накануне и теперь отквитает свой ущерб сполна, как барин отдерёт своего холопа розгами. Наглая самоуверенность  явилась ахиллесовой пятой с самого начала вторжения гитлеровских войск на земли великой державы, которая надирала уши, в конечном итоге, всем без исключения захватчикам. Вышколенные геббелевской пропагандой эти молодчики ни кому не верили, смеялись над Наполеоном, который однажды изрек: «Зачем я шёл к тебе, Россия, Европу всю держа в руках?». У Гитлера к этому часу тоже была Европа в руках. Более того, союзнические силы Японии, Турции представляли значительную силу и готовы были вонзить свои когти в русского медведя при определенных успехах вермахта. Особенный аппетит разгорался у японцев, мечтавших отобедать аж в Омске, не говоря уж о Владивостоке и Хабаровске. Потому немцы торопились прихлопнуть появившиеся, словно с неба, силы русских, особенно танковые.
– Глядите, вот они, нарисовались, – сурово сказал старший сержант Михаил Бедный, – мы думали, что после вчерашней трёпки  эти черти одумались.
– Одумались, – усмехнулся командир, – да ещё как! Уж полчаса, как прут от Орла нескончаемым потоком. Вчера посчитали, что ударили малой силой. Нынче танки не пересчитать. Армада! А вон и гаубицы на конной тяге.
– Лихо прут машины с пехотой, орудия на прицепе у тягачей и тоже крупного калибра. «И всё на наш редут», – сказал Федотов.
– Спокойно, парни, мы не прикуривать сюда пришли. Мы сами  дадим прикурить!– ответил  заряжающему командир. – Посмотрим, какая у тебя сноровка при скорострельной стрельбе. Напоминаю, от неё зависят наши жизни.
Наступила пауза. Танкисты всматривались в  грозную лавину, которая гремела и скрежетала, ревела и нещадно дымила отработанными газами, и холодок от этой силы пробегал по коже. Томительное ожидание минуты вступления в бой рождало великое напряжение всего человеческого существа стремящегося к жизни. В голове стоял звон, на лбу выступал пот, и меж лопатками  ощущался его холодок.   Экипажи ждали своей победы или смерти, но об этом думалось вскользь, словно это уже привычное состояние воина, хотя накануне  вели успешный бой. Он окрылял, придавал уверенности в своих силах, поскольку парни знали, что бригада и приданные ей пехотинцы, десантники, артиллеристы развернулись в полную матушку-силу, и она будет раздавать гостинцы врагу, как говаривал любимый Дмитрием далекий, но великий козак Тарас Бульба. Мысли улетали к знаменитым воителям и возвращались  на шоссе и полю, где мощно катили захватчики, скручивая напряжение в стальную пружину, умеющую мгновенно распрямляться и бить больно.
И все же гитлеровцы двигались довольно медленно. Узкие полотна шоссе и железной дороги стопорили ход, мешала кучность танков, тягачей с пушками, грузовиков с пехотой, мотоциклов. По пересеченной местности техника вязла в раскисших от дождей чернозёмах. Грузовики буксовали, пехота, навалившись на борта, толкала их, тягачи  с пушками ползли медленно, но упорно, и лишь передовая группа танков вырвалась вперед. Но и она не слишком торопилась, лишенная поддержки орудий и пехоты.
Дмитрий Лавриненко наблюдал эту картину, стоя в засаде и удивлялся тому, как сама земля препятствует продвижению захватчиков. На юге в предгорье Кавказа не было таких чернозёмов, больше суглинки, которые быстро пили дождевую влагу и такой буксовки, пожалуй, там не могло быть. Квадраты хлебных полей и покосных лугов там четко обозначены множеством лесополос, сдерживающих ветровую и водную эрозии. За ними на косогорах размещены фруктовые сады, отяжелённые яблоками, грушами, абрикосами и сливами приятно радовала глаз и душу. Бежали по склонам ряды виноградников, бывало, на уборку урожая высыпало всё население близлежащих сёл, и он с мамой выходил тоже. Как-то не очень хотелось есть солнечную ягоду. Горсть-две и, сыт. Может потому, что фрукты были доступны и особенного лакомства не представляли. К тому же была строгость – не смей сорить народным добром! Здесь тоже есть сады. Но не такие, как у него на малой родине в кубанской станице Бесстрашной – пышные и щедрые. Поздние яблоки пришлось вчера попробовать, когда танки остановились на ночлег в этом селе на краю сада, примыкающего к деревне, которые они намерены не отдавать врагу, а защитить.
– Жестковаты, против наших донских, – дал оценку яблокам Михаил Бедный, – не та сочность.
– Согласен, солнечные кубанские ароматнее, – согласился Дмитрий.
Вспомнилось же вчерашнее перед боем, навязчиво лезет в голову: признак нервного возбуждения. Унять его можно только первым выстрелом по врагу. Бедный, всматриваясь в противника через щель, курит козью ножку, которых он накрутил несколько штук. Башнер Федотов рядом с командиром, бронебойный снаряд у него под рукой. Только дай команду, зашлёт в чрево пушки. Стрелок-радист Борзых приник к пулемёту, ждёт, прислушивается к писку в наушниках, выуживая все звуки, боясь пропустить команду к атаке. Суховей напряжения сушит во рту слюну. Вся эта намного превосходящая сила  4-ой танковой дивизии генерала фон Лангермана упорно катила вперед и устрашала.
На командном пункте полковника Катукова с напряжением наблюдали выдвижение вражеских сил. Полковник видел всю эту смертоносную лавину, и остановил  свой взгляд через стереотрубу на гаубичной батарее.
– Дайте мне комкора, – приказал он связисту. Ответ получил сразу.
– Первый, вижу гаубичную батарею на конной тяге, хочу ударить и прошу поддержать вашим огнём.
– Действуй, я поддержу. Вы меня упредили. Что скажете?
– Думаю, подошла отставшая пехотная часть и тяжелая артиллерия. Будут взламывать оборону гаубицами.
– Согласен. Действуйте немедленно.
Генерал Лелюшенко и полковник Катуков знали сложившуюся тактику танковых групп на Восточном фронте, взламывающую оборону Красной Армии. Вторая танковая группа генерал-полковника Гудериана считалась самой многочисленной и имела 182 тысячи человек, способная самостоятельно крушить оборону противника и прорываться на глубину в сто и более километров, удерживать территорию под своим контролем до подхода полевых армий – главных сил. Стремительное продвижение танковой группы ставило в тупик обороняющихся. Но и эти броски были уязвимы. Пехота отставала от механизированных дивизий и корпусов, не могла своевременно усилить штурмовые отряды, поддержать атакующие танковые клинья сильным артогнём. Гудериан, не считаясь с потерями, бросал на обороняющихся крупные танковые силы, что и случилось в сражениях под Мценском.
Согласовав время до минут для огневой атаки, командиры отдали команду «Огонь». Первыми ударили пушки на взгорке, поразив несколько упряжек  с гаубицами, сбив спесь  врага. Откуда-то, через их головы пронеслись снаряды большого калибра. И сочные взрывы осколочных зарядов   накрыли всю гаубичную батарею.  И сразу стройность колонны на шоссе нарушилась, тараканами стали расползаться на бездорожье танки и самоходные пушки, бронемашины.
Из низких тучь вывалилась эскадрилья штурмовиков со звездами на крыльях и во вражеской лавине прибавились фонтаны взрывов и факелы горящих машин. Штурмовики дважды заходили на цели, и скрылись в пелене дождя, потнряв одну машину. Падение её и взрыв потонуло в  канонаде сражения.
Несмотря на потери, рыча и выбрасывая клубы черного дыма, на пехотинцев устремились десятки фашистских танков.
Огонь с обеих сторон нарастал лавиной. Началась  дуэль панцерников  с противотанковыми пушкарями.
– Ну что же мы молчим, – в отчаянии воскликнул заряжающий Федотов, – мы могли бы влепить по колонне еще на подступах!
– И раскрыть засаду! Спокойно, танкисты, спокойно, – охладил пыл башнера Лавриненко. – Пусть в лощину скатятся, там манёвра им меньше, а у нас они, как на ладони. На Куликовом поле удар засады воеводы Боброка стал решающим. Как не торопил его юный князь Серпуховский, а выдержал характер. И когда почти были смяты два полка, – ударил. Ошеломил и разбил Мамая.
– Я про то ничего не знаю. Не поздно ли будет? – не унимался заряжающий, – смотри, одну пушку танки разбили!
Стационарную цель поразить легче, чем движущуюся. Парни видели, как танки с ходу вкатились в линию окопов, месили гусеницами грязь, пытаясь засыпать траншею вместе с людьми. Какое же сердце выдержит  гибель на глазах своих братьев-стрелков!  А те огрызались, бросая под гусеницы гранаты, на броню летели бутылки с зажигательной смесью.  Экипаж видел, как пламя полыхало на одном среднем танке, расплываясь по бортам и проникая в щели башни. Вот  изнутри стал вырываться чёрный дым, и следом через открывшийся люк стали выскакивать танкисты. Сраженные пулями пехотинцев, они тут же упали под гусеницы.
– Бронебойный! – приказал командир. Снаряд тут же влетел в ложе, казённик щёлкнул. – Огонь!
Снайперский глаз не подвёл, снаряд прошил боковую броню немецкого «утюга», и грохот взрыва оглушил пехотинцев. Лавриненко принялся ловить в прицел вторую машину врага. Неожиданный взрыв взбил фонтан земли перед носом танка. Запахло гарью и смертью. Это был ответ врага на  выстрел его пушки. На лбу выступил бисер пота.
– Манёвр! – приказал командир механику-водителю. В ту же секунду танк рявкнул,  откатился назад, взял правее меж деревьев, открывая панораму сражения.
– Машина – стоп! Бронебойный!
На этот раз снаряд угодил в гусеницу, распуская её, танк закрутился на одном месте. Но башня стала поворачиваться в их сторону, отыскивая противника. Вторым снарядом вражеский танк  был добит, факелом вспыхнула его моторная часть. Из люка стали вываливаться танкисты в чёрных комбинезонах.
– Пошла моя работа! – крикнул Иван Борзых и срезал танкистов, перенёс огонь на бегущих следом за танком солдат. Их было много, каждый стремился прижаться к танку, укрыться за ним, но всем места не хватало и крайние падали от пулемётных пуль.
– Капотов и Полянский тоже открыли боевой счет, – сказал Дмитрий. – Вижу, из бронемашины солдаты вываливаются. – Осколочный!
Осколочно-фугасный снаряд  пущенный  командиром угодил в нос. Броневик подпрыгнул и завалился на бок. Солдаты попадали на землю.
– Шрапнельным угостим, тех кто карябается, – крикнул Дмитрий, и снаряд  через несколько  секунд разорвался в гуще ползущих по земле солдат, пригвождая их навечно.
Сражение разгоралось. Вся прилегающая холмистая местность гремела и ревела огненным ураганом. Обе стороны наращивали огневую мощь. Со стороны Орла всё прибывали и прибывали свежие силы: танки, орудия, броневики. Из грузовиков выгружалась пехота. Из-за рощ, что рассыпаны за шоссе заработали танки засад бригады Катукова. Стали вспыхивать факелами в различных местах бронированные немецкие коробки,  уцелевшие танкисты  попадали под огонь наших пулемётов. Взвод лейтенанта Лавриненко маневрируя, не подставляя себя под прицел пушек, вместе со всеми вёл кровопролитный бой и уничтожил из засады ещё два танка.
Во второй половине дня концентрация вражеской техники превысила мыслимые размеры, и тут над скоплением танков и самоходных орудий  разразилось негасимое пламя, и жуткий вой чего-то страшного  прижал к земле и врагов, и наших бойцов. У многих от неведомого огня зашевелились волосы. Это били три дивизиона гвардейских реактивных минометов, пока малоизвестных в войсках, выжигая в месте падения снарядов всё живое и неживое. Огненный ураган на несколько минут прервал всякое вражеское движение  на поле боя. Потянуло удушливой гарью, хотя она висела над передним краем постоянно после первой подожжённой машины. Но эта гарь была какая-то особая с запахами множества жженых человеческих тел.
– Дали прикурить немцу, аж во рту  у меня засластило, – сказал Михаил Бедный. – Посмотреть бы на эту картину вблизи, сфотографировать да Адольфу на память послать. Пусть любуется!
– Адреса не знаем.
– Найдутся среди фрицев смельчаки, сфотают и отправят.
После этого залпа  натиск врага  упал.  Немцы стали перестраивать свои ряды, собирая в кулак уцелевшие танки, артиллерию и пехоту. Набиралось довольно прилично. Всё это видели командиры  со своих наблюдательных пунктов и сообщили о концентрации сил летчикам 6-й резервной авиагруппы Ставки ВГК и фронтовой авиации. Бомбардировщики появились внезапно, как и штурмовики и нанесли мощный удар по скопившейся технике для новой атаки. Едва бомбовозы проутюжили скопление фашистов и легли на обратный курс, в сумеречном небе появились немецкие истребители, но наши соколы ушли на бреющем полете. Уцелевшие гитлеровцы отстреливаясь, откатились к Орлу в сгущающихся ранних октябрьских сумерках. Оборняющиеся остались на месте, хотя  мотопехота  бригады и пограничники изрядно поредели. На поле боя догорало много вражеской техники, в  том числе 43 танка, разбиты  16 орудий крупного калибра, много другой артиллерии, десятки бронемашин. Более  полутысячи немецких солдат и офицеров нашли здесь свою смерть.
Благодаря засадам, точному огню и манёвру танкисты бригады потеряли подбитыми только шесть машин, четыре из которых были эвакуированы в тыл и быстро поставлены в строй. Хорошую фланговую поддержку 4-ой бригаде вела 11-я танковая бригада, вступившая в этот день в свой первый бой.
По свидетельствам немецких офицеров и солдат, оставшиеся в живых из состава боевой группы полковника Эбербаха рвавшейся в центре наступательного клина, войска были на гране бегства. Дожать немцев мог дополнительный удар дальнобойной артиллерии,  окончательно деморализовать  группу  танкистов, что собралась возле моста через речку. Это прекрасно понимали наши командиры, к сожалению, тяжёлой артиллерии в корпусе не было. Она шла к Мценску с запозданием в составе  6-ой гвардейской стрелковой дивизии. И гитлеровцы вскоре познали мощь крупных калибров.
Гордость за несданные позиции переполняла каждого воина, готового вновь держать оборону здесь же, продолжить череду счастливых дней. Однако на правом фланге оборона прогнулась, и последовал приказ отходить на новый рубеж в рощи ближе к городу. Отход всех сил диктовался кроме того теми соображениями, что позиции обороняющихся стали хорошо известны немцам, и они могли засыпать траншеи и уцелевшие батареи снарядами дальнобойных орудий ничем не рискуя, а затем бросить танки и прорвать оборону. Отходили с неохотой в моросящей темноте.
Впервые  с начала войны лейтенант Лавриненко почувствовал некое очищение своей срадающей души от летнего поражения под Дубнами, за свое почти бесполезное присутствие в дивизии. Разбитый им мотоцикл в счет не шел – ничтожная пылинка в урагане войны в сравнени  с тем, сколько потеряли. Теперь как бы наверстывают упущенное, но о восстановлении равновесия не может быть и речи. Только лишь морально как-то полегчало: можем сопротивляться как подобает, даже бить! И до конца понял, что там, под Дубно он и его товарищи по оружию попросту выглядели необученными сосунками, но напичканы мыслью, что непобедимые. И как грько сознавать, что это ложное чувство превосходства обогрилось солдатской кровью, и не только, а кровью людей врасплох застигнутых войной, не получивших защиты, кровью беженцев всех возрастов. И теперь с удовлетворением сознаешь, то, как полковник Катуков в отведенное обстановкой время выматывал их на учениях, учил вести  бой умно, из засад, наступать и поеждать не любой ценой, а с наименьшими потерями, чтобы завтра и послезавтра оставаться сильньными, а это короткая  дорога к дорогой Победе. Теперь он не ощущает себя сосунком, а равным своему врагу в тактике ведения боя, в меткости стрельбы. Повышать требуется скорострельность, и тогда равных его экипажу в стане врага наберется немного. Моральная сторона у него пошла напоправку, и он верил, что в нем родился другой человек, познавший радость и счастье победы.
Танкиста поставили машины в указаное место командиром, вываливаясь из люков уставшие, но счастливые. Парни подходили друг к другу, хлопали, по спине, плечам, обнимались, поздравляли, а на лицах следы  нервных улыбок, непогасшей тревоги и страха  – всегдашнего спутника перед смертельной опасностью, но не признаваемого мужественными сердцами.
– Командир, сколько наколол чурок? – снимая шлём с головы спросил, расплываясь в улыбке, старший сержант Капотов.
 – Мои ребята насчитали – четыре, броневик, а вот сколько солдат –сбились со счету. У тебя как?
– Три панцеря разбил в щепки, – ответил  командир танка, – солдат  не считали. Полянский одного угробил. Антонов, говорят, тоже не отстал, ремонтируется сейчас. Вон Полянский идёт сюда.
– Поздравляю с первым танком, – сказал Дмитрий, пожимая руку товарищу.
– Вроде наш корпус прочно устоял на месте, а почему отходим, командир? – спросил Полянский.
– Фронт не только перед нами, – ответил лейтенант, – где-то прогнулся. Мешок нам без надобности. Вот и отошли, сберегая силы. Тактика подвижной обороны. Слыхал о такой? Будем укрепляться вблизи Мценска.
– Впервые увидел и услышал работу реактивных миномётов. Их говорят, уже прозвали «Катюшами». – Это что-то небывалое!
– Я тоже впервые, – ответил Дмитрий, – чуть не задохнулся сначала от изумления, а потом от восторга.
– Сколько же там было этих «Катюш»? – Михаил Бедный разминал кисти рук. – Я едва не двинул рычаги, чтобы поближе увидеть небывалое. Погодите, понаделает тыл тысячи таких минометов,  немца так прижарят, а мы огоньку добавим, что до самого Берлина без оглядки будет драпать.
– Мы победили неспроста, – сказал заряжающий Федотов.
– Думаю, восторжествовала справедливость, – сказал с глубокой убежденностью лейтенант. – Техника натолкнулась на технику в открытом бою. Истина в том, что русское оружие и русский солдат превосходит противника не только по духу, но и по военному мастерству. У нас танков столько нет на позиции, сколько немцы оставили сгоревшими и разбитыми.
– Справедливость с неба идёт, – робея от своих слов, сказал заряжающий.
– Не понял?
– Ты из семьи казаков, я – тоже. А казак всегда был опорой веры и государя. И теперь мы  опора земли нашей. Бьём врага, аж зубы трещат.
– У кого трещат? – с усмешкой спросил механик-водитель.
– У немца, Миша, от нашего кулака.
– То, что трещат, верно. О какой вере ты говоришь? – нахмурившись, спросил Дмитрий.
– О нашей, Православной, казацкой. У моей бабушки в переднем углу до сих пор икона с Богородицей висит. Она на неё молится и меня, провожая  на войну, крестила и просила защиты у Богородицы. Без веры нельзя, пропадёшь быстро.
– Без веры в Победу нельзя, поправлю тебя, Николай, без веры в товарищей нельзя, в командиров, в народ наш нельзя без веры. Разобьёт он захватчиков. Разобьёт!
– Правильно, товарищ командир, разобьёт. Но ведь и мы с вами из народа. Потому и затрещали у немца зубы.
–Я тебе так скажу: если ты не сможешь однажды одержать победу над собой, то вряд ли  станешь героем и  будешь дрожать перед смертельной опасностью. Мы – не дрожим. Только тут, я думаю, защита Богородицы не  причём.
– Может и не причём, командир, но перед боем я целую крестик, что повесила мне на шею бабушка…
– Командиры взводов, рот, батальонов – к бате! – раздался звонкий голос ординарца Катукова, обрывая мирную беседу танкистов. – Его КП возле дуба.
– Экипажам отдых до моего возвращения, – приказал лейтенант и заспешил разыскивать КП возле могучего дуба.
В палатку полковника стекались командиры, подавая донесения о своих потерях и разгромленном противнике. В палатке царило бурное и счастливое оживление, какого давно никто не испытывал. Знакомые офицеры говорили все сразу, другие знакомились поближе, высказывали своё впечатление от сражения, особенно от  массированного налёта огненного смерча реактивных миномётов. Выражали сочувствие мотострелкам, потери которых удручали, но они не могли сбить всеобщего победного настоя. Наконец, полковник Катуков призвал офицеров к тишине и доложил об общих потерях бригады и фашистов.
– Поработали добро все подразделения. Особо отличился экипаж лейтенанта Лавриненко. – Кроме другой техники он уничтожил четыре танка противника. Экипаж сержанта Капотова – три танка.  Они умело использовали засаду и манёвр. Били без промаха. Начальник штаба доведёт до вас очередную задачу на новом рубеже.
 
Чопорность и высокомерие – ахиллесова пята громил и преступников всех мастей. От избыточной самоуверенности они не видят в себе эти пороки. Побывав на поле боя в районе  Первого Воина, несокрушимый генерал Гудериан был удручен видом разбитой техники, которая годилась только на переплавку и смотрел на это побоище с ужаленным самолюбием. Но как бы то ни было вынужденно согласился, что здесь потерпел поражение. О неудачах он докладывал фельдмаршалу фон Боку скрепя зубами, поскольку тот упрекал его за отрыв от пехоты:
«После взятия Орла генерал Лангерман не вёл разведку сил противника. Южнее города Мценска его дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось пережить тяжёлый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34.  Дивизия понесла значительные потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу приходится пока отложить. Особенно неутешительными были полученные нами донесения о действиях русских танкистов, а главное, об их новой тактике. Русская пехота наступала с фронта, а танки наносили массированные удары по нашим флангам. Они кое-чему уже научились».
В последней фразе генерала заключалась суть успеха советских войск в обороне Мценска. Кроме новейших танков налицо умная оборонительная тактика. Не любой ценой, что недалекие командиры ставили нередко во главу угла, а за счет  подвижной обороны,  в которой целый букет мер. Это разведка предстоящего удара врага, правильный выбор огневых позиций, танковых засад, манёвра в ходе боя, высокой выучки экипажей и меткого, снайперского огня пушек, широкого взгляда на всю линию обороны – при угрозе окружения – отход ради сохранения войска и техники. В конечном счете, навязывание врагу своей воли, драться не числом, а умением.
Если Гудериан, как непосредственный участник увидел главные причины поражений под Мценском, то начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер в своем дневнике констатирует только факт, записав: «6 октября. Группа армий центр. 2-я танковая армия Гудериана наступающая  от Орла на Тулу, испытала мощный контрудар противника с северо-востока (в полосе наступления 4-танковой дивизии. На её правом фланге, против ожидания, совершенно спокойно) поэтому оказалось возможным подтянуть отставшие подвижные дивизии правого фланга и заменить их пехотными дивизиями, переброшенными в направлении Рыльска». 

Позиции обороняющихся у поселка Первый Воин 9 октября не были взломаны, хотя и несколько потеснены на отдельных участках. Поскольку принята тактика подвижной обороны,  ночью поступил приказ комбрига Лелюшенко:  отойти на новый оборонительный рубеж Ильково – Головлево – Шеино.
«Такое решение было вынужденное, и конечно, не из легких, – вспоминает Михаил Ефимович Катуков. – Непрерывные бои, бессонные ночи, слякоть и холод изрядно вымотали людей. Бойцы падали от усталости. Дождь, мокрый снег промочили шинели, комбинезоны насквозь, а обсохнуть негде и некогда. Кроме того за ночь предстояло вновь напрячься физически: отрыть окопы, ямы для танковых засад, орудовать КП. Каждый боец, танкист, артиллерист понимали, что другого не дано и снова напрягая силы, благо горячая пища поступала исправно, рыли окопы и траншеи, снова устраивали засады. В короткие часы между атаками проводились партийные и комсомольские собрания. Старший батальонный комиссар Бойко, начальник политотдела Деревянкин, комиссары батальонов Загудаев и Лакомов постоянно беседовали с людьми. Они разъясняли, что сосредоточив под Орлом огромные силы,  Гитлер намерен прорваться к Москве. Наша задача – не пропустить гитлеровцев к столице. Политработники ежедневно выпускали на ротаторе боевой листок. В нём – последняя сводка Совинформбюро, рассказы о наиболее отличившихся подразделениях и экипажей бригады. Политруки и старшие командиры говорили бойцам только правду о создавшемся положении, как бы горька она ни была. Ничто так не действует на моральное состояние бойца, как сладенькая полуправда, которая потом трещит по швам под напором грозных фактов».
Взвод лейтенанта Лавриненко вечером восьмого октября стоял, как большинство танкистов, в смешенной роще в засаде, определенной комбригом накануне. День выдался хоть и беспокойный: немцы разведгруппами прощупывали оборону корпуса, но без массированных атак и потерь. Порывистый ветер срывал с деревьев пожухлую мокрую листву и бросал под ноги парням взвода, которые ужинали горячей гречневой кашей, сдобренной тушенкой, и только что полученной из походной кухни. Мешал насладиться покоем мелкий дождь, хотя минут десять назад он не сеял свою мокреть, а теперь заставил занять небольшую взводную палатку, выданную накануне старшиной.
– Вот зануда, –  ворчал Иван Борзых, – так и старается в котелок сыпануть пригоршню и разжижить добрую кашу.
– А ты не моргай, ложкой проворнее орудуй, – посоветовал Михаил Бедный. – Бери пример с командира. Он прикрыл котелок фигурой и молча наворачивает.
– Ему некогда рассиживаться над котелком. Он только что письмо накатал, да не успел в треугольничек его превратить.
– Это не письмо, – отозвался Дмитрий, – потому и не треугольник.
– А что же, если не секрет?
– Никакого секрета. Старший батальонный  комиссар должен с минуты на минуты у нас появиться. Обещал заявление моё о приёме  в партию взять и рассмотреть. Вот и он, легок на помине! Взвод, встать, смирно! – Танкисты вскочили, продолжая жевать, глядя, как в палатку согнувшись в дверном проёме входил комиссар. –Товарищ старший батальонный…
– Вольно, товарищ лейтенант. Принимаете пищу, немного не вовремя мы тут?
– Так точно, принимаем, присоединяйтесь!
– Спасибо, сыт. Вы продолжайте ужинать, я на вас посмотрю, да покурю. Не люблю на ходу курить. – Михаил Федорович достал из кармана пачку папирос, не торопясь прикурил от спички, затянулся. – Я вам хочу своё впечатление от удара реактивных минометов высказать. Впервые такую музыку услышал, как и вы! Очень понравилась она мне: музыкальная «Катюша».
– Взвод в это время в танках находился, но песню развесёлую услышали через броню, – сказал лейтенант. – Я люк приоткрыл, а старший сержант Бедный  свой люк, и замерли.
– Это был прекрасный похоронный оркестр, товарищ старший батальонный комиссар, – вклинил свое слово механик-водитель. – Мне так хотелось двинуть машину, поближе посмотреть на огневое кладбище.
– То, что там наши орлы устроили фашистам кладбище, это вы подметили верно. В бинокли хорошо было видно, как у захватчиков горели танки, самоходки, грузовики, мотоциклы и солдаты. Такой огневой мощью наша армия скоро будет располагать в достатке. Дополнительный паёк  к огню нашей бригады, да и остальных подразделений.
– Всего один залп дали по фашистам, – сказал Борзых, – а если каждый бой по несколько залпов, что будет?
– Из наших бесед вы знаете, что наша армия перевооружалась, мы получили такие замечательные машины, как КВ, Т-34, новые самолеты. Но такой техники пока не хватает. Нам досталось тяжелое наследие от Первой мировой и гражданской войн. Страна поднималась из разрухи. Мы создали тысячи заводов, построили новые города, получаем в достатке хлеб, ещё год и такой техники в армии было бы по штатному расписанию. Но  Гитлер торопился, потому вероломно напал. Враг будет разит, победа будет за нами!
– Мы в этом не сомневаемся, товарищ старший батальонный комиссар, – чеканно сказал Дмитрий Лавриненко, допивая чай. – Тем более с таким комбригом! Он научил нас воевать.
– Оценка правильная, ну, а теперь, после ужина спрошу: заявление написали?
– Так точно! – Дмитрий вынул из планшетки лист с заявлением и подал комиссару. Он принял его, осторожно, можно сказать, бережно, при свете коптилки прочитал ровные строчки  каллиграфического почерка, вспоминая, что лейтенанту довелось быть учителем, сказал:
– Вашего командира прямо сейчас будем принимать в партию на партсобрании.
– Я так и подумал, когда командир старательно писал, – сказал взволнованно Бедный. – Зрелый человек.
– Реальный вклад в победу, в общее дело – главный критерий при приёме в партию. Этот вклад уже виден. Прошу, товарищ Лавриненко следовать за мной, в мою машину.
– Есть! – козырнул Дмитрий, не скрывая волнения.
Офицеры вышли из палатки, направились к легковой машине.
Дмитрий Лавриненко вернулся с собрания полтора часа спустя. Дождь продолжал барабанить по палатке, прорываясь сквозь кроны деревьев. Шёл одиннадцатый час ночи. Экипажи, устраивались на отдых. Лейтенант осторожно вошёл. При тусклом свете коптилки можно было увидеть по возбужденному, но в то же время горделивому лицу, насколько глубоко тронуло состоявшееся в его жизни событие.
– Каков результат? – спросил старший сержант.
– Принят кандидатом в члены ВКП(б), – с жаром выдохнул командир.
– Ура! – закричал Иван Борзых, бросаясь навстречу, протягивая руку для пожатия, – иначе не могло быть. Поздравляю, командир!
– Не кричи так громко, Иван, – сказал Бедный, – перепугаешь немцев. Они знают, что коммунисты стоят насмерть.
– Мы и раньше не пятились от фашистов, – принимая поздравления от товарищей, с улыбкой  ответил Дмитрий. – Часом назад защищать Родину  был долг солдата. Теперь – долг солдата-кандидата в члены партии.
– Мне бы подучить устав, – сказал с завистью Михаил Бедный, – я бы тоже подал заявление. Правда, решил это сделать после двадцатого сожженного танка.
– Отличная мысль, – воскликнул Дмитрий. – Не нам ли прибедняться – наш экипаж партийно-комсомольский? Завтра новый бой, не ударим в грязь лицом! Как?
– Не сомневайся, командир!
Рано утром на КП полковника Катукова приехал командир корпуса Лелюшенко. Он сообщил, что Ставка осведомлена о действиях бригады и оценивает их высоко. Бригаде придаётся полк пограничников под командованием полковника И. И. Пияшева. Ему приказано оседлать шоссе Орёл – Мценск на рубеже Головлево – Ивлево. Командир батальона пограничников майор Дрожженко немедленно стал окапываться. Слева от него зарывается в землю батальон Тульского военного училища под командованием Проняева. Артиллерийские подразделения разместились за боевыми порядками пехоты. На направлениях возможного появления противника комбригу Катукову приказано поставил танковые засады кинжального действия.
Удар «Катюш» у Первого Воина изрядно вскипятил нервы фашистов. Они долго остывали.  Седьмого и восьмого октября немцы прощупывали нашу оборону мелкими разведгруппами,  считая, что наткнулись на крупное танковое соединение. Не решаясь бросать в бой оставшиеся силы, противник принялся их пополнять. Получив урок, фашисты не хотели больше лезть напролом, полагаясь на своё численное превосходство и тактику стремительного концентрированного удара. Они готовились к наступлению тщательно. Захваченные  пленные подтвердили версию, что столкнулись с крупной танковой группировкой, которую без пополнения не разгромить. Выигрыш во времени был очевидным. К Мценску подошли первые подразделения 6-ой гвардейской стрелковой дивизии. В тылу заканчивала формирование 13-я армия, выдвигалась к городу 50-я армия.

                4.
Решительное наступление противник предпринял с утра девятого октября. С полсотни пикировщиков, выстроившись звеньями, повисли над нашими позициями. Сбросив бомбы, пилоты включили сирены и с душераздирающим воем снова пикировали на окопы. Мотострелки бригад и пограничники Пияшева отрыли ложные окопы, и первые самые многочисленные удары самолётов пришлись по ним. Минут пятнадцать стервятники «обрабатывали» пустые позиции, вызывая искреннее удовлетворение оборонявшихся бойцов и командиров.
Вскоре вал бомбового удара был перенесен в глубину позиций,  и самолеты наткнулись на зенитный огонь бригады Катукова. Они действовали бесстрашно и активно, хотя фашистские асы пикировали прямо на их головы, рассчитывая запугать воем сирен и огнём пушек и крупнокалиберных пулемётов.  Один за другим задымили пять стервятников и упали в тылу, обозначая свою гибель мощными взрывами. Шестой самолет угодил под траекторию снаряда, выпущенного нашей пушкой по наземной цели, развалился в воздухе: такова была плотность вражеской авиации и ответного огня. Горящие обломки размалеванного крестами самолёта упали на окопы мотострелков, вызывая неподдельное удивление уникальным случаем.
Едва смолк грохот бомбежки и вой пикировщиков, послышался хорошо знакомый рокот танковых моторов. КП комбрига находилось на опушке леса у деревни Подлоктево с хорошим обзором. Наблюдатель, сидевший на дереве, доложил:
– Вижу прямо танки – двадцать! – И через мгновение: – Танки справа – шестнадцать!
Телефонист, принимавший донесение от пограничников, доложил, что на позиции полка Пияшева движутся 20 машин и до полка мотопехоты. От лейтенанта Лавриненко, стоявшего в засаде, поступило сообщение, что на левом фланге бригады у деревни Шеино ринулись в атаку до 50 немецких танков. Итого, гитлеровцы бросили в бой около 100 машин.
– Экипажи! – прокричал Лавриненко своему взводу, – к бою. Засаду не раскрывать, бить врага наверняка.
Танки пока под удар не попадали, рокотали гораздо правее от засады, зато сюда хлынула рота автоматчиков. Они обнаружили машины взвода и пытались подойти на бросок гранаты и перебить траки. За подбитый танк Т-34 солдату давали две недели отпуска, а за КВ – три. Танкисты вовремя заметили автоматчиков, и по ним ударили кинжальным огнем пулемёты. Тех солдат, что залегли поодаль, Дмитрий накрыл двумя шрапнельными зарядами. Атака схлынула.
 Пока шёл бой с пехотой, немцы ударили  из противотанковой  пушки по танку политрука Исаченко, подбив его. Пушку врага и расчёт тут же накрыли, но по обнаруженной засаде немцы стали бить всей батарей. Танки отошли, поменяв место засады, и продолжили уничтожать батарею. Исаченко свои ходом двигаться не мог.
– Батарею уничтожить, – приказал взводу Лавриненко, ведя огонь по пушкарям, – танк Исаченко вывести из-под обстрела в укрытие. Бедный, подгоняй машину, цепляй трос.
– Командир, а как же бой?
– Сам погибай – товарища выручай! Знаешь такое? Утащим его в укрытие подальше, вернёмся назад. Вечером отбуксируем на базу.
– Это другое дело.
 Под огнем врага, укрываясь за броней машин, Бедный быстро зацепил поврежденный танк и вывел его из-под обстрела.
Донесения на КП комбрига  текут ручьём наблюдатели и командиры взводов, рот сообщают движение основных сил врага. Он стремится обойти фланги, нанося главный удар слева через Шеино на Мценск. Потому туда Михаил Ефимович высылает разведку на мотоциклах и устанавливает дополнительные танковые засады.
Между тем перегруппировавшись, после неудавшейся атаки фашисты снова атаковали Шеино. На сей раз левее засады Лавриненко, на участке, где занимала оборону рота танков БТ-7 лейтенанта Самохина. Часть машин лейтенант закопал в землю, другую держал в укрытии в качестве резерва. Полтора часа длилась танковая дуэль. Стволы пушек раскалились. Факелами горели на поле боя фашистские танки. Вернувшийся на позицию танк Лавриненко подкрепил устойчивость обороны на этом участке. От его меткой стрельбы запылал средний танк врага, был подавлен расчет противотанкового орудия.
Полковник Катуков находился на своем командном пункте сзади расставленных танковых засад. Отрытая неглубокая щель на господствующей высотке со стереотрубой давала сносное укрытие от налетов вражеской авиации и шального обстрела наугад минометов или орудий. От дождя  и осколков укрывала наращенная крыша в два наката. Вход со ступеньками закрывала палатка. Амбразура КП поднята почти на метр от земли, выложена из бревен и вырублена.  Обзор же поля боя был широкий, что вполне удовлетворяло комбрига. В плаще с капюшоном, который он откинул в разгар боя, чтоб не сковывал движения, полковник наблюдал, как по отрытой за ночь неглубокой траншеи, где держал оборону его мотострелковый батальон, а рядом пограничники – беспрерывно била вражеская артиллерия, поднимая фонтаны взрывов, как с фронтальной стороны наплывали танки с пехотой.   С  правого фланга наползала смертоносная и более многочисленная пацертехника, врывалась на позиции. Там, справа, горели свечками несколько машин зажженные ротой старшего лейтенанта Бурды. Враг упорно лез, подминая под себя окопы пехотинцев, засыпая их землей, срезая добрый слой гусеницами, вертясь едва ли не вокруг оси. В такого «утюга» всадил снаряд лейтенант Лавриненко, хороня там  тех, кто оказался в окопе вместе с гитлеровцами. В памяти Михаила Ефимовича острой болью вспыхивали картины летнего отступления его дивизии. Страшные невосполнимые потери разрывали сердце, но такого упорства в обороне тогда он не видел. Подавляла организованность фашистов, ударные танковые и мотострелковые кулаки. Теперь, по существу  в третьем бое на Мценском рубеже, враг столкнулся с  упорной обороной, той тактической организованной подвижной обороной, которую избрали комкор Лелюшенко и он комбриг, с тактикой засад и манёвра. Она уже показала свои плоды: войска не были выбиты в первом бою возле Оптухи, не будут выбиты и отсюда. Он видел, что назревала критическая ситуация подавления пехотинцев и  отдал команду по радио: «Всем танковым засадам, атаковать противника и уничтожить!»
В бинокль видно, как из-за пригорка выскочило несколько тридцатьчетверок. Сверкнуло пламя выстрелов. Один за одним, словно наткнувшись на невидимую преграду, застывают гитлеровские машины. А юркие, стремительные тридцатьчетверки выскакивают и выскакивают из-за стогов сена, из-за сараев, из-за кустарников, делают несколько выстрелов и так же стремительно меняют позиции, а через несколько минут смертельно бьют в том же направлении, подавляя танки, минометчиков, орудийные  расчеты.  Не умолкая, работают пулемёты.
Почувствовав мощную огневую поддержку, заговорило стрелковое вооружение пехотинцев. Цепи гитлеровских автоматчиков залегли и стали откатываться, оставляя на поле боя горящие танки, грузовики, брошенные мотоциклы, разбитые орудия. Отступающего врага продолжали гвоздить орудия танкистов и пулемётов, активнее заговорили уцелевшие несколько расчетов пушек-сорокопяток. Открыто преследовать врага пехота не пошла. Зная силу наступавшего врага, это было бессмысленно. Вступят в бой минометы и пушки, что находятся в хвосте наступающей колонны, забросают бойцов в открытом поле минами и снарядами, и не моргнут. Живым назад не вернёшься.  Необходимо сохранять поредевшие роты для нового отражения противника, ибо пополнить ряды пока некому.
Бой стих только в сумерках. На поле боя догорали десятки вражеских танков, автомашин. Чадили копотью баллоны разбитых автомобилей. Предстоял новый манёвр теперь уже под стены города, где в четырех километрах подковой скрытно готовился новый рубеж обороны.

       5.
Семь дней первый особый гвардейский корпус сдерживал натиск танковых войск гитлеровцев. За эти семь суток корпус, а вместе с ним и 4-я и 11-я танковые  бригады сменили четыре подвижных оборонительных рубежа от Орла до Мценска, нанося противнику тяжёлое поражение. Враг, не считаясь с потерями и окриком бесноватого фюрера, рвался к Туле. Для этого Гудериану надо было взять Мценск, переправиться через Зушу, и двигаться дальше. Он торопился. Его воздушная разведка  доносила, что к Мценску подходят новые воинские подразделения, и они могут скоро вступить в бои за город.
Десятого октября корпус Лелюшенко и, в частности бригада полковника Катукова, заняла новый оборонительный рубеж в четырех километрах от Мценска, оседлав шоссе и железную дорогу с неприкрытыми флангами. Войск не хватало. С южного обвода города,  то есть с левого фланга, видны крыши домов, водонапорная башня, элеватор, из которого срочно вывозилось в глубокий тыл зерно. Неделю назад город тоже  казался глубоким тылом, и вот теперь танки, артиллерия и пехота почти под стенами. Поскольку накануне шёл тяжелый бой, люди без отдыха вынуждены были укреплять новую полосу обороны. Зарывалась в землю пехота, некоторые танки тоже. Артиллеристы перекопали не одну тонну промерзающей земли, чтобы надежно расположить орудия. Погода стояла промозглая, дул пронизывающий ветер, хлестко бил в лицо косыми струями дождя, вперемежку со снегом. Единственное что бодрило – это сознание, что корпус выполняет поставленную задачу: даёт время, чтобы стянуть под Тулу крупные силы. К Мценску подошла  6-я гвардейская стрелковая дивизия переброшенная из-под Ленинграда, оснащённая артиллерией крупного калибра. И первые батареи, разгрузившись на станции накануне, в этот же день показали свою убойную силу. 

Десятого октября небо затянуло белесыми снеговыми тучами, отодвигая рассвет едва ли не на час. Временами шёл обильный снегопад. Белая лавина, подхваченная порывистым ветром, закрутила снежные вихри, видимость в такие минуты пропадала, слепила бинокли и стереотрубы. Буря проникала даже в танки через смотровые щели, слепила и знобила. Это тревожило командиров и танкистов: как бы противник с потерей видимости не подобрался к передовой линии обороны.
Фашисты, пополнив потрепанные штурмовые отряды, в это утро с атакой не спешили. В ограниченной видимости артподготовка велась вяло. Линия окопов не угадывалась, а времени для наземной разведки у наступающих не было. Двигаясь по шоссе и по железной дороге  к городу, гитлеровцы  встретили упорное сопротивление. Наступательный пыл у фашистов быстро пропал. Передовой отряд ограничился обстрелом позиций обороны, а нахрапом вперед  лезть не  стал.
Полковник Катуков, наблюдая из своего КП за ходом начавшегося боя, забеспокоился. Больше всего от потери видимости на флангах.
– Как-то необычно ведут себя сегодня фашисты, – сказал он начальнику штаба подполковнику Кульвинскому. – Мешает буря или что-то затевают?
– Осторожничают, не раз были уж биты. Возможно  – выдохлись. Впрочем, сил у них достаточно. Танки ползут десятками, тягачи с артиллерией не отстают. Тут что-то не так.
–Доложите о наших сомнениях Лелюшенко. Меня беспокоит неприкрытый левый фланг. Центр удержим.
Командиру корпуса о наблюдениях и сомнениях доложили немедленно. Он и сам был обеспокоен сложившейся обстановкой и левый фланг укрепил курсантами Тульского военного училища. Но этого оказалось далеко недостаточно.
Фашисты предприняли скрытый манёвр, разделив свои ударные силы в центре на две группы. Первая группа продолжила давление в прежнем направлении. Вторая – скрытно воспользовавшись снегопадом и метелью преодолев по пересечённой местности десятикилометровое расстояние южнее шоссе, не встречая сопротивления, подошла к мосту  через Зушу, опрокинула батальон Тульского военного училища, ворвалась в город. Не смотря на то, что мост был заминирован, взорвать его не удалось. На солдатском языке это означало: просто прошляпили! Немцы вновь перехитрили наших командиров. Однако прорвавшиеся танки и пехота столкнулись на окраинах города с танкистами 11-ой танковой бригады. В танковой дуэли почти неуязвимые КВ  и «тридцатьчетверки» остановили врага и стали его теснить.
Это была неоценимая помощь полуокруженной бригаде Катукова, полку Пияшева сдерживающие натиск первой и более мощной группировки противника, которая вдруг повела решительный натиск на позиции. Танкисты и пехотинцы весь день отбивали наседающего врага. Полковнику доложили о прорвавшемся в город противнике, чем и объяснилась предпринятая мощная атака на центр, отжимающая  бригаду и пограничников к железнодорожному мосту. Катуков  ждал приказ комкора об отходе. Он был отдан только к вечеру. Высокие и обрывистые берега Зуши не давали возможность для техники форсировать реку. Оставалась единственная возможность – отойти на правый берег реки через железнодорожный мост. Под огнём вражеской артиллерии танкисты, отстреливаясь, вышли к мосту в сумерках, и первые машины взобрались по насыпи, их гусеницы загремели по шпалам и рельсам. Порывы ветра  приносили рокот множества танковых моторов, создавая угрозу начавшейся переправе танков и пехоты.
По приказу комбрига отход прикрывала рота старшего лейтенанта Бурды, в которой вперед был выдвинут  взвод лейтенанта Лавриненко.
– Дмитрий, полковник на нас очень надеется, – сказал командир роты Бурда, – будем стоять насмерть, но отход бригады обеспечим. Ты у нас первый снайпер, будешь стоять в центре, жги «утюги» на полную катушку, но и маневрируй, как прежде. Вся рота в твою поддержку. Держи постоянно со мной связь.
–  Есть! Экипаж не подведёт, правда место для манёвра неподходящее, ни леса, ни лощин. Видимость из-за пурги плохая, но мы  глазастые. Накроем врага вовремя, – заверил командира роты Лавриненко.
Пурга то стихала,  то усиливалась, висела колышущейся белой массой. Снег засыпал смотровые щели. Старший сержант Бедный ворчал:
–У нас на Дону такой снегопад редкость, а тут до Покрова дня бело. Немца тудысь тоже слепит.
– Нам не привыкать, – откликнулся Иван Борзых, – на севере Урала, откуда я родом, пурга обычное дело.
– Старший сержант, выдвигайся вперед, – Дмитрий вынул из внутреннего кармана комбинезона карту-гармошку, развернул её, всмотрелся. – Бери чуть левее, в сотне метров отсюда обозначена неглубокая балка, вот в неё и встанем. Слышу гул моторов. Вперед!
Бедный двинул машину, поднимая гусеницами снежный вихрь. Слева и справа шли танки взвода. Лавриненко раньше противника занял удобную позицию в балке и замер. С запада доносился гул вражеских машин. Они шли клином по замершей земле, усыпанной снегом.
– Бронебойный! – крикнул командир, и снаряд в ту же секунду влетел в казённик. И сразу же прогремел выстрел. Головой танк, словно споткнувшись, замер. Снаряд угодил под башню, из нутра машины вырвалось пламя. Лейтенант брал в прицел второй крестатый «утюг».
– Снаряд! – Раздался его голос, и тут же прогремел второй выстрел. Дмитрий  не успел увидеть результат, тридцатьчетверка содрогнулась от удара  снаряда в башню. Она выдержала, лишь оставив звон в ушах.
– Манёвр! – что есть силы, крикнул командир. Танк дрогнул и выскочил из лощины, подминая высокий кустарник. Дмитрий видел, как слева и справа вспыхнули два «утюга». Справа бил по врагу из КВ его приятель  старший политрук Иван Лукомов. Передовой вражеский взвод был уничтожен. Не успев выбрать надежное место для укрытия, Лавриненко  передал командиру роты, результат дуэли и сообщил, что на него теперь надвигается рота, в которой насчитывается десяток пацерь машин.
– Открываю огонь, скоро стемнеет.
– Танки вижу, – ответил Бурда, – ударим всей ротой.
– Лады! – прокричал в рацию Дмитрий, – снаряд!
И рота ударила дружно. В этом бою лейтенант Лавриненко уничтожил шесть «утюгов», Лукомов – четыре. По одной машине были на счету остальных экипажей.
– Могли бы и больше нащелкать, – язвительно сказал сержант Капотов уже на мосту, таща на прицепе подбитый, но не смертельно БТ-7, – да вот немцы все кончились.
Да, танковая атака захватчиков захлебнулась в собственной крови. На поле боя горело более десятка вражеских машин и один наш легкий, бронепробиваемый. Уцелевшие машины врага уклонились от преследования. Ночь поглотила отступивших гитлеровцев. Рота прикрытия, выполнив свою задачу, продолжала сторожить отход подразделений через железнодорожный мост.
Немцы видя, что бригада уходит, открыли по нему шквальный огонь из орудий и минометов. Экипажи Лавриненко перенесли огонь своих пушек на артиллеристов. В ночной мгле били по вспыхивающим огненным точкам от выстрелов. Ночь и усилившийся снег был на руку отступающим. Осветительные ракеты, густо бросаемые фашистами, не могли создать достаточную видимость для прицельного огня и орудия били, что называется, в молоко. Узкая лента моста вздрагивала от редких попаданий снарядов, но сталь и шпалы не давали дороге разрушиться, и бригада продолжала движение на правый берег.
Наконец последнее подразделение вошло на мост, командир роты Бурда дал приказ на отход своей группы. Последним, можно сказать, уже обезоруженным, поскольку был расстрелян почти весь боекомплект, по мосту прошёл экипаж Лавриненко. В два часа ночи одиннадцатого октября мост был взорван.

На следующий день небо все также было закрыто низкими снеговыми тучами. Порывисто дул свежий северо-западный ветер, разрывая в сером мареве окна  голубизны. В эти короткие перерывы  по городу в середине дня нанесли бомбовый удар тяжёлые бомбовозы. Их встретили зенитчики и летчики  6-ой истребительной воздушной части. Завязался воздушный бой, подбитые самолеты с той и с другой стороны падали в окрестностях, поднимая султаны взрывов. Бомбовый удар подкрепила вражеская артиллерия, обрушив на город лавину снарядов. Начались многочисленные пожары.  Ответный удар нанесла артиллерия 6-ой гвардейской дивизии. Несмотря на  то, что батареи противника были частично подавлены, враг наращивал давление. Уличные бои с переменным успехом шли вплоть до 24 октября.       
За это время оборонительные позиции заняла вышедшая из окружения и пополненная 50 армия. Однако эти бои шли уже без 4-ой танковой бригады, которую Ставка перебросила на Волоколамское направление.
После разговора с маршалом Шапошниковым, Верховный позвонил в Мценск 16 октября, спросил полковника Катукова, который находился за чертой города со своей бригадой на переформировании. Его немедленно вызвали в штаб 50-й армии и предупредили, что состоится разговор с Верховным Главнокомандующим. До этого Михаилу Ефимовичу ни разу не приходилось говорить со Сталиным,  прижав трубку ВЧ к уху,  прислушиваясь к ровному гудению аппарата, боевой офицер волновался.
– Здравствуйте, товарищ Катуков, – раздался в трубке хорошо знакомый голос с характерным кавказским акцентом.
– Здравия желаю, товарищ Сталин.
– Какова боеспособность бригады?
– Потери танков не снизили её боеспособность, танкисты дерутся успешно.
– Хорошо, мы решили перебросить бригаду под Москву как можно быстрее. Грузитесь на эшелоны, в Чисмене – разгрузка.
– Товарищ Сталин, с погрузкой мы потеряем около двух дней. Немцы беспрерывно бомбят станцию, обстреливают с тяжёлых орудий, эшелонов мало. Ночью грузиться с подсветкой нельзя. Разрешите идти своим ходом? Через три дня в полном составе будут там.
– А как же моторесурсы, надо пройти более трехсот километров?
– Это немного. Для ведения боевых действий моторесурсов хватит с избытком.
 – Ну, раз вы ручаетесь, двигайтесь своим ходом.
Телефон отключился. Полковник несколько минут осмысливал состоявшийся разговор, и объявил бригаде общий сбор в лесу у речки Мцены.
Первая колонна танков ушла из Мценска в тот же  день, а  утром 17 октября, город покинули последние подразделения. Остался лишь один лучший экипаж лейтенанта Лавриненко для охраны штаба 50 армии. Правда, полковника Катукова заверили, что долго держать экипаж не будут, так как подходят свои танкисты. Так и случилось. Лавриненко отбыл за бригадой в этот же день, но по запруженной дороге беженцами и войсками догнать бригаду экипажу не удалось.
Во влажной и ухоженной земле садовником, семя брошенное им, даёт росток. Солнечный свет, тепло и влага дают ростку жизненные силы  для цветения и плодов. Если не будет садовника, хотя всего остального в достатке, плодов не получишь. Только от человека зависит его благополучие и сытная жизнь. И он сам создаёт такую среду для себя, пользуясь природными благами. И хотя он  понимает своё предназначение, не навредить самому себе он не может. Навредив, ищет пути к спасению и благополучию, теряя силы, здоровье и саму жизнь. Вот здесь и важна роль садовника-вождя. Он укажет верный путь заблудшему, если сам велик. Но каким бы великим садовник не был, он знает, что без народа – он ничто. Они зависят друг от друга: строят цивилизации с непременным её разрушением от ошибок или пресыщения богатством и властью. На обломках старой – строится новая, более целенаправленная, вобравшая опыт прежней, с жаждой новых познаний независимо от общественных воззрений и  строя. Кто поднимает новые цивилизации? Народ и их садовники-вожди. Народ остаётся, вожди уходят в забвение. И лишь великие  имена остаются на слуху веками. Слава вождей также необходима массам, как воздух для жизни. Но всякая известность невозможна без борьбы, тем более великая. Борьба не может быть без жертв, как знания без упражнений. Жертвы  подвластны забвению, великая же слава – никогда. Они шли к этой славе. Как сам Верховный, так и танкисты.

                6.
Хмурым  и дождливым утром, и благо: тучи препятствовали налёту вражеской авиации, миновав усиленно охраняемый автомобильный мост через Оку, по которому нескончаемым потоком шли беженцы, автомашины, повозки, трактора с тележками, Дмитрий Лавриненко участливо, скорее виновато, смотрел на них, высунувшись из люка башни.
– Не в ту сторону гонишь машину, танкист, – окликнул лейтенанта седовласый человек, тепло одетый и в шапке треухе, толкая перед собой тележку с поклажей, на которой сидели мальчик и девочка, по-видимому, его внуки. За ним шла сухопарая женщина, невысокая, похожая на девчушку, с тяжёлым мешком за плечами, ухватившись за лямки  обеими руками.
 – Туда, отец, – откликнулся лейтенант, – оборону  будем держать насмерть…
Старик что-то крикнул в ответ, но лязг гусениц танка заглушил его слова.
«Упрекают нас люди, – думал Дмитрий, – считают, драпаем от немца, хотя далеко он отсюда, жарится у Мценска. И мы бы ему огоньку добавили, как в последних боях, но вот перебрасывают под Москву. Не стыдно нам за эти бои. Да не будешь же оправдываться перед беженцами. И все же грызет совесть, а очистится она лишь когда остановим захватчиков и погоним назад».
Едва перескочили мост, и вот он город. Пасмурное небо, не опавшая листва на березах и тополях, на кленах и ранетках почему-то создавали унылую картину срединной осени. Скорее всего, от настроения, от сознания того, что от самого Орла пятились танкисты гвоздя врага с немалым успехом, но пятились и пятились. Теперь экипаж догоняют свою бригаду, ушедшую под Волоколамск, где видать, положение с обороной тревожнее, вот и выдергивают отличившихся танкистов туда, чтобы вот так же начистить фрицу хрюшку.
 Пошли по незнакомой многолюдной от беженцев широкой улице, вдоль рядов подстриженной акации. Местный трудовой народ на своих местах. Машины с грузом, конные повозки куда-то спешат. Лица людей беспокойные, в глазах надсадная тревога перед неизвестностью. Больше всё женщины с детьми и старики. Поклажа в руках нелегка, взято самое необходимое из одежды, больше продукты в сумках, в мешках за плечами. И голосов почти не слышно, больше доносится тяжёлый шаг, стук колёс повозок, тележек. Куда бегут люди, бросив свой кров? Серпухов – тыл, но не глубокий. В лётные часы и сюда прорываются вражеские стервятники, нагнетая дикий страх. Не видно кадровых военных, словно это тыловой штатский город, хотя прошло всего-то чуть больше суток на марше, после того, как экипаж сняли с боевого охранения штаба 50-ой армии, где кипит кромешный ад. Гул войны и сейчас стоит в ушах.
– Школа слева, – донесся до Дмитрия голос старшего сержанта Бедного, – а вон сберкасса. Смотрите, загс. Неужели работает?
Дмитрий тоже увидел вывеску над дверями.
– Почему же не работает, – откликнулся Иван Борзых, – старики умирают, младенцы рождаются, молодёжь всё равно женится, хоть и война идёт. Жизненная стихия.
– Ещё какая! – вклинился в разговор башнер Федотов. – Люди говорят, в войну ой-ёё сколько браков зачинается. А рождаются больше мальчики.
Табличка и слова товарищей взволновали Дмитрия. С Ниной он зарегистрировал свой брак едва ли  не в таком  же здании Винницы нынче летом, когда уже громыхала война, и он, в составе своей части с боями отступал. Всего несколько часов выкроил лейтенант для регистрации брака. И вскоре Нина вместе с семьями комсостава была эвакуирована сначала в Сталинград, куда перебрасывались «безлошадные» танкисты на переформировку, а осенью,  после передислокации танкистов сюда – в Фергану. Он знал, что жена поступила на курсы медсестёр, практику проходит в госпитале, куда стали прибывать в эшелонах раненые с передовой.
С Ниной Дмитрий познакомился до войны в Станиславе, ныне Ивано-Франковск, на молодёжном вечере. Там, в военном городке стояла его часть, и на лето из Армавира приехала мама. Дружба завязалась сразу же. Молодые и красивые они с первого же вечера поняли, что нашли друг друга на всю жизнь. Дмитрий несколько грустно улыбнулся, хотя воспоминание было яркое и неистребимое. Знакомить с мамой – Матрёной Прокофьевной – Дмитрий привёз свою невесту домой на танке. Шуму и смеху не оберёшься.
Матрёна Прокофьевна готовила ужин, поджидая сына. И тут услышала, как к калитке подошёл танк и остановился, заглох.
«Батюшки, что это Митя на танке прикатил?» – всполошилась мать, и заторопилась к калитке.
Видит, Дмитрий вылез из люка, за ним девушка. Он её снял с гусеницы и понёс на руках в ограду:
– Мама, принимайте мою невесту, о которой я вам говорил. Знакомьтесь!
– Я-то приму, коль родному сыну девушка мила, только почему на танке? Пешком прийти не могли!
– Так уж получилось, мама, робкая она. Вот и привёз на танке. Простите меня!
– Чего уж, проходите в дом, ужин как раз поспел. За столом и познакомимся.
Нина родилась  в селе Адрюки, училась в начальной школе, хорошо знала сельский быт и труд. Среднюю школу закончила в Станиславе, собиралась поступить в институт и нашла полную поддержку Дмитрия. Грянувшая война спутала все мечты, но любовь молодых сердец она не могла перечеркнуть. Милый и в то же время таинственный облик любимой часто  вставал перед ним. Большие, влажные глаза любимой при расставании в Сталинграде  вызывали у него грусть и тоску, а здесь, на передовой, эти чувства переросли в ненависть к врагу. И с каждым днём она разрасталась, превращаясь в неистребимую и какую-то возвышенную от того, что не гнутся танкисты, стоят во весь рост и раздают захватчикам смертельные гостинцы. И поскольку дух теперь не был угнетённым, как при отступлении на украинских просторах, он стал понимать и принимать всерьёз своё новое семейное положение. Эта ненависть к врагу усиливалась именно от его женитьбы и расставании с женой, от разорванной любви.
«Да, – говорил себе Дмитрий, – семья это новое состояние человека. Это всегда наполненный кубок: в счастье – вином, в распрях – ядом, в вынужденной войной разлукой – яростью. Удача в боях не остужает ярость, а возвышает, делает необратимой».
– Командир, – прервал воспоминания механик-водитель старший сержант Бедный, – вижу парикмахерскую. Не побриться ли нам? У Ивана на подбородке пушок, а у нас с тобой – щетина в палец. Чай мне двадцать три стукнуло.
– Верно, стоп машина, – сразу же согласился  лейтенант. – Мы идём опережая график, лоск навести можно.
Бедный поставил на холостой ход машину, и парни дружно покинули танк. Ввалились в парикмахерскую, в которой буднично скучало два мастера. В нос ударил запах парфюмерии, пьяня и удивляя людей в комбинезонах чистотой и уютом парикмахерской.
– Ничего, что мы в комбинезонах? – спросил Дмитрий молодую симпатичную женщину, с удивлением уставившуюся на бравых гостей. – Нам бы побриться, да перед начальством явиться в опрятном виде.
– Где же ваше начальство? – усмехнувшись, сказала мастер, указывая рукой на пустое кресло. – Прошу по старшинству!
Едва уселся лейтенант в кресло, раздался вой сирены.
Дмитрий вопросительно уставился на женщину, которая накрывала его пеньюаром.
– Никак тревога?
– Наш комендант ополченцев тренирует, – сказала она, – сегодня ещё до свету выла. Вас-то она не касается. Сидите спокойно.
Парикмахер принялась взбивать мыло в бокале помазком, собираясь густо намазать щетину молодцу, но не успела: в парикмахерскую влетел запыхавшийся боец.
– Кто здесь командир танка?
– Я! А что случилось, на тебе лица нет? – стараясь быть спокойным, спросил Лавриненко.
– Ваш экипаж один, или несколько? – всё также взволнованно говорил боец, – вас увидели, и  комендант города, наш комбриг, срочно просит прибыть к нему. Тут рядом.
– Да что всё же  случилось, мы побриться решили, в столовой горячего съесть!
– Немцы колонной идут от Малоярославца, – склонился боец к самому уху Дмитрия, – а у нас войск нет. Слышали, комбриг тревогу объявил для ополченцев.
– Экипаж, в машину! – вскочил как на пружинах командир, и сам первый бросился на выход, сбрасывая с себя пеньюар, оставляя испуганной девушку.
Вой сирены наддал страху беженцам, и они торопливо растекались по улицам города, ища пристанища, тараща глаза на заблудившийся танк. Минуты хватило, чтобы экипаж оказался на местах, а боец, вскочив на броню, показал, что ехать надо прямо, всего сто метров и встать против военкомата. Обтекая повозки беженцев, группы людей с поклажей, Бедный открыв люк, как и командир, быстро покрыл расстояние до комендатуры с вывеской.
Танк, качнувшись, встал, боец соскочил на землю, за ним Дмитрий.
– На второй этаж, товарищ лейтенант, увидите табличку, заходите.
Лейтенант торопливо поднялся на второй этаж, увидев табличку над дверью с надписью: «Комендант», смело вошёл.
За столом сидел комбриг с тревожной миной на лице,  кричал в телефонную трубку:
– …Срочный марш по полной боевой на Протвино!
Увидев вошедшего танкиста, комбриг Павел Андреевич Фирсов, человек крупного телосложения средних  лет бросил трубку, поднялся навстречу лейтенанту.
– Товарищ комбриг, командир танка Т-34 лейтенант Лавриненко прибыл по вашему приказанию! – отрапортовал  он.
– Вы один в городе или есть ещё танки?
– Один, товарищ комбриг,  выполняем поставленную задачу своим комбригом. Заехали, чтобы привести себя в порядок, пообедать.
– Выручайте нас, сынки, у меня войск нет, только  рота охраны, да истребительный батальон из стариков и необстрелянных новобранцев. Артиллерии и вовсе нет. Со стороны Малоярославца к Серпухову движется колонна немцев до батальона пехоты, на мотоциклах, автомашинах, видимо, с противотанковыми пушками. Об этом только что мне сообщила телефонистка из посёлка Высокиничи. Мы не должны позволить повториться трагедии с Юхновым. Задержите врага, пока мы наладим оборону. Ждём подхода пехотной части переформированной 17-ой стрелковой дивизии.
О стремительном падении Юхнова Дмитрий Лавриненко ничего не знал. Но  мгновенно понял, что Серпухову грозит смертельная опасность. Смелый и решительный человек, каким себя показал лейтенант в боях под Мценском, мгновенно принял решение:
– Задача ясна, – товарищ комбриг, – горючее есть, боекомплект в норме, показывайте дорогу.
– Как будете отражать врага? Я приказал собрать всех ополченцев и последуем на машинах  за вами.
– Решим дорогой и на месте. Скорее всего, встанем в засаду, если успеем. Это испытанный приём.
– А если не успеете?
– Тогда хуже. Внезапность всегда ошеломляет врага. Если столкнёмся нос к носу, все равно ударим первые. Пулемёты нам не страшны, а пушки ещё надо отцепить, привести в боевую готовность. Наша предельная скорострельность и точность – добрый шанс разгромить врага.
– Хорошо, дорогу покажет знакомый вам боец. Отдаю вам и своих караульных. Посадите их на броню.
– Разрешите вопрос?
Комендант кивнул головой.
– Когда был звонок?
– Минут пятнадцать назад.
– Какое расстояние от Высокиничей до Серпухова, и какое покрытие дороги?
– Все сорок километров наберутся, шоссейка гравийная, плохо ухоженная, в колдобинах. Тянется вдоль реки Протвы через леса и поля.
– Так, при средней скорости 20 километров в час, фашисты будут в городе через полтора часа. Надо торопиться, у нас около сорока минут. Разрешите выполнять?
– С Богом, лейтенант! – комбриг поморщился, махнул рукой, – выполняйте, товарищ Лавриненко!
Дмитрий круто развернулся и выскочил из кабинета, застучал сапогами по лестнице. Его не смутила реплика комбрига, мама его хоть и была членом ВКП (б) и председателем станичного  совета на хуторе Сладкий Армавирского района, а от Бога не отказывалась.  Мальчишкой в станице Отважной, Митя находил икону Христа на этажерке между книг, спрятанную от постороннего глаза. Он уверен, мама сейчас в Армавире молится за него, просит Спасителя беречь сына, и пока нелегкая обходит его стороной. Вот и тогда в разговоре с Иваном Борзых не стал нажимать на его совесть, когда парень убежденно говорил, что справедливость идёт с неба, и что заступница у него Богородица. Дмитрий и сам как-то сказал командиру роты старшему лейтенанту  Бурда, когда тот упрекнул его в неосторожности под огнём противника, что, мол, он заговорённый, а потому пули не боится. Старший лейтенант, как командир роты, отчитал его тогда:
– Глупо погибать не имеешь право. Кто за тебя будет фашистов истреблять? Где я такого снайпера возьму?
На счету у Дмитрия было больше десяти сожженных танков. Последние во время переправы бригады через Зушу. Машины, пушки и броневики как-то в счёт не шли, хотя батальонный комиссар требовал точные доклады уничтоженных средств врага. Такие сведения потребуются для наградных документов, а главное, надо знать, сколько перемололи фашистов и сообщать личному составу бригады о боевой доблести в часы коротких затиший, что поднимало дух бойцов.
Лейтенант с минуту ждал, пока знакомый боец и трое караульных не влезут на броню с винтовками и подсумками.
– Смелее, бойцы! Куда ехать и как можно прямее?
– Вот в тот проулок сворачивайте, он еда ли не до окраины выведет, потом далее укажу куда. К совхозу «Большевик», – крикнул боец, высунувшемуся водителю Бедному. – Я местный, не ошибусь!
– Тебя как дразнят? – спросил Михаил, включая скорость.
– Колька Брызгин я.
– Ну, держись, Кольша Брызгин, поехали!
Михаил дал газу, и красавиц танк птицей полетел по улице, пугая беженцев, прижимавшихся к забору из штакетника. Лейтенант, высунувшись из верхнего люка, ловил слова Брызгина, куда править, передавал водителю. Дважды сворачивали то вправо, то влево, пересекая неширокие улицы, катили по узким  переулкам с кленами и вязами, берёзой и тополями. Встречались яблони, краснея поздним урожаем и пока не убранным. Вот и окраина, проскочили небольшую деревеньку, в котором обосновался совхоз «Большевик», выскочили на гравийную дорогу  и пошли в сторону Протвино, стоявшего на берегу реки Протвы вблизи впадения в Оку. Небольшой подъём машина преодолела на предельной скорости. Лес тут тянулся вблизи дороги, и с высшей точки она просматривалась вперёд на километр, дальше обзор закрывал лес. Лейтенант посмотрел на часы. Лимит времени кончался. Неизвестно, где сейчас идут фашисты, нос к носу столкнуться не годится. Первыми будут идти мотоциклисты, за ними возможно бронемашина с крупнокалиберными пулемётами. Они очень мобильны, враз откроют огонь и срежут с брони бойцов. Пора вставать в засаду место подходящее и подождать.
– Старший сержант Бедный, видишь – лес зигзаг даёт, отступил от дороги на полста метров. Обзор хороший влево и вправо. Вот туда встанем, оттуда будим гвоздить фашистов.
– Есть! – прокричал Бедный, и тут же свернул с дороги, направляя машину в лес, который уже большей частью отряхнул с себя листву, просматривался в глубину на десятки метров. Правда есть подрост густого кустарника, но он закроет только гусеницы. Придётся срочно маскировать машину ветками. Надо быстрее  осмотреться, выбрать ударную позицию в сотне метров от дороги. Командир  быстро пробежался по роще, облюбовал место, указал, куда встать танку. Срубили несколько веток, замаскировали пушку и лобовую часть.
– Миша, правее, метрах  в десяти, запасная позиция. На неё перескочишь, если нас обнаружат и станут бить из пушек. Но мы лишим фрицев этого удовольствия. Посмотри сам, как будешь маневрировать.
Михаил Бедный дал двигателю малые обороты. Он работал ровно и почти бездымно хорошо отрегулированный механиком, смешивался с шумом леса от ветра. Водитель быстро вылез из танка и пробежался по рощице. Вернулся быстро.
– Бойцу Брызгину и остальным, особое задание: встать вдоль дороги скрытно. Если будут подходить наши  воины, встретить и – в лес их, в лес, чтоб нас не демаскировали, не маячили. Пусть фрицы думают, что тут никого нет. Открывать  огонь только после нашего выстрела. Запомни и передай – только после нашего выстрела. Задача понятна?
– Так точно, товарищ лейтенант.
– Выполнять! – приказал и залез в танк, стал просматривать в прицел пушки дорогу. Как ни смелы были Дмитрий и его товарищи, а напряжённое ожидание врага заставляло сердце биться учащённо. Один ведь всего тут его экипаж, единственный, да несколько бойцов с винтовками, и неизвестность: где враг, успеют ли подойти ополченцы Фирсова. Точно неизвестно какими силами движутся немцы, на какой технике, какое вооружение? Есть ли противотанковые пушки? Сведения, полученные со слов перепуганной телефонистки,  могут быть разноречивыми. Скорее всего, идёт разведка, авангард. Враг хоть и на чужой земле, а действует  нагло, самоуверенно, двинет сюда  крепкий кулак и захватят город. Те, что сейчас идут – не новички, опытнейшие вояки. Да какими бы они не оказались, сколько их, а ударим внезапно, пойдём в атаку решительно!
Думалось, как же так случилось, что фашисты едва ли не маршем шпарят вдоль Протвы от Малоярославца, от которого по прямой едва ли не 75  километров до Серпухова. По дороге через мост на Протве немного больше. Крюк получается. И прут, не встречая сопротивления. Лейтенант Лавриненко не знал, что 17-я стрелковая дивизия,  которую упомянул комбриг, попала в окружение  в районе Спас-Деменска, потеряла убитыми, ранеными и пленными до 80 процентов личного состава. С боями малыми группами стала выходить  в направлении Малоярославца. Вышли к нему лишь полтысячи человек с командиром дивизии, которого почти тут же арестовали за разгром вверенного ему войска. Эти остатки были отправлены на переформирование, пополнение и буквально в эти дни она должна занять оборону по реке Протве от Высокиничей до Спас-Загорья, но запаздывала. Потому дорога на Серпухов в этот крупный город Подмосковья оказалась открытой. Как же не взять такой лакомый кусок как Серпухов, и тогда вопрос с окружением Москвы через Тулу, где танковые клинья врага уперлись в стойкую оборону в районе Мценска, будет решен без особых потерь и проблем. Более  того вплотную приблизятся в русской столице, до которой останется пройти каких-то семьдесят  пять километров.
Оборону города – заместитель командующего 49 армии Николай Александрович Антипенко возложил на комбрига Фирсова, приказав создать заградительный отряд, с задачей ликвидировать прорвавшегося противника. Немцы, разумеется, не стали ждать, пока цепочка команд дойдёт до козла отпущений – комбрига, и выслали сильную разведку, которая беспрепятственно миновала посёлок Протву, что стоит в двух километрах от реки, затем Высокиничи.  Проскочили бы посёлок Протвино и нежданно ворвались бы в Серпухов, не случись в поселке отважная телефонистка, сумевшая дозвониться до Фирсова.
Этот звонок для комбрига – как мощнейший удар обухом по голове. Он растерялся. Что мог выставить против наступающего врага? Только формирующийся батальон ополченцев. Но времени нет! Враг в сорока километрах! Падение Серпухова неизбежно. Назавтра сюда хлынет поток танков, моторизованной пехоты, артиллерии. Война пойдёт совсем иначе, чем представлялась до этого дня. Осмыслить ситуацию никто не мог. Не допускался такой ход. А он мог свершиться, не подвернись под руку Фирсову единственный танк лейтенанта Лавриненко, случайно заехавший в город.  Забегая вперед, скажем, что подвиг  экипажа равнодушно и легкомысленно недооценён командованием всех рангов от комбрига и комиссара вплоть до Генштаба и Ставки. Мелочь, семечки калёные… Только Фирсов прекрасно понимал значение разгрома немецкого авангарда танкового генерала Гёпнера.
Думалось лейтенанту в те напряженные минуты ожидания о том, как он ударит первый раз, по какой цели, по мотоциклам  или по пушкам, представляющих угрозу для танка. Сколько их там? Но посмотрим. Думалось, но мельком, будет ли удача, разгромит ли то, что двигалось сюда невидимое, но наверняка сильное. Возможно, целая противотанковая батарея да броневик с крупнокалиберными пулемётами. Этот для танка не страшен. А пехоту посечёт, как куропаток. Дался ему этот броневик, а почему? На марше он наиболее мобильный, может сходу вступить в бой, как и мотоциклисты. Противотанковые пушки в транспортном положении, их надо отцепить от тягачей, развернуть, привести в боевое состояние. На это уйдёт несколько минут после первого выстрела из засады. Эти минуты определят – жить  или  умереть его экипажу, да и городу. Нет, этих минут он врагу не даст!
Едва Дмитрий успел обдумать положение, а бойцы рассредоточиться вдоль дороги, засев в кустарнике, послышался треск мотоциклов. Идут! Нагло  и самоуверенно, едва ли не под маршевую музыку, как на параде.
– Первых пропускаем, – сквозь зубы от такой наглости проговорил Дмитрий, с высыпавшим бисером пота на лбу. – Ударю по мотоциклам, как пройдут, а Иван подчистит, иначе они изрешетят ополченцев. Следом пушкарей бьём! Осколочно-фугасный! Выстрел!
Снаряд разорвался в самой гуще мотоциклистов.  Там все смешалось. Взрыв раскидал мотоциклы по кюветам, осколки успокоили навечно многих. Борзых стеганул по ним пулемётной очередью.
Колонна не успела тормознуться, не понимая, откуда прилетел снаряд, а лейтенант уже навёл пушку на передний тягач с расчётом  вражеского орудия и снаряд ударил в борт, разметав прислугу. Тягач перевернулся, ушёл с узкой дороги в кювет, волоча за собой прицеп с пушкой, поднимая его на дыбы.
– Так их, гадов, командир! – донесся до Дмитрия возбужденный голос старшего сержанта Бедного, – точно в яблочко угодил.
– Снаряд!
– Есть снаряд! – крикнул Федотов, в те же  секунды сильными руками заслал осколочно-фугасный в задымившую глотку казенника. Оттуда пахнуло горячим воздухом.
Несколько секунд потребовалось командиру, чтобы навести пушку на второе орудие: результат многочисленных тренировок и хорошей подвижности башни. Его тащил крытый грузовик, идущий в конце колонны перед штабным автобусом. Выстрел, взрыв опрокинул грузовик, тяжёлое орудие с зачехлённым стволом опрокинулось, закрутились колеса. Уцелевшие солдаты посыпались из кузова, и тут их настиг новый снаряд начиненный шрапнелью. Борзых перенёс сюда огонь пулемёта. Две пушки – обезврежены, их прислуга полегла от осколков. Четвертым выстрелом был разбит грузовик с пехотой. Тяжёлого броневика у фашистов не оказалось. Ответного огня не было. Зато беспрерывно работает пулемёт Борзых,  поражая солдат. У немцев паника. Они заметались. Борзых бьёт точно. В танке стало жарко, душно. Экипаж работает слаженно, с короткими возгласами от точных попаданий. На третьем грузовике от снаряда взорвался бензобак, выбросил султан огня, машина упала на бок, подминая собой пехоту.
– Командир, разворачивают третью пушку!
– Миша, полный вперед, идём на таран!
Танк  рыкнул, и на полной скорости покрыл сотню метров. Командир успел ещё  дважды ударить шрапнелью по метавшемуся врагу. Один снаряд бросил в гущу мотоциклистов, которые шли замыкающими и открыли огонь по невидимому противнику. Из штабного автобуса выскочили офицеры и, видно было, что они отдают какую-то команду рассеянным по дороге и кюветам солдатам с автоматами и самозарядными винтовками, что уцелели  и успели выбраться из крытого кузова машины. У некоторых в руках появились гранаты. Лейтенант видел их. Удачный бросок гранаты под гусеницу может повредить траки. Потому он послал туда осколочно-фугасный снаряд, а Борзых, ударил по толпе из пулемёта, хотя от взрыва ещё не успела  осесть щебёнка и земля.
Кювет был невысокий, танк выскочил на дорогу, сначала таранил грузовик с боевым снаряжением, затем третью пушку. Не останавливаясь, пошёл давить всё движущееся и живое. Пулемёт Борзых бил не смолкая короткими очередями по мотоциклам и солдатам. Пули прошили борт штабного автобуса. Кто-то  прятался за его задней стенкой с окном, изловчившись, всё же бросил гранату в направлении танка, но она не долетела, взорвалась в метре от носа, поражая своих же солдат. Борзых не прекращая бил из пулемета, от автобуса несколько человек бросились бежать к кювету, но пули достали удирающих врагов.
Со стороны  Протвино раздались дружные винтовочные хлопки. В бой вступили подошедшие бойцы серпуховского истребительного батальона. Ухнуло несколько гранат. Через несколько  минут всё было кончено. Оставшиеся в живых немецкие солдаты  побросали оружие, подняли руки, сдаваясь. Это были первые пленные, около взвода, которых взял Дмитрий Лавриненко и его экипаж. Сытые и рослые, преимущественно до тридцати лет, они с перекошенными от страха лицами, что-то гомонили по своему, сбиваясь в кучу под дулами винтовок ополченцев,  танковой пушки и пулемёта.
Ликование  было сдержанное, на лицах у каждого танкиста печать удовлетворения: не первую победу над врагом одерживают! Оборонительные бои под Мценском пораженческими не назовёшь. Танковые бригады с пехотой стойко отбивали натиск врага. Нигде ему не удалось взломать оборону, выйти в тыл, окружить. И всё же как-то не верилось, что в считанные минуты уничтожен разведывательный батальон, в котором крепкие солдаты и офицеры, пришедшие сюда из Германии, топтавшие русскую землю на тысячеверстном пространстве. Пришли сюда, чтобы здесь бесславно умереть. Да, как-то не верилось. Но на дороге горели грузовики, лежали трупы убитых, перевернутые пушки и мотоциклы. А ты жив, видишь жуткую картину побоища, перешагиваешь через трупы и медленно отходишь от тяжкого напряжения и пытаешься прикинуть: сколько же было врагов, какие трофеи достанутся победителям. Больше почему-то ни о чём не думалось, а вот запали трофеи, а с ними осознавалась полная победа экипажа.
Дмитрию как-то невдомек, что война преподнесла ему новый урок. Хотя он использовал всё то же наставление Катукова – бить из засады. Эта наука  усвоена прочно, на всю войну. То, что он разгромил с экипажем в одиночку сильный разведывательный батальон, пока как-то не полностью осознавалось. Вперед выпячивалась, как приговор – решительность. Он, впрочем, всегда слыл решительным: без колебаний  после окончания школы рабочей молодежи в станице Вознесенской, продолжил свое образование.  В Армавире окончил курсы учителей и преподавал в начальных классах хутора Сладкий. Эти три года оставили неизгладимый след в его самостоятельной жизни. По его инициативе и при поддержке мамы Матрёны Прокофьевны – председателя станичного Совета, организовал драмкружок, струнный оркестр и несколько спортивных секций. Футбол, волейбол, борьба и легкая атлетика. Сам он жизнерадостный парень был первый участник, как игрок и организатор, готовя команды для состязаний на станичном уровне. Дмитрий без колебаний служа в Красной Апмии решительно согласился переквалифицироваться из кавалериста в танкисты, напористо атаковал врага под Мценском. Но такого решительного бесстрашия в его жизни пока не было. Он, признался себе, даже удивился удаче своего экипажа. Сам не мог понять – почему удивился? Всё та же засада и внезапный, ошеломляющий удар! Он это уже проходил с экипажем. Но тут удивило громогласье победы. Эта скорострельность и снайперская точность. Шёл бы танк впереди, он бы всадил в него первого снаряд в борт, потом уж навалился на мотоциклистов и пушки. Он знал, что не промахнулся бы с близкого расстояния. Танка и даже броневика не оказалось. Самонадеянная наглость фашистов, или не нашлось лишних бронированных машин? Скорее всего, самоуверенность и просчёт. Но самоуверенность – ахиллесова пята громил и великанов – подвела. Вот это и удивляло.
Может быть, всему причина – военное везение. На сколько боёв его хватит, на сколько он застрахован от беды. И не один, а весь экипаж. Экипаж мастеров высокого класса. Безусых мастеров, так будем говорить. Михаил Бедный только  к нему немного подравнялся возрастом, а Федотов и Борзых – пацаны. Что творит с людьми война, словно ты попал в окружение мудрецов, умеющих и знающих всё на свете. И он вместе с ними – ведёт, разумеется,  учит. Учится сам у них же.
Потом ему показалось, что его правота в защите родной земли помогает. Бесспорна ли такая мысль? Почему в самом начале войны не помогала? Разве не имелась правота на передовой линии фронта на всём протяжении, разве они напали? Немцы, а вот катятся со своей правотой на восток, под самое подбрюшье Москвы уперлись. Дело выходит не только в правоте, а в силе, как любил говаривать великий Александр Невский. Сила и была в приграничных округах, но неумелая, неорганизованная, на грани предательства. А теперь? Его один экипаж чего стоит – на сегодня цена разгромленный батальон разведки. И не захваченный свирепым врагом Серпухов!
К танку подскочил Брызгин. В глазах радостный огонь, в глотке хриплые возгласы восторга. За ним посыпались на шоссе из кустарника ополченцы.
– Здорово вы их, товарищ лейтенант!
– Так их бить надо, рядовой Брызгин, не иначе! – сурово сказал Дмитрий, собираясь осмотреть штабной автобус. – Рассказывай всем, что не так уж страшен фашист, как думают многие, рассказывай о том, как ты прошил одного из своей винтовки.
– Я – Ворошиловский стрелок, бил по переднему мотоциклу после вашего выстрела. Мишень большая, не промахнулся. В кювет ушёл, перевернулся. Антипин гранатой грохнул второго.  Ваш стрелок накрыл остальных. Тут и наши бойцы подскочили!
– Молодец, рядовой Брызгин, объявляю тебе благодарность! Немец с пулемётом – вон мощь какая, а ты его завалил. Почему, как ты думаешь?
– Я же сказал, что хорошо стреляю и защищаю свою землю.
– Верно, это главное. Но ещё и потому, что ты бил из засады, не дал себя обнаружить, остался цел для дальнейшего боя и победы.  Воюй и дальше умно. А сейчас, собрать  трофеи.  Мотоциклы с оружием перегнать в город. Пушку, что целой осталась с боекомплектом зацепить за танк. Бедный подгони машину, а потом садись за руль автобуса, я – на твоё место. Пленных в строй и вести в город под охраной. Выполнять!
Исправных мотоциклов с колясками набралось десяток, несколько  лежат опрокинутые в кювете с убитыми и покалеченными солдатами. Шесть миномётов с ящиками мин, одна целехонькая пушка с боевым комплектом снарядов. А сколько добра в транспортном тяжёлом грузовике? Там провизия, боеприпасы, горючее в канистрах. Вот что значит внезапная и решительная снайперская атака.
Торопливо, запыхавшись, подошёл командир истребительного батальона в армейской форме, но без знаков различая, такой же пожилой человек, как и его основные бойцы, протянул руку Дмитрию, с удовольствием пожал, и с дрожью в голосе не  то от радости, не то просто от волнения сказал:
– Спасибо сынок, спас ты наш город от позора, а то и саму Москву! Получив здесь отпор, скоро не полезут. Вот это выучка у тебя и твоего экипажа!
– Выучка есть, – ответил лейтенант с гордостью, – серьёзные бои под Мценском прошли, наш комбриг научил драться. Его школа бить из засады, внезапно, так, чтобы шкура лопалась! Ну, нам пора собираться, впереди ждёт далекий марш, да и побриться не мешает.
Командир с механиком-водителем подошли к автобусу, чтобы осмотреть его и перегнать в город. Возле него лежали убитые  шрапнелью обер-лейтенант, скорее всего командир роты, и гауптман – пожалуй, комбат. Двери были открыты, внутри послышалась возня. Дмитрий вынул из кобуры пистолет, насторожился.
–Кто-то там копошится, – сказал Бедный, заглядывая в окно, – унтер раненый. Что-то бормочит. Жаль, языка не знаем, но понять можно: русс, плен, я – руки вверх!
Танкисты осторожно вошли в автобус. На полу меж сидений распластался на спине унтер-офицер с тяжёлым ранением в шею, в конце автобуса упав на рацию, лежал радист в наушниках, истекая кровью. Дмитрий снял наушники, поднёс к уху. Услышал настойчивый зов далёкого радиста. Дер Рабе, дер Рабе, их бин  Зоне*…
– Из какого-то штаба вызывают разведчиков, – сказал  лейтенант. – Этот работал, передавал, где находятся. Успел ли сообщить, что атакован танками?
Лейтенант, слушая радиста, не удержался от озорства. Нажав кнопку ответа, он крикнул в микрофон: Зоне, Зоне, их бин Рабе – Гитлер капут! Гитлер капут! Фирштейн? – и громко расхохотался. – А теперь по-русски: мы вас били и будем бить всегда!
– Одним танком, – улыбаясь, понимая озорство командира, поправил Бедный.
– У страха глаза велики, Миша. Если передал, что атакован танками – это нам на руку. Пусть знают, что под Серпуховом их разделали под орех.
– Командир, – подал голос Бедный, садясь за руль автобуса, – скажи мне как на духу: смогли бы ополченцы разгромить эту разведку, имея хилое вооружение?
– Не тяни из меня жилы, старший сержант. Ты-то сам, как думаешь?
– Полтора десятка мотоциклистов с пулемётами, около роты, а то и больше солдат с винтовками и автоматами, батарея противотанковых пушек, шесть минометов! Они бы ополченцев закидали минами да снарядами и вошли в город без урона.
--------
*Ворон, Ворон, я Солнце…


– И передали бы в штаб о своём успехе по рации, запросили бы подкрепление с танками, чтобы удержать город, если подойдёт противник. Думаю, уже завтра к обеду здесь катилось бы крупное боевое подразделение, немцы стали бы наращивать наступление на Тулу с тыла, зажали  бы вмертвую  клещами. Но к счастью такого не случилось. И баста! Чтобы я больше такого разговора не слышал. Заводи автобус и держись за мной.
– Попробую. На гражданке приходилось ездить на полуторке. На Дон ездили на рыбалку. Потому и попал в армии в механики, – Бедный шевельнул рычаг переключения передач, убеждаясь, что стоит нейтралка, включил зажигание, запустил двигатель. Он работал ровно. – Пашет надежно, как мой дизель. Мне кажется, командир, тебя что-то сильно тревожит?
– Не скрою, тревожит. Ты надежный боевой товарищ, друг. С тобой можно поделиться.
– В чём сомнения?
– Ты знаешь город Юхнов, и где он находится?
– Нет.
– Я тоже не знал. Мне о нём сказал комбриг Фирсов. Он пал без выстрела. От него до Москвы меньше двухсот километров.
– Почему же его не обороняли? Мы вот научились воевать, неужели другие вот так не могут?
– Неизвестно почему. Комбриг тоже не знает. Тревожится. Вот эта разведка оттуда. Серпухов ещё ближе к столице.
– Да, пространство без войск. К счастью мы тут оказались.
– К счастью, старший сержант. Пора ехать.
 Серпуховцы уже знали о сражении на дороге и со страхом ждали его исхода. Как же вспыхнули радостью сердца, когда  в предвечернем часе люди выглядывая из окон, выйдя  на улицу, увидели необычайную картину. По мостовой  катила наша «тридцатьчетверка», за ней на прицепе тащилась немецкая  пушка  с ящиками снарядов, далее шло несколько немецких мотоциклов с загруженными в коляски винтовками, автоматами, шестью минометами. Замыкал необычный поезд штабной автобус с продырявленным кузовом. А дальше  видны пешие понурые пленные немцы.
Жители высыпали на улицу, радостно махали руками победителям, кричали на разные голоса то «Спасибо!», то «Ура!». Вот подошёл конвой с пленными фашистами. И враз смолкли голоса ликования. Женщины, старики и дети-подростки уставились на врагов. Чья-то пожилая мать с лопатой в руках бросилась на крайнего рослого молодого солдата, с глубоко натянутой на лоб пилоткой.
– За сынка моего родимого, за его погибель, я те счас бошку лопатой раскрою.
– Мать, пленных трогать не велено! – встал на её пути боец из конвоя.
Женщину поддержали товарки. Несколько человек с криком проклятья ринулись на солдат, вцепились им в волосы. Две молодухи свалили одного солдата, колотя его кулаками.
– Назад! – раздался окрик перепуганного конвоира. Кто-то выстрелил в воздух из винтовки. Женщины отхлынули от пленных.
– Шнель, шнель, быстрее, быстрее проходите! – кричал молодой боец-конвоир, подталкивая прикладом задних пленных. Не то наши бабы вам чубы расчешут.
Танк остановился возле комендатуры. На крыльце появился комбриг Фирсов и бросился благодарить командира, который замазученный и вспотевший вылезал через люк механика-водителя.
– С Победой, товарищ Лавриненко, – сказал растроганный комбриг, пожимая руку Дмитрию. – Сейчас же напишу вашему комбригу благодарственное письмо, а вы пока займитесь своей гигиеной. Наши девчата таких героев обслужат с великим удовольствием. Потом прошу в столовую, накормлю горячим  обедом с фронтовыми.
– Записка от вас нам очень будет нужна. Доказательство того, что мы не прохлаждались. Но я вот что хочу узнать, товарищ комбриг, вы с  тревогой обмолвились о падении Юхнова без обороны. Как это могло случиться? Ваш комбат сказал, что немцы почему-то по трассе на Москву не пошли, а повернули на север, хотя прямая дорога на столицу была без войск, как и к вам от Малоярославца?
– Тут, товарищ лейтенант, ничего нет ясного. Прежде всего, почему не обороняли Юхнов – важный стратегический объект? Почему немцы пошли на север, а не на Москву? Думаю, чтобы запереть под Вязьмой наши армии. Юхнов пал  в первой неделе октября, сейчас  вторая декада заканчивается, а войск Западного фронта нигде нет. Мы оголены. Хорошо вы тут случились да не отказались ударить, а  то чтобы я делал со своими стариками да подростками? Имей ввиду, сынок, опасные мы разговоры ведём. Не дай Бог кому услышать.
– Вот и падение Орла почти из той же оперы. Думаю, это результат стремительного прорыва немцами Брянского фронта. Нас везли сначала под Москву, затем резко повернули на юго-запад и стали разгружаться в Мценске. В городе тоже не было сил. Но быстро удалось перебросить части 5-го воздушно-десантного корпуса под командованием полковника И.С. Безуглого.  Под Орлом уже дрались их однополчане. Десантники перерезали шоссе Орёл – Мценск, организовали оборону по берегу реки Оптуха и удерживали этот рубеж до подхода нашей  танковой бригады и других войск. Большинство из них героически погибли. Корпус генерала Лелюшенко удалось усилить другими подразделениями, и мы смогли нанести немцам значительный урон. Главное, этого времени хватило, чтобы создать Тульский оборонительный рубеж.
– Ну, а вы куда, если не секрет?
– Под Москву, товарищ комбриг, под Москву. Там будем также бить фашистов.
– Удачи вам, Дмитрий, займёмся неотложным. Боец принесёт мою  благодарность прямо в столовую, если выкрою время, вместе поужинаем, – Фирсов  энергично пожал руку  лейтенанту и ушёл в комендатуру писать бумагу.
Лейтенант кликнул своих орлов, и они, возбужденные, зашагали в парикмахерскую, мыться, бриться, стричься,  а потом – в столовую, где их ожидал комбриг Фирсов. Сто граммов фронтовых после боевой передряги – как слону дробина. Зато горячий ужин был обильный и вкусный по-домашнему. Салат из помидоров с луком, борщ наваристый, гуляш с картошечкой, ватрушки к чаю. Танкисты навалились на еду по-мужски, с аппетитом ели как всегда быстро, но шумно нахваливая поваров. Они выглядывали из кухни в окно раздачи  и что-то горячо обсуждали. Танкисты вспоминали домашние обеды, мамань, подсыпающих в тарелки сыновьям здоровья. Заботливые женщины наполнили горячей пищей термоса танкистов, в авоське душисто пахли горячие пирожки и шанежки, завернутые в рушник. Серпуховцы пожелали танкистам доброго пути, а пожилая повариха перекрестила героев, творя молитву-оберег.
 Фирсов разрешил взять с собой штабной автобус, в котором оказались ценные документы немецких разведчиков и были срочно отправлены в Москву.

                7.
Падение Юхнова имело далеко идущие отрицательные для нас последствия. И конечно, ни Лавриненко, ни комбриг Фирсов не могли представить размеры катастрофы –  плотное окружение четырех армий Резервного и Западного фронтов, а также причины грандиозного поражения трёх фронтов.
Прорвав оборону, рассеяв  войска, танковые группы армий «Центр» вышли на оперативный простор. Не встречая достойного сопротивления, утром  пятого октября огромная колонна танков и мотопехоты танковой группы Гёпнера была  случайно замечена двумя летчиками 120-го истребительного полка Московской зоны обороны, возвращающимися с задания. На танках развивались  красные флаги. Что за чертовщина? Летчики развернулись и едва ли не на бреющем полёте пронеслись над колонной. Немцы! Флаги оказались немецкими вымпелами, с чёрными паучками в белом кружке. А на броне – свастика.
В штабе ВВС округа Москвы не очень-то поверили летчикам. Занервничали, уж очень толковые и надёжные летчики принесли грозную  информацию. Но откуда взяться танкам, да ещё в таком количестве, когда Юхнов находится глубоко в тылу? Не снимая с себя ответственность, начальник ВВС Московского округа полковник Сбытов немедленно отправляет перепроверить донесение надежного во всех отношениях опытного майора. Не дожидаясь возвращения посланца, командующий, понимая грозящую опасность захвата врагом города,  сообщил о первой полученной информации в Генштаб. Там тоже усомнились в достоверных сведениях, но дополнительная проверка подтвердила: да, две огромные колонны танков и мотопехоты приближаются к Юхнову.
Начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников, без доклада Сталину, в эти утренние часы Верховный спал, принял срочные меры. Приказал спешно готовить для выдвижения навстречу врагу  воинские части. Полковнику Сбытову отдал приказ  бомбить врага всеми имеющимися силами. Массированный и неожиданный удар сотни бомбардировщиков нанесёт огромный урон гитлеровцам, сорвёт их планы. Даст возможность наращивать сопротивление  войскам двух фронтов. Эскадрильи были готовы к вылету, но в 14 часов за Николаем Александровичем Сбытовым пришла машина от начальника Особого отдела РККА  и доставила его к генералу Абакумову.
 Особист потребовал доказательства  того, что летчики не ошиблись.
– Ваши летчики паникёры, не могут там оказаться немецкие танки. Ставке об этом ничего неизвестно.
– Я верю своим летчикам, тем более что летали дважды. Второй раз пятеро и подтвердили информацию.
– Предъявите фотографии, полковник, – сказал Абакумов, – слова к делу не пришьёшь.
– На самолетах нет фотоаппаратуры. Восемь человек не могут ошибиться. Я отвечаю головой за их слова. Надо немедленно разбомбить захватчиков.
– Коли  фотографий нет, ничего не предпринимайте до выяснения обстановки, иначе ударите по своим. Подпишите протокол нашего разговора, я вас задерживаю, чтоб не наломали дров.
– Разрешите позвонить Шапошникову или доложите о моём задержании, – не сдавался Сбытов.
– Не разрешаю поднимать панику.
– Но мне приказано  ударить по врагу  с воздуха всеми силами.
– Вы отказываетесь подписывать протокол?
– Я подпишу, – Сбытов взял протокол и написал: «Последней разведкой установлено, что  фашистские танки находятся в районе Юхнова, и к  концу пятого октября  город будет ими занят».
Всего несколько часов оставалось, чтобы ударить по врагу с воздуха, но над генералом нависла смертельная угроза. Его спасло  только лишь то, что случилось непоправимое: фашисты без единого выстрела заняли город. Войска хорошо отдохнув, ранним утром ушли под Вязьму, довершая начавшееся окружение  группой войск фельдмаршала фон Бока четырех армий Резервного и Западного фронтов, которыми командовали маршал Буденный и генерал Конев.
Превосходящих гитлеровских сил там не было. У фельдмаршала фон Бока имелось 45  дивизий, наших было сосредоточено 71 дивизия и 7 бригад. Казалось бы, самый устойчивый Западный фронт сдержит натиск врага, силы были немалые. Однако опытный фельдмаршал переиграл наших командующих, выполняя стратегический план Гитлера  операции «Тайфун».
Открывшаяся возможность ударить по движущимся колоннам на Юхнов, сорвать стремительное продвижение врага к Вязьме, и возможность предупредить окружение с юга-востока была преступно упущена. Пока проканителились, выясняя обстановку – форточка закрылась.
Главная ошибка Ставки и командующих заключалась в  том, что оборона имела очаговый характер. Враг сумел скрытно провести перегруппировку войск, обеспечив на выбранных направлениях превосходство во всём. Наша разведка сработала из рук вон плохо. Она просто прозевала, что со стороны Рославля в полосе 50 километров плотность в людях превышала в 3,2 раза, в  танках, орудиях и минометах в 8,5 раза. Кроме того немецкая авиация наносила массированные удары по избранным участкам. В полосах наступления фашистов стоял сплошной ад, земля горела от мин, снарядов и бомб. На других участках наблюдалось относительное затишье. С них можно было перебросить подкрепление, но немцы не дали времени на раскачку и осмысления ситуации, и в первый же день фронт был прорван до 30 километров в глубину. Столкнувшись с войсками второго эшелона, танки, мотопехота  также быстро прошили и эти войска, вышли на оперативный простор, где войск уже не было. Никакая доблесть и самоотверженность не могли устоять против организованного превосходства. И окружение четырех армий под Вязьмой завершилось в несколько дней. Войска в Вяземском котле  сражались упорно, сковав 28 дивизий до середины октября. Немцев было убито более трехсот тысяч, наших 360 тысяч человек. В плен попали более  600 тысяч солдат и офицеров, и  только 85 тысяч бойцов прорвались из окружения. Вот во что обернулась подозрительность Абакумова, нерешительность Шапошникова, оберегающего сон Верховного. Кстати, когда Сбытова терзал недоверием главный особист, Сталин  по обыкновению уже работал почти три часа. Но никто не насмелился своевременно доложить ему о наплывающей, как цунами,  катастрофе, которую можно было погасить внезапными бомбовыми ударами воздушной флотилии Московского округа, сорвать наглый и самоуверенный марш бронированных чудовищ. Это был бы беспрецедентный урок применения мощного бомбового кулака.*

----------
*Сталин в первое время не знал всей подоплеки  сдачи немцам Юхнова. Несомненно, он бы пришёл в ярость, Абакумову и Шапошникову бы не поздоровилось. Катастрофа окружения четырех армий, не позволила ему в те дни разобраться в деталях и виновных наказать. Но он никогда не забывал о прошлом, и после войны Абакумов не без причины был арестован и расстрелян.

        Танковая группа «быстрого Гейнца» действовала по такой же схеме. Лишь с той разницей, что его бронированный, хорошо оснащенный  артиллерией и умело организованный кулак начал наступление на три дня раньше основных сил. Получив директиву Ставки перейти к жесткой обороне, командование Брянским фронтом во главе с генералом Еременко грубо просчиталось. Ожидая массированный удар на брянском направлении, получили его гораздо южнее – на    120-150 километров в районе со слабой и неустойчивой дивизией. Прорыв был осуществлен в тот же день. Гудериан быстро устремился к Орлу,  занял его и только на подступах к Мценску встретил активное сопротивление.
 
8.
В бригаде Катукова экипаж Лавриненко потеряли. Сам комбриг звонил в 50-ю армию и выяснил, что танкистов держать долго не стали и через несколько часов  они ушли по своему маршруту в Чисмену. Куда же делся боевой, лучший экипаж тридцатьчетверки? Поломка? Всё возможно. Пошли вторые сутки ожидания, забеспокоился батальонный комиссар,  взвинтил ситуацию появившийся офицер из особого отдела  дивизии, задавая  подковыристые вопросы: кто у него родители, чем занимались в мирное время? Получив исчерпывающие ответы, удалился.  В середине дня в роще, где  расположилась бригада на отдых и пополнение, появился танк Лавриненко. За машиной шёл немецкий штабной автобус, за рулем  сидел старший сержант Бедный. Пропажа нашлась! Но взгреть придётся.
Первым танкиста встретил начальник политотдела старший батальонный комиссар Деревянкин. Он находился возле дома, где расположился штаб.  Выслушав бодрый доклад о прибытии экипажа в расположение бригады, комиссар набросился было с выговором на лейтенанта, точнее на старшего лейтенанта, поскольку ему присвоили очередное звание в дни отсутствия, к тому же кандидата в члены ВКП(б),принятого в дни сражений на Мценском рубеже.
– Пройдёмте в штаб, товарищ Лавриненко, расскажите при комбриге, где вас носило?
Офицеры поднялись по невысокому крыльцу в добротный деревянный дом, откуда тянуло теплом натопленной русской печки. Весёлое настроение не покидало Дмитрия. Остановившись перед столом с картами Подмосковья, за которым сидел комбриг, комиссар строго сказал:
– Мы вас слушаем.
Лавриненко  на гнев ответил широкой улыбкой, словно пьяный,  ещё больше настораживая политработника, и вновь вынырнувшего откуда-то особиста. Дмитрий вынул из кармана гимнастёрки лист бумаги и подал комиссару, искоса поглядывая на полковника Катукова.
–Читайте!
Тот с недоверием покосился на Михаила Ефимовича, взял лист бумаги с печатью и подписью, стал вслух читать:
«Полковнику товарищу Катукову.
Командир машины Лавриненко Дмитрий Фёдорович был мною задержан. Ему была поставлена задача: остановить прорвавшегося противника и помочь восстановить положение на фронте и в районе города Серпухова. Он эту задачу не только с честью выполнил, но и геройски проявил себя. За образцовое выполнение боевой задачи Военный совет армии всему личному составу экипажа объявил благодарность и представил к правительственной награде.
       Комендант города Серпухова комбриг Фирсов».
  – Т-а-к, – растягивая буквы, сказал Михаил Ефимович, поднимаясь из-за стола, с интересом вглядываясь в весёлое лицо Лавриненко. – Я вас хотел на гауптвахту отправить, а вас всех награждать положено! У меня есть десять свободных минут, прошу рассказать подробнее, что там произошло?
  – Мы в Серпухов с опережением графика движения утром зашли, решили поесть в столовой горячего, побриться, а тут, – и Дмитрий толково и сжато  обо всём рассказал.
– Молодцы, узнаю своих, – сказал комбриг, – перед строем зачитаем письмо Фирсова. А сейчас  поздравляю Дмитрия Федоровича с присвоением очередного звания, приводите  машину в порядок, скоро в бой.
– Служу трудовому народу! – энергично выпалил Лавриненко.
– А всё ли вы рассказали, товарищ Лавриненко? – спросил особист.
– Всё, – удивился танкист, – может, какие мелочи упустил. В скоротечном бою всего не упомнишь.
– Вы о чём,  товарищ капитан? Вот же записка от комбрига Фирсова, – возмутился  Деревянкин. – Думаю, о подвиге экипажа Лавриненко комбриг Фирсов сообщит военным корреспондентам.
– Посмотрим, проверим, – сказал неопределённо особист и покинул командиров.

Всего двое суток пошло с тех пор, как экипаж бил фашистов на дороге под Серпуховом, а громогласная слава о нём, ломая все преграды и расстояния, зазвучала на всю страну в сводке Совинформбюро мощным голосом Юрия Левитана. Это комбриг Фирсов рассказал и показал место боя серпуховским газетчикам.  Они  не только напечатали в местной газете о подвиге экипажа лейтенанта Лавриненко, но  передали информацию своим коллегам в Москве. Сводку слушали в бригадном узле связи в определенный час и успели записать текст. Для связистов это обязательное дело, поскольку полковник Катуков хотел знать все события на фронтах.
«Отвагу и мужество проявил в боях с фашистами танковый экипаж лейтенанта Лавриненко. На подступах к Серпухову до батальона фашистов вели разведку. Танк товарища Лавриненко неожиданно из засады обрушился на немцев. Орудийным и пулеметным огнём уничтожены вражеская пехота и офицеры,  10 мотоциклов, два противотанковых орудия, три грузовика. Взято большое количество автоматов, пулеметов и  шесть минометов,  а также противотанковая пушка с боекомплектом, штабной автобус с ценными документами».
   Услышав эту содержательную сводку, комбриг Катуков приказал построиться танковым батальонам и, выйдя перед строем, зачитал сводку Софинформбюро. От себя добавил: «Всему экипажу объявляю благодарность, а его действия ставлю в пример всему личному составу бригады».
Дмитрий уж не раз получал благодарности от командования за бои под Мценском. Успеху он, разумеется, рад,  похвала никого не обижает, а невнимание и особенно равнодушие. Оно вяжет  инициативу по рукам и ногам. Довольно весёлыми глазами смотрел Дмитрий на своих ловких ребят. Они ему все нравились, да просто любил за отвагу, за то, что без каких-либо сомнений выполняют его команды быстро и точно, от чего зависит скорострельность стрельбы из пушки, ну, а точность – это его стихия. Бог дал верный глаз и твёрдую руку. Тем и счастлив, а меру счастья нельзя измерить. Впрочем, здесь на передовой, мера эта в том, что вышел из боя живым и невредимым с пополненным багажом уничтоженных танков, орудий, грузовиков,  солдат и готов снова драться с неукротимой ненавистью к врагу. Ненависть эта подобна подъему на колокольню, чем выше взбираешься, тем шире обзор.
Его башнер Николай Федотов работал сноровисто, у него всегда под рукой тот снаряд, что требуется. Секундный парень! Иван Борзых бьёт из пулемёта расчётливо, метко. Отличный выйдет из него наводчик, коли понадобится. Сейчас он у пулемёта незаменим. Михаил Бедный чувствует машину сердцем, и команды  командира двигаться из засады, или рвать вперёд да  крушить гусеницами, выполняет с полуслова. Дмитрий не скупился говорить парням теплые слова,  часто просто потрясёт  кулаком в знак похвалы, по плечу хлопнет. Ребята в ответ тоже кулаком потрясают с улыбками шесть на девять. Как таких не любить?! С такими до Берлина дойдёшь!
– Нам бы не помешала на груди медаль «За отвагу», между прочим, – сказал Бедный, а Борзых поддержал.
 Командир согласился  с желанием экипажа и стал задумываться: почему же ему не везло в первые дни войны, он не подбил ни одного танка, и вообще не нанес врагу почти никакого урона, если не считать  разбитые несколько мотоциклов. И отступление, тяжёлое, надрывное, словно сидел в танке на сплошных фурункулах, а когда его танк был повреждён при бомбежке,  будто на окровавленных ногах мотался в поисках того, кто бы помог ему дотащить машину до ремонтной базы, хотя комбат приказал подорвать танк. Лейтенант тогда отказался  взрывать, убедил, что дотащит трактором до места. Тот махнул рукой, так как трактор был уже тут, танк зацеплен, и машины на малом ходу двинулись вперёд. Однако не о  том главная думка. Танк он спас, а почему не били врага вот так, как под Мценском, малым числом, но с богатым результатом? И ответил себе со злостью: не было такой тактики засад, внезапности, манёвра,  которым научил танкистов полковник Катуков. Неужели там не нашлось такого тактика, а ведь танков в Киевском военном округе имелось гораздо больше, чем у гитлеровцев. На немецкие бронированные колонны, наши шли  с открытым забралом, бестолково, и фашисты жгли ребят почти без урона для себя. Где был в то время полковник Катуков? Почему с первых дней не применили на своей земле эту тактику? Надо было встать в удобном месте взводу, роте, батальону, полку и, дождавшись подхода пацерь дивизий, расстреливать их почти в упор в боковую броню. Они весьма уязвимые и горят лучше наших. Вспыхивают факелами бензиновые двигатели. Сосунками-младенцами оказались советские танкисты перед матерыми  головорезами-убийцами. Дмитрий дал себе клятву в Сталинграде, когда получал новенькую тридцатьчетверку: «Теперь я Гитлеру отомщу сполна». И вот бьёт зверя! Удача пока не покидает экипаж.
А коварный вопрос продолжает его преследовать: почему? Врали сами себе, что хорошо обучены тактике ведения боя. На поверку вышло всё скверно. Иной рядовой танкист воюет гораздо лучше, чем большинство генералов и маршалов. Он может поставить в пример свой экипаж и засадную тактику полковника Катукова. Отваги у них не занимать, но она скромная, в грудь себя не бьют, не рвут на груди рубаху, не лезут на рожон, а стремятся нанести как можно больший урон врагу, самим же уходить из-под удара, оставаться целыми, чтобы продолжить борьбу завтра и послезавтра и до самых стен Берлина. У него  только танк с экипажем, да танки его взвода, которые действуют так же решительно, как и он: скрытно перед атакой, напористо в атаке с метким огнём. У генералов корпуса, армии, фронты, но действуют многие безголово, растопырив пальцы, словно парализованные недугом и не могут сжать их в кулак  и ударить всей немалой силой. Кулак на кулак! Однако кулак больше всего один, каким с первых дней бьют наши войска гитлеровские генералы. Отступая, Дмитрий видел, как пулемётные расчеты, не окопавшись, вели огонь по врагу и были легкой добычей артиллеристов или воздушных стервятников. Удар шрапнелью и нет пулемётных расчётов. Но уже здесь, под Мценском, укрытием для пехоты не служила насыпь дороги, или  просто низкий кустарник – все та же легкая добыча для вражеских миномётов или пушек. Стали зарываться в траншеи.
Дмитрий ещё до сводки поделился своими мыслями со старшим сержантом Бедным,  тот согласился, но в глазах у парня заиграл  глухой, и вместе с тем невольный страх перед  той правдой, что содержалась в словах командира, и он с тоской вымолвил:
– Ничего-то мы не умели! Слава Богу, хоть теперь кое-чему научились.
Научились, об этом говорит сводка Совинформбюро. Однако Дмитрия смутило содержание сводки, хотя  он и улыбался, и приятно было слушать похвалу. Кто ж откажется от неё, если заслужили. Смутило в сводке то, что ни слова не сказано об участии в скоротечном бою истребительного батальона серпуховцев. Они слегка припоздали, вражеская разведка была почти разгромлена, но бойцы подчистили гранатами, пулемётным и винтовочным огнём уцелевших фашистов. И те, кто был жив к этому моменту – сдались, увидев прибывшее подкрепление,  решили, что сопротивляться бесполезно, иначе все до одного погибнут, а жить хочется. Дмитрий не берётся судить о духе солдат, побросавших оружие, тем более предполагать их мысли. Так всё ясно. Он не совсем согласен с содержанием  сводки. В ней нет полноты информации, нет полноты правды, что ли. Что это – почерк власти или специфика информационного ведомства: говорить сжато о главном. Вот и до войны вроде говорили о главном. О моральном духе Красной Армии, несокрушимости, умалчивая о том, что по многим позициям в вооружении мы отставали от мировых образцов, прежде всего  от Германии, и что выучка военных на высоком уровне. Оказалось всё обманчиво. Горько, очень горько сознавать такое на смертях миллиона бойцов и офицеров.  Финская война, с несокрушимой «Линией Маннергейма» показала нашу необученность. Правда, был Халхин-Гол победоносный и убедительный. Но опять обманулись нынче, вплоть до сегодняшних дней. Хотя несправедливо так думать. Есть и победы: оборона Могилева, Смоленска. Освобождение Ельни. И вот уже с ним – Мценский рубеж, на котором немцев изрядно вытряхнули из штанов. И эта его локальная победа под Серпуховом. Но как смотреть на неё, какими глазами, а главное, каким умом?! С Михаилом Бедным обсудили эту маленькую-большую победу. Из таких побед будет вылита одна, общая Победа над врагом!
Остро вспоминается бой под Мценском, когда с помощью пехотинцев Дмитрий приказал зарыть взводу в землю чурки, выставив ровные жерди   похожие на ствол пушки,  замаскировали так, что издалека ни за что не отличить  камуфляж.  Пехотный капитан   50-й армии, прибывающей  сюда, был недоволен, что отвлекают от прямых обязанностей его бойцов, но был в восторге, когда обманка сработала: немцы расстреляли  ложные цели, а  взвод  танкистов Лавриненко ударил из засады и разбил  девять танков и два орудия. Удача эта с легкой руки комбрига Михаила Ефимовича Катукова, который постоянно твердил, что воевать надо  с головой, с хитрой выдумкой, и удача будет твой постоянный спутник. Эту тактику оценил сам командир корпуса генерал Лелюшенко, когда до него дошла  информация.
То, что заметили – хорошо, но сколько было сомнений у него самого: клюнут ли немцы на такую хитрушку, у них оптика посильнее нашей, могут разглядеть подставу, пропадёт напрасный труд: всю ночь работали под дождем и ветром. Пилили жерди, копали ямы, засыпали землей «башни», выслушивали ворчание пехотного капитана, устали, как черти. Под утро мукосей усилился, пелена дождя усложнила видимость. Наконец с делом управились, сели на свои места в танке, а глаза слипаются. Если бы такая бессонная ночь первая – ничего страшного, а они почти все бессонные с четвертого октября – вторую неделю уж немца держат, но жмёт он не здесь так в другом месте, выдавливая части корпуса с обороняемых позиций.  Корпус организованно ночами отходят на новый рубеж, чтобы не подставить спину. На новом месте закапывается в землю, ставит танки в засаду и отражает натиск.
В тот день  сырой и моросящий немцы долго не казали нос, гремели правее от них, там, где дрались танкисты 11-ой танковой бригады полковника Бондарева, но и  сюда нагрянули крепкой колонной более дюжины с моторизованной пехотой и пушками. Лощиной шли, скрытно. Мотоциклы в грязи буксовали, тягачи тоже. Танки хоть и проваливались в черноземе, но упорно ползли.  Почти под самые окопы подобрались, и долбанули по зарытым «танкам». Стрелки  немцы хорошие, не промажут с близкого расстояния, полетели в воздух  «стволы пушек». Не успела осесть земля от взрывов, тут ответный залп взводной четверки. Один танк завертелся с разбитой гусеницей от снаряда Капотова, второй взорвался вместе с боекомплектом от снаряда Лавриненко, третий от него же вспыхнул свечкой.  Полянский и Антонов тоже отметились меткой стрельбой. Но и  сторону взвода полетели снаряды.
– Всё, пора уходить, манёвр! – прокричал Лавриненко механику.
 Взвод по примеру командира быстро отошёл лесом в сторону, и снова с близкого расстояния ударили пушки. Горят новые машины врага, снесены с лица земли два орудия. Иван Борзых открыл новый счёт мертвецам в зелёных мундирах. Зачадили девять коробок на позиции перед окопами. Танки врага, оставшиеся целыми, отползли от превосходящих сил противника, не подозревая, что отовсюду бил один и тот же взвод.
Бой схлынул вечером. Уставшие, зачумлённые танкисты высыпали наружу подышать свежим воздухом. Упали на мокрую траву там, где кто  приземлился. Покоя захотелось. После жестокой собранности и торопливо-размеренной огневой работы экипажей всегда наваливается усталость, даже самокрутку не хочется ладить. Зажмуришься и сидишь, облокотившись на что-нибудь. Лучше на дерево, оно тёплое, родное, и ни о чём думать не хочется, наслаждаешься покоем. Глаза смежишь, а в них огни вспыхивают, факела горящих танков. За день насмотришься, в глазах потом словно песок. Вот и сидишь, проморгаться не можешь от огня. Едва отходить стали танкисты от жары боя, тут пехотный капитан объявился, кричит во всё горло восторженный:
– Провели фашистов, провели! Не всё им праздновать. Панихиду будут служить от таких орлов постоянно! Закуривайте, хлопцы, моих папирос. Целая пачка у меня в заначке. Я представляю, как возликовали они, разгромив целый взвод одним махом, – без умолку  тарахтел капитан,  видно было, что нервная эта у него скороговорка, издерганная, в глазах лихорадочный блеск от кровавого боя. – Да не тут-то было! С одного танка башню, как ветром сдуло, хорошо не в нашу сторону полетела, а  то бы бойцов подавила. Один рядом с моим КП взорвался. Меня волной шарахнуло. Хорошо, траншея  вкривь шла,  а то бы меня в мочалку той волной. Долго в ушах звенело…
– А вы не верили мне, товарищ капитан, – подошёл к нему Дмитрий, обнял за плечи. – Приняли бы сто граммов фронтовых, а то гляжу, разволновался больно.
– Да я уж принял! Вас искал. У меня во фляжке фронтовые остались, угостить хочу, пока новой команды не поступило, – он оцепил фляжку, висевшую на ремне, отвинтил крышку, налил в неё спирт, протянул лейтенанту. Тот взял.
– За Победу, комбат! – и  опрокинул в рот.
– За Победу, давай вторую налью. Подходите, ребята, всем хватит. Отдаю вам фляжку, а сам в расположение пойду. Не ровен час команда новая поступит.
– А вы, товарищ капитан, слышали новость? – спросил Бедный, беря у комбата папиросу.
– Какую? – насторожился тот.
– Да вот наш радист Борзых поймал передачу из Германии. Там переполох произошёл, паника, одним словом. Как там, кричали Иван? Да я помню, не напрягайся: Внимание, внимание, говорит Германия. Сегодня под мостом, поймали Гитлера с хвостом. Хвост отрубили,  и в запас весь засолили.
Капитан удивленно уставился на старшего сержанта, на его серьёзное лицо, но уловил в глазах искорки смешинок, глянул на улыбающегося лейтенанта, и прыснул от смеха вместе с Борзых и Федотовым.
– Передайте  новость своим бойцам, – так же серьёзно сказал Михаил.
–Вот он русский дух! По правде говоря, хвост этот рубят такие молодцы, как ваш экипаж. Ну, я пошёл к себе.
Капитан также неожиданно ушёл, как и появился.
– Нам страшно в танке, под броней, – сказал Иван, – а им каково в окопах в касках. Утром капитан совсем другой был, спокойный, рассудительный, а сейчас какой-то взбудораженный, словно глину в яме под кнутом надсмотрщика месил.
– По ним из пушки, бронебойными не лупят как по нам, – сказал Николай.
– Лупят,  Коля, лупят фугасными, шрапнелью, бомбами засыпают. Земля  за версту дрожит от взрывов. Заметили у капитана каска с дыркой от осколка. Так что везде хорошо, где нас нет, братцы, – выпив свою порцию, сказал Бедный.
– Молодец, Михаил, ядрёное слово во время сказанное, что точный выстрел по врагу, – сказал лейтенант. Он был из тех командиров, кто ценил меткое солдатское слово, и сам не прочь пошутить, признавая, что уместная шутка льётся на душу, натерпевшуюся страха, как бальзам на рану.
Затрещала рация. Иван Борзых бросился слушать.
– Командир, приказано прибыть на исходную!
– Есть на исходную! – довольный, что на сегодня всё кончилось, сказал Дмитрий. – Кто  не принял – быстро! И – по машинам!
Через несколько минут, под хмурым вечерним небом танкисты вывели машины на марш под стены города. Засуетились и пехотинцы, видно, что и они отходят на запасную позицию.  Мелькнула конная упряжка с противотанковой пушкой, вторая. Потянулись  пеший строй бойцов, санитарные машины с ранеными и убитыми, чтобы одних отправить в тыл лечиться, а вторых придать земле в братской могиле.
Итоги успешных действий бригады полковника Катукова в обороне Мценска были отмечены Ставкой. Одиннадцатого ноября 1941 года появился приказ N 337 Наркома обороны СССР, в котором, в частности, говорилось: «4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 04.10.1941. по 11.10.1941., несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжёлые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск… В результате ожесточённых боёв бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли 133 танка, 49 орудий, 8 самолётов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, много  миномётов и других средств вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчисляются единицами».
Склонный к анализу своих действий и его товарищей по оружию, Дмитрий увидел в приказе, насколько высока выучка и отвага танкистов бригады, и в этом проявляется подлинный патриотизм людей, которые с глубоким сознанием опасности для своей Родины, встали на её защиту, способные на самопожертвование. Отвага с его точки зрения заключается и в том, что человек способен управлять собой в труднейшие часы, дни и ночи, невзирая на усталость и нечеловеческое нервное напряжение от постоянно грозящей смерти. Снова и снова идти в бой не абы как, а используя свой опыт и мастерство, добиваться высокого боевого результата. Коллективного результата, ибо один ты под огнём мало чего стоишь. Сам он, обладая высоким духом, черпал его у своего экипажа, в то же время, раздавая его щедро каждому.

НА ВОЛОКАЛАМСКОМ НАПРАВЛЕНИИ
 
       9.
4-ю бригаду прибывшую в Чисмену, вывели во второй эшелон 16-ой армии генерал-лейтенанта Рокоссовского. Была поставлена задача: пополнять бригаду личным составом, техникой и отдыхать после изнурительных боёв, набираться сил. Предстоит жестокая схватка: немцы стягивают войска для решающего броска на Москву. Танкисты несколько расслабились, выспались, сходили в баню, пропарив свои тела горячим парком с вениками, поменяли пропотевшее и пропитанное дымом и мазутом обмундирование. Каждый выглядел молодцом с задорной улыбкой, посвежевший и сильный.
– Где тут поблизости есть девчата, – говорил едва ли не на полном серьёзе Иван Борзых, – пойду на вечеринку и выберу себе невесту.
– Думаю, ты опоздал. Чисмена небольшая, а таких женихов здесь тысячи. Всех уже разобрали, – урезонил товарища Миша Бедный. – Ты лучше той девчине напиши, с которой любовь крутил. Федотов своей подруге написал под Мценском и получил ответ, как и наш командир.
– Правильно советует Михаил, – сказал Дмитрий, – весточка с малой родины или от родных самое дорогое. Моя Нина сообщила, что вместе с подругами по курсам медсестёр слышала сводку Софинформбюро о нашем подвиге под Серпуховом. Представляете, там, в далёкой Фергане, услышать рассказ о муже и его боевых товарищах разбивших батальон фашистских разведчиков. Каково?! Как поднимают дух  девчатам такие новости, какова радость и гордость за нас?!
– Согласен, – сказал Иван, – на всю страну прогреметь одно дело, а услышать о подвиге родным и любимым другое – задушевное.
– Спору нет, только медаль или орден не помешали бы нам, братцы, – высказал  снова свою сокровенную мысль старший сержант Бедный.
Экипажи взвода Лавриненко после баньки шли не спеша к своим машинам, что стояли в редком смешанном лесу. Он уж полностью сбросил листву, устлал ею полянки и тропки, на что хмуро смотрели лохматые ели, побросав наземь ожерелье продолговатых шишек, дополняя осеннее лесное убранство. Сюда почти не доносился гул войны, и покой умиротворял. Танкисты уселись на давно сколоченную лавку и расслабленные горячим паром, вениками, покоем  механик-водитель Бедный сказал:
– Эх, сейчас бы сто граммов фронтовых, я бы вам выдал кое-что из своего репертуара. Как-никак ходил на гражданке в самодеятельность.  Частушки под баян сыпал, будь здоров.
– А ты без фронтовых попробуй, – сказал командир и захлопал в ладоши, а его товарищи поддержали.
– То-то я не раз слышал, как Миша мурлычит что-то себе под нос, – заметил Николай Федотов.
– Ладно, слушайте, жаль, только гармоники нет. Бывало на слете в Петропавловском районе, откуда я родом, выступал на сцене клуба с частушками, да с приплясом. Донские казачки так и глазели на меня, ладошки отбивали в аплодисментах.
Михаил встал с лавки, приосанился. Принял, как ему казалось артистическую позу, взмахнул рукой, подбадривая себя и привлекая внимание слушателей, повел звенящим голосом:
Ты козак и я козак, оба мы козаки.
Держим ухо мы востро – славные вояки.
У Михаила был чистый и вместе с тем грудной голос, он  улыбнулся своим слушателям и  продолжил:
Будем бить фашиста в хвост, будем бить и в гриву.
Полетит проклятый вспять он от нас ретиво!
Услышав частушки, от соседнего взвода подошли танкисты Полянского, принялись хлопать в такт напеву.
Враг жесток, силен, коварен. С этим спорит я не стану.
Кол осиновый вогнал – Гейнцу фон Гудериану.
Вместе с хлопками раздался смех парней. Кто-то вынул из-за голенища сапог ложки и стал подыгрывать.
Фриц вломился к нам на святки.
«Гостя» принял. Скипидаром смазал пятки.
Он взревел, и без оглядки с костылями босяком,
Покрывая километры, стал берёзовым крестом.
Последовал взрыв хохота,  залихватский проигрыш на ложках и дружный аккомпанемент ладошками.
Лучший Гитлера фельдмаршал стратегический фон Бок
Окружить Москву собрался – прыг да скок, прыг да скок.
Да к «несчастью» повстречался ас-гвардеец Катуков.
Получил фон Бок горячих из засады пирогов!
От таких горяченьких факелами светятся,
Пацеры-дивизии в огне кромешном мечутся.
Старший сержант вытер вспотевший высокий лоб рукавом бушлата, распахнул его  и, сверкая глазами, сел на лавку.
– Ну и Миша, ну и Бедный! Повеселил, ублажил! – закричал Иван Борзых.
– Поливай ещё, шибко складно у тебя получается, с перчиком! – попросил Тимофей из экипажа Полянского.
– Больше не могу, выдохся.
– Когда ты успел сочинить, умора?! – не отступал от приятеля Борзых.
– В боях под Мценском, да под Серпуховом, и здесь под горячим паром да веничком.
– В таком случае завтра тебя снова в парную отправлю, чтоб новые выдал, – смеясь  взахлеб, сказал Дмитрий.
– Не всегда так получается. Иногда забываются от страха во время атаки.
– Это ты-то от страха страдаешь? – удивился башнер Николай Федотов.
– А что, я тоже человек, как и все, хотя и ловкий механик-водитель.
К танкистам подошёл комиссар Бойко.
Старший лейтенант Лавриненко первый заметил комиссара, скомандовал:
– Взвод, смирно, товарищ комиссар, взвод после бани перекуривает.
– Вольно, Дмитрий Федорович, что тут Бедный напевал про горяченьких фон Боку от аса-гвардейца Катукова?
– Свои частушки старший сержант Бедный напевал.
– Ядрёные частушки. Надо бы их в боевом листке напечатать. Как вы, товарищ старший сержант – не против?
У Михаила от смущения загорелось лицо, покрылось малиной.
– Я только своим танкистам напел.
– Ну и  как, танкисты, понравились частушки? Не в бровь, а в глаз бьют.
– Понравились! – едва ли не хором ответили парни.
– Коли так, то пусть вся бригада их прочитает и напоёт.
– Правильно, товарищ комиссар, мы можем врага бить не только огнём пушек и пулемётов, но огнём слова! – сказал старший лейтенант Лавриненко. – Дух такие частушки хорошо укрепляют.
– Верно. Не далёк тот день, когда мы погоним врага с нашей священной земли. И пусть наш лучший механик-водитель сочинит и споёт, как немец стал драпать. Я подошлю к вам редактора боевого листка, пусть он запишет слова частушек. Согласен, Михаил?
– Согласен, коль они стоящие.
– Хорошо. Я к вам шёл с предложением: дать согласие на шефство небольшому коллективу девушек мастерской, шьющих комбинезоны для танкистов. Где кстати, участвует жена старшего лейтенанта Лавриненко.  В свободное время от занятий на курсах медсестер и дежурства в госпитале она шьёт военную форму. Возможно, часть полученных новых комбинезонов сшиты руками жены Дмитрия – Ниной. Она писала вам об этом, товарищ Лавриненко?
– Да, девушки, жены комсостава все выкраивают время, чтобы поработать в мастерских. Это их очень сплачивает и придаёт сил.
– Так вот, мы получили от них письмо с просьбой взять шефство над подразделением танкистов. Выбор упал на роту старшего лейтенанта Бурды, в которой и ваш взвод. Идея эта родилась после того, как женщины услышали сводку от подвиге экипажа Лавриненко под Серпуховом. Просьбу о переписке с девушками принимаете?
– Так точно, товарищ комиссар, – ответил за всех Дмитрий, – это большая честь. И мы её не уроним.
– Кроме писем, будем посылать нашим подругам бригадный боевой листок.
– И частушки старшего сержанта Бедного, – ввернул своё слово Борзых.
– Хорошо, сегодня же ответим нашим женщинам, пока стоим в резерве.
– Когда же в бой?
– Думаю, через день-два. Немцы готовят новое наступление. Последнее. Пока ведут разведку небольшими группами. Прощупывают силы армии. Наша задача измотать фашистов. Язык под Скирмановом образовался, там фашисты наращивают мускулы. Вот этот язык нам предстоит обрезать. Драка будет жестокая. Да гвардейцам не привыкать.
29 октября для бригады закончились спокойные дни в резерве. Она получила приказ командующего 16-ой армии Константина Константиновича Рокоссовского: выйти в район станции Чисмена и прикрывать полосу армии восточнее Волоколамска, активно взаимодействовать с 316-ой дивизией генерала Панфилова и конниками генерала  Доватора. Оба генерала просили усилить фланги танками.  Машин на ходу в бригаде оставалось половина от прежней численности. И все же Катуков выделил группы, и по-прежнему стал опираться на засады и внезапный огонь своих танкистов. Каждый из них глубоко понимал значение засад на примере обороны Мценска.
На  Волоколамском рубеже складывалось угрожающее положение. Фашисты рассчитывали здесь прорвать оборону Западного фронта,  выйти к Истринскому водохранилищу и вплотную подойти к Москве.  Осуществление этого замысла грозило окружением войск 16-ой армии.
Предстояло провести тщательную разведку противника и противопоставить ему свою оборону. Беспрерывные дожди с мокрым снегом не позволили применить испытанный способ передвигаться на мотоциклах и быстро уходить в случае смертельной опасности. От них пришлось на время отказаться. Командир разведчиков старший лейтенант Павленко, добыв коней с седлами,  организовал конную разведку. Дополняли сведения и танкисты, заходя в тыл врага, или вели короткую разведку боем с целью выявления огневых точек противника. Данные разведчиков, показания пленных обобщались и отправлялись в штаб армии.
Через несколько дней стали известны силы фашистской группировки. В деревне Осташево стоял штаб немецкой дивизии и 50 танков, в Шаболово – 20 танков и два батальона пехоты. В Чертаново находился аэродром. С него поднимались не только бомбардировщики и истребители, но он был площадкой снабжения горючим для техники и боеприпасами. В такую распутицу на колесной технике много и быстро не перебросишь. Накапливая сведения о противнике, выяснилось, что гитлеровцы нацелились для удара 2-ой танковой дивизией сосредоточившейся в районе Скирманова. Весьма выгодный для удара плацдарм надо было ликвидировать. Такую задачу перед бригадой и другими соединениям поставил командующий 16-ой армии.
Противник понимал, что Рокоссовский постарается подсечь язык плацдарма, лишить выгодного положения, а потому всесторонне укреплял занятые позиции. Были тщательно укреплены само Скирманово, Козлово, Марьино. У скирмановского кладбища сооружены несколько дотов и блиндажей. В Марьино сосредоточено 35 танков, батальон пехоты, на соседних высотках окопались автоматчики, стояли в засаде танки. В Козлове десять танков и рота пехоты. Но главное,  в ближайшем тылу фашисты сосредоточили крупные резервы, которые можно быстро ввести в дело на опасном участке фронта.
 10.
Накануне боёв в бригаду прибыл сам Константин Константинович. Будучи ранее знаком с Михаилом Ефимовичем, они крепко пожали друг другу руки.
– Ну вот, снова будем воевать вместе, – сказал Рокоссовский.
 Был накрыт импровизированный стол, и командующий чему-то интригующе улыбался. Наконец он  достал из планшета газету «Правда» и подал полковнику.
– Свежая, сегодняшняя, – сказал он.
Михаил Ефимович развернул газету и на первой странице увидел указ Председателя правительства Сталина о присвоении звания генерал-майора Катукову Михаилу Ефимовичу.
– Служу трудовому народу, товарищ генерал-лейтенант. И дальше буду бить врага беспощадно и как умею.
Офицеры принялись поздравлять своего командира.
– Заслужил. Мценск стал для тебя экзаменом.
Как водится, звание тут же «обмыли». Но Рокоссовский продолжал интриговать собравшихся в штабе офицеров.
– Константин Константинович, чувствую, не всё сказал старому боевому товарищу.
– Не всё! – более торжественно сказал командующий. – Это касается всей бригады. И он развернул  новый лист с оттиском текста на ротаторе, и, передав его начальнику штаба армии генералу Малинину, сказал, – читай, как ты умеешь громогласно и торжественно. И тот прочитал в опустившейся тишине:
«Всем фронтам, армиям, танковым дивизиям и бригадам.
ПРИКАЗ Народного Комиссара Обороны Союза ССР
11 ноября 1941 г.
№ 337
г. Москва
О переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду.
4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжёлые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4-й танковой бригады.
В результате ожесточенных боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчислялись единицами.
Отличные действия бригады и её успех объясняются тем, что:
1. Бригадой велась беспрерывная боевая разведка.
2. Осуществлялось полное взаимодействие танков с мотопехотой и артиллерией.
3. Правильно были применены и использованы танки, сочетая засады с действиями ударной группы.
4. Личный состав действовал храбро и слаженно. Боевые действия 4-й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.
Приказываю:
1. За отважные и умелые боевые действия 4-ю танковую бригаду именовать: «1-я гвардейская танковая бригада».
2. Командиру 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майору Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.
3. Начальнику ГАБТУ и Начальнику ГАУ пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата.
Народный комиссар обороны Союза ССР
И. Сталин
Начальник Генерального штаба Красной Армии
Маршал Советского Союза Б. Шапошников».
Поздравлений и теплых слов в адрес  командира и начальника штаба было отпущено вдоволь. Событие в танковых войсках первостепенное. Танковая бригада первой в Красной Армии получила наименование гвардейской. Эта высокая честь накладывала на личный состав и высокую ответственность: драться по-гвардейски!
Командир бригады и батальонный комиссар во всех подразделениях провели короткие митинги, зачитав приказ Ставки, разъясняя бойцам суть гвардейского звания, а с ним повышенную ответственность в боях с захватчиками. Это событие не оставило ни одного равнодушного, особенно ветеранов бригады, на лицах которых отражалась печать удовлетворения и мужества. В честь знаменательного события бойцы и командиры говорили об одном: имея опыт боев под Мценском, они с большей отвагой и мастерством будут бить врага.
В эти дни в бригаду вернулись из-под Мценска мотострелки, из ремонта поставлено в строй несколько танков. И вот бригада получила боевой приказ – ликвидировать опасный плацдарм в районе Скирманово. Наступая вдоль шоссе уничтожить врага в Козлове. Атаку бригады будут поддерживать четыре дивизиона артиллерии, а правый фланг прикроют две бригады, на левом фланге будет действовать 18-я стрелковая дивизия полковника Чернышева.

Генералу Катукову не нравилась ослепительная белизна выпавшего накануне обильного снега. Тёмно-зелёные танки будут прекрасной мишенью на этом фоне. Изобретательный Михаил Ефимович предвидел такую ситуацию и накануне приказал добыть белила. Они были доставлены вовремя, и танкисты принялись красить танки белилами со смехом и прибаутками, восхищаясь генералом.
–Немцы точно обалдеют, как увидят белые танки, – язвил Бедный, – подумают: у русских появилось новое секретное оружие. Возьмут, да драпанут в Германию.
– Расчет на слабонервных, – сказал Иван Борзых, – я слышал – они нервы свои кофеем укрепляют.
– Ерунда, лучше нашей махры ничего нет. Продерёшь горло дымом самокрутки, аж со слезой на глазах, и все нервы успокоятся.
Танки бригады побелели, мотострелки одели маскировочные халаты, и все это войско угадывалось только с близкого расстояния.
Ранним утром генерал Катуков провёл рекогносцировку, разбил все танки на четыре группы, поставив каждой задачу. Убедившись, что все вопросы решены, и командиры четко понимают задачи, отпустил всех по местам.
Перед тем, как отдать команду по машинам, Дмитрий проинструктировал механиков-водителей своего взвода, сказав:
– Задача у нас труднейшая. Мы идём в лоб. На КП будут засекать вспышки орудий, пулемётов, где находятся доты.
– То есть мы будем мишенями.
– Вроде того. Поэтому от мастерства механиков-водителей во многом будет зависеть наши жизни. Ведите машины вертуозно, загзагами,  мгновенно реагировать на команды командиров: ускорять или сбрасывать ход. Главное, не подставить борта. Одновременно будем огнём из пушек давить огневые точки. В особенности пушки.
– Все понятно – разведка боем, – без энтузиазма сказал Борзых.
– Гвардейцы, не падать духом! – по машинам, – артподготовка началась!

Утро атаки выдалось солнечное, морозное. Ослепительно сверкал снег, обжигал глаза. Офицеры  и бойцы возбуждены: впервые за все бои сегодня пойдут в наступление гвардейцами. Как бы не ударить в грязь лицом. Отбивать атаки из засад видимого противника легче. Здесь же враг встал в глухую оборону с засадами, дотами, мощным резервом.  Те огневые точки, что выявлены разведчиками в ходе подготовки к наступлению далеко не все. Они обнаружатся, когда бригада и вспомогательные силы пойдут вперед.
 Атаку начали с опушки леса у деревни Ново-Рождественское. Выделялось 17 танков. В первом эшелоне, вызывая огонь на себя, шли танки взвода  старшего лейтенанта Лавриненко. Умело маневрируя, он раскрывал огневые точки врага, сам же уходил от удара и отвечал на вспышки точным огнём пушки. КВ Заскалько и Полянского поддерживали огнём передовые машины. За ними в своё время пойдут шесть тридцатьчетверок капитана Гусева. Вся эта группа подавляла огонь противника, давая возможность группе старшего лейтенанта Бурды завершить атаку и продвижение мотострелкового батальона, который окончательно очистит названные населённые пункты от фашистов, ликвидировав плацдарм.
Генерал Катуков со своего КП  видел поле боя как на ладони. Он перевёл стереотрубу на опушку рощи, где танки встали наизготовку и почти не просматривались, слившись белой окраской со свежим снегом. Напряженно ждали начало боя. В десять тридцать загрохотали дальнобойные орудия, дивизионные пушки, поднимая на позициях немцев фонтаны взрывов, бревна дзотов, подавляя разведанные огневые точки. Едва смолкла канонада в атаку пошли невидимые на первых порах, танки взвода Лавриненко, чертя в снегу белые полосы гусеницами.  Были выиграны очень важные минуты, и танки вот-вот ворвутся в Скирманово. И тут их встретил шквальный огонь замаскированных пушек в сараях, в домах, закопанных танков у кладбища.
Старший сержант Бедный, лавируя, уходил от прицельного огня пушкарей. Фонтаны взрывов поднимались то слева, то справа.
 – Пушка в сарае, фугасный, – приказал Дмитрий, –  Миша держи машину прямо.
– Есть!
Выстрел последовал тут же. В сарае взметнулся взрыв, разметал стены, потолок. А командир отыскивает новую цель. Старший сержант Бедный продолжает вести машину зигзагами и врывается на северную окраину посёлка. Рядом по смотровым щелям, как градом, рассыпалась очередь крупнокалиберного пулемета. Михаил Бедный инстинктивно отклонил голову, зная, что пули для его танка нестрашны, и он врезался в приземистый бревенчатый домишко, откуда только что бил этот пулемёт.
– Молодец, Миша, гони машину к кладбищу, приказал командир, – распечатаем их огневые точки. И увидел, как впереди его машины, метрах в двадцати, расцвело сразу два взрыва. Это поддерживали огнём его взвод тяжёлые танки КВ.
Лавриненко не видел, как страшный удар в башню потряс экипаж Заскалько. Танк загорелся. Механик-водитель встал за разрушенный дом, загородившись им от пушек врага, и экипажу удалось сбить пламя. Тяжёлая машина вновь ринулась на врага, расстреливая пулемётные гнезда. Лавриненко разбив несколько орудий и пулемётных гнезд, крутился по улицам села, вызывая огонь на себя, раскрывая замаскированные орудия. Тем временем Заскалько вновь напоролся на мощный удар снаряда. Вспыхнул пожар. Осколком убило механика-водителя Макарова. На сей раз сбить пламя не удавалось: заклинило люк, огонь перекинулся на снаряды, а Заскалько, Кожина и Семенчука ранило. Помогая друг другу, окровавленные танкисты с трудом выбрались из машины. Оглушенные и окровавленные танкисты покинули машину и приняли круговую оборону до подхода своих.
После боя Заскалько рассказывал своим товарищам, что их выручили пехотинцы, за что он их благодарит.
– Тридцать снарядов попало в наш КВ, – говорил возбужденно Заскалько, – и только тридцать первый сотряс машину, и она второй раз загорелась. Видимо, немцы били из более мощной пушки.
Слова танкиста подтвердились.
КВ Полянского прорвался к самой окраине Скирманово. Ещё минута и – он на улицах поселка. Тут командир увидел немецкий танк, замаскированный в сарае. Выстрелы из обеих машин раздались одновременно, оба снаряда попали в цель. Гитлеровский танк охватило пламя, а у Полянского вышла из строя пушка, но он не покинул боя. Прежде уничтожил из пулемёта танкистов, вывалившихся из горящей машины, и  продолжил обстреливать вражеские блиндажи.
Офицеры на КП засекали обнаруженные огневые точки врага. Передавали точные координаты группе капитана Гусева и старшего лейтенанта Бурды.  Для передовых танков наступил критический момент, надо было спасать отважных танкистов, ведущих разведку боем. И Михаил Ефимович ввёл в дело группу капитана Гусева. Огонь его тридцатьчетверок стал губительным  для окопавшихся гитлеровцев.
Михаил Ефимович вспоминает перипетии этого тяжелейшего боя: «В бинокль было видно, как взлетали в воздух  колеса противотанковых орудий, бревна блиндажей, стволы минометов. Но всё же и этой группе не удалось до конца подавить огневую систему противника. Когда комбат Передерий и комиссар Большаков повели мотострелковый батальон в атаку, гитлеровцы открыли плотный пулемётный и миномётный огонь,  батальону пришлось залечь.
Вдруг со стороны Скирманово появились цепи немецких пехотинцев. Они шли во весь рост, на ходу стреляя из автоматов. Это была «психическая» атака. Гитлеровцы рассчитывали запугать солдат мотострелкового батальона и вынудить их отступить.
Танки Гусева расстреляли наступающих гитлеровцев. Но и после этого мотострелки не могли поднять голову. Особенно силен был огонь противника со стороны кладбища. Он-то и мешал продвижению нашего мотострелкового батальона.
Я связался с командиром артгруппы и приказал ударить всеми орудиями по кладбищу. Следом ввёл в бой танки Бурды. Огонь со стороны кладбища стал слабее. Стремительно продвигаясь вперед, тридцатьчетверки били по блиндажам и дзотам. Но вдруг по рации раздался голос Бурды:
– В районе кладбища вижу людей в красноармейской форме...
Что за чертовщина? Откуда там могли взяться наши?
– Там нет наших частей, – ответил я. – Это провокация.
Действительно, приблизившись к кладбищу, Бурда увидел, что «красноармейцы» обстреливают пехоту мотострелкового батальона. Сомнений не было: устроив маскарад, немцы пытались нас дезориентировать. Подавив два противотанковых орудия, Бурда со своей группой ворвался на скирмановское кладбище,  уничтожая огневые точки. Только экипаж Бурды разрушил семь блиндажей.
Мотострелковый батальон поднялся и с криками «ура» пошёл в атаку на село. Я облегченно вздохнул, вытер потное лицо. Но в этот момент наблюдатель, сидевший на дереве, доложил:
– Вижу танки! Слева!
Я приставил к глазам бинокль. Действительно. Слева, из синевшего вдали лесочка, взметая снежную пыль,  двигалось десять фашистских танков. Они открыли бешеный огонь. На окраине Скирманово завязалась танковая дуэль. Группа Гусева и Бурды дралась геройски. Оставив на поле боя пять машин, фашисты отступили.
Только к концу дня мотострелковый батальон прочно закрепился в Скирманово. Полностью очистить этот населенный пункт от гитлеровцев удалось только ночью. Защищались они с невероятным упорством.
За двенадцать часов боя 1-я гвардейская танковая бригада уничтожила 21 танк противника, 8 противотанковых орудий, 5 минометов, 30 дзотов, 7 пулемётных гнезд и около 50 солдат и офицеров противника».
11.
Солнце перевалило за полдень, стал дуть северный ветер, поднимая позёмку. Танк Лавриненко прочно зацепился за северную окраину Скирманово, продолжая выявлять и подавлять новые и новые огневые точки врага. Фашисты до поры до времени не раскрывали весь арсенал засад. Дмитрий на минуту высунулся из люка, чтобы бегло обозреть панораму сражения и услышал мощное «ура» пехоты. Она заходила в поселок с северо-востока.
–  Пехота врывается на улицы, теперь будет легче, – сказал он своим товарищам. – Вижу правее от нас, почти на окраине танк замаскированный сеном. Он пока молчит, выжидает. Ветер сбросил с дула ошмёток сена. Федотов – бронебойный!
Федотов тут же вогнал снаряд в ствол. Всего несколько секунд потребовалось Дмитрию взять под прицел стог сена. Выстрел.
Командир не ошибся. Там стоял средний танк. Снаряд пробил броню, последовал чудовищной силы взрыв. Башню выбросило далеко  в сторону. Загорелось раскиданное взрывом сено.
– Враг пошёл на хитрость, да обломал рога! – подвёл черту боевому эпизоду старший сержант Бедный. – Куда держать, командир?
– Прощупаем сарай, что стоит за домом. Там больно много натоптано.
Для верности командир послал туда снаряд. Взрыв разметал дощатое сооружение, наружу выкатилось колесо пушки, но пристройка осталась целой, и оттуда ударила вторая пушка. Снаряд разбил гусеницу.
– Трак перебило, командир, – закричал Бедный, – разуемся!
– Назад, назад, Миша, под прикрытие дома!
Второй снаряд угодил под основание башни. Её заклинило, и Дмитрий не смог прицельно ответить на выпад врага.
– Быстрее за дом!
– Сползём с гусеницы!
– Не рассуждай, назад, сколько сможешь, иначе сгорим!
Танк пополз назад.  Третий выстрел взметнул фонтан снега и мерзлой земли перед танком. Он остановился за домом из-за которого торчал только ствол орудия. Пушка продолжала бить, но видимо, амбразура не позволяла взять верный угол обстрела и разрывы снарядов, обдавая взрывной волной выскочивших танкистов для ремонта гусеницы. По броне барабанили осколки.
– Бедный и Борзых ремонтируйте гусеницу. Я с Федотовым –  к сараю, закидаем пушкарей гранатами.
До сарая метров сто. Перебежками танкисты бросились вперед. Дмитрий не видел, что к танку бегут три немецких автоматчика, а с другой стороны группа атакующих наших пехотинцев. Дмитрий оглянулся на треск автоматов, и тут же взорвалась граната у ног фашистов. Это механик-водитель Бедный швырнул гранату в ответ на огонь автоматчиков. Борзых коротко вскрикнув, упал с простреленной грудью чуть ниже правой ключицы.
В эту минуту к танку подоспели пехотинцы.
– Кто у вас командир? – спросил Михаил.
– Я –  сержант Новиков.
– Оставь мне в помощь двух бойцов, а сам с остальными догоняй моего командира. Он решил забросать гранатами пушку, что в сарае. Помоги ему. Из неё  нас подбили.
– Есть! –  ответил сержант и, оставив двух бойцов, втроём они перебежками устремились к сараю, из которого продолжала бить пушка. Дав крюк, Лавриненко и пехотинцы быстро оказались у сарая и в пристройку полетели гранаты. Пушка смолкла. Расчёт полностью уничтожен, так же как был отправлен к праотцам расчёт тяжёлой пушки. В углу сарая сохранились два ящика со снарядами.  Эти трофеи вызвали повышенный интерес у командиров бригады. На щите орудия был нарисован красной краской танк КВ, ниже надпись: «Стрелять только по КВ». Снаряды отличались необычной формой, они получили название подкалиберные. Орудие и снаряды были отправлены в Главное артиллерийское управление для изучения и изготовления аналогов. Найденный на подбитых танках незнакомой конструкции прицел ушёл в Главное управление бронетанковых войск.

Гусеницу  экипажу Лавриненко удалось натянуть, используя запасные траки, и танк своим ходом ушёл ремонтировать заклинившую башню, чтобы снова вступить в бой для окончательной ликвидации плацдарма в деревне Козлово. Вместо раненного Ивана Борзых, экипаж пополнил стрелок-радист рядовой Александр  Шаров.
– Вот и первую наступательную операцию  бригада в составе других  подразделений провела успешно, – делился своими мыслями Дмитрий с товарищами. – Тщательная разведка, использование предыдущего опыта, выучка личного состава, решительность – это плод вдумчивой тактики ведения боя.
– Не забывай, командир, об отваге гвардейцев. Это наше второе дыхание, – сказал Михаил Бедный. – Жаль Иван выбыл из строя. Он просил меня, когда его забирали санитары, чтобы передал просьбу: взять в экипаж после выздоровления.
– Возьмём, – заверил Дмитрий, –  привычка к боевому товарищу – большое дело.
Весь следующий день экипаж вместе со слесарями занимался ремонтом башни, торопясь встать в строй и продолжить ликвидацию Скирмановского выступа. Промозглая погода сменилась на морозную и ветреную. Танкисты получили теплые комбинезоны, обувь и не сетовали на холода. Напротив, взятые пленные немецкие солдаты дрожали от пронизывающего ветра в  летней форме, натягивали на уши пилотки, обвязывали шеи награбленными у населения деревень шарфами, платками и выглядели карикатурно.
– Гансы-то, гансы скукужились от семиградусного мороза, – зубоскалил Михаил Бедный, – а как они запоют, если тридцать шарахнет!
– Гитлер рассчитывал покорить нас летом, да мы ему начистили холку, – отозвался заряжающий Федотов.
– Скоро мы погоним фашистов, – сказал Дмитрий, – чувствую сердцем: готовится генеральное наступление. Парад на Красной Площади подтвердил, что не оскудела русская земля воинством. Самолетов, вижу, крепко в нашем небе прибавилось. Обмундирование новое выдали. Шарова из резерва сразу же к нам направили. Словом, жива русская земля!
– Резервы плотно обучаются, – подтвердил новый стрелок-радист. – Батальоны лыжников видел на учениях. Ожидается пополнение танками.
– Все сходится к одному – к наступлению.
– Почта что-то задерживается, – сказал Федотов, – хотя на отдыхе писал домой и своей подружке.
– Не мудрено, за нами почта не угонится. Ты снова отсюда напиши.
Вечером при свете коптилки Дмитрий расположился в землянке у стола, сколоченного из двух плах, принялся за письма. Одно написал жене в Фергану, второе – в Армавир маме.
"Дорогая маманя! Шлю вам низкий сыновний привет из крутого яра, поросшего вековыми соснами. Ваши письма на новом месте я ещё не получил, о чём очень жалею, потому что соскучился о вас здорово. Правда, писем в последние дни не получал ещё никто из моих товарищей. Мы на танках так носимся, что нас ни один казачий конь не догонит, не то, что почта. Желаю вам крепкого здоровья и хорошего настроения. Ваш сын Митя».      
Танк Лавриненко был восстановлен, можно снова идти в атаку. Но на фронте установилось относительное затишье: Западный фронт готовился перейти в контрнаступление. 16-я армия Рокоссовского стала продвигаться правым флангом, но увязла левым, поскольку фашисты начали своё «решительное» наступление второй фазы «Тайфуна». Сосредоточив  для захвата Москвы 51 дивизию, в том числе 13 танковых и 7 моторизованных. После мощной артподготовки, бомбового удара по опорным пунктам передовой и тыла немцы пошли на прорыв линии фронта вдоль Волоколамского шоссе, которое обороняла дивизии генерала Панфилова, кавалеристы генерала  Доватора, приданные им артиллерийские,  саперные силы и 1-я гвардейская танковая бригада генерала Катукова.
Передовые части дрались упорно, сдерживая противника на всей полосе фронта. 17 ноября фашисты усиленной штурмовой группой в 30 танков атаковали правый фланг дивизии генерала Панфилова. Им удалось  потеснить 1073 стрелковый полк и занять Голубцово, Ченцы, Шишкино, Лысцево, нависнув подковой над дивизией, грозя зайти в тыл с последнего населенного пункта.
Панфилов приказал полку восстановить положение, отбить у противника прежде всего Лысцево, где сосредоточились мотопехота, танки и артиллерия. На этом участке пехотинцев поддерживал батальон капитана Гусева. Для выполнения задачи Гусев сколотил танковую группу во главе со старшим лейтенантом Лавриненко, зная его напористость, изобретательность, быструю ориентировку в ходе боя. В группу вошли  три танка Т-34, и три БТ-7. Комиссаром был назначен политрук Карпов.
– Как будем действовать, комиссар? – спросил Дмитрий политрука, – с командиром полка о взаимодействии я договорился.
– Нам предстоит повторить бой под Скирманово. Идти, что называется, на «вы».
– Да, это не из-за  засад бить врага. Построим свою группу в два эшелона. Первыми пойдут бетушки Заики, Пятачкова и Маликова. За ними, прикрывая огнём, пойдёт мой танк, Томилина и Фролова, – приказал Лавриненко. – По машинам.
Группа всё также выкрашенная белилами на высокой скорости двинулась вперёд. До Лысцево оставалось с полкилометра, когда Маликов заметил на опушке леса восемнадцать танков.
– Командир, вижу на опушке танки и возле них танкистов. Они тоже заметили нас.
– Немедленно открывай по ним огонь! Остальные поддержат.
– Есть! – и  не ожидавших такой дерзости от русских, немцы бросились к своим машинам под разрывами снарядов.
Дуэль шести танков группы Лавриненко продолжалась всего восемь минут. Первыми запылали три немецких машины. В ответ немцы подожгли танки Заики и Пятачкова, подбили тридцатьчетверки Томилина и Фролова. Однако Дмитрий бил быстро и метко, сжег четыре танка противника. Они вспыхивали факелами один за другим. Остальные уклонились от боя, ушли в глубину леса.
Отказавшись от преследования уклонившихся танкистов, Лавриненко и Маликов ворвались в Лысцево, стали уничтожать огневые точки врага. Вслед за ними в село вошли наши пехотинцы. Вспыхнул скоротечный бой с засевшими в домах вражескими автоматчиками. И тут танкист Лавриненко не остался в стороне, таранив несколько зданий, из которых велся интенсивный автоматный огонь. Очистив село от фашистов, стрелковый полк  стал окапываться.
Лавриненко по рации доложил в штаб дивизии, что поставленная задача выполнена. Пока отважный асс вёл бой за село, над дивизией нависла новая угроза: немцы заняли деревню Шишкино, прорвали оборону на правом фланге дивизии и стали заходить в тыл 1073-му полку, тому самому, что дрался за Лысцево. Кроме того, гитлеровцы угрожали обойти и другие части панфиловцев. Это могла осуществить танковая группа, пробившаяся в тыл дивизии.
– Что же получается, Михаил, – изумился  старший лейтенант, – одну брешь заткнули дорогой ценой, а тут новая опасность, и очень серьезная.
– Командир, мы – гвардейцы. Надо искать выход, – ответил верный товарищ, – думай! Я готов на всё.
– Я – тоже! – ответил Дмитрий. – Выход будет такой: выйти во фланг танковой группе, встать в засаду и бить внезапно, уходя от ответного огня, как бывало, дрались под Мценском.
– Верно!
Лавриненко снова связался со штабом по рации, выяснив, где находятся танки противника, приказал Маликову поддерживать полк, а сам оврагами, перелесками двинулся навстречу врагу. Выйдя к дороге, по которой по сообщению из дивизии двигался враг, Дмитрий встал недалеко от дороги. Открыл люк, огляделся: удобных укрытий нет.
– Хилое место, – услышал он голос старшего сержанта, – надо бы в  ту неглубокую ложбинку скатиться.
– Давай, и бугор там есть, пригодится.
Старший лейтенант вскинул к глазам бинокль.
– Идут черти,  дорога там тянется через перелесок, жаль тут пусто. Я их вижу отчетливо – около двадцати машин. Под Лысцево  было столько же, а у нас всего шесть атакующих танков, а вот холку надрали. Теперь мы в единственном числе. Видят ли они нас? Мы же белые. Краска облупиться не успела.
– Башню  и орудие подкрашивали, – напомнил Николай Федотов.
– Верно, на фоне снежной поляны мы не очень приметны. Ударим внезапно. Приготовиться к бою! Снаряд!
Напряженно тянулись минуты. Что последует за ними – смерть или жизнь, слава и дальнейшие сражения?
Дмитрий поймал ориентир. Как только первый окажется напротив него снайперский выстрел, за ним второй, третий. От скорострельности стрельбы будет зависеть исход боя.
Немецкая колонна ползла на средней скорости. Чего-то опасались. Мин на дороге? С высокими и крутыми кюветами дорога была утоптана нашей техникой, и они вполне могли там находиться.
– Миша, я постараюсь колонну застопорить. Если быстро нас обнаружат и ударят прицельно, сдай назад за бугорок. Потом снова на исходную. Выстрел и – назад. Понял?
– Так точно, командир.
Танки приближались. Вот прошли вдоль лога с зияющими бетонными сливами. Они глубоко внизу, кювет в несколько метров высотой.
«Как только середина колонны окажется напротив этого обрыва, – спокойно размышлял Дмитрий, – а головной средний танк поравняется с ориентиром, рубану!» 
Выстрел прозвучал звонко, и тут же головной вспыхнул. Дмитрий в несколько секунд навёл пушку на второй танк, и он тоже вспыхнул свечкой от бронебойного снаряда. Следом взорвался боекомплект, отбрасывая далеко в сторону башню. Колонна сгрудилась, остановилась. Последние танки попытались дать задний ход, скатиться влево, то есть в сторону смельчаков, но не позволял высоченный кювет с логом. Дмитрий поймал в прицел последний средний танк и взорвал его, следом вспыхнул впереди стоящий – легкий.
Из середины колонны раздались сразу несколько выстрелов. Но, то ли танк действительно плохо просматривался на снежном фоне и скрадывал его массу,  то ли стрелки торопились, и снаряды прошли высоко над башней. Зато командир-наводчик тридцатьчетверки снова не промахнулся, и всадил снаряд в середину колонны. В ту же секунду фонтан взрыва перед его танком закрыл видимость.
– Миша, манёвр!
Бедный отлично знал своё дело. Плавно добавив газу так,  что выхлоп  был слабый, невидимый, танк откатился на несколько метров назад, загородившись бугром. Но и колонна отсюда не просматривалась. Беспорядочные выстрелы наугад взбили фонтанами ложбинку, в которой только что стоял экипаж.
– Миша, вперёд! Шаров к пулемёту, бей оставшихся в живых гадов!
Бедный двинул машину, снаряд был уже в казеннике, и как только танк замер, Дмитрий послал снаряд в шестую машину врага, за ним туда же второй. На дороге из горящих танков выскакивали уцелевшие солдаты. Шаров срезал тех, кто попал в прицел. Рядом разорвалось сразу несколько вражеских снарядов.
– Уходим!
Бедный резко двинул машину назад и – вовремя. На месте стоянки расцвёл снежно-земляной взрыв. Осколки и комья мерзлой земли забарабанили по танку. Бедный уходил неглубоким оврагом. А на дороге – столбняк, переросший в столпотворение. Запертые спереди и сзади вражеские танкисты не знали что делать. Выскочив на взлобок, чтобы перейти в другой овраг, Дмитрий увидел, что несколько танков противника пытаются сползти с дороги по крутой насыпи влево, и по полю преследовать дерзкий экипаж. Дорога же чадила горящими коробками.
– Решили нас догонять, получайте ещё гостинцы, – сказал командир и выпустил по колонне два снаряда. Ответ  получил тут же. Рядом с гусеницей ударил снаряд. Но неуязвимая тридцатьчетверка скатилась в ложбину и стала недосягаемая для прицельного огня.
– Ловко вы их окучили, товарищ старший лейтенант! – с восторгом закричал стрелок-радист Шаров. – Жаль, не было мотоциклистов, я бы их накрыл из пулемёта.
– Успеешь! Всего второй бой с нами, – сказал Федотов.
Дмитрий, достав из кармана платок, стал вытирать пот со лба. Он повернулся к Шарову и, улыбаясь, сказал:
– Молодец, Александр, сегодня ты подтвердил высокое звание гвардейца.
– Наш козак, – сказал Бедный, – куда теперь, командир?
– К Панфилову. Доложу по рации, что блокировал на дороге колонну танков, сжег шесть машин.
Рация брала позывные на расстоянии до 15 километров. Шаров долго не выходил на связь. Наконец, ему ответили, слышимость была плохая. Это  говорило о том, что штаб далеко. Дмитрий доложил обстановку начальнику штаба полковнику Серебрякову и результат боя.
– Думаю, товарищ полковник, сегодня этот батальон будет зализывать раны, – и после паузы: – Есть  возвращаться в Гусенёво.
– Штаб, похоже, перебрался в Гусенёво, – сказал своим ребятам Дмитрий. – Нам надо держать на юго-восток почти под Чисмены – к нашей первоначальной базе. Прибавь ходу, вот-вот стемнеет. Не заплутать бы.
– Прибавлю, командир, но чертовски проголодался, воду из фляжки всю выпил.
– Зайдём в перелесок, перекусим сухим пайком, да и промяться не мешает, до ветру сходить.
– Добре! – и механик-водитель на пределе возможной скорости по пересечённой местности вскоре вошёл в перелесок. Здесь стояли обнаженные гиганты черешчатые дубы, белоствольные, казалось пугливые берёзы, среди них темными пятнами красовались лохматые ели. Виднелись осины и буковые. Кустарника почти не попадалось. Бедный углубился в перелесок, в нём сразу потемнело, вести машину становилось трудно, пришлось сбивать тонкомерные деревья.
– Стоп, машина! – скомандовал Дмитрий. – Сначала перекус и перекур, потом посмотрим – широк ли перелесок?
Старший сержант приглушил двигатель, откинулся на спинку сидения, стал массажировать кисти рук. Лавриненко открыл люк, высунулся, прислушался.
– Тишина вокруг, воздух ядрёный, свежейший, даже голова закружилась. Экипажу покинуть машину, взять термос с чаем, тушёнку и кашу, наладить разогрев пищи.
– На ёлке внизу ствола всегда есть сухие веточки, – сказал Михаил, – надо наломать и запались.
– На осине тоже есть такие, – сказал Николай, – и горят они почти без дыма.
– Правильно, возьмись за костерок, – сказал Дмитрий. – День сегодня угарный, похлеще, чем под Мценском.
– И очень результативный, – согласился Бедный, – у Лысцево четыре коробки грохнули и здесь шесть! Кто ещё так по-снайперски может?!
– Не только мы такие удалые, – сказал командир, глядя, как разгорается небольшой костёр. – Бурда, Любушки – Герой Советского Союза, Самохин. Тоже снайперы. Набили каждый больше дюжины.
– Мастера огневого боя – ничего не скажешь, нас им пока не перещеголять, – не унимался Михаил, тряся головой, словно сбрасывая невидимый груз. – По моим подсчётам у нас круглая  тридцатка. Орудий, грузовиков, мотоциклов – этих счёт потерял.
– Бить врага – наше ремесло, – сказал Дмитрий.
– А ремесло мастера – дороже и звонче любой монеты, так же как луч солнца ярче любого костра, – задумчиво молвил Михаил, глядя на разрастающееся пламя. – Ремесло, обогащенное опытом не только позволяет нам бить врага, но и спасать свои жизни от принесенного на нашу землю зла. Я на гражданке любил послушать мудрых стариков. Один утверждал, что никогда зло не будет выше добра, как река, не может быть выше своего русла. Иначе – потоп!
– Да, но потоп сейчас захлестнул нашу землю, – сказал Дмитрий, – и мы его сужаем метким огнём, дерзким натиском. Скоро придёт время, и река войдёт в свои берега.
Разогревшуюся перловую кашу в двух банках и тушёнку в  двух – Федотов вытряхнул в один котелок, перемешал ложкой. Пища аппетитно пахнула на бойцов, и они,  сглатывая слюну, собрались было зачерпнуть каждый по ложке.
– Гвардейцы, за сегодняшний удачный бой примем сначала по сто граммов фронтовых, – командир достал из планшетки трофейный  раздвижной стаканчик и налил из фляжки спирт, поднес Михаилу. – За Победу, старший сержант!
– С радостью за Победу! –  И выпил спирт, втянул воздух ноздрями, крякнул, потянулся ложкой к котелку.
Командир налил Федотову, затем Шарову, себе, и экипаж дружно принялся уминать пищу, хрустя сухарями.
– Эх, хороша кашка, да мала чашка, – сказал Михаил, облизывая ложку и пряча её в меховой сапог. – Теперь чайку из термоска. О, он остыл за весь день-то, ну, да ничего. В желудке согреется.
Танкисты выпили каждый по термосной  крышке чаю, и командир сказал:
– Идём с водителем на разведку перелеска, Федотову и Шарову бодрствовать, наблюдать за тишиной.
На лес набежал северный ветер, закачал верхушки деревьев, а прилетевшая туча стряхнула на землю добрую порцию пушистого снега, прикрывая гусеничные следы танка. Разведчики вернулись быстро. Перелесок заканчивался в полусотне метров. Дальше лежал луг, а на нём стояло несколько зародов сена. Вот через него предстояло пройти уже в темноте. Командир решил дать экипажу отдых, а ранним утром совершить бросок к Гусенёво.

12.
Утром 18 ноября Лавриненко разыскал в Гусенёво   штаб дивизии генерала Панфилова и  доложил о своём прибытии. Старший лейтенант заметил приподнятое настроение офицеров: 316 стрелковой дивизии, бойцы и офицеры которой проявили массовый героизм в обороне  подступов к Москве, присваивалось почетное звание 8-ой гвардейской стрелковой дивизии и награждение её орденом Красного Знамени. Такое событие не часто случается в армии. Чувство гордости переполняло сердца офицеров. Предстояло оповестить о новостях весь личный состав, хотя сделать это было весьма трудно: враг бросал в бой все силы и теснил дивизию. Она теряла людей, технику, но наносила смертельные удары врагу, которые не позволили фашистам осуществить свою мечту: покорить русскую столицу и сравнять её с землей.
Дмитрия Лавриненко встретил и подробно расспросил о ходе боя на дороге старший батальонный комиссар Сергей Александрович Егоров.
– Напишите рапорт о ходе боя на имя командира дивизии для будущего награждения, – сказал комиссар, – ждите очередной задачи. Впрочем, задача одна – бить фашистов в подвижной обороне. Здесь ваш товарищ Маликов с танком. Всю ночь он прикрывал отход артиллерийских подразделений на новые позиции, отбивая атаки наседавших гитлеровцев.
У старшего лейтенанта Лавриненко укоренилось деловое качество – решать вопросы сразу же, не откладывая на потом. Он вынул из планшетки тетрадный лист и тут же на танке коротко изложил ход боя и его результат, передал комиссару. Тот пробежал глазами и сказал:
– Пока я обходил наших бойцов, разговаривал с вами,  к нам прибыли корреспонденты из столицы. Сейчас они у Василия Ивановича. Сведу-ка я вас с ними.
– А стоит ли? – засмущался Дмитрий.
– Стоит. О таких орлах должна знать вся страна, – и он ушёл в землянку, наспех вырытую за ночь, где находился штаб и сам Панфилов.
Через несколько минут оттуда выскочил ординарец генерала, и прямиком – к Лавриненко.
– Василий Иванович и корреспонденты просят пройти к ним.
– Есть! – козырнул старший лейтенант и направился следом за ординарцем.
– Вот наш герой-танкист из 1-ой гвардейской танковой бригады Катукова, – сказал Василий Иванович, широко улыбаясь. – Вчера в первой половине дня он с группой танкистов отбил у немцев Лысцево. Фашисты оттуда нависали над правым флангом дивизии, а во второй половине дня по команде из нашего штаба разгромил танковую колонну, которая прорвалась к Шишкино и заходила нам в тыл. Он один встал в засаду и сжег шесть танков, застопорив продвижение вперёд остальных. Сам же невредимый ушёл из-под огня фашистов.
Корреспонденты продолжили расспросы, вспомнили о сводке Софинфомбюро, сообщавшей о разгроме разведывательного батальона под Серпуховом.
– Это вы были со своим экипажем или однофамилец?
– Мы, но об этом уже сказано достаточно хорошо, – ответил Дмитрий.
– В таком случае назовите, сколько удалось уничтожить всего танков, орудий, мотопехоты?
– Танков средних и легких экипаж сжег три десятка, орудий не меньше.  А вот солдат и офицеров посчитать очень трудно. Это надо смотреть в боевых донесениях комиссара бригады.
Беседа затягивалась, и Дмитрий Федорович чувствовал себя неловко. В дивизии уже ходили разговоры о подвиге 28-ми панфиловцах вставших грудью  у разъезда Дубосеково, и не пропустивших врага. Корреспонденты переключили своё внимание на этот пока мало известный подвиг, отпустив Лавриненко, предварительно сфотографировав его у танка вместе с экипажем.
– Читайте материал во фронтовой газете под заголовком: «Грозный счёт старшего лейтенанта Лавриненко», – сказали на прощание журналисты и снова собрались идти в землянку к генералу.
– Этот счёт всего моего экипажа. Я всех назвал поименно, не забудьте сказать о них.
Корреспонденты успокоили Дмитрия и ушли. Лавриненко стал связываться по рации со штабом бригады, чтобы доложить о своём месте нахождения.
В это время прискакал на лошади знакомый офицер для поручений, и направился в штаб Панфилова, бросив Дмитрию: в нескольких километрах на Гусенёво противник наращивает танковую атаку.
Как бы в подтверждение его слов поселок подвергся интенсивному миномётному обстрелу. Враг бил не прицельно, по площадям. Но и шальной обстрел мог наделать бед. Буквально минут через пять, как скрылся в землянке офицер, обеспокоенный генерал вышёл из землянки, за ним другие офицеры штаба. И тут рядом грохнула мина. Василий Иванович споткнулся и стал падать. Его тут же подхватили офицеры. Генерал был без сознания, из виска его струилась алая кровь. Крошечный осколок мины пробил висок, не приходя в сознание, Василий Иванович скончался на руках у боевых товарищей.
Дмитрий Лавриненко видел, как падающего генерала подхватили офицеры, затем опустили безжизненное тело на шинель, обнажили головы. Ординарец, словно обезумев от горя, неистово кричал: «Генерала убило, генерала убило!»
Кто-то из штабных офицеров раздраженно приказал: «Прекратите истерику!». Но ординарец, его земляк, не повиновался. Упал на колени и продолжал бормотать одно и то же.
За эти короткие боевые дни, что находился Дмитрий в распоряжении Панфилова, поддерживая его танками, он успел полюбить этого отзывчивого, внимательного и мужественного человека. Ничто с такой силой не огорчает добросердечных людей, как потеря близкого, или полюбившегося человека. К этому чувству нельзя привыкнуть. Дмитрий уже терял на поле боя своих дорогих соратников и всегда гибель их переживал с болью. В эту трагическую минуту он находился в крайнем возбуждении с жаждой немедленной мести врагу. И донесшийся крик: «Танки на шоссе!» – сорвал с места старшего лейтенанта. Он знал, что технари успели заправить машину горючим, пополнили боекомплект.
– Экипаж, в танк! Отомстим за генерала! – старший лейтенант бежал к машине, а в глазах стояла картина падения генерала, обнаженные головы офицеров штаба. Подхлестывал крик: «Танки на шоссе!», да стучала одна мысль – разгромить во что бы то ни стало!  Танкиста и командира овладело то высшее возбуждение, когда пропадают взвешенные шаги и действия. Оно называется состояние аффекта. Выдержанного, волевого, рассудительного, но всегда решительно смелого – Дмитрия захлестнула волна ярости на врага.
– Миша, гони к шоссе на полной скорости! Снаряд!
Снаряд в то же мгновение был в казеннике. Вот и шоссе показалось, по нему идут восемь «утюгов». Немцы, увидев русский танк, появившийся как призрак в белой краске, от неожиданности  сбросили ход, и, как видно, растерялись. И, слава Богу!
– Стоп машина!
Выстрел, вспыхнул один передний «утюг». Командир не стал бить панцеры, как вчера: первый и последний, запирая движение вперед и назад – дольше наводить башню и пушку на цель, а подряд с минимальным смещением башни влево, не давая врагу опомниться от молниеносной стрельбы. Потому на наводку уходили считанные секунды,  башнер Федотов едва успевал заряжать орудие словно по инерции. По инерции выучки. В танке, как говорится, один в поле не воин. Экипаж работал быстро не первый раз. Свеж пример вчерашнего боя. Незабываемая атака под Серпуховом. И всюду командир бил без промаха. Вот и сейчас расстреливал вторгнувшуюся  в Гусенёво колонну, зло вскрикивая: «На, на! Ещё на!» В минуту запылало пять машин.  Дмитрий потом и сам удивлялся, как  вместе с лихорадочным состоянием появилась необычайная сноровка вести огонь. Сноровка никогда не покидала его, но теперь всё шло по наивысшему разряду  с высочайшей точностью. И беспощадная, великая ненависть помогала ему драться.
Шестой танк развернулся и, фашисты, спасая свою шкуру, а возможно для последующей атаки, скатился задним ходом в кювет, так что торчала пушка, задранная в небо и видно днище с гусеницами. Командир перенёс огонь по седьмому танку. Он тут же вспыхнул. Следующий выстрел угодил под днище шестого «утюга», что скатился в кювет. Бронированная коробка взорвалась, от своих же снарядов, сорвав башню и отбросив на несколько метров. Восьмой танк послал в смельчака снаряд, но промахнулся. Видимо, у наводчика дрожали руки и ужас разгрома, грохот взрывов, факела у соседей  мешали бить прицельно. Дуло русского танка нацелено на него. Ничего не оставалось, как драпать в близкий лес.
Семь факелов впечатляли. Из машин посыпались обезумевшие фашисты. Шаров ударил из пулемёта короткими и точными очередями. Восьмой танк скатился с  шоссе  и торопливо уползал в лес. Дмитрий навёл прицел, нажал педаль, но выстрела не последовало: заел спусковой механизм.
– А-а, завертелись, как грешники в аду, – кричал Федотов. – Вот мы вас чесанули под минус!
Дмитрий видел в триплекс, как несколько фашистов  катаются по снегу, сбивая с себя пламя вне зоны обстрела пулемёта, а некоторые убегают в лес, где скрылся уцелевший «утюг». Колонна разбита с рекордной скорострельностью, опасность миновала. Командир всё ещё в яростном состоянии рывком открыл люк, выскочил из башни, и погнался за немцами, которых не успел уничтожить стрелок. И стал расстреливать фашистов из пистолета.
«Не добивай, козак, врага, а лучше поворотись назад!»* – но Дмитрий остановиться не мог, пока не растерял всю обойму. Стал доставать вторую.
– Командир, танки! – закричал Шаров, высунувшись из люка.
Лавриненко его услышал и быстро вернулся. Едва успел захлопнуть люк, рядом разорвалось несколько снарядов. По броне брызнули осколки. Это десять машин, выскочившие из-за леса ударили по тридцатьчетверке с  дальнего расстояния. Бедный успел сорваться с места, стремясь загородиться пылающими на дороге «утюгами» противника, и тут в борт ударил бронебойный снаряд. Едва дым рассеялся, Дмитрий увидел, что Бедный ранен в голову, кровь катилась ручьём, заливая лицо. Михаил не шевелился. Он был мертв. Другой осколок попал Шарову в живот. Тот корчился от боли. Дмитрий и Федотов с трудом вытащили его на землю, но он умирал с глубокой рваной раной в животе. Михаила Бедного вытащить не удалось, в танке стали рваться снаряды. Лучший механик-водитель бригады сгорел в чреве машины.
Атака Лавриненко позволила находящимся у штаба пехотинцам и
--------
*Н.В.Гоголь. Повесть «Тарас Бульба»

артиллерийской батареи вступить в бой вместе с танком Маликова и отбить нападение гитлеровцев, спасти от разгрома штаб дивизии.
Лавриненко и Федотов не были ранены, но чувствовали себя, особенно Дмитрий, угнетенно. На похвалу офицеров, участвовавших в отражении танковой атаки, почти не реагировал. Он тяжело переживал потерю боевых товарищей, особенно старшего сержанта Бедного, столько вместе претерпевших опасностей, участия в боях на мценских рубежах и здесь  на полях заснеженного Волоколамска, столько было совместной радости побед. И вот Михаила, прекрасного человека и песенника – нет. Трижды  горел их танк. Два первых раза удавалось спасти экипажу себя и машину, быстро отремонтировать и снова в бой. Третий раз – стал роковым. Старший лейтенант винил себя за опрометчивый  поступок. Федотов пытался оправдать действия командира, его порыв к мщению за генерала, мол, никто же не знал, что за лесом ещё десяток танков, да и спусковой механизм заклинило.
   – Мы могли уйти от прицельного огня, – казнил себя Дмитрий. – Семь поганых «утюгов» не стоят смерти дорогого нам Михаила, лучшего механика-водителя бригады. Сколько мы могли ещё вместе громить ненавистных фашистов!   – у мужественного танкиста дрожал и захлебывался голос,  в глазах наворачивались слёзы и катились по скуластому лицу. Губы беззвучно шептали:
«Ты козак и я козак, оба мы козаки.
Держим ухо мы востро – славные вояки».
Михаил Иванович Бедный    –  донской казак из хутора Миловое, что недалеко от Петропавловска, парень с широкой душой, мастер на все руки так нелепо погиб, что нет тому оправдания.
На войне любая смерть нелепая. Разве генерал Панфилов погиб от осколка мины от большого ума или глупости?  Не выйди он в ту секунду из землянки – цел бы остался. Он – да. Налёт мин вскоре прекратился. Но он-то, командир танка и роты, зачем побежал добивать фашистов, мог отойти на своей машине, посмотреть:  почему подвёл спусковой механизм? Позднее он догадался – от перегрева. За полторы минуты  даны семь выстрелов. Разбил бы и восьмой «утюг». Встретил бы во всеоружии идущую следом колонну. Тут никакой нелепости нет. Азарт! Как в До-минор, музыка ансамбля, достигнув апогея звучания и накала страстей, вдруг стихает и звучит мягко, приветливо и повествовательно, давая себе передышку. Он же не дал в бою себе передышки и поплатился жизнями друзей!
Это он сейчас трезво рассуждает, обвиняя себя. А там, в пылу боя, когда перед тобой восемь пушек, способных поразить – какая могла быть передышка?! Манёвр, но куда? Сзади него ни леса, ни балки – ровная поляна. И удирающий в лес танк, что слева от дороги. Деморализованный, струсивший фашист. И живые вражеские танкисты, тоже спасающиеся бегством. Не дать им уйти. И всё же, и всё же…
Оставшись без машины, Дмитрий и заряжающий  Федотов перебрались в Чисмену в свою бригаду. Вынужденное временное бездействие из-за отсутствия в бригаде машины вовсе угнетало старшего лейтенанта. Он целыми днями находился с ремонтниками, восстанавливающие поврежденные танки. Дмитрия не покидали мысли о том яростном бое с танками едва ли не рядом со штабом дивизии.
«Как же могло такое случиться: или на рубеже очень мало сил или нет надёжного управления войсками, а также взаимодействия с подразделениями? Прозевала разведка? На Мценском рубеже отбивали врага куда меньшими силами, обрели великий опыт, многому научились. Личный счёт экипажа уничтоженных танков скоро закроет четвёртый десяток. Мне надо скорее в бой! Не имею права прохлаждаться».
Дмитрий несколько успокоился, когда очередную тридцатьчетверку отремонтировали, и он претендовал на неё. Генерал Катуков уважил просьбу танкиста-снайпера и распорядился отдать её Лавриненко, назначив его снова командиром роты. Экипаж пополнился новыми танкистами. Дмитрий Федорович опять на передовой отбивал атаки гитлеровцев, по-прежнему выполнял обязанности командира и наводчика, выбивая танки противника, подавляя орудия и минометы. Он ходил в тыл врага с целью разведки  сил противника и его дислокации.

13.
Оборонительные бои на подступах к Москве шли упорные, кровопролитные и приближались к наивысшей точке накала. Бывали  такие отчаянные дни, когда их события остаются в памяти на всю жизнь, как отметина от ожога или от раны. Таким днём для бригады стало 20 ноября.  Михаил Ефимович Катуков в звании маршала бронетанковых войск страны вспоминает: «Справа от нас получили приказ на отход части 8-й гвардейской дивизии, слева – 3-го кавалерийского корпуса. Мы же остались на месте, противник стал обтекать наши фланги, и бригаде грозило окружение. В довершение всего я сильно простудился и еле держался на ногах. Обстановка тех дней была такова, что иногда приходилось не спать по нескольку суток. Разве что по пути в машине урвёшь часок-другой.
Бригада была обескровлена, потрепана в боях, и держаться становилось с каждым часом всё труднее. Враг непрерывно атаковал, и в результате бригада оказалась расколотой на две части.
Получив, наконец, приказ генерала Рокоссовского отойти на Федюково, я распорядился правофланговым частям отступить в этот населённый пункт. Сразу это сделать было невозможно: гитлеровцы тотчас бы смяли нас. Но когда наступила очередь отходить правому флангу, я получил из штаба армии уже другой приказ: сосредоточиться в Ново-Петровском. Противоречивость приказа отражала сложность обстановки. Немцы направляли острие удара в район Истры, пытаясь оттеснить 16-ю армию к окраинам Москвы.
С большими трудностями бригаде удалось сосредоточиться в указанном пункте. И вновь отличились лучшие экипажи Александра Бурды, Дмитрия Лавриненко. Они не только умело водили в атаки свои роты, но и сами уничтожали танки противника, артиллерию и живую силу врага. Опытный глаз танкистов видел, что силы у гитлеровцев уже не те, надломилась у них стойкость к отражению атак, появилась неуверенность в своих действиях. Всё чаше допускались ошибки в управлении войсками».
В эти дни «Комсомольская правда» писала: "Важно уловить момент, когда в сознании противника наметится моральный надлом. 2–3 декабря в бою в районе Бакеево был отмечен, на первый взгляд, малозначительный эпизод: три наших танка пошли в контратаку, немцы обратились в паническое бегство. Надо учесть, что это было в период, когда немцы ещё наступали. Мы проанализировали этот эпизод. Были возможны три варианта: либо немцы шли на провокацию, заманивая нас в ловушку, либо на этом участке находилось нестойкое вражеское подразделение, либо, наконец, немцы стали выдыхаться. Послали группу из 8-ми танков под командованием лихого танкиста Самохина. Немцы дрались вяло, допуская грубые тактические ошибки. Стало окончательно ясно, что в рядах противника в связи с затяжной операцией возникло замешательство».
Да, враг выдыхался. Не добившись решающего успеха в наступлении, гитлеровцы перешли к обороне. Советские войска, ведя активную оборону, нанесли фашистам колоссальные потери. Достаточно сказать, что только 1-я гвардейская танковая бригада за две недели немецкого наступления уничтожила 106 вражеских танков, 16 тяжёлых и 37 противотанковых орудий, 16 минометов, 3 миномётные батареи, 8 тягачей, 55 автомобилей, 51 мотоцикл, до трех полков противника, разбила 13 дзотов, 27 пулемётных гнезд.
Наибольший вклад в разгром врага внес экипаж Лавриненко. Специальный корреспондент «Комсомольской правды» В. Славин в информационном материале «Вчера под Москвой», 29 ноября, писал:
«Храбро и упорно бьются наши люди за Москву. Не щадя сил своих, они стремятся преградить путь врагу, нанести ему смертельный удар. Пять дней непрерывно ведет бой танкист-гвардеец тов. Лавриненко. За последние два дня гвардейский экипаж старшего лейтенанта Лавриненко уничтожил 13 фашистских танков».
Теперь сравним потери гитлеровцев с уроном 1-ой гвардейской  бригады. За две боевые недели вышло из строя 33 танка, то есть в 3 раза меньше. Причем безвозвратно потеряли только семь машин. Они сгорели. Остальные 26, подбитые, поврежденные пришли сами или были вытянуты тягачами на сборный пункт, а затем отремонтированы, восстановлены и возвращены на передний край обороны. В бригаду вливались новые бойцы и офицеры. Они распределялись среди ветеранов,  быстро восприняли гвардейские традиции и вскоре дрались на уровне опытных танкистов и мотострелков, артиллеристов.
В первых числах декабря фашистская пропаганда продолжала хвалить на весь мир свои доблестные войска. Геббелевские крикуны из информационного бюро сообщило: «Германские круги заявляют, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль».
И хотя это было действительно так, и верхушка Вермахта продолжала верить в свою победу, но  войска под Москвой с каждым днём погружались в уныние. Солдаты увидели несокрушимую силу русских и больше не помышляли о прогулках по русской столице под воздействием шнапса и маршей, и думали, как бы унести с этой земли свои ноги.
–Геббельс, видимо, не знает русской пословицы: «Не хвались, едучи на рать, а хвались, едучи с рати», – заметил Дмитрий Федорович после одной из бесед с комиссаром бригады Бойко.
– Может быть, знает. Он весьма начитан. Но его геббелевская лживая натура не могла признать надвигающегося краха, – сказал Бойко.
– Крах этот сидел в зародыше и вылился в миллионы смертей, здесь,  на русских полях, – подвёл черту старший лейтенант Лавриненко. – Мой погибший механик-водитель Михаил Бедный говорил словами станичного мудреца: дела человека висят над ним гроздьями: одни светлы его добрыми делами, другие чёрными гроздьями яда его ошибок. Солдаты Германии пьют яд ошибок своего фюрера.
Пятого декабря фон Боку доложил по телефону о переходе к обороне генерал-полковник прославленный Гудериан. «В ночь с 5 на 6 декабря вынужден прекратить своё наступление. 4 я танковая армия Гёпнера и 3 я танковая армия Рейнгардта, вышедшая с севера к пункту, находившемуся в 35 километрах от Кремля, остановлена и обороняется. У них нет больше сил, необходимых для достижения великой цели, уже видневшейся перед ними. Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными. Мы потерпели серьёзное поражение…»
Ещё более откровенно о положении гитлеровских армий под Москвой высказался генерал Вестфаль. «Немецкая армия, ранее считавшаяся непобедимой, оказалась на грани уничтожения».


ТАНКИ ИДУТ ВПЕРЁД
      14.
Перед генеральным декабрьском наступлении Красной Армии старшего лейтенанта Лавриненко вызвали в штаб бригады. Он удивился: почему его одного, хотя накануне прошло командирское совещание в уцелевшем здании сельсовета, и генерал Катуков поставил задачи на предстоящие бои, создав ударные подвижные группы, одну из которых он, как командир роты и опытнейший танкист возглавил. Дмитрий незамедлительно явился и по улыбчивому настроению Михаила Ефимовича Катукова и старшего батальонного комиссара Михаила Федоровича Бойко понял, что речь пойдёт о чём-то приятном. Зная о том, что его жена Нина просится на фронт под Москву по окончании курсов медсестёр, подумал, что речь пойдёт о ней.  Откровенно он боялся такого события, считая, что война не для женщин и в их бригаде медики, за исключением хирурга-женщины все –  мужчины. В то же время хорошо бы увидеться, его молодое и любящее сердце так соскучилось по Нине, что порой она снилась ему  в короткие часы беспокойного сна. Но ошибся.
– Проходите, Дмитрий Фёдорович к столу, – пригласил его комиссар Бойко, – присаживайтесь.
– Смелее, танкист-снайпер, – улыбаясь, сказал генерал, стоя возле стола, как и Бойко, – шагай тверже, как ходишь в атаку.
В дальнем углу, у окна за столом, работали офицеры оперативного отдела и бросали в сторону комбрига любопытные взгляды, в пол-уха прислушиваясь к разговору.
Генерал взял со стола исписанной лист бумаги, и, показывая его Дмитрию,  торжественно сказал:
– Сегодня я подписал наградной лист, в котором представляем вас, гвардии старший лейтенант Лавриненко за доблесть и отвагу, за исключительную результативность  к званию Героя Советского Союза.
Дмитрий на несколько секунд потерял дар речи, но быстро опомнился, чувствуя жар в лице, твердо сказал:
– Служу трудовому народу!
– Хорошо служишь, Дмитрий Фёдорович, – сказал генерал, – жму руку и продолжайте с таким же успехом и дальше громить врага!
Генерал крепко пожал руку танкисту, за ним комиссар, подошёл начальник штаба полковник Павел Кульвинский, и тоже пожал смущенному Дмитрию крепкую пятерню.
В наградном документе значилось: «Гвардии старший лейтенант Лавриненко выполняя боевые задания командования с 4 октября и по настоящее время, беспрерывно находится в бою. За период боёв под Орлом и на Волоколамском направлении экипаж Лавриненко уничтожил 37 тяжёлых, средних и лёгких танков противника…»
–По традиции представление сбрызнем фронтовыми, чтобы всё прошло гладко, а когда получишь Звезду Героя, обмоем  по-настоящему, – сказал комбриг.
Подполковник Павел Васильевич Кульвинский поставил на стол стаканы, налил по сто граммов водки, подал в тарелке пластики колбасы и тонко нарезанные ломтики хлеба. Офицеры взяли стаканы, звонко чокнулись:
– За Победу и за танкиста-снайпера гвардейца Лавриненко, – сказал Михаил Ефимович, и все дружно откликнулись: –  за Победу! – выпили, закусили.
– Ну, что гвардеец, можешь быть свободным, завтра в бой!
– Есть, товарищ генерал, – чеканно сказал Дмитрий, взяв под козырек, вышёл из дома. Внутри у него все клокотало от радости и гордости. Он знал, что его экипаж тоже представлен к наградам. Механик-водитель Михаил Бедный и стрелок-радист Шаров – посмертно, а также живой старый товарищ заряжающий Николай Федотов.
Если в оборонительных боях комбриг Катуков учил бить врага из засад и манёвре, то теперь в наступлении требовалась другая тактика ведения сражений. Он, как и командующий армией Рокоссовский, категорически запрещал идти  в лоб, а обтекать опорные пункты противника, слева и справа, создавая паническое настроения врага, заставляя его покидать насиженные огневые места, и как только солдаты окажутся за его пределами обрушивать на них шквальный огонь. Не всегда удавалось достичь такого результата, но атаки с флангов были всегда эффективнее, чем фронтальные. Это быстро усвоил командир роты Лавриненко и зачастую добивался поразительного успеха. Неожиданно нависая над флангами,  танкисты его роты разбивали доты, блиндажи, батареи и танки. Личный счёт разбитых пацерников у Дмитрия неуклонно рос.
Седьмого декабря началось освобождение деревень, поселков и городов родной земли. Первый упорный бой вела ударная группа бригады за Крюково. Почти сутки отбивали у врага этот важный стратегический пункт на перекрестке дорог. Успешно действовала здесь ударная группа старшего лейтенанта Лавриненко, поддерживая огнем 1077 гвардейский полк. Его танки подавили несколько орудий, пулемётных точек, как правило, находящихся в домах изгнанных жителей. Фашисты использовали стены не только из-за крепости строений:  плохо одетых захватчиков, загонял туда тридцатиградусный мороз. Немцы не раз потом оправдывали своё поражение из-за русской суровой зимы. Нечего было переться сюда, кто вас звал в заснеженные просторы России? Сидели бы в тёплой Германии. Но сверхумные гитлеровцы-арийцы пренебрегли предостережением железного канцлера Отто фон Бисмарка: «Заключайте союзы с кем угодно, развязывайте любые войны, но никогда не трогайте русских».
Тронули, и теперь расхлёбывают жуткий пересол своих баталий. Между тем и русских солдат мороз не миловал. Однако они тепло одеты и обуты. И это заслуга советского командования, тружеников тыла, которые шили ватники, кожухи, шапки ушанки, рукавицы, валяли валенки и отправляли на фронт.
Пытки, расстрелы, грабежи принесли захватчики в оккупированные населённые пункты. Люди уходили в леса,  где укрывались от гитлеровцев в наспех вырытых землянках, голодали, мёрзли. И теперь возвращались домой. Однако многие дома были разрушены снарядами и бомбами или вообще сожжены. Всюду торчали голые печки из кирпича. Однако насиженное место всегда дорого. Оставшиеся в живых, восстанавливали разрушенное жилье, получали скудный военный паёк, налаживали жизнь. Часто можно было увидеть, как в освобожденной деревне топились эти голые печки. Люди укрывали их одеялами, брезентом, грели ночами  ребятишек, а также сами. Из горельника сооружали времянки. Армейские тыловики мимо не проходили, помогали людям обустроиться и пережить суровую зиму.
Освободив Крюково, где немецкий клин грозно висел над столицей, воины ликвидировали смертельную опасность. Немцы покатились на запад, и надо было добивать врага, на его плечах врываться в деревни и посёлки, уничтожать огневые опорные пункты, которые они успели создать. В штабных документах бригада теперь вела учёт своим действиям в двух графах. В первую –  «уничтожено» занесли: 10 танков, 10 легковых машин, 10 лёгких пушек, 2 тяжёлых орудия, 2 грузовые машины и столько же тягачей, до 170 человек пехоты. Во вторую – «захвачено»: 12 легких и средних танков, 4 тягача, 6 грузовых машин, 5 легковых, сотни единиц стрелкового оружия и многое другое.
В эти два дня наступления бригада потеряла три танка Т-34, один КВ и пять Т-60. Но только одна тридцатьчетверка была потеряна безвозвратно – сгорела на поле боя. Остальная техника вскоре прошла ремонт и поставлена в строй.
Наступательные бои за Крюково обогатили боевой опыт, изменилась тактика сражений, стали широко применяться танковые рейды в тыл врага с целью разведки и уничтожение складов с горючим, снарядами, продовольствием. И, конечно же, живой силы противника. В рядах 16-ой армии Рокоссовского бригада вышла на Истринский рубеж. Командарм поставил задачу перед войсками не только не давать врагу закрепиться, но обойти группировку с севера и с юга полностью разгромить. С этой целью были созданы две подвижные ударные группы. На левом фланге действовала 1-я гвардейская бригада и приданные ей  подразделения с пехотой, артиллерией;  в полном составе 17-я танковая бригада полковника Н. А. Черноярова. По существу это был корпус.
Бои в целом развивались успешно, но сопротивление врага было упорным, сдерживало продвижение атакующих войск вперед. Фельдмаршал фон Бок не хотел уходить с захваченных земель, окончательно хоронить мечту о покорении Москвы. Гитлер злобствовал и не давал согласия на планомерный отвод войск, требуя  наладить устойчивую оборону. Но сила ломила силу, высокий дух советского солдата давил психику германских захватчиков, и они отступали, теряя живую силу и технику.
Пауз в наступлении  в первой декаде морозного декабря не было. Шло оно трудно и кровопролитно, но шло. Бригада, особенно танкисты, разбитые на ударные группы находилась на разных позициях, и комиссар Бойко старался как можно чаще бывать в атакующих подразделениях, проводить политинформацию, рассказывать об успехах на фронте, об отличившихся экипажах. В этот раз повод для встречи с экипажем и ротой старшего лейтенанта Лавриненко был весьма значительным. Газета «Комсомольская правда» напечатала о нём большую статью. Комиссар разыскал командира роты в освобожденной деревне поздним вечером в плотной темноте, в которой Млечный путь мерцал холодным светом. Три его экипажа бывшего взвода заканчивали ужинать в отбитой у немцев землянке. Ориентиром послужили танки ударной группы. «Эмку» комиссара остановили часовые, они же и указали, где находится ротный.
Вход в землянку сообщался с траншеей и был прикрыт палаткой. Массивную дверь, за которой пристроился вражеский пулемётчик, пехотинцы рванули связкой гранат, ладить её не имело смысла, поскольку завтра предстояла новая атака на соседнюю деревню, где закрепился противник. Одну ночь можно скоротать и без двери, благо – печь «буржуйка» осталась целой, и в неё подбрасывал дрова ветеран бригады башнер Николай Федотов. От печки тянуло горячим, в землянке пахло застойным воздухом, перемешанным с запахами пота, аппетитной мясной кашей и махорочным дымом. Правда, в эту минуту никто не курил, допивали сладкий чай, сидя плотно на длинной лавке вдоль узкого и такого же длинного стола, сколоченного из двух досок, на котором при необходимости можно улечься на отдых. Второй ряд ужинающих бойцов сидел на широких нарах. Необязательные реплики, характерные звуки людей пьющих чай не нарушали общего благостного настроя танкистов, час назад смотревших смерти в лицо и теперь занятых самым мирным и необходимым делом – восстановлением сил. Привыкшие быстро утолять голод в боевой обстановке, они и теперь управлялись с пищей быстро и без суеты.
За палаткой послышался знакомый спокойный голос Михаила Фёдоровича Бойко. Дмитрий узнает его из тысячи таких же голосов, поскольку много раз общался с комиссаром.
– Свети, Семёнов, сюда. Часовые указали на эту траншею.
По палатке полыхнул луч света фонаря, край её был откинут и в низкую землянку вошёл подтянутый, плечистый человек, в папахе и полушубке. Суконные брюки заправлены в яловые сапоги. За ним в землянку просунулись ординарец  и водитель  с автоматами.
– Экипажи встать, смирно! – раздалась команда командира роты, он шагнул навстречу вошедшему, и при свете коптилок из гильз, пристроенных на маленькой полочке, стал докладывать. – Товарищ комиссар, три экипажа первой гвардейской роты, ужинают и пьют чай в отбитой у противника землянке.
– Вольно, Дмитрий Фёдорович, я за вами с пяти часов угнаться не могу, – в глазах у комиссара светились огоньки удовлетворения.
– Ночь нас остановила, иначе бы на плечах у немцев ворвались в соседнее село.
– Не сомневаюсь, это по-гвардейски. Чем ужинали?
– Старшина сегодня гречневую кашу с тушенкой приготовил. Чай с сахаром и сдобные сухари. Объедение! Накормил досыта. Проходите к столу, чай в термосе, горячий.
– Не откажусь. У меня к чаю с сахаром – слабость.
Комиссар прошёл к столу, приглашая и своих спутников. Танкисты потеснились на длинной скамейке, те, кто отчаевал, встали из-за стола, освобождая место. Механик-водитель Соломянников налил в кружки чай, пододвинул в котелке сухари.
– Чем богаты, товарищ комиссар.
– Спасибо, – Михаил Фёдорович сделал несколько глотков уже остывающего чая, и потянулся к своей планшетке, извлек оттуда газету, развернул. – Тринадцатого декабря «Комсомольская правда» напечатала большую статью. Один заголовок чего стоит! «Он уничтожил 40 немецких танков». Это о старшем лейтенанте Дмитрии Лавриненко – танковом асе. Сегодня получили. Статью читают в каждом экипаже и подразделении. Поздравляю с новым счётом, гвардии старший лейтенант.
– Служу трудовому народу! – выпалил Дмитрий.
– Разрешите слово, сказать, товарищ комиссар, – обратился заряжающий Николай Федотов.
– Разрешаю.
– Пока корреспонденты ехали от нас, писали статью, пока газета пришла в бригаду, наш командир и наводчик увеличил счёт сожжённых танков противника на полдюжины, и несколько орудий.
– Мы с генералом знаем об этом из донесений. Такой ас – гордость не только для нашей гвардейской бригады, но и для всей 16-ой армии, для всего фронта. Танкисту-снайперу стремятся подражать не только новички, но и ветераны бригады. Мы вновь получили коллективное письмо от наших шефов из Ферганы, в числе которых жена вашего ротного – Нина. Они поздравляют нашего снайпера с боевым успехом.
– Я тоже получил письмо от жены, – сказал Дмитрий, – она и её подруги верят в нас, в нашу силу, в том, что мы скоро очистим свою землю от нечестии.
– Иначе не может быть. Я вернусь к статье в газете. Её надо просто изучать, поскольку в ней довольно подробно рассказано о том, как такого выдающегося успеха добился гвардейский экипаж во главе с храбрейшим командиром-снайпером, тонким тактиком решительного в атаках и манёврах.
Бойко оглядел землянку, небольшая. У стены широкий топчан, на нём солома. Длинная лавка у стола.
– Дмитрий Фёдорович, прикажите личному составу роты собраться здесь, прочитаем коллективно статью.
– Заряжающий Федотов, обойди землянки, немедленно приказываю прибыть сюда.
– Есть! – Федотов браво козырнул, зашуршал палаткой и выскочил наружу.
                15.
17 декабря танкисты с боем ворвались в село Ново-Петровское. С пригорка был виден хвост отступающей колонны немцев.  По нему ударили из пушек, нанесли некоторый урон, но это никого не устраивало.  Надо догнать уходящих фашистов, и разгромить. Но мост через речку Маглушу был взорван, железнодорожный виадук тоже. Три танка с командиром роты Лавриненко попытались форсировать речку.  Она петляла по селу, была неширокая и мелкая, что называется воробью по колено, к тому же скованная льдом. Но оказалась для танков непроходимая: высокие обрывистые берега, словно противотанковый ров не позволяли машинам пройти. Бросились растаскивать бетон с виадука. И тоже отступились: долгое хлопотное дело, а враг уходит. Танкисты стали искать брод, пошли по оставленному следу немцами. И тут перед танками появилась женщина с мальчиком. Это были мать и сын Кузнецовы. Они что-то кричали и махали руками. Лавриненко остановился и стал выяснить, чем так обеспокоена женщина.
– По немецкому следу не ходите, там лежат мины немецкие.
– Где же тогда нам идти, наши саперы отстали? – спросил женщину Лавриненко.
– А вот я вас проведу, – сказал мальчик Петя, – через наш двор надо идти, там мин нет, потом к дороге покажу, как пройти.
Здесь же были комиссар полка Яков Комлев и политрук батальона.
– Что ж показывайте, где ваш двор, в каком месте можно перейти танкам речку, – согласились танкисты, – больно она у вас норовистая.
– Возле нашего дома она узкая, перепрыгнуть можно. Там и перейдёте, – сказала Александра Григорьевна.
И они пошли сначала пешком. Дом Кузнецовых оказался близко, стоял на берегу речки. Она тут была действительно узкая, но глубоко прорезала себе путь за века, и была тоже непроходимая для танков.
– Придётся ждать саперов или искать другое место, – сказал Комлев.
– Если тут вам не гожее место, так и дальше Маглуша вся такая, – сказала Кузнецова. –  Вы постройте мост в этом месте. Вон брёвна мои лежат. Собирались с мужем пристройку ладить, да умер он до войны. Берите, да догоняйте ненавистного врага, бейте его так, чтоб с него перья сыпались.
Танкисты переглянулись. Неудобно. Пришли освободители и заготовленный лес для нужд семьи – брать совесть не позволяет.
– Берите, мне для дела лес не жалко. Заготовим.
– Хорошо, дадим вам расписку, что взяли брёвна с согласия хозяйки, и просим будущий сельсовет оказать вдове помощь в ремонте дома, – сказал комиссар.
Танкисты и подошедшие пехотинцы быстро разобрали штабель и устроили шаткий настил, увязав брёвна крепким телефонным проводом. Через полчаса работы первым на настил пошёл танк Дмитрия Лавриненко. Пройдя его, выбрался на берег, а дальше подкатил к дому Кузнецовых. Петя бежал впереди и показывал рукой, где можно ехать. Машина Лавриненко вышла к дороге, и тут из крайнего дома западной окраины села ударили из автоматов. Петя упал в снег.
– Убили Петю! – воскликнул Дмитрий. – Грех взяли на душу.
Но Петя вскочил, как бывалый солдат, и спрятался от огня за танк. Лавриненко  ударил из пушки по дому, откуда били немцы. И пошёл в атаку, по изрытой машинами, тягачами и истоптанной ногами врага дороге. Мин там не должно быть, поскольку всего час назад немцы торопливо уходили от преследования. В эти минуты по настилу прошёл второй, третий танки. Настил скрипел, но держался, а вот от КВ стал ломаться, и машина едва выбралась на крутой берег.
Как только машина ротного ответила выстрелом на автоматный огонь и полетела на дороге, на западном крыле сожжённого, разрушенного села, из-за крайнего дома  выскочил тягач-вездеход с автоматчиками и стал уходить в следующий опорный пункт. Это было немецкое прикрытие.  Танк нагнал на фашистов страху, и они стали спасаться. Лавриненко, увидев тягач, немедленно взял его на прицел и точным ударом из пушки, разбил вдребезги. Село было полностью очищено от захватчиков. Оставшиеся в живых люди стали выбираться из погребов, где хоронились долгие дни от захватчиков и со слезами на глазах от счастья, но и от горя за расстрелянных родных, стали встречать своих освободителей.
Переправа танков продолжалась уже в сумерках. Подошла пехота и стала закрепляться на случай контратаки немцев. Рота Лавриненко двинулась вслед за ушедшей колонной, и настигла её в деревне Антоновка, сходу разгромила поредевший, как выяснилось, немецкий батальон. Было захвачено несколько грузовых машин, оказавшихся без бензина. Трофеи танкистов не радовали, они первыми видели – насколько лют враг к мирному населению деревень. Всюду попадались трупы расстрелянных женщин, стариков, детей. На месте домов чернели пепелища и остовы печей. Немногим оставшимся жителям негде укрыться в суровые декабрьские морозы.
Михаил Ефимович Катуков вспоминал: «Моя «эмка» подъезжала к деревне Бели, где теперь разместился КП бригады. Низенькие бревенчатые избы с нахлобученными снежными крышами увязали в сугробах. Впрочем, избы можно было пересчитать по пальцам: из сугробов частоколом торчали печные трубы. Знакомая картина. Такие деревни встречались на всем пути наступления. Звериная злоба фашистов меня всегда удивляла. Какая военная необходимость вынуждала превращать деревни в пепелище? Объяснить это невозможно. Ведь в этом селе жили старики, женщины, грудные дети. Куда же теперь им деваться в такой трескучий мороз?
Всякий раз при виде таких деревень в душе вскипала ярость. Неужели всё это сойдёт фашистам с рук? Нет, возмездие настигнет преступников!
У околицы видим небольшую группу, основном старушки в ватниках, в рваных полушалках. Лица закутаны, руки засунуты в рукава. Пританцовывает инвалид на деревянной ноге в сдвинутом набекрень треухе. Прошу водителя Кондратенко остановить машину. Следовавший за мной броневик со штабными командирами тоже останавливается, и мы направляемся к людям.
Старушки расступаются, и теперь мне виден небольшой глиняный холмик с грубо сколоченным крестом. На нём серенькая поношенная детская кепка.
– Ироды проклятые, убили, – запричитали старушки.
– Прямо, значит, из автомата их, – поясняет инвалид, обращаясь ко мне.
– Да что случилось-то? Расскажите толком, – вмешивается в разговор Кондратенко.
– Ну, значит, как пришли они... – начинает инвалид. Но тут загомонили старушки: всем хотелось поведать нам о случае, который потряс жителей.
С трудом удалось восстановить картину происшедшего. Позавчера немцы отступали из деревни. Гитлеровский автоматчик вывел со двора корову колхозницы Акимовой. Дом хозяйки немцы подожгли, и семья её оказалась на улице. Тринадцатилетний сын Акимовой Шура схватил камень и кинулся на солдата. Тот вскинул автомат и дал длинную очередь. На помощь другу бросился другой подросток – Витя Шильников, но и его автоматная очередь пригвоздила к земле.
Возмездие состоялось быстро. В тот же день под вечер в село Бели доставили группу пленных гитлеровцев. Когда их вели по улице, в щупленьком остроносом ефрейторе жители опознали убийцу двух подростков. Собравшиеся женщины чуть не растерзали ефрейтора. Узнав об этом инциденте, я приказал доставить пленного в штаб. Хотелось собственными глазами увидеть этого выродка.
И вот он передо мной. Узкогрудый, в потрепанной шинели, с красным от мороза носом. Мелкие черты узкого лица не выражают ничего, кроме животного страха.
На все мои вопросы, заданные через переводчика, он ничего вразумительного ответить не может. Только пожимает плечами да испуганно озирается по сторонам: знал, что его ждёт, и, видимо, от страха потерял дар речи.
Война убедила меня, что самые жестокие люди обычно и самые трусливые. Ефрейтор принадлежал к такому типу фашистской нечисти».

16.
Восемнадцатого декабря ударная группа, ядром которой была первая гвардейская танковая бригада, стала развивать наступление на Волоколамск. Фашисты сопротивлялись ожесточенно. Им не верилось, что их бьют, и бьют сильно и беспощадно. Многие солдаты, особенно те, кому было за тридцать и оставили в Германии жен и детей, предпочитали сдаться на милость победителей, но свирепые офицеры под дулами пистолетов заставляли драться. Из знакомых деревень Сычёво, Покровское, Гряды, а также со станции Чисмена, где была база бригады, приходилось выбивать фашистов дальнобойными орудиями крупного калибра,  прицельным  огнём пушек танков.
Танковая рота старшего лейтенанта Лавриненко шла, как водится, в передовом отряде подвижной группы. Его отвага и напористость всегда давали преимущества в атаке. Танкисты наступали в районе Гряды-Чисмена. На броне сидели приданные роте саперы для расчистки маршрутов от вражеских мин. Поработав ночью, саперы дали «добро» на движение, и танкисты ворвались в Гряды в утренних сумерках. Немцы не ожидали ранней атаки и, выскакивая из блиндажей и изб,  попадали под огонь пулемётов и пушек боевых машин. Деморализованный враг был подавлен и разбит. Окрылённый успехом командир роты Лавриненко не стал дожидаться подхода главных сил оперативной группы и повёл своих танкистов в село Покровское, где немцы создали крепкий опорный пункт и отчаянно сопротивлялись. Танкисты, подавляя огневые точки, шаг за шагом  входили в село. Дорожа опорным пунктом, немцы подтянули к шоссе десять танков с пехотным десантом, противотанковыми пушками и стали быстро продвигаться в деревню Горюны, заходя в тыл передовому отряду. Лавриненко почувствовал опасность и, разгадав намерения противника, немедленно повернул свои танки навстречу врагу. По существу, рота шла на роту. Правда у врага была мощная поддержка – противотанковые пушки и десант. Но превосходство не смутило танкистов. Они очищали свою землю от жестокого врага. Накопившие богатейший опыт сражений в обороне и теперь в наступлении, танкисты творчески применяли его. Всё та же скрытность передвижения и внезапный удар. Более того, улучшилось взаимодействие при помощи раций.
– Четвертый, четвертый, – вызывал стрелок-радист полковника Черноярова, с которым рота Лавриненко тесно взаимодействовала, и когда тот откликнулся, передал микрофон командиру.
–Четвертый, я седьмой. Слева на Горюны, ко мне в тыл заходят десять танков, есть противотанковые пушки и пехота. – Иду скрытно на сближение и атакую.
– Седьмой, на подходе к Горюнам основные силы оперативной группы. Атакуй, они поддержат тебя справа. Зажми врага в клещи. Расчётное время продвижения группы час двадцать. Придержи своих орлов, чтобы одновременно ударить по противнику.
– Есть! – Командиры машин, ко мне! – отдал приказ стоящим вокруг него танкистам с открытыми люками. И когда они подбежали к ротному, он, указывая направление рукой, сказал: – Получен приказ атаковать танки противника, идущие в Горюны, то есть нам в тыл. Ударим слева, на подходе к селу оперативная группа. Она ударит справа. Следуйте за мной, используя складки местности. Ударим неожиданно! Вперёд!
Танки, поднимая снежную метелицу, устремились к Горюнам. Они всё ещё имели белую окраску, правда, изрядно облупившуюся, особенно стволы орудий. Но и эта маскировка сыграла свою роль. Фашисты обнаружили идущую на них неполную роту вблизи. И сразу же головной танк запылал от выстрела Лавриненко. Без промаха били и остальные его соратники.  Справа заговорили пушки и пулемёты подошедшей ударной группы. Фашисты пытались огрызнуться ответным огнём противотанковых пушек и пацермашин. Подбили один БТ-7. Он своим ходом стал выходить из боя. Старший лейтенант перенёс огонь на противотанковую пушку и точным выстрелом разметал её расчет, такая же участь последовала и для второй противотанковой пушки врага от снаряда командира. Стрелок-радист почти в упор расстреливал солдат. Разгром фашистской группы был полный, оставшиеся в живых немцы стали сдаваться, некоторые укрылись в близлежащем лесу. Брошенным и неповрежденным остался один танк. Экипаж его видел, как пылают машины их группы, стал спасаться бегством, понимая, что движущийся танк непременно будет подбит и смерть неминуема.
Дружное «ура» возвестило ротному об окончании боя и освобождения села Горюны. Дмитрий остановил свою роту и стал изучать огневые точки на следующем рубеже, что были разведаны ранее и нанесены на карту, чтобы дерзким броском освободить впереди лежащее село. Поскольку оперативная обстановка на этом участке изменилась и требовалось уточнение сил и средств, полковник Чернояров вызвал к себе командиров рот, выслушать их доклады, поставить новую задачу перед танкистами и остальной оперативной группой, согласовать взаимодействие. Лавриненко подъехал к КП полковника, который успел перебраться сюда из Покровского.
Командиры собрались под крышей уцелевшего дома. Развернув карту, полковник обозначил стрелами продвижение группы и нацелил её на освобождение очередного села.
– Наша задача идти только на запад. Впереди – танки Лавриненко, – указал указкой на карте полковник. – Задача ясна? Выполнять!
Командиры поспешили разойтись к своим подразделениям. Дмитрий тоже не стал задерживаться, вышёл из дома и тут на Горюны обрушился шквал миномётного огня. Командир роты, лавируя меж взрывами, бросился к своему танку и, не дойдя до него двух метров, свалился рядом с гусеницами в снег.  Механик-водитель красноармеец Соломянников и заряжающий Федотов мгновенно выскочили из машины, бросились к командиру, но помочь ему уже ничем не могли. Дмитрий Фёдорович, не приходя в сознание, умер у них на руках. Осколок мины пробил  шлём  и впился в голову.
Поздним вечером начальник штаба бригады подполковник Кульвинский, собрав данные о потерях, молча подошёл к генералу.
– Каковы наши потери? – спросил Михаил Ефимович, и по выражению лица начальника штаба понял – не легкие.
– Осколком мины наповал убит командир роты Лавриненко.
Михаил Ефимович нервически поднялся из-за стола, оперся на него, зажмурил глаза, поскольку в них потемнело. Скольких отважных воинов он уже не досчитывался, каких героических сынов Отечества! С безысходностью приходилось мириться. Смириться с потерей лучшего танкового аса, уничтожившего за двадцать восемь боев 52 танка противника, десятки орудий, автомашин, тягачей, расстреляв не одну роту солдат и офицеров – невозможно!
Пятого декабря он подписывал наградной лист на командира роты старшего лейтенанта Дмитрия Фёдоровича Лавриненко на присвоение ему звания Героя Советского Союза. Ответ ждали  с нетерпением. Но он что-то затягивался, видимо, быструю реакцию сдерживала подготовка к контрнаступлению под Москвой и её нелёгкое начало. Или что-то другое? Может быть, та подозрительность особиста, когда Лавриненко задержался на марше в Чисмену на день. Но ведь какой подвиг совершил экипаж! Только за один этот подвиг, остановивший захват территории восточнее Юхнова и самого Серпухова заслуживает это высокое звание. Надо было немедля представить экипаж к награде. Был бесспорный факт в бригаде, когда за подвиг лейтенанта Любушкина, успешно отбивающего атаку танков под Мценском, раненого, но не оставившего засаду по представленным документам к званию Героя Советского Союза уже через четыре дня пришла радиограмма о награждении танкиста медалью «Золотая Звезда». В истории Великой Отечественной войны больше нет примера такого быстрого награждения медалью «Золотая Звезда», как и нет примера высочайшей результативности танкиста-снайпера Лавриненко.
А здесь прошло уже тринадцать дней. И Лавриненко уничтожил ещё пятнадцать танков противника, провёл несколько блестящих атак по выкуриванию немцев из укреплённых пунктов, разбил несколько тягачей с автоматчиками прикрывавших отход своих частей. Видимо, следовало более подробно описать подвиги гвардейца, обязательно отразить бой под Серпуховом, за который экипаж не был награжден, кроме благодарности. Поскупился, или сыграла свою роль лаконичность наградного листа? Генерал нахмурился с неприязнью в душе к тому обстоятельству и людям, создававшим его, тормозя живое дело, и с тяжёлым сердцем спросил:
– Как это произошло?
Михаил Ефимович собрал нервы в кулак, закурил и стал ходить по КП.
– Лавриненко выполнил поставленную перед ним задачу по уничтожению огневых точек врага в Горюнах, при этом сжег свой последний танк врага, дал возможность пехоте занять почти без потерь опорные пункты.
Павел Яковлевич рассказал все, что знал о несчастье.
– Надо бы переждать налёт, а он ждать не стал. Торопился в бой…
– Отбросим врага от посёлка, с почестями придадим земле Героя на  месте его гибели, чтобы люди могли ухаживать за могилой, – сказал Михаил Ефимович с дрожью в голосе. – Какая невосполнимая потеря, какая бесшабашная, роковая смерть!
Павел Яковлевич достал из ящика стола неотправленные домой письма солдат и офицеров из-за стремительного наступления, нашёл письмо Дмитрия, развернул треугольник и прочитал убористые строчки:
«Моя миленькая, старенькая маманя! Вы обо мне не очень беспокойтесь. У нас здесь всё спокойно. Мы наступаем! Ну, а если немец стреляет, мы ему поддаём жару. Я выполняю всё, что вы мне советовали: не лазить под пулю. Сам я не лазаю, это они иногда гоняются за мной, но я не такой уж глупый..."
– Как теперь писать матери,  Михаил Ефимович. Погиб смертью храбрых? Этого мало. Надо написать подробное письмо о его подвигах, о его похоронах и просить прощение у матери, что не уберегли такого сокола.
– Возьмём Волоколамск, напишу письмо сам, – решил комбриг.
– Согласен, Михаил Ефимович. А теперь надо подумать о завтрашнем наступлении…
И офицеры окунулись в  расчеты боевых сил для нового удара.
Как только выдался более спокойный час после освобождения Волоколамска, генерал Катуков написал письмо Матрёне Прокофьевне о гибели её дорого единственного сына, зная о том, что официальную похоронку она получила, так же, как и его жена Нина Лавриненко.
 « Здравствуйте, уважаемая Матрёна Прокофьевна!
С большой болью отозвалась гибель Вашего сына Дмитрия в сердце каждого, кто знал этого чудесного человека и танкиста. С именем Дмитрия Фёдоровича  до сих пор был связан каждый километр боевого пути 1-й гвардейской танковой бригады. Не было ни одного серьезного боевого дела, в котором бы он не участвовал. Старший лейтенант – командир танка, взвода и роты всегда показывал пример личной храбрости, мужества и отваги, командирской сметливости и расчетливости. С каждым боем оттачивалось его незаурядное командирское мастерство.
Двадцать восемь кровопролитных боев с противником было на его счету. Трижды горела машина Дмитрия, но отважный танкист из самых тяжелых ситуаций выходил невредимым. Ваш сын уничтожил 52 фашистских танка. Пока нет больше такого примера в ходе  войны. Причём пятьдесят второй танк он уничтожил за  пару часов до гибели от осколка мины в деревне Горюны.
Всего двадцать семь лет прожил замечательный танкист, сын кубанского казака из станицы Бесстрашная. Да, станица оправдала своё название. И Вы, его мать, подарили Родине бесстрашного воина.
Похоронили мы Дмитрия Фёдоровича  по всем правилам воинского ритуала неподалеку от Воколокамского шоссе, близ деревни Горюны. Могила его с временной табличкой хорошо видна  воинам, идущим на штурм вражеских укреплений. Придёт время, и мы поставим ему обелиск, напоминающий о бессмертном подвиге героического танкиста.
Примите соболезнования от всего личного состава 1-ой гвардейской танковой бригады и от меня лично  её командира, генерала Катукова Михаила Ефимовича».

  17.
Из Сталинграда Нина уехала в составе большой группы семей офицеров в Фергану в сентябре, после дня рождения мужа. Лейтенант Лавриненко находился в полевом лагере в составе танковой бригады безвылазно. Учились воевать. Нина накануне отъезда побывала в лагере, и они простились. У неё наворачивались слезы, Дмитрий подбадривал жену, просил быть стойкой, пытался улыбаться, а она целовала и целовала его. Он даже засмущался, сказал:
«Ниночка, мне приятны твои поцелуи, но мы же не навечно разлучаемся. Разобьём фашистов и снова встретимся  навсегда. Если останусь в армии – ты за мной, как ниточка за иголкой. Поверь мне: так и сбудется».
Он в это свято верил, она тоже. Дима так и запомнился ей со смущенной улыбкой от её бурных поцелуев.  Поезд до Ферганы громыхал по рельсам больше недели, подолгу стоял на станциях, пропуская воинские эшелоны. Товарники чаще всего с техникой, укрытой брезентом, пульманами с красноармейцами  шли с Урала, Казахстана и Средней Азии. Виделась потенциальная мощь страны и тут же возникал вопрос: почему же гитлеровцы так далеко продвинулись вглубь наших земель? Ответить никто не мог, впрочем, никто об этом никого не спрашивал. Страшно спрашивать. Кто мог ответить? На станциях жадно расхватывали в киосках газеты и с ещё большей жадностью читали сводки, корреспонденции военкоров, побывавших на передовой. Радовались за освобождение Ельни во главе с генералом Георгием Константиновичем Жуковым. Она хоть и устаревшая новость, но светилась светлячками надежды на скорый разгром захватчиков в душе у каждого человека. С тем и жили.
За долгую дорогу люди подъели взятые с собой продукты, а прикупить на станциях почти ничего не удавалось: в торговых точках – шаром покати, особенно, если эшелон прибывал вечером. Стали экономить. Ей молодой и здоровой становилась в тягость такое движение, семейные женщины с детьми и стариками вовсе утомились. Терпели через немогу. Больше всего боялись захворать, какой-нибудь инфекции вроде тифа. Возникал не праздный вопрос: как там устроимся, где будем жить и работать? По слухам в Среднюю Азию перевезены сотни тысяч эвакуированных,  и поток этот нарастает. Поезда идут не только пассажирские с людьми, но и с демонтированными из Украины, Белоруссии, Молдавии и западных областей РСФСР  заводами и фабриками. Несколько раз их обгоняли длинные составы с ранеными с санитарными крестами. В окнах видели перебинтованных людей, со страданиями на лицах, вызывая жалость к несчастным воинам. И тогда мысли улетали туда, на передовую, где дрались эти бедолаги, и вот-вот вступит в смертельную схватку  Дима со своим экипажем. Она видел издали этих ребят в комбинезонах и шлемах они выглядели возле танка внушительно. Как-то сложится их военная судьба?
Незнакомая, от того пугающая Фергана утопала в зелени садов, удивляла высотой и стройностью тополей, подпирающих небо, необычной архитектурой, древними мечетями с удивительной росписью, вызывая почтение. Город встретил прибывших дружелюбно. Правда, сначала пришлось долго коротать время на привокзальной  улице, брать воду из арыков, благо холодами здесь пока не пахло. Местные жители до сих пор носили легкую летнюю одежду: мужчины преимущественно в полосатых халатах, женщины в длинных цветастых платьях с непременным платком на голове – национальной одежде узбеков. Через двое суток семьи стали размещать по домам и квартирам местных жителей, одиночек уплотнили в одно из общежитий. Общались с ними средних лет мужчины в тюбетейках и халатах. Бросалась в глаза их приветливость,  и боязнь  эвакуированных –  стать обузой как-то незаметно исчезла. Нина с первых же дней записалась на курсы медсестер, а работать стала в одном из госпиталей. Устроилось дело с жильем  в общежитии и с питанием. Словом, забота по устройству жизни канула и больше не беспокоила. Об этом она написала мужу в часть, зная, что письмо непременно найдёт адресата. Только по-прежнему огорчали известия с фронтов, оставление городов. Особенно Орла, Вязьмы, Можайска, нагнетая уныние и молчаливость. Потом стали поступать обнадеживающие вести из-под Орла, где дрался Дима.
 С помощью подруг по курсам медсестер и общежития Нина Лавриненко собирала все публикации в газетах о своём муже и бригаде танкистов, читала и перечитывала их, знала наизусть. Архив дополнили боевые листки, выпускаемые бригадными политработниками. Они создавали незримую нить и перекличку как лично с мужем, так и с его экипажем и в целом с бригадой гвардейцев. Она гордилась Дмитрием, часто писала ему, не скрывала своих чувств перед подругами, у которых мужья тоже дрались на фронтах великой войны. Даже в разлуке она считала себя счастливой. Счастлива тем сердечным страданием о любимом, которое выпало на её долю, обогащая чувства воспоминанием тепла отношений в те дни и ночи, когда удавалось быть вместе. Огонёк этот не угасал, грел её молодую душу и в часы занятий на курсах, и в дежурстве в госпитале, и в пошивочной мастерской, за изготовлением армейского обмундирования. Все без исключения жены офицеров старались быть вместе, занять себя делом, делились радостями и печалями и только сон разделял их.
Женщины получали известия о своих мужьях через газеты, личные письма. И жуткие, как смерть, похоронки. Никто не оставался без сочувствия. Оно всегда высказывалось с  искренним чувством, помогало пережить горе, хотя боль утраты долго сидела в сердце кровоточащей занозой. Это был тот женский монолит, который выдерживает нечеловеческие психологические нагрузки, не позволяет упасть, а стоять на ногах и продолжать борьбу за Победу, за будущее своё и детей. И хотя натуры у жён офицеров были разные – у одних мягкие и уступчивые, не в меру сострадательные; у других – щепетильные и горделивые от возраста, осанки и облика; у третьих – честолюбивые и даже едкие, но все женщины в это суровое время выстрадали неподдельный патриотизм, готовность к самопожертвованию без какого-либо лукавства и нытья о трудностях. Среди них были женщины с детьми. Старше её, и, несомненно, счастливы тем, что оставили  потомство, хотя забот у них гораздо больше, чем у бездетных.  Нина сожалела, что не успела родить ребёнка. От недостатка встреч с любимым, хотя бытовало и другое мнение: не время сейчас рожать. Не время, а она бы родила, и жизнь  наполнилась бы новым содержанием. Как пожилось бы потом? Неважно, медиков в госпиталях не хватает, вот бы и служила там. Ну, коль нет малыша, она по окончанию курсов подаст рапорт об отправке на фронт, хотя Дима писал ей, что бьёт фашистов за двоих и ей не войне не место. Тыл тоже не сладкий пряник, трудись достойно и не будешь испытывать угрызения совести перед теми, кто ушёл на фронт. Она старается, внесла малую лепту в выздоровление раненых, часть которых, пройдя медицинскую комиссию, возвращались в строй действующей армии. В начале декабря выздоровевших бойцов и командиров собрали со всех госпиталей Ферганы, присоединили к новобранцам и торжественно, под звуки длинных медных труб – карнаи,   колонна прошла по главной улице, примыкающей к станции. День выдался солнечный, трубы сверкали на солнце,  зима не чувствовалась, поднимая настроение. Состоялся короткий митинг на запруженной народом площади, среди  которого стояли родные бойцов и офицеров, медики и она, Нина,  снова переживая расставание с Димой перед поездкой сюда. Выступали партийные секретари, военные с фронта, рабочий с текстильного завода и дехканин с хлопкового колхоза. Каждый оратор  говорил о непременной победе над врагом, желал отбывающим скорого возвращения к мирному труду. Людям и ей верилось, что так и будет в скором будущем.
И вот наступило 18 декабря. Неизъяснимая тревога поселилась в её душе. Уставшей за день, ей стали сниться несуразные сны, якобы она в пути, дорога в каких-то неимоверных ямах. Даже железная дорога лежит исковерканная, разбитая. Она с ужасом смотрит на эти ямы, а их – не обойти. Поделилась с подругами.
«Мужайся, что-то случится».
«С кем? – и задрожала от предчувствия. – Со мной, но не с Димой!»
Эту роковую неделю она жила, как тень. Даже осунулась от неизвестности, бесконечно спрашивая небо: чего ждать впереди? Ответа не находила. Писала о своей тревоге Диме и свекрови, надеясь быстро получить ответ. И он пришёл от командования бригады через неделю. Это была похоронная. В перерыве между занятиями, обжигая руки, она торопливо разорвала конверт. Перед глазами запестрели строчки: «Погиб смертью храбрых…». Не поверила. Ошибка. Долго смотрела на лист с кратким содержанием. Сначала не плакала. Подошли подруги. Кто-то сказал жестокие слова: «Ошибки нет. Здесь указан день, час и место гибели. И причина – от осколка мины, названо даже место – деревня  Горюны».
Горюны. Созвучно с её безмерным горем.
В этот день она больше не могла заниматься. Ушла в общежитие, упала на кровать и проревела несколько часов, пока не вернулись подруги. Утешений не высказывали, а только глубокое сочувствие и ненависть к войне. Кто-то ей сказал с суровой ноткой в голосе: «Мужайся, во всеобщем горе и твое горе потонет». Легко сказать, да трудно взять себя в руки. Надо, надо! Именно тогда она твердо решила уйти на фронт, мстить за мужа. Её настойчивую просьбу удовлетворили только в августе 1942 года, направив на Северо-Кавказский фронт с краткосрочным отпуском в Армавир, чтобы навестить свекровь Матрёну Прокофьевну Лавриненко, с которой она продолжала переписываться после гибели мужа. Этот отпуск стал роковым: на железнодорожный узел Армавира налетели фашистские стервятники, и она погибла под бомбовыми ударами.

18.
             В боях за Волоколамск комбриг продолжал ждать указ о награждении Лавриненко по его наградному листу. И был несказанно огорчен: 22 декабря 1941 года отважного танкиста удостоили лишь высшего ордена – Ленина. Посмертно. «Почему не присвоили звание Героя Советского Союза? Вмешалась какая-то третья сила, прямо скажем, тёмная? – вновь и вновь терялся в догадках генерал. – Закончится война, если останусь жив, повторю ходатайство». 
           Михаил Ефимович сдержал своё слово. Дважды писал в Президиум Верховного Совета СССР. Его ходатайство поддержал генерал Дмитрий Данилович Лелюшенко. И опять отказ. И только в 1990 году, когда маршала бронетанковых войск страны дважды Героя Советского Союза Катукова и генерала армии дважды  Героя Советского Союза Лелюшенко уже не было в живых, старшему лейтенанту Дмитрию Фёдоровичу Лавриненко по ходатайству группы ветеранов 1-ой гвардейской танковой бригады, в числе их были Герои Советского Союза, а также журналистов, писавших о Лавриненко, писателя Станислава Филиппова и ряда партийных работников присвоено звание Героя Советского Союза, посмертно. Е.С Катукова впоследствии вспоминает: «Одним из препятствий была личная позиция И.И Гусаковского начальника Главного управления кадров МО СССР в 1963-1970 годах. Он мотивировал отказ тем, что родственники Дмитрия Лавриненко будут требовать себе привилегий».
Справедливо ли это? Нет и нет! Близких родственников-то у него не осталось кроме мамы. Жена погибла во время бомбежки. Что же обеднела бы держава, если она, старушка, получала эти привилегии? Удивительно, но факт, генерал армии, дважды Герой Советского Союза, сам танкист, Гусаковский почему-то предвзято отнесся к Лавриненко, имеющего уникальное количество лично уничтоженных танков, орудий, миномётов и живой силы врага. Только за один подвиг под Серпуховом  весь экипаж танка вполне  заслуживает это высшее воинское звание. Все четверо! Если глубоко осмыслить совершённое четвёркой отважных, но не будь их – ход войны мог развиваться совершенно по другому, довольно осложнённому сценарию. Удалось бы остановить врага на тех рубежах, где остановили месяцем позднее, если бы Серпухов 18 октября пал почти без боя? Разве смогло бы противостоять регулярному сильному разведывательному батальону  собранное плохо обученное ополчение из пожилых людей, рабочих и юношей, называемое истребительным батальоном с винтовками и гранатами? Эту ситуацию в своё время обсуждали лейтенант Лавриненко  и механик-водитель Бедный. И я, как автор этих строк, не могу не вернуться снова к судьбоносному подвигу танкистов под Серпуховом. И родились такие строчки:
Обращаюсь я к тебе, Отчизна!
Будь внимательней к героям-патриотам.
Не пристало быть тебе капризной,
По заслугам награждай, а не по квотам.
Правит бал чиновничья стая,
Злопыхатели, завистники, сутяги.
Избавляйся ты от них, родная,
Ведь близки  к врагам различные  деляги.
Не скупись на слово и на дело,
Разверни щедрее награжденья.
Сыновья твои шагнули в битву смело,
Душам павших не хватает песнопенья.

Одарен был Дима бить прицельно.
Снайпером прозвали его братья.
Бил бы дальше вражескую нечисть,
Да сразил осколок мины парня.

Слова Михаила Ефимовича об обелиске героям, отстоявших Москву, сбылись. В 1967 году место захоронения Дмитрия Фёдоровича  было найдено  поисковым отрядом учащихся 296-й средней  школы города Москвы под руководством преподавателя Н.В. Хабаровой. Останки танкиста-снайпера, самого результативного командира-наводчика за всю Великую Отечественную войну торжественно перезахоронено в братской могиле около деревни Деньково Истринского района Московской области в присутствии его матери Матрёны Прокофьевны и бывшего  комиссара полка, полковника в отставке Якова Яковлевича Комлева. Здесь же присутствовали учащиеся-поисковики названной школы, а также школы-интерната № 1 города Армавира, где жила мать Дмитрия, и где погибла его жена Нина, следующая на фронт летом 1942 года попав под бомбежку.
Старший лейтенант Лавриненко  приказом командира 1-й гвардейской танковой бригады  № 073  от 7 мая 1943 года посмертно зачислен в списки личного состава частей и подразделений бригады. Память о Герое сохранили благодарные серпуховцы. Они понимали, что были беззащитны в тот грозный день, и в честь боя по защите Серпухова в деревне Калиново установлен танк-памятник Т-34-85 с мемориальной доской. Именем Лавриненко названы школа №3 в Протвино, вблизи которого проходил знаменитый и судьбоносный бой экипажа, школа в станице Бесстрашной – малой родины Дмитрия Фёдоровича, где он родился, улицы в Москве, Орле, Волоколамске, Армавире и Краснодаре. В честь Д. Ф. Лавриненко назван перевал  в Джунгарском Алатау. 10 сентября 2017 года, в День танкиста, бюст Дмитрия Лавриненко открыт на территории парка «Патриот» в Кубинке.
           14 октября 2017 года бюст Дмитрия Лавриненко открыт на родине в станице Бесстрашной. Шестого сентября 2018 года, в рамках празднования 100-летнего юбилея Ульяновскому танковому училищу, была названа его именем улица в Заволжском районе города Ульяновска и на доме № 1 этой улицы была установлена Памятная доска.
         Первого сентября 2019 года именем Дмитрия Лавриненко названа 61-я средняя школа города Краснодара.

Вечная слава бесстрашному танкисту-снайперу. Наш народ Героев не забывает.

С. Сухобузимское-Красноярск, 2020-2021 гг.