Либратор, или Держатели снов

Написано в прошлом году.
Редактировать нет никакого желания.
Публикую, как есть.


роман-предсказание


Верьте!
пролог

Девочка подошла ко мне и спросила:
– Ты холдгрет*?
– Нет, я белпорт**.
 Девочка вздохнула и отошла.
А я стоял, смотрел на неё и она смотрела на меня своими огромными чудесными тремя бесконечными глазами, потом она вернулась и сказала:
– Может, ты всё-таки из этих ребят?
– Нет, я не из них. Чем тебе помочь?
– Да, в общем-то, я и не знаю – чем, – ответила девочка, – да ты и не сможешь...
– Ладно, – сказал я, – тебе видней.
– Лучше... – сказала она, – я тебе помогу.
– А ты уверена, что способна на это?
– Да. Иди по безбрежной пустыне, и ты дойдёшь. Ты только иди.
– А как же ты?
Она ничего не ответила и вдруг исчезла. Растворилась её душа в безвредности.
...
А ведь я дошёл.
Я перешёл безбрежность.
Потому что поверил этой невероятно чистой трёхглазой душе.
Верьте, когда вас поддерживают.
Это говорю вам я – император белпортов – Ксан Первый.
Верьте, подающим надежду.

*hold grat – держатель;
**bal part – частьбальщик.


ЦЕЛЬ

Это не было тем, чего все страшились.
Это не было войной.
Это не было перерождением.
Это не подчинялось никаким законам Вселенной – ни божественным, ни известным науке.
Это было вне закона. Вне закона мироздания, разумеется.
Это было надбожественным.
Есть и такое – Надбожественное, то есть то, что над всем мыслимым и немыслимым;
про которое ничего невозможно сказать, потому как ни одна мысль никогда и нигде не сможет описать эту Надбожественность.

Поэтому раз поняв сие Отшельник вышел из кельи и отправился в своё последнее путешествие. Не в то бессмысленное, откуда нет возврата и которое именуют вечностью.

Он отправился в путешествие по умам.
Это единственное, что ещё представлялось верным и честным.
Искать себе подобных.

Поиск – это и есть цель того, что именуется жизнью.


Часть первая
В лодке


Глава первая
Шекспир

– Ну и зачем тебе этот пропеллер?
– Пригодится, думаю.
– Странный, ты, брат. Без розетки – это обычная погремушка.
– Всему своё время. Дойдём и до розетки.

Император окинул взглядом бескрайнюю пустыню.
Муравьи высокие на тонких ножках, единственные обитатели этого каменистого безмолвия, то и дело попадались на пути. Давить их – грех, приходилось увёртываться.
Муравьи да они впридачу, труппа шекспировская – живые представители фауны.

Его – императора Ксана Первого – считали безумцем. Однако люди шли за ним. Такие же бесшабашные полубезумные бродячие актёришки.
Спроси их:
– С какого такого перепугу вы увязались за своим владыкой?
Не ответят, рассмеются лишь, задрав беззубые мордашки к вечному небу, словно в волчьем вое, одиноком, но таком понятном, а потому – общем.
Их действо пользовалось спросом.
Великий Шекспир знал своё дело.
Великий – потому и остался своим наследием в веках. Кто знал иных драматургов? Более никто и никого. Один Шекспир и выжил. Остальные канули в Лету.

Дюк, обладатель вентилятора, упоминал в беседах некоего Яврунца. Вроде существовал некогда в былые времена этот драматург. И даже переписал Гомера на свой лад. Но ни Гомер, ни Яврунц не остались в памяти нынешней цивилизации, цивилизации конца Апо – последнего тридцателетия Апокалипсиса.

Вот они и брели со своими "Снами в лунную ночь" от пункта к пункту. Точнее – со "Снами в летнюю", однако всё быстротечно и даже бессмертный Шекспир подвергся избиению нравственностью и деградацией духа.
"Сны в лунную ночь" – никак иначе.

Женщины расположились в повозке.
Повозку тянули – Бро, Аткинс, Грачь и Кацбург.
Женщин было пятеро.
Когда их не хватало на ночные утехи, каждый из бродячих терпеливо дожидался следующей ночи.
В труппе их было тридцать мужчин.
Трое юношей и две малявки женского роду не в счёт.

– Где ещё та розетка? – заметил Кацбург.
Остальные молчали.
Небо заволокло грозовыми тучами.
Следовало поторопиться.
С другой стороны гроза не к беде.
Удастся набрать в бурдюки свежей воды.
Вода – жизнь.
Как, впрочем, и вечный Шекспир.


О-16

Ему было одиннадцать.
Свой возраст он знал точно, потому как его Отметили.
Это ведь ясно, когда рождается Отшельник.
На тыльной стороне его левой ладони выжжено клеймо "О-16".
Сколько их,отшельников, родилось после него, отшельников, никому не известно, кроме жрецов, разумеется. В каждом пункте имеется свой жрец.
Понятно одно, до Шестнадцатого, свет увидели ещё пятнадцать отшельников.
Пока никого из них он на своём пути не встретил.
Да и откуда, дорога только началась.

До шести лет Отшельника воспитывал жрец из пункта А. Имени своего жреца Шестнадцатый так и не узнал.
У жрецов имён нет.
После посвящения огнём Отшельника поселили на холме в одинокой хижине. Отсюда он наблюдал за Луной, звёздами и Светилом. Вот и вся наука.
Еду и воду ему приносил жрец.

Почему путешествие Отшельника считается последним? – о чём уже говорилось. Да потому что у Отшельника оно первое и единственное. И жизнь следует прожить так, чтобы достичь цели.
Какая же цель у этого отшельника?
Постичь Надбожественное в путешествии по умам, в единственно верном и честном поиске себе подобных. Хотя бы одного из них.
Да. Ясная цель.

Зачем это миру неизвестности, существующему ныне без войн, без перерождений, вне закона?
Миру, окунувшемуся в серость и бездарность ПостАпокалипсиса.

Это уже второй вопрос.
Там будет видно.

Впрочем, единственная утеха осталась у этой безвольной цивилизации. Так называемая, Империя бродячих актёров Ксана Первого.
Может, при встрече с ними Отшельник приблизится к цели, кто знает?
Вполне вероятно. Кто не в пути, тот не ошибается.
Кто не ошибается, тот не познаёт.

О-16 шагал вдоль ручья.
Единственного ручья планеты, вдоль которого по общему соглашению оставшихся землян никто не имел права обитать.

Воду в пустыне добывали из-под земли.
Она была вкусной, тут уж не поспоришь.

Отшелькам пить из ручья позволялось.
В полдень Солнце стало невыносимым.
О-16 напился из ручья и уснул в тени валуна.
Ему приснилось существо с длинными волосами и удивительным голосом.
Кажется, их называют девушками.
Как-то жрец обмолвился о таком... о такой...

Затем отшельник проснулся, пожевал хлебной корки из узелка, запил водой из ручья и зашагал себе дальше.


Глава вторая
Луна

Репетиций, как таковых, не было.
А зачем? Текст знали, а во время действа импровизировали – великолепно и от души. Зрители, бывало, аплодировали.

Зритель изменился.
Да. К сожалению. К печали Императора белпортов – частьбальщиков.
Ксан Первый ещё застал те времена, служа в должности гардеробщика в Последнем Театре, когда зритель ликовал, когда даже его приветствовали овациями и забрасывали лилиями, что было невероятно приятно и ценно, ведь лилии остались единственными представителями флоры на тот момент (к счастью чуть позже реанимировали морковь).
Ксан Первый отличался умом и дерзостью. Разумеется, такой молодой человек, как он, амбициозный импровизатор, достаточно быстро сменил роль гардеробщика на роль костюмера, гримёра и ассистента главного режиссёра в одном лице.
Главным режиссёром послужить обществу ему не удалось.
Случился Апокалипсис.

Современный зритель был глуп, немощен и, как ни странно, ипохондричен.
Порой артисты импровизировали на тему болезней, чаще соматических.
Постоянное беспокойство жителей пунктов по поводу возможности подцепить какую-либо заразу, вызванную внешним воздействием, обыгрывалось труппой Ксана Первого в великой пьесе Шекспира "Сон в летнюю (лунную) ночь" с особым изяществом.
Его актёры прошли с ним не одну тысячу миль.
Это были творцы и знатоки своего дела. Беззубые, безропотным и голодные в пути и великолепные на сцене.

Нынешняя Земля славилась своими сценами. В каждом пункте сцена возвышалась амфитеатром и была видна из любой точки.
Что ещё из утех могло расшевелить зрителя?
Разве что действо. Театральная импровизация.
Зачем это? И кому понадобились пропаганда и эволюция театрального искусства, кто знает?
Может, это вообще оказалось стихийным явлением.
Может, именно так цивилизация сопротивлялась своему угасанию.

А играли артисты при Луне.
Лунный свет разливался по округе волшебно и чарующе.
Артисты играли.
Зрители внимали. Кто-то порой вздыхал. Раздавались одинокие вялые аплодисменты.
Луна улыбалась с небес.


ГОЛОС

Хочется встреч незатейливых. С теми, кто дорог.
Только ведь кто-то вдали, а кого-то и нет.
К храмам тропинок заросших, наверное, сорок.
К небу лететь, может статься, не несколько лет.

Впрочем, ведь живы и те, кто у сердца и в сердце.
Вот, за ладонью ваш искренний божеский взгляд.
Новой слезою, солёной и чуточку с перцем,
выпить по рюмке я буду, конечно же, рад.

Что там потом? А потом это будет потомством.
К тем, кто сейчас, кто любовью и дружбой храним,
я обращаюсь вот этими строчками просто:
встречей чудесной своих о своём и к своим.

Да. Это было странно, когда звучал в голове Отшельника бархатистый вдумчивый голос – чаще всего стихотворные послания, никак иначе назвать их нельзя.

Это происходило вдруг, внезапно, когда Отшельник наблюдал за раскачивающейся на ночном небосклоне Луной.
Жрец называл колебания либрациями.
Испокон веков считалось, что человеку не видна обратная сторона спутника Земли.
Но это ведь не совсем так.

Медленное колебание лунного диска завораживало и уносило сознание в иные неизведанные миры, которые открывались ему поэтической стороной.

Да, период обращения Луны вокруг Земли равен периоду её обращения вокруг своей оси, однако именно либрация позволяет внимательным и неравнодушным землянам видеть в разные моменты времени лунный диск в несколько различающихся положениях, таким образом, всего с Земли можно разглядеть около шестидесяти процентов лунной поверхности.
Это ли не чудо?

О чём же вещал Голос? Какие истины пробовал открыть юному О-16?
Это пока оставалось загадкой.

Отшельник не знал своих предков. У него не было друзей, приятелей, знакомых. И нужны ли были они мальчику, стремящемуся к не совсем внятной цели – найти себе подобных. Во имя чего и кого?

И неужели Луна улыбается лишь одному ему? Да нет же, конечно.
Отшельник понимал это.

Он спустился с холма, за которым открывался вид на пункт Б.
Ещё никогда до этого Отшельнику не приходилось видеть серые жилища, в которых обитали люди.
Да и в сознательном возрасте он не общался ни с кем, кроме жреца.

О-16 подошёл к первой лачуге.
Из окна смотрела на него старая морщинистая женщина. Она глядела на мальчика, не мигая.
Затем закрыла глаза.
По щеке её скатилась слеза.
Женщина сморщилась и заплакала, судорожно всхлипывая, словно в жизни её произошла то ли беда, то ли наступила нежданная радость.


Глава третья
Держатели снов

Холдгреты появлялись не то чтобы внезапно, но чаще после действа.
Причём не только к белпортам, но и к некоторым землянам. В остальное время жителям пунктов ничего не снилось.
К частьбальщикам, белпортам, сны возвращались чаще.
Одни и те же, с продолжением.
У каждого из них был свой холдгерт.

Ксану Первому – снилась всё та же трёхглазая девочка с огромным бесконечным взглядом.
Порой глаза её светились ярче Луны.

– Почему ты не холдгрет? – спросила девочка.
– Потому что я белпорт. И ты сама пожелала, чтобы я провёл своих людей по безбрежной пустыне.
– Ты уже прошёл девяносто девять безбрежностей.
– Разве?
– Да. Осталась сотая. Самая главная. И самая тяжёлая. Но ты пройдёшь и её.
– Всякий раз ты вселяешь в меня надежду.
И снова она ничего не ответила.
Исчезла, в очередной раз растворившись душой в безвредности.

Такого ещё в ПостАпокалипсисе не было – холдгреты вошли в ночь с мечами. Мирные держатели снов, никогда и ничем не вооружённые.

И случилась первая ночь избиения.
Снов им не хватило, что ли, на всех актёров?

Резня продолжалась несколько минут. Пролилась невинная кровь. Раненые стонали и молили о пощаде, убитые вереницей отправились к мерцающим звёздам.

И только одно спасло императора и его народ: это был всего лишь ужасный сон, ночной кошмар, охвативший единым постапокалиптическим ужасом нищих лицедеев.

Что это было?
Может, знак, предупреждение?

Спящие рыдали во сне.
Император выполз из палатки. Встал, пошатываясь, но без сил рухнул на колени.

Ночь окутала прохладой и безмолвием.
Ни души вокруг.
Даже луна казалась покинутой духами надежды.
Куда он ведёт своих людей этот старый актёр, и зачем?
К чему мытарства лицедеев, пытающихся вернуть миру его прежнее лицо или, быть может, напялить маски жизнелюбия?


СТАРУШКА

Отшельник никогда не ел таких пирогов.
Быть может, старушка – одна из тех, кого он искал?
Он лакомился (ведь хорошее слово "лакомиться"?" чудесным пирогом с невероятно вкусной начинкой, а старушка сидела напротив, на лавке, и тихо смотрела.
Без улыбки, без печали. Аккуратно сложив худые ладони на коленях.
Сверчок за печкой пел.
Отшельник сразу понял, что это сверчок. И что пирог – с яблоками.
Никогда ничего такого не знал он, а понял сразу.
Вдруг старая женщина сказала:
– Ешь, милый, ешь. Тебе сильным надо быть.
А, может, ему показалось. Может, и не сказала. Просто подумала.
И Отшельник не произнёс никаких слов. Только подумал в ответ:
– Спасибо, бабушка.
– Да, я твоя бабушка.
– И ты знаешь мою маму?
– Конечно, ведь она моя дочь.
– Где она?
– Далеко. Её нет на этой земле.
– Значит, я её никогда не увижу...
– Увидишь. Ты обязательно увидишь. Это не всякому дано. Но ты обнимаешь свою мать.

О-16 не мог остановиться и ел один кусок пирога за другим. И запивал компотом из тех же яблок. Интересно, откуда столько яблок у бабушки, ведь на планете остались только лилии и морковь?

– Почему мне надо быть сильным? – спросил Отшельник.
– От тебя многое зависит, – ответила старушка.

О-16 поднялся из-за стола, подошёл к бабушке посмотрел на её руки, но ничего не увидел.
Не было на них клейма.
Нет, бабушка не оказалась отшельником. Но разве это важно?

Затем он опустился на колени и прошептал прозвучавшие в голове слова:

В упоении тишиной
расстаёмся с чужой виной.
Мы не помним своих обид.
Да и совесть давно уж спит.
Сколько страха и бед в ответ,
было... было, но больше нет.

Помнишь, ветер у моря пел,
с гор сдувая небесный мел,
чтобы заново написать,
чем нам жить и о чём нам знать?..

Я прошу об одном лишь, Бог.
Если жив ты, а путь далёк,
поспешил бы ты к нам, сюда.
Чтобы снова и навсегда.

Не взглянув на старушку, он встал и вышел из дома.
В пункте Б ему делать больше нечего.
Отшельник отправился дальше.
В пункт В.


Глава четвёртая
Память

После ночного кошмара, на третий день, Император вспомнил, где он видел старуху из первого ряда амфитеатра, во время действа.
Ксан Первый узнал её по глазам, всегда тревожным, в те их первые совместные три года Второго Апокалипсиса.


– Вы берёте?
Женщина тревожно глядела на него снизу вверх своими огромными глазами.
Маленькая, хрупкая, тихая.
АлеКСАНдру... Саше стало совестно.
– Вы берёте? – повторила она. – Это очень хорошая табуретка. Прочная.
Саша подавил в себе желание помочь и, стараясь больше не смотреть на неё, мотнул головой. Пошёл дальше. Вдоль ряда торговок.
Ему совершенно нечего было делать. Работу он потерял неделю назад. Выходное пособие за три дня, при желании, ещё можно растянуть на месяц. А дальше... Ну дальше поживём-подышим.
И чего он сюда припёрся?
А!.. За лампочкой...
А на фига ему лампочка в коридоре?
Саша вернулся к женщине:
– Мне не нужна ваша табуретка. Мне нужна лампочка, – сказал он.
– У меня нет. Они все перегорели. Раньше я становилась на эту табуретку и меняла лампочки.
– Чёрт с ней, с табуреткой, – сказал Саша. – Вы одна?
– Да.
– И у вас только эта табуретка?
– Да.
– И вы спите на голом полу?
– Да.
– У меня выходное пособие за три дня. На две недели хватит. Пошли ко мне.
– Хорошо.
Он подхватил табуретку.
Всю дорогу в голове, словно на паутинке, болталась куцая мысль: "В общем-то, на табуретке я сэкономил".
Дома у него не осталось ни одного стула, какие уж там табуретки. Сжёг ещё прошлой зимой.

"Надо вернуться в пункт и найти её..." – подумал Император.
Только зачем?
Что-то в нём шевельнулось.
Прошло сто миллионов лет... но что-то в нём снова ожило.
Пустыни иссушили сердце, но не память.

ДОМ

В этом доме он никогда не жил.

Шёл дождь.
Она стояла у порога, босая, на зелёной траве.
Было много зелени.
Никаких цветов. Просто серый дощатый домик с большим окном, дождь, трава и она.

– Зачем ты стоишь босиком? – в его голосе звучали нежность, беспокойство, тревога. – Ты же простудишься.
– Мне не холодно. Я ждала тебя. Ты пришёл.

Небо осветила разноцветная молния. Таких молний за все свои одиннадцать лет он никогда не видел.
Но сейчас ему было куда больше. Наверное, тридцать. Или даже сорок лет.

Они сидели за деревянным столом, сбитым из грубых серых досок. По всей поверхности стола были разбросаны зелёные яблоки.

Они смотрели друг на друга. Глаза их были прекрасны.
– Я люблю тебя, – сказала она.
– Я люблю тебя, – ответил он.

Они сидели рядышком, касаясь друг друга плечами.
Их одежда была очень простой.
И правда – совершенно не холодно.
Дождь.
Много зелёной травы.
Их босые ноги.

Они поднялись с лавки.
Он поцеловал её в глаза.
Затем отвернулся и отправился по тропинке в прошлое, чтобы когда-нибудь снова обнять её. Сейчас ему надо было поторопиться к пункту Г.
Ливень усилился, смывая на своём пути всё ненужное.


Глава пятая
Коридор

Они всё-таки вернулись назад.
Ни в одной из лачуг старухи не было.
Впрочем, староста предположил, что её можно найти в катакомбах.
– То есть ты не знаешь, где твои люди? – удивился Император.
– Да знаю-знаю, – хмыкнул староста. – Внизу она, на работах.
– Старуха? Какой от неё толк.
– Положим, однако не такая уж она и старая. К тому же...
Староста замялся:
– Она постоянно кричит. Зовёт кого-то. Меня это раздражает.
– Кого зовёт?
– Суру или Зуру. Кто её поймёт.
– Где вход в катакомбы?
– За последней конурой...
– Мои люди поживут за сценой. Дай им еды.
– С вас три бесплатных действа.
Император кивнул и отправился на поиски старухи.
– Шуру она зовёт, – пробормотал Ксан. – Меня, чёрт побери...

И вспомнил.

Это были самые прекрасные ласки в его жизни. Да и она как-то раз прошептала:
– Милый мой, милый... Какое счастье, что мы нашли друг друга!..

Да.
Вся предыдущая жизнь сложилась из череды событий, встреч, отношений, проклятий, войн, голода, безработицы, мгновений и тягостей времени именно для их встречи.
И какая несправедливость, что однажды это исчезло. Оборвалось на самом счастливом аккорде.
Так бывает.
Так случается.
На каждом шагу.
Когда разлучает взрыв третьего апокалипсиса.

Однажды они поклялись друг другу, что, если произойдёт что-то ужасное, и они окажутся не рядом... они пообещали друг другу в тишине и гармонии соития, что будут ждать у старого каменного моста.
Каждое утро.
Наивные.
После взрыва моста не осталось.
Не осталось в их городе ничего, где можно было бы ждать.
Но он искал её и месяц не уходил из тех мест.
А толку?

И теперь он бежал по тёмному коридору, едва освещённому керосиновыми лампами, он мчался вниз, в надежде найти её и обнять.


ВЕРНЫЙ ПЁС

Бархатистый голос в голове Отшельника бормотал свою молитву:

– Береги родных и близких... Береги меня... Сто тысяч раз повторял я эти слова... Сто тысяч раз вы повторяли их за мной...
И часто берегли себя раньше? И многие берегли меня и мне подобных?
Сберегли? Прошлую жизнь, прошлые отношения? Прошлую любовь, дружбу, теплоту, радость?
А нынче, снова – по команде?
Ты бы хотел сберечь то, что есть у меня сейчас? Или то, что было у вас?
Я бы хотел сберечь для вас. Я мечтаю о вашей преданности жизни и идеалам.
Создать или воссоздать, отношения, когда понимают, принимают, когда понимаю, принимаю, когда не стыдно или, напротив, стыдно – это и есть суть, это и было предназначением.
Но разве возможно быть и возрождаться по принуждению, по форс-мажору, страшась?
Кто мешал жить иначе? Кто мешал заботиться и быть ближе?
Можно ещё много всего сказать.
Только я остановлюсь на этом:
– Кто мешал раньше?
А облако, если приглядеться... Приглядись! На пса похоже. На верного пса с добрым уютным вечно мокрым и холодным носом, который уткнулся в твою ладонь и молчит, потому что и так всё ясно.

Нынче я брожу по Небесному Лесу.
И буду искать дальше. Может, этим... именно этим я кому-то да пригожусь
Я нужен тебе?

Отшельник стоял под небом, задрав голову.
Кто это существо, глядящее на него сверху? Верный пёс с добрым уютным вечно мокрым и холодным носом? Кто?

И тут О-16 неожиданно громко произнёс:
– Уткнись в мою ладонь! Помоги мне!..

И так, окунувшись мольбой в надежду, внезапно проросшую в его душе, Отшельник зашагал дальше.
Впереди его ждали простые дела.
Нет, не подвиги и геройства.
Впереди что-то важное, раскрывающее истиной прошлое и настоящее.
А до будущего всего лишь следует дожить. Иначе зачем это всё – правда и ложь, две обязательные составляющие бытия и истины?


Глава шестая
Бесконечность

Коридору не было конца края.
Бег продолжался час или два, и ему уже начало казаться, что он просто перемещается по какой-то дикой спирали вниз, вниз и вниз, только вниз.
Задыхаясь, он изредка выкрикивал фразы из "Сна в лунную (летнюю) ночь". Шекспировской свежести в них не осталось и в помине. Импровизации постапокалиптических действ причесали текст до неузнаваемости. Впрочем, вряд на земле остался хотя бы кто-то, кто помнил Шекспира в подлиннике.

– И брачный час нам принесёт однажды
четыре лунных дня иного счастья.
Что было раз, то повторится дважды.
Не убывай, Луна, чужим ненастьем!..

И снова Император вспомнил.

Это было уже После всего, что случилось с миром, когда наступила очередная смерть, но кто-то ещё остался в живых. Например, он.
Он брёл по изуродованной земле, петляя среди воронок и развалин, в поисках крупиц Истины. Даже не так. Всё ещё в поисках Разума.
И набрёл на останки Храма.
Вера, не знавшая границ, превратилась в строительный мусор.
Но осталось небо. Синее. Морозное.
Значит, что-то всё-таки случилось, что-то состоялось, и мир шёл к чему-то, к чему шёл так мучительно долго и, наконец, пришёл.

Ощущения, словно повстречался с Разумом. Нашёл собеседника.
В первую очередь, в самом себе.
Он уже не врёт миру.
Он всего лишь лицедействует.
Ему, как это ни дико, хорошо и даже не очень одиноко.
Ему комфортно, как это только может быть в трагедии, где всё стало ясно, и на просцениуме остались те, кому не жить дальше: со злобой и добром, с потерянностью и находками, с наивностью и надеждами.
Со всем, что необходимо каждому из оставшихся – с открытым и отважным сердцем, но которое, к сожалению, не у всех колотится так громко, как хотелось бы именно ему – сердцу императора новой жизни.

– В чужой беде желания утонут,
и девой юной страхи вознесутся.
– Не увядай, Луна!.. – созвездья стонут...
...и Млечными Слезами разольются.

Тогда он шёл вперёд по пустыне, по основательно разодранной планете. Но тогда и был виден горизонт с морозным восходящим солнцем.
Сейчас он мчался вниз, в душную бесконечную неизвестность.
Лишь одно внушало надежду.
Вдруг Староста не солгал, и она где-то здесь – его постаревшая Любовь.


ЛАВОЧНИК

В пункте Г Отшельник направился к съестной лавке. Поднял руку в приветствии, да и привычно показал ладонь тыльной её стороной.
Старик уставился на клеймо О-16. Взгляд его посветлел:
– Выбирай, Отшельник.
О-16 взял с полки сухари и бутылку обычной питьевой воды.
Лавочник улыбнулся:
– Вот ещё.
Он нагнулся, пошарил под лавкой и протянул Отшельнику плод.
– Это яблоко. Ешь прямо здесь и сейчас.
– Яблоко... Откуда?
– Какая разница, сынок. Оно твоё.
Затем продолжил:
– Каждый из нас сам себе царь в своём царстве. В детстве я обожал рисовать географические (и даже политические!) карты собственных государств. Разумеется, без войн не обходилось, и моя страна всегда одерживала победу над очередным несуществующим корольком несуществующего отсталого королевства. Я нёс миру свет и разум, закрашивая фиолетовыми чернилами материки, острова и прибрежные территории. Великий океан бороздили мои величественные армады, и аборигены со счастливым смехом встречали освободителей связками бананов и коралловыми ожерельями. Теперь я живу здесь. И это тоже вполне приличное княжество. С яблоневым деревом, о котором знаю только я. Теперь и ты. За окном над государствами небо низвергает ливни. Ветерок играет ветвями моей старой единственной яблони. И я уже не закрашиваю чужие земли фиолетовыми чернилами. Это совершенно лишнее. Я ждал тебя. Ты пришёл. Миру ты будешь полезен, как и остальные пятнадцать твоих собратьев.
– Ты видел кого-то из них?
– Видел. Они пошли дальше.
– В какую сторону? Куда?
– Этого я не могу сказать. Я не знаю. У каждого свой путь к гармонии.
Мудрый старик кивнул, затем опустился на табурет и закрыл глаза.
Скорее всего он устал и уснул. Может, навсегда. Так бывает, когда завершешь главное дело своей жизни.


Глава седьмая
Лестница

Воспоминания захлестнули волной.
Когда-то, казалось, почти всё стёрлось из памяти. Какой смысл помнить то, к чему нет возврата? Оказалось, это не так.

На одной из уцелевших стен, среди прочих надписей, бросалось в глаза обрывистое:
У НАС БУ... РЕБЁ... ЛЮ...

Спираль уносила его к пределу бесконечности. Должно же было это когда-то прекратиться? И ни одного ответвления, ни одного зала, ни единой живой души. Всё-таки Староста солгал, а он, Император, свалял дурака. Впрочем, без этого путешествия по мрачному подземному коридору он вряд ли предался бы воспоминаниям.

 В какой-то момент показалось, что спуск прекратился. Он уже не бежал.
Он брёл по закоулкам памяти.


У НАС БУ... РЕБЁ... ЛЮ...

Да, это, наверняка, было нацарапано её рукой. Сколько же он потом скитался по разбитой планете в поисках любимой...
Если она выносила ребёнка и родила, ему уже... Господи, время потеряло свой первоначальный смысл... Он не смог посчитать... Лет тридцать прошло... Или сорок?

Идти стало труднее. Вроде начался подъём. Хотя бы это. А в голове зазвучали строки.
Боже... Боже... Это ведь его стихи...
Он сочинил их тогда. Он же был и поэтом!..

Одинокая лошадка
где-то в поле с небесами...
Это всё когда-то было,
но теперь оно не с нами.

И в тумане том обычном
необычные желанья.
Сказка сказкой, быль прошедшим,
ночью сон, а днём сознанье.

Если б было всё так просто,
только сложно сожаленьем.
Ест лошадка с неба просо.
За стеной чужие сени.

Там любовь, там церковь тихо
проплывает век за веком.
Продавец торгует Лихом,
раздавая сдачу эхом.

Эта старая картинка
тем знакома лишь, кто знает.
Море плещется слезинкой
и закатом замирает...

Неожиданно он споткнулся и чуть было не расшиб себе нос.
Это была каменная лестница.
Он карабкался по холодным ступенькам вверх и почему-то был уверен, что впереди его ждёт что-невероятное.
Массивная дверь поддалась после третьей попытки. Он потянул её на себя и, зажмурившись, шагнул за порог. От яркого света брызнули слёзы.
Это было невероятно.
Под ногами, о скалы билось волнами синее море. Море, которого быть не должно.
Море, которое даже в прошлой жизни ему довелось увидеть лишь однажды
И вот оно! Даже чайки парят между синим небом и бирюзовыми отражениями.
Фантастика.
Нет, это не сон.
Выходит, планета не погибла. Земля жива.


НЕБО

Отшельник не отправился к следующему пункту.
Внезапно его потянуло к горам, и он понял, что размышлять над этим бессмысленно, просто надо идти. И это самое верное. Даже если отдаёт безумством.
Между горами, которые на фоне неба казались плюшевыми, лежала  пустынная каменистая земля. Кое-где виднелись жалкие кусты, и на рассвете с листьев  можно было собирать росу.
Он берёг силы и шёл размеренным шагом. От росы до росы, несколько дней, а по ночам, дрожа от холода, засыпал прямо на земле.
Откуда брались силы, он и сам не понимал.
Но каждое утро, растерев ноги, О-16 поднимался и шагал дальше. Порой насвистывая что-то бодрое потрескавшимися губами, а солнце палило в затылок.
Словом, он дошёл.
Горы выросли перед ним непреодолимой стеной. Они были высоки, и, правда, оказались плюшевыми. Подножья были усеяны плодносными яблонями. Такого чуда ему ещё не приходилось видеть.

И Отшельник обратился к Небу со словами благодарности.
О-16, воспитанный Луной, звёздами и Светилом, верил Небу с малых лет.
Бархатистый вдумчивый Голос, время от времени, звучавший в голове Отшельника, произнёс:
– Ты всё делаешь верно, сынок. Одолей горы, покори их. Так надо. Так правильно. Ты откроешь новый мир.

Когда стоишь под вечным небом, впрочем, и оно не вечно, но выше, и как бы человечество не пыталось дотянуться до него рукой, всё равно не смогло дотянуться, ведь оно выше, выше каждого из нас и всех, вместе взятых, населяющих мироздание, – горы приходят на помощь. Они позволяют приблизиться к Небосклону.

Небо и богов выше, даже если именно они создали небо.
Небо выше, чище, поразительно спокойно и величественно во всех своих проявлениях: в неистовстве и звёздопадах, в рассвете и снах.
Разве можно с этим поспорить?

Так думал О-16, ясно осознавая, что отныне многое ему по плечу. И горы, в том числе.
Но первым делом он нарвал спелых яблок и устроил пир, какого ещё никогда не видело Небо.
Яблочный пир души и тела, надежды и чистого разума.


Глава восьмая
У моря

Тогда, может, единственный раз, в жизни, у моря, он показался себе сентиментальным.
И сейчас его непреодолимо потянуло пройтись вдоль всей линии берега. От маяка, да-да! это был маяк! до тех самых волнорезов, что остались ещё от прошлых войн.
Он шагал по волнам, наслаждаясь бризом, овевающим с моря...
Он пытался пересчитать шхуны (!), пунктиром обозначившие горизонт...
Время от времени прикладываясь к невесть откуда взявшейся в руке бутылке "Ахашени", он вдруг подумал, что всё наладится.
Да нет же, это был не сон!

Он прошёл мимо парочки влюблённых, миловавшейся прямо на песке. Не на махровых полотенцах, как полагается, без халатика, что ли, какого-никакого под телами, а прямо на золотистом песчаном ложе.
Они его и не заметили. Тоже боги. Творили свой мир.

А он шагал по песку всей своей изнывающей измочаленной сущностью и вдыхал солоноватый воздух моря. Воздух подлечит. Как пить дать.

В конце концов он добрёл до древних, германских, что ли, волнорезов, откуда уже начиналась галька.
Он набрал сотни две гладышей, величиной с кулак.
И выложил из безжизненных камней её имя. На влажном тёмном песке.

Затем он подмигнул космосу и хмыкнул.
За ним наблюдали с галактической станции. Ведь обязательно кто-то руководил процессом, даже в этот безмолвный час.
Сентиментальный порыв не вызовет у них смеха. В конце концов, он нахватался у прежней жизни главного – умения быть преданным даже если всему настал мнимый финал.

Там, на станции, полубоги сжали-подержали за него кулаки и тоже сентиментально размечтались.
И им ведь свойственно то, чем они наделили цивилизацию.

Он выложил из влажных камешков слово Любовь.
Это было её имя.
Имя той, которую он полюбил в безропотные дни Апокалипсиса.
И которую, как выяснилось, он любил всю последующую жизнь, потеряв и пока не обняв снова.


ХИЖИНА

Недолго Отшельнику пришлось взбираться по горе.
На склоне, который вынырнул из-за кустарников орешника, он заметил аккуратную хижину. Из трубы тянулся дымок. О-16, не обременяя себя сомнениями, направился к жилищу. Интуиция ещё не подводила его.
Да хижины было рукой подать, однако небо внезапно заволокло тучами, сверкнула молния, загрохотало, и Отшельника окатило холодным горным ливнем.
Скользя, спотыкаясь, то и дело падая, он всё-таки оказался у спасительного убежища.
Видно, его заметили из окна.
Седовласый старик приоткрыл дверь и сильной рукой втянул в очередной раз поскользнувшегося Отшельника внутрь.
Здесь было тепло. Уютно. За столом сидела опрятная девочка и улыбалась.
Старик взглянул на ладонь Отшельника и кивнул. И без слов было понятно, что О-16 повезло. Это были радушные хозяева.
Старик стянул с него мокрою одежду, дал полотенце, сухое бельё, из грубой, но плотной серой ткани.
Накормил чечевичной похлёбкой.
И предложил было улечься на печи, но в это время дверь распахнулась и на пороге вырос силуэт здоровенного мужчины. В руке он держал старое ружьё, что-то вроде берданки.
Девочка так из-за стола и не поднялась за всё это время.
Только сидела и улыбалась.
Неожиданно перед глазами Отшельника всё поплыло и он провалился в глубокий сон.
Какая разница, кто там на пороге, с ружьём, если ты ужасно устал, а в гостеприимном доме уютно, сытно и тепло.
Голос во сне наговорил ему вот это стихотворение:

Лежать в ночи
И думать лишь о том
Что есть ключи
И необычный дом

В котором ждут
Чудесно и любя
И не снуют
И дарят лишь себя

А этот мир
Что спит или бежит
То как вампир
То белой нитью шит

И нет утех
Иных и нет любви
Одна на всех
Лишь церковь-на-крови

Пускай ключи
Что в рюкзаке моём
В твоей ночи
Оберегают сон

И я хочу
Чтоб каждому в ночи
Его мечту
Открыли бы ключи

О-16, укрытый буркой, безмятежно спал на лавке, а за столом сидело уже несколько мужчин, один из которых, тот самый, с берданкой, тихо, но с нажимом произнёс:
– Это святой дом. Да, непогода собрала здесь непримеримых врагов, но мы благодарны хозяину и его ангельской внучке. Спасибо тебе, старик. Мы ж не звери. На подобных тебе мир и держится.
Мужчина  поднял стакан с вином. Остальные тоже.
И выпили, не чокаясь.


Глава девятая
Горизонт

Император разглядывал горизонт, море и небо и рассуждал:
– Мы проходим мимо. Мы заняты. Мы в себе. И только тогда, когда не в себе, мы замечаем друг друга Мы
в беседах тянемся друг к другу... Совсем, как раньше. Помнишь? Ты ко мне, я к тебе... Мы мечтаем соединиться до последнего стука...
ну так не говорят, да... Говорят – до вздоха, до выдоха, до шёпота.
– Ты ведь любила?
– Я люблю и сейчас.
– И я люблю до сих пор.
– Это...
– ...волшебно.
– Это счастье.
– Любил и люблю.
– Любила и люблю.
– Где ты?
– Далеко.
– Ты здесь, у моря?
– Я не знаю.
– Я у моря. Как меня занесло сюда? Я и сам не понял. Я бросил своих людей. И вряд ли вернусь к ним.
– Ты найдёшь меня и мы вернёмся к ним вместе.
– Зачем? Мне уже нет до них дела. Я с ними бродил по пустыне почти сорок лет. Им нет спасения как и тем, кто остался.
– Это не так.
– Может быть. Но мне сначала нужно отыскать тебя.
– Так ищи.
– Я ищу.
– Нет, ты наслаждаешься морем.
– Я попал сюда случайно. И даже не уверен, что это реальность. Нам казалось, что планета погибла. А она жива. Во всяком случае, в беде не вся Земля.
– Я не в беде, мой милый. Я просто жду тебя. Приходи.
– Я приду.

Он отвернулся от моря и зашагал прочь, в полной уверенности, что рано или поздно найдёт её, свою Любовь. Вполне вероятно, ему придётся пройти всю сушу или переплыть океан. Но пока он просто отвернулся от моря и зашагал прочь.
Впрочем, об этом мы уже сказали.


СТАРИК

Они всё ещё сидели за столом.
И всё ещё пили вино.
Старик сказал:
– Неизвестность – великая из истин.
– Ты прав, уважаемый,– ответил мужчина с берданкой.
Он встал, положил ружьё у стены, вернулся и продолжил:
– Однако я расскажу. Из этой берданки я убил семерых. Нас, братьев, тоже было семеро. Остался я один. А те, кого я убил, были моими врагами и твоими братьями.
Мужчина посмотрел на человека, на коленях которого лежала белая папаха. Мужчина не отвёл глаз. Он смотрел почти без выражения, только раза два пожевал губами. А глаз не отвёл.
Третий мужчина тоже сказал:
– И мои руки в крови. Я многих положил. И твоих родственников и друзей, и твоих... И твоих.
Он взглянул на четвёртого.
Четвертый ответил:
– Ну, и я в долгу не остался.
Старик молча разлил по стаканам вино. Они снова выпили.
Девочка спала. Мальчик-отшельник, тоже дремал и слышал разговоры сквозь видения.
Мужчины говорили тихо.
Словно на исповеди.
Они признавались в своих кровавых деяниях, а старик молчал и подливал вино.
Наконец, он спросил:
– Вам стало легче от ваших откровений и признаний?
– Нет...

Отшельнику снилась Луна.
Вот он стоит на горе и смотрит на Землю.
А Земля переливается разными оттенками красного. В крови планета.
Отшельник кричит Земле:
– Тебе больно?
А планета плачет в ответ. Нет у неё сил отвечать на глупые вопросы.

Старик подошёл к О-16. Укрыл сползшей на пол буркой.
– Кончайте свои разговоры, – бросил он мужчинам.
А мальчик вхлипнул во сне и затих.
Может, и Земля перестала стонать, кто её знает?


Глава десятая
Новое

Это был не пункт.
Несколько брошенных лачуг.
В одной из них, стояло древнее зеркало. Больше ничего. Пусто было в лачуге. Только это зеркало с тумбочкой на изогнутых ножках.

Он подошёл и увидел себя в зеркале не стариком, а юношей. Нет, не молодым человеком прошлых лет, а – будущих, грядущих.
И это снова был не сон, и не фантазия, не иллюзия, не мираж.

Волшебное зеркало реальности.
Он стоял и разглядывал себя с упоением и надеждой на что-то лучшее, хорошее, доброе. Словно раздвинул ладонями занавес и просто смотрел в окно.

Юноша тоже разглядывал его – старого Императора. Глаза такие же – искристые.
Юный совсем. Вот девушка подошла. Прекрасная. Надо же никогда её не видел.
Они, юные, обнялись. Улыбнулись ему – старику.
Неожиданно глаза у девушки заблестели.
Слёзы? Не плачь, родная. Не плачь, я тебе говорю.
Парень целовал её влажные щёки, губы, глаза.
Вот так, молодчина. Ну и хорошо. Успокоилась.
Да.
Удивительно. Видеть себя со стороны.
Чем будем жить? Какими станем?
Не это ли важно знать?
Никогда не видел в этом ничего страшного.
И вдруг эта находка. Зеркало. Отныне всегда готов к тому, что впереди.
Как уйти от него?
Уникальная находка. Однако.
Ведь не тащить зеркало дальше на себе?

Дар небес. Один из тех, которые ждёшь почти всю прожитую жизнь. С трепетом, с холодком в груди. Такого он ещё не испытывал.

Вот пришло, наступило.
Он подошёл к окну. Распахнул его.
Встал на стул. Затем на подоконник.
Повеяло слабым ветерком.
Он выпрыгнул, словно шагнул в вечность. А пролетел всего-то метра полтора.
Он упал на колени. Взглянул на пустыню, по которой ему шагать дальше.
В конце концов, даже эта шутка богов, шутка с зеркалом, способна обнадежить кого угодно.
Тем более его – Императора Ксана.
Он поднялся с колен. И пошёл дальше, оставив за спиной зеркало, лачуги, прошлое.
Новым надо жить.
С неба закапало. Начался не ливень. Просто тихий дождь.
Боги – они ведь тоже могут быть лириками, не смотря на бесшабашную серьезность бытия.

В любви покой и наслаждение
забытых и послушных дней.
Мы ждём, доверившись рождению
простых и искренних идей.

Порывом юности с беспечностью
шагаем под святым дождём.
Укрывшись зонтиком,
   как вечностью,
мы друг о друге узнаём.

И с каждым шагом ближе близости.
И с каждым вздохом дополна.
Соединившаяся милостью
божественная тишина.

Когда-то он сочинил эти строки.
Теперь они пришлись к месту и ко времени.


ДЕВОЧКА

На рассвете мужчины ушли в туман.
В разные стороны. Они уже не были врагами. Но и друзьями они не смогли бы стать. Просто разошлись подальше друг от друга, чтобы по дурости и привычке не возвратиться к привычной пальбе и бессмысленным убийствам.

На рассвете девочка проснулась.
Она смотрела на мальчика-отшельника и больше не улыбалась. Просто смотрела на спящего мальчика. Спокойно. Такими ясными глазами, что старику вдруг показалось – девочка заговорит, произнесёт свои первые слова в жизни, но девочка была немой от рождения. Ей, как и Отшельнику, шёл двенадцатый год.
Когда-то у неё были и отец и мать. Но они погибли.
Старик приютил девочку. Он не был ей родным по крови, лишь – по духу.

Старик вздохнул и отвернулся к стене. Пора вставать, но он вдруг устал.
Девочка хорошая хозяйка. Он её всему обучил. Пускай сегодня займётся домом без него.

Устал старик. Очень устал от одиночества, людей и жизни.
Закрыл глаза и тихо застонал.
Впрочем, это прозвучала его последняя песня.
Так тихо и достойно уходят только очень хорошие люди.

Девочка всё поняла.
Она не засуетилась. Она не вскрикнула. Подошла к родному человеку, склонилась над ним, обняла и тихо заплакала. Слёзы капали на усы и бороду старика, А он застыл в улыбке.

Отшельник проснулся, сразу всё понял и укрыл старика буркой.
Потом они его похоронили.
Чего и кого ждать несколько дней, когда кроме них в этих местах больше никого нет?
И надо жить дальше.


Глава одиннадцатая
Глаз

Императору приснился сон.
Давно ничего не снилось.
Пожевав яблок, он зарылся в стог сена. Ароматная тошнота подступила комом, но его одолела усталость, и он провалился бездну сновидений.

В Небе появился Глаз.
Несуразный. Красный. С лимонным белком. Зелёным зрачком.
Уставился на Африку. Затем на Евразию, обе Америки, Австралию, Антарктиду. Точнее на то, что от них осталось после третьего... нет, после пятого апокалипсиса.
Затем обладатель глаза просунул сквозь густое облако гигантскую лапу. Пошарил ею в стоге сена, однако – осторожно, сон Императора не нарушил, и нашарил иглу.
Вздохнул с облегчением. Игла-то хранилась в яйце, яйцо в утке, утка в медведе, медведь в лукошке, лукошко на Маше, Маша в сундуке, сундук с цепями покоился на дубе.
После этого все на Земле зажили дружно. Даже министры иностранных дел и рыбного консервирования. Вот оно, оказывается, в чём было дело. В игле.
– ДетЯм с иглами нельзя, – констатировал Глаз.
И больше не появлялся.

А Воин отбросил земной меч и воспарил над полем битвы.
Сотни тел остались внизу.
Вроде одолел всю нечисть.
Это было последнее сражение.
С самим собой. Во искупление грехов. Но осталось ещё одно дело.
Если честно, Воину, то бишь – Императору, ужасно захотелось просто полетать.
Звёзды родные!
Он протянул к ним руки, словно подержал в ладонях. Затем пригоршней рассеял по небесной пашне, и вернулся на поле.
Душа коснулась тверди. Облачилась в новые доспехи.
Впереди ждала ещё одна жизнь.
И ученики.
Надо же было отыскать их и передать им знание.
К тому же Планета была крохотная. Можно обежать за минуту. Океаны по колено.
Он присел на самую высокую гору. Снег под ним сразу же растаял. И случился лёгкий потоп.
От нечего делать Он слепил из глины две крохотные фигурки. По собственному подобию.

– Может, хватит издеваться над ребёнком?! – послышался голос Бабушки. – Не ужинал ведь! А ты его в угол! Да и за что? За тройку! По какой-то дурацкой челологии! Не двойка же! Сироту обижаешь, собственную кровинушку.
Бабушка хорошая. Всегда Его защищает, особенно после того, как Мамы не стало...
– Ладно. – Отец смягчился. – Ужинать!

Он вернулся к столу. А фигурки, вдохнув в них души, оставил на планете. Завтра покажет учителю по челологии. Может, четвёрку поставит.
Смешные получились человечки. И шустрые такие! Вон как быстро расплодились!..

Император очнулся и долго не мог понять, где он и почему капает с потолка. Затем вспомнил, что после стога, пошёл дальше и уснул в случайной пещере.
Император выполз наружу и зашагал по тропе дальше, не дожидаясь рассвете и пока на небе потухнет последняя звезда.
Забавные сны, думал он, словно из чужой жизни. А такие родные и близкие.


ЗВЁЗДОЧКА

Каждую ночь они забирались на плоскую крышу и смотрели на звёзды.
– Смотри, – говорил мальчик. – Это моя самая большая и яркая звезда. Я её помню и знаю всю свою жизнь. Хочешь, расскажу?
Девочка прижималась к нему и кивала.
По ночам, конечно, было прохладно, порой дул холодный ветер с вершины, они одевались тепло, но всякий раз брали с собой бурку старика, укрывались ею, девочка могла и прикорнуть, клевала носом, а Отшельник рассказывал.
– Моя звезда чудесная. Она никогда не предаст. Она сияет в самую неспокойную непогоду, прорвётся сквозь любую тучу, надо только терпеливо ждать. Уже совсем темно, не видно ни единого клочка неба, и вдруг она выныривает из бездны, из мрака, и сияет ярче прежнего. Она всегда подскажет. Она поддержит. Она подаст надежду. Я верю этой звезде.
Девочка сопела под боком.
Было тепло и уютно.
Отшельник тоже спал. И никакой ветер, никакой холод не были им помехой в совсем не тревожном сне.
Так они и жили несколько недель.
Отшельнику было хорошо. Он не понимал, зачем ему идти дальше.
Да и не мог он оставить девочку.
Как такое возможно – бросить её?
С хозяйством они справлялись. Еды и дров пока хватало, Старик был запасливым человеком.
А потом, вообще, выпал снег.
Глубокий. Идти некуда. Разве что дорожки разгребать вокруг дома.
Однажды, подержав ладонь мальчика в своей, девочка вдруг произнесла:
– О.
Первую букву его имени – О-16.
Она и раньше напевала тихие мелодии, когда пекла лепёшки. Голос у девочки был нежный и одновременно глубокий, душевный.
Отшельник называл её Звёздочкой.
Ведь он не знал настоящего имени девочки, которую, на самом деле, звали Марией. Имя было вышито на ночной сорочке девочки.
Но Отшельник не умел читать.
К чему эта способность, когда он умеет общаться со звёздами.


Глава двенадцатая
Поэт непризнанных сословий

Когда-то, будучи поэтом, он сочинил это в двенадцати главах (читайте ниже, после вступления).

Был у него друг. Что-то вроде древнего Санчо, которого "катастрофически" не хватало сейчас. Впрочем, всегда можно выбрать модель раздвоения личности. Да. Так даже проще. Когда ты не в единственном числе.

"Дорога к мраку, или
Путь к таверне"


1

И снова в путь!
Мой верный Санчо, где ты?
Нет, мельницами нынче не проймёшь...
Нам Бездну подавай и волны Леты,
и глас утробный Ада!..
Что ж ты врёшь,
мой хитрый друг, что немощен и болен?
Садись же поскорее на осла!
Нам снова в путь!..
Ага! Уже доволен?!
Ха-ха, ну да!.. Ты укротитель зла!..


2

Наш Мрак не в нас – добраться до него
мы сможем к вечеру, познав свободу Страсти,
свободу Выбора, свободу Ничего
и несуразной непонятной Власти.

Наш Мрак не там, где ищем... Словно псы
мы рыщем по неведомым дорогам.
Нет, путь один. Вдоль мёртвой полосы,
там, где за гранью лодочники Бога.
 

3

Чего ты хочешь от меня, Костлявый Недруг?
А говорили, будто ты – Она?
Твоих глазниц фальшивая вина
меня смущает...
Что же ты как евнух
улыбкой мёртвой тешишь? Подойди!
Мой меч со мной!
Твой саван слишком бледен –
рассечь его!.. Признайся, ты же смертен,
раз медлишь?!
Медлишь... Бездна во плоти...


4

Я полюбил тебя не в этой жизни,
я долюблю тебя не в этот день.
Наш долгий путь заведомо капризный
описывать не буду я, мне лень.

Но об одном молю тебя, послушай,
как мы расстанемся на берегу реки:
бессильный ветер слёзы не иссушит,
и будут долго плакать старики...


5

Они как рыцари печальных странствий
в моём сознанье скачут в Никуда.
Они спешат на выручку Коварства,
и ужин их – сырая лебеда.

Они сто лет не ведают покоя,
они свой век обманывают сном.
И ветхим судном горестного Ноя
заходят в порт по имени Содом.


6

...и неужели этот путь
пройдём мы с теми кто ушёл
кто нас покинул навсегда
вернувшись эхом
как-нибудь
о да
осилим мы тропу
вихляющую меж вершин
над светлой бездной бытия
о как-нибудь
о как-нибудь...
но что же будет
с вами? –
вы
остались здесь
в небытие
остались здесь...
и вы
и вы
вам не видать
живой травы


7

Эй, дружище Санчо, не слезай с осла!
Награжу тебя я титулом посла,
вверишь ты случайным путникам мою
тайну о печали и кого люблю.

Эй, дружище Санчо, не предай меня!
Сообщи им тайну только про коня,
Росинант мой помер, что же делать мне?
Видно, надо думать о другом коне.

Эй, дружище Санчо, ты скачи вперёд!
Может, целый месяц, может, целый год,
тайна стала байкой, вот, поди, смешно
люду и зазнайкам, мне же всё равно.


8

А что увидим мы, дойдя до мрачной цели?
И будет ли сраженье... В самом деле,
к чему весь этот жалкий балаган?
К чему с опаской бег, усталость в теле
и судный день – божественный капкан?

И стоит ли молчать у врат, не ждущих гоя,
не верящих в предначертанье боя,
когда добро и жизнь одни во Тьме,
и зло молчит, и смерть не знает горя,
а прах – звездой, пылающей в звезде?..


9

Твой меч – оскал, твой щит – неверность,
твой выпад – горечь непобед!
Твой герб – разнузданная ревность –
порочный дьявольский послед!..

С тобою биться – славный подвиг,
быть может, славой я войду
в твой гиблый мрак... И славный пОстриг
я у Судьбы своей приму.


10

Устал... от битв... от сонма мыслей...
они хитры, как дерзкий враг,
меня настигший хваткой лисьей
и ощутивший смерти смак...

Я пал на время... так бывает –
не смертью выбит из седла...
спросите – всякий воин знает
вину, испитую сполна...


11

Одних изгоев я к другим привёл –
бродяги бедные слепцами исходили
тернистый путь Судьбы... Я их довёл
до первого трактира...
Но заныли

слепцы, хватаясь за пустой кошель,
о меч терзая пальцы в липкой крови.
Я оттолкнуть изгоев не посмел,
я сам поэт непризнанных сословий.


12

я бы хотел напялить маску
не могу
мне бегство ни к чему
наивный воин
по мирозданию иду с тобой
мой Санчо
этот маскарад
не нам Предназначенье
Мрак
для тех
кто любит маски
Санчо
где осёл
ты без него?
ах да...
остался
с ними
верно
ну что ж
пошли назад
нас ждут в таверне

А сейчас, снова вышагивая вдоль морского берега, он подумал: "Маскарады, главным образом, проходят под открытым небом".

"Маскарад – народное гуляние, в ходе которого нарушаются (чаще всего переворачиваются, заменяются на противоположные) правила и нормы обычного поведения, в том числе и словесного (отменяются запреты на слова, которые в других условиях употреблять публично не принято).
Немирович-Данченко".

Это он прочитал на старинном плакате, у древнего пирса, в конце которого на волне покачивался катерок.
Император к нему и проследовал.
Прогулка по морю. К цели. Что может быть великолепней и правдивей?


ИСТОРИЯ

Однажды с ними приключилась история, которую невозможно забыть. Она запечатлелась в памяти на всю жизнь, и затем передавалась из поколения в поколение.
Сошла снежная лавина с одной из вершин и принесла, практически к их порогу, в общем-то, бездыханное тело того самого человека с берданкой.
Отшельник и Звёздочка его выходили. Можно сказать, вернули с того света.
Что он потерял в зимних горах, что его сюда привело снова, так и осталось загадкой.
На этот раз он был без ружья, но девочка его вспомнила и даже попыталась объяснить Отшельнику, кто это. К тому времени она уже достаточно сносно поднаторела в устной речи.
Мало того, сам мужчина ничего не помнил. Видно, его здорово потрепала снежная лавина.
В быту он был полезен, многое ещё умел, а вот, кто он и чем, собственно говоря, занимался до падения с горы, совершенно не помнил.
Звёздочка дала ему имя – Медведь. Этот человек, и вправду, походил на медведя, лохматый, серьёзный и косолапый. И сильный. То и дело забавлял детей разными несуразностями по вечерам: то подкову кренделем скрутит и обратно выпрямит, то покружит их по избе, словно он карусель, да раскрутит так, что дух захватывает. Они визжали при этом, а Медведь гоготал.
Если б не он, может, и не выжили бы детишки. Зима в горах лютая.
Ну а такой мужской добродушной силы достаточно, чтобы и зиму пережить, и до весны дожить.
– Я вам благодарен, – сказал этот человек однажды солнечным днём. – Вот и капель уже. Мне пора.
– Куда ты? – спросили.
– Не знаю, но меня ждут.
– Кто?
– Мои родные.
– Возьми и нас с собой.
– Нет, у вас своя судьба, у меня своя. К чему и к кому она меня приведёт, я не знаю. Берегите себя.
И ушёл.
А Отшельник и Звёздочка решили подготовиться к собственному походу.
Что это означало?
Да просто, надо было дождаться того самого часа, когда можно отправиться в путь двум юным душам, и чтобы всё получилось.
Как это понять?
Да как. Сердце подскажет и те, кто с Неба помогают тебе шагнуть в добрый час во имя добрых дел – судьбе навстречу.


Глава тринадцатая
Пассажир

На самом деле, он оказался единственным пассажиром.
Сначала Император сидел внизу, в салоне, затем перешёл на палубу.
Подошёл официант, предложил меню. Он не отказался. Глупо отказываться от прошлого.
Заказал вина полусладкого домашнего, долмы, мегрельского хачапури, лобио с баклажанами, подливки разной – гранатовой, кисло-сладкой, лаваша армянского и грузинского, вспомнил, как ругался один армянин, мол, нет грузинского лаваша, а лепёшки называются "пури", лаваш – это тонкий плоский (бездрожжевой!!!) хлеб, и если в него добавляют дрожжи – это преступление, это издевательство и над предками, и над потомками.
Он объелся, захмелел, дремал,  поглядывая время от времени на серое Балтийское море, на отяжелевшее балтийское небо, но тревоги в нём не было. Не осталось тревоги.
Он плыл, а точнее – его вёз катерок к берегу Скандинавии. На душе было радостно, ведь праотцы Императора были родом из тех мест.

"Средневековая кирха.
Белые крыши.
Серое зимнее небо.
Снежные хлопья.
Швеция. Стокгольм.

Я пройдусь по этому городу. Нет. Не сейчас. Да и вряд ли в этом году.
Всему своё время.

Всему своё время...

Вот оно.
Я шагаю по любимым улицам.
Вежливые старушки улыбаются мне. Нам с тобой.

Мы входим в подъезд – светлый и просторный, украшенный рождественской ёлкой.
Мы поднимаемся по мягкому ковру широкой лестницы.
Мы входим в нашу квартирку с окнами на кирху, на крыши, на море.
Мы наполняем бокалы банальным красным вином...

...вечера, прогулки, встречи, книги, замки, острова.
Мы достойны этой идиллии.

Вот оно время – застыло на экране памяти.
Замерло до поры.
Снежные крыши, белые хлопья и шпиль старой церкви.

Я не умею молиться.
Я просто стою. Задрав голову к небу".

Вот он и плыл к тем берегам. В проклюнувшейся надежде – освежить в голове былые мечты, и вдруг! отыскать и любимую.

Кто знает, куда занесло Любовь, пока он водил свой странный народец по пескам Апокалипсиса.


СКАЗКА

Они вышли к реке.
И увидели большую лодку.
До этой реки они добирались долго. Может, неделю, может две. Дни и ночи они не считали. А зачем?
Девочка открывала мир. Отшельник помогал, как мог.
Когда их одолевала усталость, они находили ночлег – стог сена, старый шалаш, да просто – яблоневый сад, укрывались, как могли, от непогоды, если с неба лило, а если был тихий вечер, жевали то, что им удалось раздобыть, запивали водой из ручья, а утром шагали дальше.
– Куда мы идём? – как-то раз спросила Звёздочка.
– К другой жизни, – ответил Отшельник.
– Зачем нам она?
– Потому что старая – никакая и серая.
– Нам с дедушкой было хорошо.
– Дедушки больше нет.
– Да. Теперь есть ты.
– И ты. Я не знаю, как люди жили раньше. Очень мало знаю. Но потихоньку узнаю.
– Мы будем жить, как жили раньше?
– Не уверен. Но мне нравится, как это было.
Вот они и сели в лодку с парусом.
О-16, разумеется, никогда не управлял парусным судном.
Но он поднял парус и вышел в открытое море. Желание – великая сила. Он легко смог обучиться мореходному делу прошлых времён  и достойно справлялся с порывами ветра, подставлял лодку нужным бортом, если надо чуть приспустить парус, или, напротив, поднять его так, чтобы нос лодки задирался к небу, и они со Звёздочкой неслись над волнами подобно летучей рыбе.
К вечеру ветер стих, и Отшельник смог передохнуть в небольшой уютной каюте. Они поели фиников, напились кокосовым соком, после чего уснули в гамаках, крепким сном праведников и первооткрывателей.
Разбудила их чудесная мелодия, доносившаяся снаружи.
Отшельник выглянул в дверь и увидел на корме забавное существо, в древности их называли дэвами.
Этот злой, но добродушный восточный  дух с тремя головами играл на флейте.
Когда в новой жизни тебя встречает подобное утро, это и есть счастье.
Дух оторвался от флейты и все три головы поприветствовали Отшельника:
– Добрих свершений, светлейши! Ты держиш верни курс!
Отшельник, впрочем, не был удивлён появлению духа. Как и Звёздочка.
Дети верят в хорошие и правдивые сказки, что не всегда свойственно взрослым.


Глава четырнадцатая
Прошлое и настоящее

Впереди море-океан. Стало быть, неизвестность.
Император не знал своей бабушки. Её не стало за год до его рождения.
И был у неё муж – выходит, его дед.
Как-то раз пришли за ним люди из острога, чтоб увести по этапу. Это случилось за тридцать лет до рождения будущего Императора.
Увели деда. Потому как люди эти были краснопогонниками, а дед будущего Императора белопогонником.
Но бабушка и дедушка любили друг друга всю жизнь, и потом дед вернулся из лагерей, и умерли они практически в один день, с разницей в пять лет.
Да, эти пять лет стали для прошедшего лагеря дедушки одним днём.
Император деда помнил очень хорошо. Плешивого, с красным носом, отмороженным за северной колючей проволокой. Глаза у дедушки были печальные.

Вахтеный заорал, что показалась кромка земли. Вскорости выяснилось, спутал с чудо-юдо рыбой-китом. Чудо-юдо взмахнуло хвостом, но корабль ловко сманеврировав, обогнул преграду и поплыл дальше.
И доплыл до берега божественной страны Асгард.

Как-то раз будущий Император влюбился в девушку на улице, по дороге на работу, где служил метрологом.
Или показалось, что втюрился.
Выследил, узнал из какого она дома, как звать, припёрся с пионерской зорькой, дождался, когда выйдет из подъезда и предложил:
– Пойдёте со мной в ЗАГС?
Она спрашивает:
– Зачем?
– Жениться, – отвечает.
– На ком?
– На мне.
– Нет.
– Почему?
– Потому что я лесбиянка, и уже жената.
И ушла.

А будущий Император, положив на рабочий день, отправился к приятелю Поручику – пить пиво.
Поручик достал из-под кушетки альбом, в котором держал фотки своих баб и показал одну:
– Ни разу не дала.
– А чего тогда в альбоме?
– Исключение из правил. Да и потом – тоже нетрадиционной ориентации.
В детстве, в их доме жил псих.
Вылезал на балкон и писал на прохожих. Его как-то раз избили до полусмерти, а потом оказалось, что он не мочился, а поливал из клизмы чаем.

Да. Половая тема, так или иначе, занимает в наших мыслях и действиях не меньше трети жизни.
И зачастую вертится вокруг лесбиянок и умственно отсталых людей.
Впрочем, это враньё.
Настоящая любовь – нечто иное.

Тем временем Император очнулся в трюме, вылез на свежий морской воздух и уставился на берег и проплывающие мимо скалы.
Катер причалил к Асгарду, и первым делом Император увидел аса Локи, чья лукавая физиономия, выглянув из-за громады утёса, расплылась в гримасе.
– Эй, Локи, привет, старина! – Император лихо перемахнул через борт и не менее ловко поскакал по прибрежной волне к берегу.
Он и знать не знал этого Локи, а обрадовался, как родному или приятелю, которого не видел сто лет.
Через минуту Император скрылся за утёсом, и практически сразу же раздался ужасный лязг, словно на камни свалилась груда металла.

Потирая запястья, бог Локи пнул ржавую цепь, захохотал, похлопал Императора по спине и завопил:
– Надо же! Ну и ну! Ха-ха-ха! Вот так встреча! Спасение! Спасение!
Император раскраснелся от удовольствия.
Локи воскликнул:
– Никак не возьму в толк! Каким образом удалось тебе освободить меня от пут, которыми "наградили" меня боги?!
– А за что они тебя так?
– За правду! – отвечал Локи. – Не меньше ста веков я был прикован к этой скале! Месть богов не имеет предела! А сколько яду пролилось на мою несчастную голову! Если б не моя верная жёнушка Сигюн, державшая надо мной чашу, меня давно б разъела слизь поганного гада!
Бог кивнул на змею, которая всё это время не переставала мерзко шипеть с утёса и брызгать ядовитой слюной.
Локи собрался было прибить змею валуном, но тут появилась жёнушка Сигюн, и Локи, извинившись перед Императором, бросился к жене, которая, радостно охнув, выронила чашу с ядом, и супруги, не мешкая, скрылись в кустах вереска, откуда тут же донеслись вздохи, стоны и удивительной нежности слова.
Чуть смутившись, Император зашагал вдоль моря.
Вслед ему донеслось:
– Я скоро, дружище!..
Что ж, можно и не торопиться. Особенно, когда по левую руку от тебя горизонт, а по правую – неизвестность, надежда и любовь.

Как-то раз в детстве, у деда, будущий Император не спал всю ночь.
В одной с ним комнате лежали молодой дядька и его молодая жена.
Мальчик притворялся спящим, а молодые шептались, целовались, возились, и пахло чем-то сладким и горячим.
Но вдруг будущему Императору ужасно захотелось чихнуть, он зажал себе нос и рот, чтоб не спугнуть дядьку с тёткой, чуть было не лопнул от напряжения, и с ужасом обнаружил, что немного описался.
Попережевав чуток, будущий Император успокоил себя тем, что до утра всё подсохнет, и уснул.

– Женщины удивительны, – нарушил молчание догнавший Императора бог Локи.
Они остановились у мшистой стены маяка, брошенного немцами ещё в сорок девятом году.
– В частности, – продолжал Локи, – они удивительны своей независимостью. Мы же, напротив, зависимы.
– От чего именно? – решил уточнить Император.
– От всего.
Они обогнули надгробие, выполненное в виде якоря с полустёртой надписью: "Friedrich Marx", и их взору открылись дюны, подкрашенные румянцем светила и контрастирующие с глубиной балтийской синевы.
– Не думаю, – пришлось возразить Императору.
– Отчего же? – хмыкнул Локи. – Поверь мне, дружище, я прав.
Император добавил:
– Мы слишком легкомысленны, чтобы зависеть именно "от всего".
Порывы внезапного норд-норд-оста вынудили их вернуться к маяку, дабы попросить у смотрителя пристанища.


ИЛЛЮЗИИИ

Наверное, терпеливому, и тем более – нетерпеливому, читателю могло показаться, что Император и Отшельник чем-то похожи. Вполне вероятно, они могли оказаться дедом и внуком, а старушка, которая угощала О-16 яблочными пирогами – бабушкой мальчика. Собственно говоря, об этом говорилось вполне определённо.
Или, скажем, Отшельник и Звёздочка в конце этой истории узнают, что они друг другу единокровные (или единоутробные) брат и сестра.
Или старушка – жена Императора.
Однако всё это не так.
Слишком узнаваемо. Банально.
Жизнь куда неожиданней.
Впрочем, мы всегда ищем знакомое и понятное в иллюзиях, которыми награждаем судьбы собственные и чужие.
Одно совершенно ясно.
Дорога и поиски истины привели наших героев к морю.
И это прекрасно.

"У моря становишься сентиментальным. Всё норовишь спасти утопающего. Ищешь глазами руки в волне, царапающие небосклон...
Я, правда, плавать вообще не умею.
Даже по-собачьи. Прыгаю как девушка, отталкиваясь от воды ладошками, и хохочу неприлично. Друг мой тоже подпрыгивает – два идиота, да?
Сын при этом категорически отказывается следовать нашему примеру. Изнывает от жары, зарывшись в песок.
Такая вот фотографическая картинка запечателалась в памяти.
А однажды ночью, но это уже зимой, мы видели, как светится море. Говорят, это водоросли такие. Не знаю... А мне думается, это души тех, кого мы не спасли летом", – вспомнилась Императору одна из его давних миниатюр. Он и Прозаиком был в прошлой жизни. Не только Поэтом.

А Отшельнику Голос давно не слышался. И вдруг раздалось в голове в тот самый момент, когда с палубы исчез трёхголовый восточный дух – дэв – совершеннейшая иллюзия, пшик, дрёма. Так вот, О-16 услышал:
– Этот самый путь, в который отправляешься, всякий раз не ведая, куда он тебя приведёт, а затем удивляешься: "Надо же...", и хочешь повторить сызнова, и повторяешь, и снова цокаешь языком, и вдруг чопорно поджимаешь губы, стыдясь и отмахиваясь от содеянного, и всё-таки не продаёшься с потрохами гадкому страху, а, стыдясь минутной слабости, задираешь голову к солнцу или мраку – какая разница? – этот путь – единственный. Нет у него перекрёстков.
Это твой путь.
Белый лист.
Слово.

Отшельник не умел писать. Его этому не научили.
Он просто услышал Голос.


Часть вторая
Море

Наши желания,
наши возможности,
наши метания
и неспособности,
наша ответственность
и щепетильность,
наша прилежность,
борьба и активность,
наша душевность
и храм-на-крови,
всё это данность...
А жизнь – для любви.


Глава первая
Маяк любви

"Слушание дела по обвинению Кротовой Светланы Денисовны в умышленном двойном убийстве – преступлении, предусмотренном п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ.

Кротова Светлана Денисовна, 1990 года рождения (г. Петрозаводск, Лесной проспект, д. 5, кв. 3), домохозяйка.

22 февраля 2019 года на маяке Буревестник были обнаружены два трупа: смотрителя маяка Попова Василия Захаровича и его гражданской жены Сидоровой Елены Павловны.

В ходе предварительного следствия было установлено, что подсудимая находилась на маяке с 12.00 до 19.00. Около 19.00 она застрелила Попова и Сидорову и скрылась с  места преступления на собственном автомобиле.

Погибшая Попова являлась матерью подсудимой, однако отказалась от неё сразу же после рождения дочери, и Кротова воспитывалась в детском доме. За год до трагедии мать нашла дочь. Они встречались несколько раз. Во время одной из встреч подсудимая познакомилась со смотрителем маяка, а точнее вступила с ним в интимную связь.

Согласно СМЭ, смерть Попова (1961 года рождения) и Сидоровой (1969 года рождения) в результате огнестрельных ранений наступила мгновенно и произошла между 18.30 и 19.00 часами 21 февраля 2019 года.

Оперативно-следственной группой на месте преступления было обнаружено охотничье ружьё с отпечатками подсудимой.

Психолого-психиатрической экспертизой подсудимая признана вменяемой и отдающей себе отчёт в совершаемых действиях. Виновной себя не признаёт.

Подсудимая утверждает, что стреляла из ружья по чайкам. Смеха ради. Это, кстати, было заснято на мобильный телефон подсудимой. На видеозаписи также видно, как подсудимая «шутя» направляет ружьё на снимавшего этот эпизод Попова и говорит: «Ну что, папочка! Может, тебя пристрелить, как эту чайку, а затем и с мамочкой расправиться? А потом взять в мужья твоего любимого сыночка и тоже стать смотрительницей маяка».

На второй видеозаписи засняты фотографии погибших, обнаруженные во время обыска на квартире подсудимой. Снимки исколоты острым предметом.

Свидетели по делу:

Попов Игорь Васильевич – пасынок погибшего (ненавидевший его и мечтавший стать смотрителем маяка); он же – жених подсудимой. Попов утверждает, что убийство дело рук бомжей, которые совершили преступление с целью ограбления;

Мечникова Ирина Андреевна – подруга обвиняемой, утверждающая, что встречалась с обвиняемой вечером в день преступления, и та была совершенно спокойная и даже весёлая.

Попов Олег Васильевич – сын погибшего, ненавидящий Игоря и утверждающий, что тот покрывает обвиняемую. Именно Олег обнаружил отца и его гражданскую жену убитыми и видел, как обвиняемая отъезжала на своём автомобиле от маяка. Обычно Олег приезжал на маяк по воскресеньям, но тут решил приехать в субботу и остаться на ночь. Поэтому он и встретил обвиняемую в тот момент, когда та выезжала с дороги, ведущей от маяка, на трассу.

Кротова Анна Евгеньевна – мать погибшей, всегда считавшая, что Господь покарает дочь за её грех, за то, что бросила малютку, и та выросла ожесточённой на мир и т. д.

Крутицкий Михаил Яковлевич – предприниматель, друг обвиняемой (он-то и подарил ей автомобиль).

Между прочим, сама подсудимая считает, что застрелил её мать смотритель маяка, после чего застрелился сам. Однако вразумительного объяснения этому не даёт..."

Покачиваясь в кресле, у камина, Император листал пожелтевшие страницы уголовного дела.
Остальные спали: смотритель маяка Василич, бродяга Локи, старый лохматый пёс Таран.
Выпили они изрядно. У Василича был отличный погреб со старым немецким шнапсом.

Папка с уголовной историей, все эти десятилетия хранившаяся на маяке и не очень понятно, каким образом перекочевавшая сюда из следственного управления, а затем ставшая раритетом, а может, и своеобразной реликвией рода смотрителей маяка, была случайно положена сильно окосевшим Императором в камин.
Император провалился в дрёму, а папка вспыхнула огоньками и вскорости превратилась в пепел.

К сожалению, и пожилой смотритель маяка тихо ушёл из жизни в эту спокойную, без штормов, ночь. Поэтому, финала  уголовной истории Император так никогда не узнал.


КОГДА СПЯТ
ОДИННАДЦАТИЛЕТНИЕ

Голос нашёптывал юному Отшельнику, пока они со Звёздочкой плыли по морю в своей чудной уютной лодке.
Царила ночь. И сны были удивительные.
– Это не сны, – шептал Голос. – Так жил твой одиннадцатилетний прадедушка, которого ты никогда не видел. Погляди... Послушай... Это его воспоминания от первого лица...

"...Когда-то, тысячу лет назад, мне тоже было одиннадцать лет.
Мы – мальчишки и девчонки – взбирались на взрослые яблони или старое тутовое дерево и болтали обо всём на свете.
Женька-Пузырь орал:
– Ты чё-о!!! Я стану космонавтом! Ты чё-о?! Гагарина не уважаешь?!.
Або (Альберт) ничего не отвечал, он гонял свой велик по кривому асфальту и был счастлив – ему завидовала Маринка. Ему – обладателю великолепного велосипеда "Школьник"!
Я парировал:
– Ты ещё дорасти до Гагарина, Пузырь! А вот я буду путешественником! Я, знаешь, куда поплыву?
– Да на чём ты поплывёшь?!
– Построю корабль и поплыву открывать Север!
– Чё?!!
– Да пошёл ты, – грубо отзывался я, соскакивал с дерева и уходил мечтать в сад дяди Юры.
Это был небольшой садик, совсем крохотный, но дядя Юра всегда в нём возился, что-то высаживал,  окучивал.
Дядя Юра – лётчик. Если он не в рейсе, он или в своём садике, или дома, с рыбками. У дяди Юры три огромных аквариума с золотыми телескопами.
Вот я и сижу в этом садике, пока дядя Юра летает.
Я сижу и прикидываю, что там дальше.

Ну, для начала я построю корабль. Как Тур Хейердал построил свой плот "Кон-Тики".
Потом наберу команду. Женьку возьму. Пусть палубу драит.
Жанку в повара. Коком будет.
Кого ещё? А-а... Ну Алика в капитаны... Пару-тройку матросов – Або и дружка его – собачника Хдо. Маринку, может быть. Сам-то я – исследователь. Натуралист.
К шведам поплывём.
Надо же нам открыть, кто они такие?"

Голос шептал тихо. Вкрадчиво.
Да и море было спокойным.
Это хорошо. Когда в лодке спят одиннадцатилетние, их тревожить нельзя.


Глава вторая
Божественный венец

В пылу стремлений
нам дано узреть,
но пыль надежды,
затуманив взор,
лишь давит слёзы...
так порою Смерть,
придя с косой,
несёт пьянящий вздор.

И кто сказал,
что этому конец?
Ведь Он ухмылкой
странною своей,
на нас надев
божественный венец,
о вечности прошепчет:
"Что ж, дозрей..."

Ещё одно уголовное дело, о котором ни Император, никто из персонажей и представителей поколений его эпохи, разумеется, ничего не слышали.
А современному читателю, вполне вероятно, оно будет интересно.

24 ноября 2008 года в посёлке Русское Зеленоградского района Калининградской области, в дачном доме, были обнаружены два трупа: Борового Геннадия Степановича, 1976 года рождения и Ворониной Виктории Аркадьевны, 1980 года рождения. Согласно судебно-медицинской экспертизе, смерть Борового произошла между 22.00 и 22.10 часами 24 ноября 2008 года от огнестрельного ранения в сердце, смерть Ворониной произошла в тот же промежуток времени от огнестрельного ранения в голову. В ходе предварительного следствия было установлено, что 24 ноября 2008 года в 21.30 подсудимый, Змеев встретился с Боровым в дачном доме, принадлежавшем подруге Ворониной – Светловой, где Боровой скрывался от Змеева, так как не хотел делить с ним клад, ранее ими обнаруженный. Клад этот – орден Железного креста и серебряные монеты Третьего рейха (46 монет достоинством 3 марки и 52 монеты достоинством 5 марок) был обнаружен Змеевым и Боровым за две недели до трагических событий в подвале дома старой немецкой постройки, который они арендовали. Во время встречи между Змеевым и Боровым произошла ссора, в ходе которой подсудимый застрелил Борового и Воронину. Совершив убийство, подсудимый забрал сумку с кладом, а затем скрылся с места преступления на собственном автомобиле. В результате действий, предпринятых оперативно-следственной группой, подсудимый был задержан на следующий день, 25 ноября в 12.30, на своей квартире в Светлогорске. В ходе предварительного следствия установлена его причастность к преступлению. Мотивом преступления, совершённым подсудимым, послужило желание завладеть всем кладом. Психолого-психиатрической экспертизой подсудимый признан вменяемым и отдающим себе отчёт в совершаемых действиях.  Виновным себя не признаёт. Ему предъявлено обвинение по п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ – убийство, сопряжённое с разбоем.
Подсудимый себя виновным не признал.

Показания подсудимого Вальдемара Змеева:

Крест и монеты мы в подвале дома нашли. Дом этот в аренду взяли. Хозяин дома на заработки в Европу уехал. При немцах дом этот какому-то крутому полковнику принадлежал. Ну а когда в Кёнигсберг советы пришли, он свои сокровища и запрятал в подвале. Это моя идея была, стены в подвале простукать. Долго искали. А поделить клад не успели. В тот день – 11 ноября, когда мы клад нашли, Фриц просто-напросто вырубил меня. Меня предупреждали, что он грязно работает… Фриц – это Боровой. Его все под этой кликухой знали. Фриц он и есть фриц. Вырубил меня. Ну а потом с сокровищами на целых две недели на дно и залёг… Мне подсказали, где он находится. В посёлке Русское, на даче, вместе с бабой своей.  Наш общий товарищ, Климов, и подсказал. А ему Фрица мать сказала.
24 ноября я и поехал. Так он не ожидал меня увидеть. Скис даже. Я ему и сказал, мол, давай по-хорошему, фифти-фифти. Орден и треть монет мне, а две трети монет ему. Честный делёж, а орден, навроде компенсации за моральный ущерб. Он всё-таки подороже будет. Ну, он согласился. Отдал мою долю, я и свалил. А на следующий день, когда меня задержали, я узнал, что их пристрелили, и Фрица, и бабу его.

Видео из материалов дела при осмотре места происшествия.

Время 23.25. 24.11.2008.
Следователь, понятые, судмед, труп мужчины, труп женщины. Трупы лежат в комнате в крови, у мужчины рана в области сердца, у женщины прострелена голова.

Следователь: В посёлке Русское, в дачном доме, обнаружен труп мужчины возраста около тридцати пяти лет с огнестрельным ранением в области сердца, труп женщины…
Засветка.
Рядом с трупом женщины, у головы, обнаружена монета с орлом… Дойчес райх 1934 года… 5 райхсмарок… Судя по всему, серебряная…

Это была единственная немецкая монета, обнаруженная в доме. В комнате, во время осмотра места преступления, не обнаружено следов какой-либо борьбы, везде полный порядок, то есть погибшие хорошо знали нападавшего и не ожидали от него агрессивных действий. Кстати, в доме, где было совершено преступление, никаких сокровищ обнаружено не было. То есть той самой второй части клада, которая по заверениям подсудимого якобы осталась у погибшего.

Сокровища, изъятые у подсудимого на его квартире во время задержания: серебряные монеты, общей стоимостью 370 тысяч рублей и Рыцарский крест Железного креста с Дубовыми листьями и Мечами. Этот орден был учреждён в сентябре 1941 года специально для войск, воевавших в России, для повышения морального духа солдат и офицеров. Орден имеет маркировку изготовителя L12. Ордена с подобным клеймом считаются самыми дорогими из Железных крестов. Рыночная стоимость ордена около 150 тысяч рублей. То есть общая стоимость клада 520 тысяч рублей. Внушительная сумма. Практически на всех этих предметах дактилоскопической экспертизой обнаружены отпечатки подсудимого и погибшего. Оперативно-следственной группой был обследован тайник в подвале дома, где подсудимый и погибший нашли этот клад. Подсудимый утверждал, что у него была изъята только часть клада. Но именно такое количество монет могло уместиться в узком тайнике. То есть если бы монет было в три раза больше, как он утверждал, они просто-напросто не поместились бы в нише, в которой были спрятаны. Никакой второй части клада обнаружено на даче не было.

Вот как прокомментировал  этот факт подсудимый:

– Это часть монет, другая осталась у Фрица. Я не знаю, куда  его доля делась. Когда я кирпичную кладку вскрыл, монеты в кожаном мешке лежали. Очень плотно. Пришлось его разрезать, они прямо на меня посыпались.

Вальдемар утверждал, что приехал в посёлок Русское 24 ноября 2008 года, около 8 часов вечера. Однако следственной группой было установлено, что камерой наружного наблюдения при въезде в посёлок Русское, около 20.00 ни один автомобиль зафиксирован не был.
Однако, камера наружного наблюдения зафиксировала проезд автомобиля в 21.25. В это время года, особенно в вечернее время суток, на этом участке трассы автомобильное движение практически отсутствует. Был ещё один автомобиль. В 22.30. В этом автомобиле приехал в посёлок муж погибшей. То есть совершенно очевидно, что подсудимый приехал в посёлок Русское в 21.25, где и совершил преступление. Так считал прокурор

Он же предъявил и другое вещественное доказательство по делу. По его мнению очень важное вещественное доказательство совершённого преступления. Это, собственно говоря, и есть орудие преступления. Пистолет «Вальтер Р38», 1943 года производства. Кстати, тоже дорогое удовольствие, так сказать, раритет. Примечательная деталь, в 1943 г. немцы пустили в производство пистолеты «Вальтер Р38», к которым подходили патроны от «Парабеллумов». Выпустили всего 1500 штук, на ченм и остановились. Эти пистолеты очень редки, и дорого стоят на рынке. Видно, поэтому подсудимый не избавился от него. Пистолет был обнаружен на квартире подсудимого во время обыска. Патроны обнаружены не были. Но пули, извлечённые из тел погибших, согласно проведённой экспертизе, были от «Парабеллумов» и вылетели из дула именно этого «Вальтера».
Но ведь могли стрелять и из настоящего «Парабеллума», то есть из другого пистолета?

Ответ Вальдемара позабавил суд и зал:
– Я объяснял уже. Стрелял я из этого пистолета, но только по воронам. За городом. Где точно, не помню.

Прокурор:
– Очень удобное объяснение. Гильз не найти. Ваша честь, экспертизой установлено, что из пистолета стреляли в день убийства Борового и Ворониной.
Адвокат:
– Ваша честь, я протестую. Это давление на присяжных заседателей.
Судья:
– Протест отклоняется. Обвинение, у Вас есть ещё вопросы к подсудимому?
– Нет, Ваша честь, пока вопросов к подсудимому нет.
Судья:
– Присаживайтесь, подсудимый.  Встаньте, потерпевшая Боровая.

Покащания потерпевшей:
– Боровая Александра Тимофеевна, 1956 года рождения. Проживаю в Калининграде, на улице Леонова, дом 14. Работаю в кинотеатре, кассиром.

Прокурор:
– Александра Тимофеевна, я понимаю Ваше состояние, и всё-таки, прошу ответить на мои вопросы. Вы знали, что Ваш сын занимается кладоискательством?

Боровая:
– Ох, знала я, знала… Говорила ему, чтоб кончал с этим. До добра не доведёт… Грязное это дело в могилах-то копаться… Не послушался меня…

Прокурор:
– Александра Тимофеевна, к Вам заходил упомянутый Климов, товарищ Вашего сына?
– Да, накануне заходил… Перед тем, как Гену моего этот ирод застрелил… Спрашивал, как Генку найти, мол, муж Вики психует, ищет её, частного детектива нанял. Мол, надо бы их предупредить, чтоб поосторожней были… Я, дура, ему и поверила, не спросила даже, откуда он про мужа-то знает… Говорю, может, позвонить ему по мобильнику-то, а он говорит, не стоит, мол, сейчас техника такая, враз звонок засекут… Я и сказала, что они в Русском-то… Господи, господи, говорила – добром не кончится… говорила!..

Судья:
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Ох, Ваша честь! Кто ж мне сыночка моего вернёт? Отпустите меня, Христа ради! Сяду я лучше на скамеечку… всё равно нечего мне говорить…
– Присаживайтесь, пожалуйста. Встаньте, потерпевшая Лебедева. Вы можете отвечать на вопросы обвинения и защиты?
Лебедева:
– Да, Ваша честь… Я – Лебедева Аделаида Михайловна, 1960 года рождения. Проживаю в Калининграде, на улице Леонова, дом 12. Мы соседи с Шурой… С Боровой. Всю жизнь рядом жили. Работаю в универсаме, администратором.

Прокурор:
– Аделаида Михайловна, Вам знаком подсудимый?
– Видела. Крутился как-то раз у дома нашего.
– И почему Вы его запомнили?
– Да как же не запомнить, если я вышла из дома, прошла до угла, а потом обернулась, смотрю, он к нам в подъезд заскакивает… Ну, я поняла, ждал, чтоб ушла. К Вике, стало быть. А её-то нет. Она с Геной на даче у своей подруги, у Маши Светловой… Но недолго там пробыл этот тип.
Змеев:
– Да чего ты гонишь?! Не был я в вашем доме!
Судь:
– Подсудимый, если Вы не перестанете так себя вести, я буду вынужден удалить Вас из зала суда!
– Извините, Ваша честь. Нервы!
Судья:
– Продолжайте, потерпевшая.
– Ну он скоро вышел из нашего подъезда, а я навстречу пошла. Сама дрожу, испугал он меня. Лицо злое, зыркнул на меня и отвернулся. Зачем ты, гадина, дочку мою убил?

Судья:
– Успокойтесь, пожалуйста. Вы находитесь в зале суда.
– Простите…

Прокурор:
– И больше Вы его не видели?
– Нет. Здесь вот увидела…

Прокурор:
– Ваша честь, у меня больше вопросов к свидетелю нет.

Адвокат:
–  Аделаида Михайловна, ответьте, пожалуйста, какие были взаимоотношения у Вашей дочери с мужем?
– Она мало об этом говорила. Не любила. Но недели за две, перед тем как её этот застрелил, зашла ко мне. Вся дрожит... Говорит, что скоро её жизнь изменится, что она так больше не может, скоро подаст на развод. Жизни своей не мыслит без Геннадия. Мол, они поженятся и уедут. Я спрашиваю, на что жить будете? А она отмахнулась только, сказала, что всё у них будет. И сейчас главное с мужем развестись. Но так, чтоб всё мирно прошло… Она считала, что муж может не согласиться на развод. Боялась, что заартачится. Или ещё чего хуже удумает… Боялась она мужа. Что уж тут говорить… А потом они с Геной поехали на дачу к Маше Светловой. Вика позвонила, сказала, что они  поживут там недели две. И чтоб я никому не говорила, что они в Русское уехали… Я решила, что они от мужа на даче прячутся, от Глеба… А они, оказывается, от этого сбежали…
– У меня нет больше вопросов.

Судья:
– Потерпевшая, присаживайтесь, пожалуйста. Встаньте, потерпевший Воронин.

Показания потерпевшего Воронина:

– Воронин Глеб Евгеньевич, 1978 года рождения. Проживаю в Калининграде, на улице Борзова, дом 3, квартира 4. Работаю главным инженером в Первом автопарке.

Прокурор:
– Глеб Евгеньевич, расскажите о событиях, произошедших 24 ноября 2008 года.
– Вечером,около половины девятого, мне позвонили на мобильник и сказали, что моя жена находится в посёлке Русское с любовником. Голос был мужской. Я так думаю, голос принадлежал подсудимому. Я узнал этот голос.
– Чего ты мелешь?! Какой голос? Это не я звонил, Ваша честь!
Судья:
– Подсудимый успокойтесь. Продолжайте, обвинение.

Прокурор:
– Звонивший представился?
– Нет. Сказал только, что Вика с любовником на даче. И если я хочу застать их, надо поторопиться. Я поехал сразу. А когда доехал, они были мертвы. Это было в 22.30. Я вызвал милицию и скорую.

Адвокат:
– Вы сказали, что Вам звонили на мобильный телефон, чтобы сообщить, где находится Ваша жена. Да, верно, именно в это время зафиксирован  звонок, но он был произведён не с мобильного телефона моего подзащитного, а с телефонного автомата. А вопрос такой, Вы знали о любовной связи Вашей жены с Геннадием Боровым?
– Нет.
– Но Вы видели их когда-нибудь вместе?
– Нет, никогда.
Адвокат:
– Ваша честь, уважаемые присяжные заседатели, защита располагает видеосъёмкой, произведённой при помощи мобильного телефона. Данная съёмка была передана защите неделю тому назад гражданином Фроловым Петром Денисовичем, мичманом сухогруза, который продолжительное время находился в плаванье. Я прошу разрешения предъявить видео и приобщить его к материалам дела. Время проведения видеосъёмки установлено экспертизой. Это 10 ноября 2008 года. Поясню, что Фролов является другом погибшего.   

Видеодок:
В кадре Боровой и Воронина. Смеются.
Голос Фролова (за кадром):
– Да поцелуйтесь, чего вы?!.
Боровой целует Воронину.
Голос Фролова (за кадром):
– Ай, молодцы!!!
Внезапно в кадре появляется разъярённый Воронин.
Воронин:
– Ах, ты шлюха!
Пытается ударить жену. Боровой его отталкивает.
Ворорин:
– Обоих удушу!
Боровой:
– Да будь ты мужиком! Не любит она тебя!..
Воронин:
– Вика, пошли домой!
– Я никуда не пойду!
Воронин поскальзывается, чуть было налет:
– Ну смотрите у меня, голубки! Смеются они! Как бы не плакали потом!
Засветка.

Адвокат:
– Из данной видеосъёмки совершенно ясно видно, что Воронин знал о связи погибшего и погибшей. Как Вы это прокомментируете потерпевший?
Воронин:
– Если Вы собираетесь навесить на меня эти убийства, у Вас ничего не выйдет. Я такой же убийца, как Вы китайский мандарин!

Судья:
– Потерпевший успокойтесь, не устраивайте из суда балаган.
– Но это неслыханно, Ваша честь! Убийца уже сидит на скамье подсудимых!
– Вы заблуждаетесь, вина обвиняемого ещё не доказана. Продолжайте, защита.

Адвокат:
– У Вашего дачного дома в посёлке Русское Вас видели в половине десятого, выходящим из Вашего автомобиля. Как Вы это объясните?
– Кто это мог меня видеть выходящим из моего автомобиля в половине десятого, если я был в посёлке через час, в половине одиннадцатого?!!
Прокурор:
– Ваша честь, я протестую. Никаких свидетельских показаний по этому факту в материалах дела нет.
– Протест принят. Защита, задавайте вопросы по существу.
– У меня больше нет вопросов, Ваша честь.
Судья:
– Потерпевший, садитесь, пожалуйста. Суд вызывает свидетеля обвинения Светлову.

Показания свидетеля Светловой:
– Светлова Мария Яковлевна, 1981 года рождения, проживаю на улице Чайковского, дом 3, кв. 32, домохозяйка. Мы с погибшей Викой Ворониной были подругами, вместе в книжном магазине работали. Потом я родила и в декретный отпуск ушла. Но мы часто встречались. Вика каждую неделю ко мне забегала. А в последний раз советовалась. Вика не знала, как ей быть. Боялась, что Гена снова ввязался в очередную авантюру с этими кладами. Он давно этим не занимался, а тут снова приспичило. Говорила, что когда он клады копает, у него крыша едет. Без тормозов, мол. Вроде даже кидал уже кого-то. И снова кинул. Говорила, что с дружками его шутки плохи, могут отомстить. Я им предложила у меня на даче пересидеть. А они и там их достали... Значит, ты их застрелил? А с виду дурак дураком.
Змеев:
– Ты выражения-то выбирай!
Судья:
– Подсудимый, я Вас предупреждаю в последний раз! Свидетель, и Вы, будьте добры, следите за своей речью. Вы находитесь в зале суда.
Светлова:
– Простите, Ваша честь. Вы знаете, я хочу сказать, что это странное совпадение. То, что у подсудимого фамилия Змеев. Есть такая древняя легенда. Там у посёлка, где моя дача, стоит холм Хаузен. Его так древние пруссы назвали. Мол, на его вершине сокровища лежат, а их охраняет огромный змей. Но если кто-то хочет этими сокровищами овладеть, змей с золотом и драгоценностями под землёй исчезает… Вот он, Змей (кивает на подсудимого), и сокровища с собой под землю утащил, и подругу мою, и её любовь…
Судья:
– Понятно. Защита, у Вас есть вопросы к свидетелю Светловой?
Адвокат:
– Да, Ваша честь. Свидетель, на следствии Вы говорили о том, что Ваша подруга предложила мужу подать на развод.
– Да, Вика сказала мужу об этом в начале ноября прошлого года.
– И как отреагировал муж, она рассказала Вам?
– Да. Она сказала, что муж ничего не ответил, только улыбнулся, а потом вытащил из письменного стола свой пистолет, он достался ему от деда, и весь вечер ходил с ним, посвистывая. Это ужасно напугало Вику.

Воронин:
– А причём тут мой пистолет? Это, вообще, револьвер системы «Наган».
Адвокат:
– У меня больше нет вопросов
Судья:
– Свидетель, присаживайтесь, пожалуйста. Суд вызывает свидетеля обвинения Ленцова Виталия Петровича.

Ленцов:
– Меня зовут Виталий Петрович, 1940 года рождения, живу в посёлке Русское, улица Новая, дом 2. Я – пенсионер. В прошлом – учитель литературы и русского ящыка. Служу сторожем в дачном посёлке. Так сказать, оберегаю дачи от бомжей, бродяг и прочих элементов.

Прокурор:
– Виталий Петрович, расскажите нам, пожалуйста, что Вы наблюдали вечером 24 ноября 2008 года?
Ленцов:
– Всё как есть?
– Да, разумеется. Всё как есть. По порядку.
– Всё как есть... Я сидел у самовара в свой сторожке, домик у меня аккуратный, напротив дачного дома Ворониных. Метрах в пятидесяти. И окна их, как на ладони. Всё видно. Сидел я себе, чаёк попивал, грузинский из детства, самовар у меня отменный, я люблю чайком побаловаться… Телевизор смотрел, "Культуру", про сокровища инков... Поначалу ничего такого я не заметил. Но на том самом месте, где рассказывалось о сокровищах Льянханатес, по легенде спрятанных Руминьяви в эквадорских горах, а в 1532 году испанский конкистадор Франсиско Писарро высадился на побережье современного Перу и начал завоевание Империи Инков...

Судья:
– По существу, пожалуйста.
– По существу. К дому подъехал автомобиль. Из него вышел мужчина и вошёл прямо в дом. Я так понял для себя, что это пожаловал к Ворониным гость. Раньше я его не видел. Я поначалу подумал, это сам Воронин, хозяин домика, но потом понял для себя, нет, не он. Чужой гражданин, походка не та… А некоторое время спустя, когда Франсиско Писарро, поднявшись с побережья в Анды, в центральную часть империи, со своей малочисленной группой солдат пленил правителя инков Атауальпу, я заметил, что машины больше нет.

Прокурор:
– И долго он находился в доме?
– Ну этого я сказать не могу, не видел, как отъехал. В это время я уже футбол смотрел. «Балтика» играла.
– А что происходило в доме, сразу после того, как приехал гость? Вы же сказали, что всё видно, как на ладони.
– Да там, понимаете ли, шторки у них, занавесочки. Хоть и прозрачные, однако... Не замочная скважина!
– Но Вы смогли разобрать фигуры людей?
– Фигуры?.. Силуэты, разумеется, были видны. Некоторым образом, в движении. Ну, а затем и притихли. Свет горел. Я задремал, грешным делом, а некоторое время спустя очнувшись и взглянув в окно, в их сторону, подумал, а свет-то всё горит и горит у них. И даже мысль странная озадачила, что свет горит, а людей нет.
– И что было потом?
– А потом снова появился автомобиль. И снова странная мысль: что это он туда-сюда мотается? А следом милиция приехала с неотложкой. Ну я и пошёл посмотреть… Беда, конечно.
– Виталий Петрович, у меня к Вам последний вопрос. Вспомните, пожалуйста, а в районе 8 часов вечера к дому Ворониных подъезжал автомобиль?
– Нет, не видел.
– Спасибо, Виталий Петрович. Вы очень помогли. У меня больше нет вопросов.
Судья:
– Защита, у Вас есть вопросы к свидетелю?
Адвокат:
– Да, Ваша честь. Виталий Петрович, Вы сказали, что не видели никакого автомобиля в 8 часов вечера. Так?
– Так. Врать не буду, не видел.
– Вы дежурите сутки через трое?
– Как полагается. У меня в сменщиках Михалыч и Евсюков.
– И когда Вы принимаете своё дежурство?
– Да вот… в восемь и принимаю.
– То есть Вам в это время не до автомобилей? Вы не можете с уверенностью утверждать, был автомобиль в это время или нет?
– Ну… это как сказать… Всё равно кто-то из нас обратил бы внимание.
– У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Прокурор:
– Ваша честь, у меня вопрос к подсудимому. Подсудимый, Вы продолжаете утверждать, что приехали в посёлок в 20.00?
– Да, продолжаю! Не там ищете! Убийца настоящий – в зале суда сидит!
– Нет вопросов.

Судья:
– У сторон есть дополнения к судебному следствию?
Прокурор:
– Нет, Ваша честь.
Адвокат:
– Нет, Ваша честь.
– В таком случае, судебное следствие объявляется законченным,  и суд приступает к прениям сторон.
Потерпевшая Боровая:
– Никто мне не вернёт моего сыночка… А тебе… Бог судья…
Потерпевгая Лебедева:
– Змей ты и есть змей. Покарайте его, Ваша честь!
Потерпевший Воронин:
– Надеюсь, убийца понесёт заслуженное наказание. Ты и меня убил, не только Вику!..
Подсудимый Змеев:
– Надеюсь, суд справедливо поступит. Не виновен я. Никого не убивал.

Да. Скорее всего.
Вывод: наверное, муж.
Но это не факт.

Может, сторож?

Сторож был родственником Императора. Дядей со стороны отца.

А смотритель маяка из предыдущей уголовной истории – прадедом Отшельника.


ЛЮБОВЬ ДО ГРОБА

Помните?
Голос всё шептал и шептал юному Отшельнику и даже Звёздочке. Да, они видели общие сны. И это прекрасно, когда души сливаются в едином сне. А они бороздили моря-океаны в своей чудной уютной сонной лодке.
– Так жил твой одиннадцатилетний прадедушка, – шептал Голос. – Это не сны... Это его жизнь... Слушай... Смотри...

« – Ка-а-ре-шо-о-ок! – звала меня мама из окна нашей соседки тёти Зины.
Я ужасно злился. Почему она называет меня таким кретинским именем?
В этом окне всегда – и зимой, и летом – можно было разглядеть недовольное лицо тёти Зины Торикашвили и довольную физиономию её мужа – дяди Миши.
Тётя Зина и дядя Миша были бабушкой и дедушкой Амирана Торикашвили, которого я при случае побил бы обязательно, только такой случай всё никак не подворачивался.
Этот придурок целыми днями сидел у себя в комнате и зубрил «Витязя в тигровой шкуре». Даже затыкание ушей пальцами не помогало мне – он орал на весь квартал!
К тому же отдельные апартаменты Амирана и наша кухня имели общую стенку – тонкую и беззащитную перед воплями этого типа, которого ко всему впридачу приводили мне в пример.
– Видишь, как он добросовестно относится к домашнему заданию? – говорила мама.
Я делал вид, что не слышу.

Как-то раз мама рассказала папе:
– А им не отказали, представляешь? Они уезжают летом.
– Куда? – спросил я.
– Далеко, – ответил папа.
– Ну куда? – пристал я.
– В Израиль, ва! Теперь понял?

Я и понятия не имел ни о каком Израиле, но догадался, что это другая страна.
Амирана я решил побить немедленно.
Надо же! Этот болван отправляется в путешествие!
Не я, кому на роду написано стать путешественником-первооткрывателем, а он!
Где справедливость?! Нет справедливости!

Из дневника:
"14 сентября 1973 г.
Что такое друг?
Это когда на тебя наплюют, а ты говоришь:
– Ничего! Это мой друг. Это друг мой, я не могу поступить так же.

15 сентября 1973 г.
Мне однажды сказал мой двоюродный  дедушка, что в одиннадцать лет каждый шаг – Открытие Америки. Новые земли, новые отношения и прочие дела.

16 сентября 1973 г.
Кто же сам себе враг?
Я могу быть сам себе врагом?
Если и могу, никогда не признаюсь в собственном малодушии. Или признаюсь?

17 сентября 1973 г.
"– Ай! – говорят, скандинавские тролли, разбив зеркала, и потом долго не могут придти в себя.
Не дай Бог попасть осколку в глаз. Слёзы, беды так и норовят – в самую тютельку!.." – я это сдул из дневника папы.

И вот ещё:
"Совесть и есть тот самый осколок. Да. Именно совесть.
– Сам себе враг – это Совесть. Истина, которая никак не может совладать с правдой".

В дождь я читал на балконе.
Не дома, в тепле, на мягком диване, а именно там, где – непогода, где ветер напоминает об отважных путешественниках, где – вот она стихия! Что мы без неё? Да самые обыкновенные пасынки. Только ненастье делает нас мужчинами. Только дискомфорт.
Читал я, разумеется, не под дождём. Книги я всегда берёг.
Я укладывал на перила балкона старую чертёжную доску папы, занавешивал вход в своеобразную палатку своим детским одеялком и шелестел страницами в этом сумрачном мире очередных приключений, стрельбы, погони и любви до гроба».

Всё перемешалось в этой книге.
Сны, прадедушки, апокалипсис, отшельники, сыновья, отцы, любовь, дружба, мысли, бродячие актёры, море, горизонт, надежда.
Кому она пишется эта книга?
Мне и тебе. И ещё кому-то, кто просто любит читать. Потому что грёзы и слова – часть нашей жизни.


Глава третья
Поэт

Императору приснился сон. Его можно было бы назвать странным. Но разве  сны бывают логичными и нестранными? К тому же с некоторых пор Император почувствовал непреодолимое желание уснуть и проспать триста лет подряд.
Он устал. Постапокалипсическая судьба превратила его в императора бродячих комедиантов, затем, спустя много лет, он бросился искать любимую, из пустыни погибших надежд его перенесло к морю, к Балтике, разумеется, и вот – усталой чайкой он нашёл приют в практически заброшенном маяке.
Уснувшего навечно смотрителя Император вместе с бродягой Локи предал земле.
Бродяга остался. На рассвете он ловил рыбу, с причала. Этим и кормились.
Что ещё надо для полного счастья?
Но Император чувствовал себя брошенным и несчастным.
И видел сны.
Скажем, этот:

...словно он – некий гофмаршал Питкин, который невероятно одинок.

Обитал гофмаршал в своём особнячке, окружённом кустами шиповника, и когда распускались дикие розы, гофмаршалу Питкину было особенно одиноко.
Натягивал он на себя полосатый купальник и бежал к Балтийскому морю, где плескался в прохладных волнах, а одиночество всё равно не покидало его.

– Я – нибелунг! – вопил гофмаршал в пустоту, стараясь перекричать волны, море, чаек.
– Кьяк-кьяк! – отвечали чайки, и ощущение одиночества не проходило, а гофмаршал Питкин бежал назад, к любовнице фрау Марте, к вскипевшему чайнику, бочонку с домашним пивом, с придурошным усыновлённым племянником, с многочисленным семейством вольерных кроликов, с карликовым бегемотом в загончике, со старушкой матерью-баронессой, с телефонным звонком ровно в 22.31 (звонил герр Мюллер фон Шнаузе), с открыткой от Мадлен и радиоволной "Голос Лихтенштейна"...

– Я викинг, – бормотал гофмаршал Питкин, роняя слезу под душем.
– Я самый обыкновенный смертный гофмаршал, – шептал он, зарываясь в подушку...
– Мы и есть твоё одиночество, – заявляли гномы Сванссоны, это семейство приживал, пройдох и приставух, но гофмаршал уже спал.

Впрочем одиночество ведь тоже укладывалось рядом, чтобы назавтра снова печалить и донимать своего хозяина – гофмаршала Питкина.

Император проснулся и сочинил достаточно посредственное стихотворение:

Я не умею быть другим,
друзей считаю я по пальцам.
И явью разбавляя сны,
пишу не оды и не стансы.

Поэт не прозою храним.
Лишь строчкой сносной осязая
Души порывы, пилигрим
по одиночеству шагает.

Испив из чаши дух святой,
Я падаю и воспаряю.
Когда с тобой, я сам с собой.
Твой мир познав, себя познаю.

Строфой четвёртой мог бы я
сказать ещё и даже боле.
Но в одиночестве Земля
скорбит печалями и болью.

Я не умею быть чужим.
Я свой до колик и слезою
В улыбке отдаюсь другим.
И, может быть, печали смою.

Впрочем, чего можно ждать от человека, которому снятся гофмаршал и гномы?


ТРИ ЭПИЗОДА
ИЗ ЖИЗНИ ПРАДЕДУШКИ

Голос продолжал:
– А вот ещё три эпизода из жизни твоего прадедушки. Это он сам записал когда-то...

Эпизод первый
Что-то нежное из детства...

Что-то нежное, и из детства вдруг капнуло в душу...
Погоди-ка. Дай сосредоточиться...

Вот я стою на балконе нашей четырёхэтажной хрущёвки...
В небе самолёт...
Облако вдали...

Я поворачиваю голову вправо...
У нас перед домом много тополей. Если стоишь внизу, словно в лесу, сумрачно, можно от всех спрятаться...
Тополя шелестят... Я могу протянуть руку и погладить их по макушкам... понарошку...
Они метрах в десяти.
Я их глажу рукой. По зелёным макушкам. Эти сумрачные тополя.


Эпизод второй
Гиж-поэт

"Гиж" – в переводе с армянского "сумасшедший". Стало быть, "гиж-поэт" – сумасшедший поэт.

Тбилиси.
Мне 11.
В доме напротив – на балконе третьего этажа парит над миром Гиж-поэт нашего Третьего массива.
Для обыкновенного поэта он одет своеобразно: синие безразмерные трусы и ремень, обтягивающий тело этого тучного мужчины на манер портупеи.
Но странным наряд поэта кажется только незнакомцу, всем нам, кто стоит внизу на зелёной лужайке известно – наш поэт псих.
Гиж-поэт энергично жестикулирует и размахивает кипой листов, которые держит в волосатой руке.
Слов не слышно. Никто никогда не слышал его голоса.

Но интересна во всём этом не сама декламация, а то, как реагируют на выступление зрители: мальчишки и девчонки совершенно разнокалиберного возраста – от трёх и аж лет до четырнадцати, сопливые и не очень.
Каково выступление – такова и реакция: полное безмолвие.
Разве что сопливые время от времени хлюпают носами.

Наконец, вдоволь намахавшись руками, Гиж-поэт эффектно "замолкает", выпускает из рук листы, и, словно небесные послания, они опускаются на полянку.
Мы оживаем и бросаемся к ним.
Нас не смущает их первородная белизна, ведь страницы... пусты.
Да. Пусты. Ни единого слова.
А так даже красивее!
Сейчас наделаем самолётиков!
Бумага отличная. Белая и плотная.

Слова плывут по Времени,
а мы
плывём за ними
или вместе с ними.
Так хочется нам
звёздной кутерьмы!..
И чтоб потом
пред Вечностью – нагими.


Эпизод третий
Моя аргентинская любовь

Комната была странная. Она меня всегда удивляла. С очень высоким потолком и угловым балконом внутри самой комнаты, вдоль двух стен. Балкон нависал над полом на высоте двух метров с копейками.
Здесь располагалась мастерская художницы.
К мастерской вела лестница под углом. На левой половине этого своеобразного второго этажа хранились картины, скульптуры, рамы, багеты, на правой, узкой половине, с ажурными перилами, – плоские чуднЫе кувшины и лыжи с лыжными палками.
Под лестницей стоял уютный мягкий диван с подушечками-думками. Часто звучала тихая музыка.

Мне лет двенадцать, а день рождения – у моей кузины. Зовут её Эдочка.
Нас всего трое, какое счастье! Взрослые предоставили полную свободу!
Нас трое: именинница, я и Рита. Девочка из Аргентины. Когда-то Рита жила в этой далёкой стране, на краю света, где танго и футболисты, но потом папа-дипломат вернулся со всей своей аргентинской семьёй в Армению.
Да. Папа у Риты армянин, а мама – самая настоящая аргентинка.
По-испански Рита шпарит приблизительно так же быстро, как я по-русски, мало того, она говорит ещё на нескольких языках, что, как ни странно, совершенно не вызывает у меня зависти. Только восхищение.
Рита – невероятно красивая. Вздёрнутый нос, огромные глаза, пухлые губы, каштановые волосы по плечам и улыбка.
От этой улыбки моё сердце ужасно колотится, но я не боюсь, что его услышат. Мне всё равно. Пусть слышат, что с того? Ну, влюблён! Я же не мартышка какая-нибудь. Я, между прочим, прекрасно бегаю. Шестьдесят метров за восемь целых и девять десятых секунды. Почти рекорд Европы.
– Хочешь яблоко? – спрашивает Рита.
– Да, – киваю я.
– А давай на брудершафт!
– Как это?
– А вот так!
Рита бежит на балкончик, хватает самую длинную лыжную палку и втыкает её в яблоко.
– Иди сюда! – кричит Рита.
Я взлетаю следом.
– Да не сюда! Туда!
Я перепрыгиваю на другую сторону, к картинам и скульптурам.
Рита смеётся:
– Держи!
Я ловлю вторую лыжную палку, не моргнув глазом.
– А теперь ты должен наколоть яблоко на свою палку и съесть ровно половину!
Рита держит лыжную палку с яблоком на весу, а я пытаюсь поддеть яблоко своей лыжной палкой – главное, не сбросить яблочко на пол! И у меня получается! Надо же! Получилось!
Я осторожно подтягиваю трофей к себе, и, наконец, яблоко у меня во рту.
Какое оно вкусное – яблоко Риты! Я откусываю ровно половину.
– Теперь я! – кричит Рита.
Я насаживаю остатки яблока назад на палку и протягиваю всю эту несложную конструкцию Рите.
Моя принцесса ловко справляется с задачей и доедает фрукт.
– Чем это вы там занимаетесь? – кричит снизу Эдочка.
Мы не обращаем внимания.
Мы смотрим друг на друга и шевелим губами...
Щёки наши заливает румянцем...
Всё кружится перед глазами, а когда мы приходим в себя, пора уходить, вернулись родители...

Больше мы никогда не встречались.
Кажется, Рита вернулась в Аргентину.
Любил я её долго. До Нового года".

Поделившись немного прошлой жизнью будущего прадедушки Отшельника, Голос без связи, добавил:

– Всё только начинается. Главное: правильно сложить кубики. Удача всегда рядом, когда от неё не отказываешься.
– Да, – пробормотал дремавший Отшельник.
Звёздочка во сне улыбалась.
Лодка плыла по морю.


Глава четвёртая
Надежды и будни
гофмаршала Питкина (Императора)

Розовые кусты тянулись вдоль берега к дальнему ветряку, где невидимая кисть добавила к небесной синеве белила облаков, где приметы человечества – контуры построек, паутинки ЛЭП и волнорезы – казались милыми и не будоражили мысли, где гофмаршал Питкин никогда не бывал, странно за всю свою относительно долгую жизнь никогда не ступал по той земле и только смутное желание изредка посещало его:
– Ну так иди же, что мешает тебе, километров пять-шесть, всего лишь полтора часа пути вдоль кромки моря, вдоль солёного дыхания надежды, и быть может, любви?..
– Любви?
– Да, любви...
– К кому, к чему?
– Да кто его знает? Иди, что тебе стоит?...
Гофмаршал всматривался в дымку востока, но солнце било прямо в глаза, и прикрыв их ладонью, Питкин отворачивался к маяку.
Это трёхсотлетнее строение, символ истинной веры, было надёжней.

Прогулка до маяка длилась куда дольше, но к первой звезде умиротворённый гофмаршал возвращался в свой особнячок, аккурат к вечернему глинтвейну, и до следующего дня его не беспокили больше ни ветряк, ни горизонт, впитавший в себя желания человечества, ни даже волнорез, о который разбивалась балтийская песня, потому как гофмаршал посещал собственную библиотеку.
Нет-нет, это было собрание сочинений не того классического типа, где можно найти томики Канта с позолоченным тиснением или легкомысленно оформленные манускрипты восемнадцатого века,
посвящённые физиологии мужчины и женщины.

Библиотека гофмаршала Питкина состояла исключительно из воспоминаний предков – далёких и близких, прямых и совершенно не имеющих к самому гофмаршалу никакого отношения, но всё же примыкающих к знатному колену Питкина, по той простой причине, что являлись они троюродными дядюшками или двоюродными тётушками внучатой племянницы со стороны матери баронессы фон Кляйн и кого-то ещё, впрочем, какая разница кого, ведь тысячетомная библиотека из поколения в поколение передавалась с почтительным преклонением перед родом, и ветвистым генеалогическим древом дома, домов, словом града землян, чьи деяния, поступки и мысли так или иначе вели сюда, в прохладу зала, где гофмаршал уединялся томным дождливым вечером или туманным утром, листая те или иные воспоминания, большей частью лишь фиксировавших события будничные и ни к чему не обязывающие.

В последнее время Питкин увлёкся мемуарами некоего господина Мюллера-Залеского, повествовавшего о событиях печальных и даже трагичных, где несколько страниц уделялось любви наивного германского офицера и еврейской девушки, также весьма наивной, но преданной страсти, и не подозревавшей, что именно любовь к врагу даст жизнь её детям, внукам и правнукам, но о коих в дневнике никак не упоминалось, ведь происходило всё это так давно, что дубы в парке покрылись уже тройным слоем мха, бурого и не ведающего горя.


ВЕЛОСИПЕД

Голос вспомнил и это:
"Мы попёрлись через весь город.
Мне, наконец-то, решили купить велосипед.
Я редко о чём-то прошу родителей.
Я не из нытиков или там попрошаек.
Но тут приспичило.
К тому же папа предложил сам:
– Где-то в Ваке есть скобяной. Мне сказали, что там продается велосипед "Орлёнок".
И вот мы едем. На окраину Тбилиси.
Деньги у папы в кармане его штанов.
Мы едем на метро, потом в трамвае, потом пешком.
Вокруг горы. Это уже и не окраина города.
Скоро волки выйдут на шоссе.
Сумерки. Мне одиннадцать лет.
Магазин.
Продавец в синем халате пожимает плечами и говорит так, словно поднимает тост за наше здоровье:
– Уважаемый, у нас никогда не было велосипедов! Ва!
Мы тащимся назад.
Папа, теперь, полвека спустя, я хочу спросить тебя:
– Почему ты так и не нашёл мне велосипед в каком-нибудь приличном магазине канцтоваров? Почему ты хотя бы не приобрёл мне "Украину"? Или, на худой конец, "Школьник"? Папа, давай, пожалуйста, пока ты не улетел совсем далеко за Альфа-Центавру, сделай это. Давай, вернёмся в тысяча девятьсот семьдесят второй. И купи мне его. Купи этот чёртов велик. Хотя бы во сне. Я жду. Я не хочу просыпаться.
– Хорошо, сынок. Поехали. Только это книжный.
– Какая разница, папа?
Я мчусь с горы. Ветер свистит в ушах.
Подо мной седло.
Я крепко сжимаю руками руль моего собственного велосипеда.
Сбылась мечта.
Спасибо, папа".

Голос бормотал дальше, вспоминая жизнь прадедушки, и лодка с Отшельником и Звёздочкой дремала.
И море дремало.
И весь окружающий их мир тоже дремал.


Глава пятая
Поэтика и несуразности
гофмаршала Питкина (Императора)

В предрассветном сне гофмаршала, когда мысли приобрели поэтические оттенки и контраст ощущений размылся подступающими реалиями, Питкину запомнились следующие строки:

...неведомое беззастенчиво
лобзает семя ожиданий
в круговороте чистых знаний
изъеденного страхом чтива

и великанам нет спасенья
ведь гномы в кузницах рыдают
о смерти более не знают
а жизни нету повеленья

в истоме судии отчётливо
приводят сотни доказательств
ночных безоблачных предательств
и плаха вымыта заботливо

а гномы сочиняют гимны
о великанах вспоминая
лишь скорбным шёпотом вздыхая
в туманном утре грусти зимней...

После чашки утреннего кофе со сливками гофмаршал отправился в библиотеку:

"И ведь все они были эсэсовцами – военнослужащими специальных отборных частей германской фашитской армии.
– Мы товарищи тебе! – поражались гномы Сванссоны. – Как ты посмел, Готфрид? Что ты наделал, дружище? Ты втюрился в заключённую? В еврейку!!!
– Да плевать я на Вас хотел! – энергично выкрикивал оберштурмфюрер СС Мюллер-Залеский, забрасывая коричневых гномов коровьими лепёшками.
Сванссоны отстреливались увертюрой "Фауст", созданной Рихардом Вильгельмом Вагнером в 1842 году в Париже, но то ли фаустпатроны были устаревшей модификации, ну а может быть, в своё время постарались и бойцы французского Сопротивления, как всегда спилившие (следует заметить, весьма уродливо) мушки ручных гранатомётов, как бы там ни было увертюра не долетала до предателя Готфрида, хохотавшего над потугами гномов-эсэсовцев и обнажавшего в смехе свои ровные белые зубы, по которым еврейская девушка Башива любила проводить своим влажным чувственным языком..."

– Несуразности какие-то! – пробормотал гофмаршал, вздрогнув и очнувшись ото сна.
Дубовые шкафы библиотеки слабо мерцали стёклами.
Тяжёлый блокнот Мюллера-Залеского валялся на ковре.
Питкин поднял его, но чтение не продолжил.
Он вышел к морю и зашагал вдоль берега к маяку.
"Надо же, – размышлял Питкин, – да... любовь не ведает границ..."
Он перебирал в памяти страницы прочитанных мемуаров и представлял себе, как капитан Готфрид Мюллер-Залесский, воспылал любовью, без памяти, практически, к смертнице, и как еженочно принялся уговаривать её совершить вместе с ним побег из концентрационного лагеря, и как отважная девушка поставила всего лишь одно условие – или любимый Готфрид (о, да! любовь в этом случае оказалась штукой обоюдной и взаимопылаемой!), словом, или господин офицер организует побег всего еврейского женского барака, или... "найн, майн либлих..." Готфрид теребил винкель Башивы – цветной треугольник, нашитый на грубую одежду девушки где-то в районе сердца и, ничего не отвечая, страстно целовал её огромные, её любимые глаза...

Маяк потихонечку приближался к Питкину.
Гофмаршал вдыхал в себя море.
– Кьяк-кьяк... – отзывались чайки на волнах.


ПОДАРОК

"Я с мольбой поглядел на маму:
– Мам! Ну последний раз! – кричу я. – Ну ещё один камушек! Самый красивый! Вон тот!
– Ну ладно! – разрешает мама, и я ныряю в Чёрное море.
Через несколько часов мы уедем, и до следующего лета придётся ждать и ждать, когда наступит чудесный день – мы вернёмся сюда, и будем блаженствовать целую неделю...
Я набрал уже банку разноцветных камушков! Дома, за тыщу километров отсюда, я буду разглядывать их на солнце, вдыхать в себя их солоноватый аромат, даже перекатывать во рту чудесные дары тёплого моря...
Но сейчас, сейчас добраться бы до того белого кругляша! Это же чудо! Он такой прекрасный!

Ах, мы уезжаем, уезжаем!..
До свидания, дорогое море! До свидания! Нам пора на самолёт...

Я ныряю... в последний раз...
Я зачёрпываю камешки ладонями...
Волна легкомысленно тянет меня назад, но я выныриваю, и море уже плещется у моих колен, а волна, распрощавшись со мной, уходит к горизонту и не нуждается в чужих слезах...
Я выныриваю... и не верю собственным глазам.
Среди песка и прочей морской мелочи сверкает монета! Целых двадцать копеек!
Вы когда-нибудь слыхали о таком счастье? Вот это трофей!..
Море подарило мне на прощание серебристую монету! Двадцать копеек!

Где она сейчас – монетка?..
Да там, в моём детстве. Кажется, я купил на неё оловянного солдатика, на монету, заброшенную в меня, в мою душу, чтобы когда-нибудь вернуться.
Вот оно море. Оно вернулось.
В наших снах...

Кстати, несколько камешков из Чёрного моря оказались обыкновенным стеклом. Очень долго я считал, что это изумруды.
Когда секрет раскрылся (даже и не помню, кто просветил меня), я не выкинул камешки, но охладел к ним, и банку с камешками засунул в книжный шкаф, как можно поглубже.
И всё-таки это было чудо – ведь представьте себе: бутылочные осколки отшлифовались не сами по себе, а временем и морем! Разве это не удивительно?
Кто-то когда-то бросил бутылку со скалы, она разбилась и стала частью всего, что окружало меня там – у синей кромки, между небом и землёй. А затем волны смыли будущие драгоценности в море...
Когда я переварил информацию, я воспылал к морским сокровищам с новой любовью. Более пылкой, чем прежде.
Карманы мои были набиты этим волшебством до отказа, и никакие катаклизмы не заставили бы меня расстаться с ним. Ну, разве что...
– Три камешка, – говорил я Женьке-Пузырю, – не хухры-мухры. Даёшь свой перочиный ножик мне на три дня, и камешки твои...
О таком ножичке я мечтал всю свою жизнь, а обладал им вечно сопливый Женька! Не я – воин и первопроходец, а Пузырь!.."

Голос умолк.
Отшельник проснулся.
Сколько можно спать?
К тому же впереди показалась земля. Скорее всего остров.
О-16 взглянул на спящую Звёздочку. Она стала ему невероятно близкой. Он коснулся пальцами её плеча, потом волос, затылка, на котором растут кучеряшки, завитки, тёплые, пушистые. Отшельник тихонько прикоснулся губами к этим завиткам.
И вдруг... в голове зазвучала музыка! Вместе с плеском волны, это было очень красиво:
– Шшш... та-та-та-та-та... Шшш... та-та-та... та-та-та-та-та... Шшш...
Великолепие моря, жизни и внезапно  проснувшееся в мадьчике мужское начало – может, и есть самый главный подарок судьбы, которым нужно учиться и уметь делиться с любимой?


Глава шестая
Рассвет

Император очнулся ото сна внезапно. Последнее, что он успел увидеть и запомнить: побег из концентрационного лагеря состоялся.
Побег всего еврейского женского барака. Ради любимой ненаглядной Башивы, Готфрид вывез евреек из концлагеря на грузовике. Расстрелял водителя и конвой и сам сел за баранку. Невероятным образом и везением пересёк линию фронта, после чего все они – и оберштурмфюрер СС Готфрид Мюллер-Залеский и бежавшие из лагеря женщины и девушки, пройдя все круги особистского ада, были перенаправлены в лагеря.
Расставаясь, Готфрид и Башива пообещали обязательно найти друг друга, если останутся живы. Пообещали ждать друг друга у Каменного моста в Москве. Скажем, 4 декабря 1955 года.
Они-таки выжили и встретились.
И жили в любви тридцать три года.
И родились от них семь детей.
Один из которых, вполне вероятно, стал впоследствии прадедом одного из персонажей этого необычного и сумбурного повествования.

Император обнялся на прощание с бродягой Локи.
Подхватил свой тощий рюкзак. И отправился дальше, на поиски Любимой, вспомнив при этом давно написанные им строки:

из сил последних
нет
идти не стоит
дорогой жив
дорога – не обет
не крест
не свет
не пламени устои
а просто так
на завтрак
и обед

в пыли мешок
почти пустой
без правды
без лжи небесной
без дурных монет
и даже
без ненужно-старой
карты
на сколько-то там нужных
новых
лет

под небом вечным
и невечным горем
по полю-доле
вдоль межи сырой
дорогой странствий –
за безбрежным морем
за тихим "да"
и за пустым "герой"

Императора встретил рассвет.
А как иначе? Именно в это время суток лучше всего отправляться в долгий путь.


ЗАМОК

А дальше случился не сон.
Лодка приблизилась к берегу. Отшельник спрыгнул в воду, помог выбраться Звёздочке, они подтянули своё удачливое судёнышко поближе к огромному мшистому валуну, намотали на него канат, да потуже, чтобы лодку не унесло в море и... направились к замку, прекрасному сооружению, стоявшему в самом центре островка, за дубовой рощей. Всё это напоминало иллюстрацию из древнего манускрипта.

Замок был не очень громоздким с виду, но безразмерным внутри.
Отшельник и Звёздочка шагали по гулкому сводчатому коридору, ведущему в зал со старинным рыцарским оружием и доспехами, в которых предки нынешних землян отправлялись в походы и открывали новые земли.
В центре зала стоял круглый дубовый стол, а на нём – кубки и блюда из серебра, словно невидимые хозяева замка ждали гостей – отважных товарищей, которые никогда не бросят тебя в беде.
Отшельник и Звёздочка шли вдоль высоких – от пола до самого потолка – книжных шкафов, за стеклянными дверцами которых мерцали позолоченные корешки старинных книг. В них можно найти рассказы о чём угодно, стоит лишь открыть одну из дверец и взять в руки тяжеленный том с удивительным тиснением.

"Как хорошо, что мы приплыли сюда, – думал Отшельник, – я и моя любимая ненаглядная единственная принцесса! Наша новая жизнь прекрасна!.."

Отшельник никогда не целовался с девочками. Когда? С кем?
Но, видно, пришло время сделать это. О-16 чмокнул Звёздочку в мягкую упругую щеку. Только... разве ж подобный поцелуй считается настоящим?
– Да, – очень серьёзно произнесла Звёздочка. – Теперь мы точно  будем вместе всю нашу жизнь.

Они вышли во внутренний дворик, который, на удивление, оказался очень просторным. В самом центре они увидели качели.
– Покачаемся? – предложила Звёздочка.
Отшельник неожиданно смутился.
О-16 вдруг только сейчас заметил, что  его принцесса на полголовы выше него.
Вокруг росли персиковые деревья и две кудрявые шелковицы. Качели висели под одним из этих красивых деревьев.
– Мам! – вдруг позвала Звёздочка. – Это мы!
– Ва-ай! – из окна первого этажа выглянула кругленькая миловидная женщина. Она радостно засмеялась и крикнула в комнату:
– Иди сюда! У нашей дочки появился жених!..
Если бы это не происходило на самом деле, Отшельник бы решил, что всё это ему снится.

О-16 и Звёздочка сидели верхом на трёхглазом верблюде.
– Расскажи мне про ту страну, – попросила Звёздочка.
– Про какую? – не понял Отшельник.
– Не притворяйся, – улыбнулась принцесса Звёздочка. – Расскажи мне про северную страну, которой ты грезишь во сне.
Отшельник потрепал трёхглазого верблюда по макушке. Умный верблюд довольно хмыкнул.
"Так это всё же сон? – вздохнул О-16. – Какой-то трёхглазый верблюд..."
Впрочем, верблюд казался совершенно настоящим, шерсть у него была слишком жёсткой для снящегося корабля пустыни.
Правда...
...они не шли по этой самой пустыне, а парили над ней, над пустыней Бардуханией, освещённой расплавленным платиновым диском светила.
– В той стране, – начал свой рассказ О-16, стараясь перекричать встречный  ветер, – нет дэвов!
– Нет дэвов?.. – повела бровью принцесса.
– В той стране льда больше, чем песка во всей Бардухании...
– Льда? – Звёздочка в изумлении приоткрыла рот. – А что это?
– Это заколдованная вода, превратившаяся в прозрачный камень! В той стране мудрый бог Один глядит на мир единственным глазом и правит сраведливо, ибо он испил из чаши познания, и теперь ему не страшен Рагнарёк – гибель мира, когда солнце затмится пеплом и кровью и гиганты-великаны покинут подземные пещеры, дабы сразиться с богами-асами, но не будет в этой битве побеждённых и победителей, чтобы мир родился заново!
– Заново?!. – эхом отозвалась Принцесса.
Она задумчиво взирала на проплывающие под нами песчаные горы, на редкие пальмы и оазисы, на цепочку верблюжего каравана, на суровую, изнывающую под солнцем пустыню, а потом очень тихо произнесла, и всё же Отшельник услышал:
– И ради льда, чужих богов и сражений мы отправляемся в неизвестность? Мы покидаем Бардуханию?
– Нет! – отвечал Отшельник. - Ответ кроется в ином!
– В чём же?!
– В нашей общей великолепной жизни, где есть место и северным ветрам, и раскалённым пескам!
Звёздочка рассмеялась, легко, как свежий ветерок с моря.
Они летели дальше. Их ожидали приключения в сновидениях и не только.


Глава седьмая
Надин


Следует заметить, что в своё время Император великолепно освоил технику игры на немецкой блок-флейте, а точнее сказать, на баварской блок-флейте, и в ключевые моменты жизни это умение наполняло его душу и тело спокойствием.
Как любят повторять жители Нижней Саксонии:
– Ин дер руе лигт ди крафт! – В спокойствии – сила!
Немцам это свойственно.
Спокойствие – даже в такой трепетной сфере культурной деятельности, каковой является игра на блок-флейте, особенно, когда ты переполнен любовью к прошлому и собираешься искать объект этой самой любви у берегов Балтики, – важный фактор.
Блондинку, рыжую и высокую, можно повстречать, между прочим, где угодно.
Главное, двинуться хоть бы в каком-тр направлении, а за блондинками не заржавеет.

Погода стояла потрясающая.
Наполнив лёгкие невинностью морского воздуха, Император проверил сопрано блок-флейты на ноту «до» первой октавы. Пробежался пальцами по палисандровым отверстиям, и заиграл то, что в способно вывести из любого древнего городка всех крыс, которые незамедлительно отправятся своей крысиной толпой к утёсу и бросятся вниз, найдя свой конец в стальных волнах сурового балтийского прибоя.

Путешествие началось.
Однако...
"Надин!", – как-то само собой сформировалось в голове. Назойливо-маленькое, полненькое, губастое и большеглазое? Да вроде нет...
Император отмахнулся от девичьего образа, словно от приставучей мухи. Взгрустнув, видение с минуту покачалось в мысленном взоре флейтиста, и, в конце концов, растаяло.

Заметно повеселев (без классических штампов в этом повествовании не обойтись), Император приблизился к распутью.
Внезапно появилось странное ощущение, словно вернулась молодость. Словно он, Император Ксан, Саня, снова стал юношей, с совершенно определёнными плотскими желаниями.
– Налево – "Макдональдс", - пробормотал "юноша", взглянув на дорожный указатель, – направо – бордель, прямо – храм..
Поддев носком ботинка придорожный камешек, Саня разумно выбрал бордель, и, браво прошагав некоторую сотню метров по булыжной мостовой, бывший император вошёл туда, где, что-то, а место и время отождествляются  именно с утехами плотскими, то бишь – в бордель.
Встретили его уверенную поступь весёлые звуки дверного колокольчика. Или это смеялись девушки, развратные и желанные?
Первой показалась пышная босая дама, облачённая в многослойный балахон из прозрачной материи, за которой угадывались всевозможные округлости.
Бросив на Саню быстрый и оценивающий взгляд, хозяйка борделя зычно позвала:
– Надииин!

И Она явилась!..
Император обомлел.
Высокая блондинка с изумрудными глазами, от исходящих волн которых у нашего героя завибрировало сначала внизу, а затем и в душе.
Надин подошла к нему, взяла за руки, и... парочка взлетела к небесам на тех удивительных качелях, на которых так или иначе удаётся покачаться каждому из нас, а если и не удаётся, то всё ещё впереди!..

Живы – пока живы. И только последний вздох не позволит нам вскарабкаться на это самое увеселительное устройство бытия – на качели плотской любви.

Качели взлетали к небесам.

Однако не будем строить из себя святош. Поведаем миру то, о чём скромно умолчат будущие биографы Императора Ксана – граждане середины текущего ХХI века, чьё ханжество уже сейчас отбрасывает широкую и уходящую за горизонт тень на наши головы, ещё не обсыпанные пеплом показной добродетельности.

Итак, резко помолодевший и возродившийся Император Ксан, в пятый раз за последний час соития испытавший несказанное блаженство, которое испытывают лётчики-испытатели во время своих левитаций высоко над землёй, засмеялся от счастья.
Это было нечто. Надин в совершенстве владела техникой поцелуя и не только.
Императору пришли на ум вирши некоего литовского поэта, кажется, Беньямина Межелайтиса о пашне, которые он тут же продекламировал, экзальтированно размахивая флейтой:

Жирные комья тысячелетнего чернозема
Ты вспорола ненасытными грудями.
И вскормила меня – нового персонажа дикой саги,
Йохало, йо, йохало!!!
О, нагие боги, мы с вами!

В довершение, испив влаги Надин, Император упал на смятые подушки и уснул безмятежным сном младенца.

Сумерки овладели землёй. Алмазы звёзд украсили чёрные труселя неба.
Надин укрыла флейтиста простынкой, запятнанной блудом, и хотела было спуститься к товаркам, но неожиданно для себя не сделала этого.
Она тихо сидела на краешке тахты и смотрела на Императора. Ах, как же трепетно подрагивали ресницы его!..
Вспомнив вкус императорского тела, Надин дотронулась пальцами до собственных губ.
Вдруг она закрыла глаза, коротко вздохнула и решила:
– Уйду с ним. Люблю.
Слово это прозвучало так необычно для самой проститутки, что она... нет-нет, не заплакала от обуревавших её чувств, а тихо рассмеялась, чтобы не спугнуть, быть может, иллюзию, а быть может, и правду её будущей жизни.

Императору снился сон о том, как он счастлив. Правда, периодически кто-то в сновидении произносил обыденно-сакраментальное:
– Утихомирь свой пыл, болван!
И тогда флейтист пытался сбросить с себя сладостные путы сна. Но, в силу того, что путы эти всё-таки были сладостными, сон снился дальше.
Был город, были толпы прохожих.
Саня возбуждённо хватал одного из них за грудки и вопил:
– Вы, что?! Не хотите услышать, как я счастлив?!.
Те вырывались, но Санёк держал крепко, скажем за пуговицу и орал:
– Стоять, я сказал!!!
А кому охота потерять пуговицу с кителя, вот и приходилась внимать безумно влюблённому флейтисту.
– Вы таки услышите меня! Поймёте, отчего я влюблён по самые помидоры!
– Лассен зи дас! Зайен зи кайн швайн! Отпускайт! Вы же найн свиня!
– Ах ты гад! – вопил Санёк и награждал брыкающегося прохожего звонкими оплеухами по толстым жирным щекам.
– Утихомирте сфой пиль!.. – хныкал очередной бюргер. – О, майн Гот!..
Щёки вели себя презабавно – вырастали на глазах, и, пунцовея, превращались в японских макак. Вроде бы после подобных метаморфоз они должны были с воплями сбежать в свой обезьяний ад, но чуды-юды плюхались в горячий гейзер, а белоснежный японский снег светился радиоактивными кристалликами, в которых отражались не менее радиоактивные ярко-розовые цветы вишни мелкопильчатой, в обиходе именуемой сакурой.
Надин при этом нашёптывала хокку:
– Что тебя ждёт
милый мой не-самурай?
Разорви же кимоно моей души!
Император целовал распутную девушку в грудь.
Сон и явь запутались в простынях.
– Утихомирьте свой пыл!
Соловей за окошком изнывал от любви.

Позднее утро застало Императора в дороге. За рулём видавшего виды "Пежо" сидела Надин.
Саня уставился на шоссе, затем повернул голову к девушке.
– Я тебя похитила, – засмеялась Надин.
– В смысле, – не понял Санёк.
– Имею я право пожить для себя? И для тебя! А, зайчик? После стольких лет беспутства?
– И куда ты меня увозишь?
– В горы... У моей бабки чудесный домик в горах. Его построил мой прадед. И кладка у него знаешь какая? Мидис... Слыхал о такой? Отличная кладка! Боги во гневе не страшны нам! Пускай трясётся земля, сдвигаются горы и реки уходят под землю, а домик моего прадеда будет стоять, как и стоял. Ещё тыщу лет!
– Вообще-то, я хотел... Слушай... Я не не помню!.. Я забыл...
– Зайчик! Вот и чудесно!

Надин припарковалась у обочины, метрах в ста от монумента Освободителям Евразии, и наклонилась к Императору.
Через мгновение Ксан застонал, словно не доенная корова.
Ещё минут через сорок они продолжили свой путь к плюшевым горам, синеющим под бесхитростным небосклоном.


СУДЬБА

– Эй, там! На верблюде!!! – окликнули Отшельника и Звёздочку.
Они огляделись, но никого не заметили.
– Ха-ха! – раздался довольный голос. – Зря ищете меня, козявки! Я здесь, за облаком!
Звёздочка прижалась к Отшельнику и зашептала:
– Я знаю, кто это! Дэв-прародитель! Его никто никогда не видел! Он выше самой высокой песчаной горы Бардухании!
– Опасен? – спросил О-16, стараясь говорить как можно твёрже, но голос его предательски завибрировал.
– Я не знаю!
– Ну а если не знаешь, – хохотнул Дэв-прародитель, – чего боишься? И не шепчитесь, цыплятки, я всё слышу! И ловлю каждую вашу мысль! И человечью, и верблюжью!
От испуга или изумления шерсть на трёхглазом верблюде встала дыбом.
– Ну что мне с вами делать, суслики? Отпустить с миром или высушить на солнце, как финики?
Облако, за которым предположительно находился великан, колыхнулось и вдруг... о ужас! На путешественников уставился невероятных размеров синий зрачок.
– Боитесь... – печально хмыкнул Дэв-прародитель. – Ладно... Так и быть: трепещите! Только ответь мне, отрок, вижу ты не так уж и глуп... Скажи по совести! Отчего люди страшатся неизвестности и всего того, что не могут объять взглядом или мыслью? Ты подумай, подумай, не торопись... У меня времени навалом, я скучаю веками...
Отшельник попытался привести мысли в порядок.
Облако покачивалось над землёй и глаз, не мигая, смотрел куда-то вверх... Затем Отшельнику показалось, что око великана подёрнулось поволокой и Дэв-прародитель задремал.
– Ты знаешь, что сказать ему? – тихо спросила принцесса Звёздочка.
– Кажется, да, – произнёс О-16. – Прости, могущественный дэв, что я отвечу вопросом на вопрос. Ну а ты? Ты немеешь перед мраком и бесконечностью? Тебе известен страх перед чем-то, что больше тебя самого?
– Я знал, что ты спросишь меня об этом... Нет, человек, я не боюсь неизвестности.
– Но тебя пугает что-то? Не может быть, чтобы ты никогда не испытывал страха.
– Ты прав... Я боюсь ничтожества мысли... Плывите дальше с миром... Ты развеял мою скуку...
Дэв скрылся за облаком.
– Я ничего не поняла, – сказала Звёздочка.
– И я, – поддакнул Принцессе О-16.

И они полетели дальше, то ли над морем, а может, и над океаном. Огромные волны вздымали свои гребни к небесам, и трёхглазому верблюду пришлось потрудиться на славу, дабы лететь на должной высоте. И всё-таки они промокли насквозь, вот что значит стихия!.. Полетайте над взбесившимся океаном, и вы поймёте, что это такое, когда вас окатывает с головы до пят, словно из дождевой бочки великана.
– Этот океан к беде! – воскликнула Принцесса.
С этими словами она хлопнула в ладоши и... всё померкло! А затем закружилось в медленном танце, когда шелка парят над руками полуденных танцовщиц, когда ресницы вздрагивают, словно уснувшие бабочки, когда движения окутаны сном, и явь грезится дэвам покоя и тишины... есть такие дэвы...

"...а Звёздочка, оказывается, волшебница..." – подумал Отшельник, но мысль эта не удивила его, а, напротив, умиротворила, и О-16 полетел осенним листом... закружился лениво между небом и землёй, чтобы проснуться неведомо где, неведомо когда...

Очнулся он в незнакомых покоях. Рядом стояли два эфиопа. В руках они держали пальмовые ветви, которые служили опахалами, и быть может по этой причине Отшельник совершенно не чувствовал жары.
И тут над ним склонилась юная девушка. Почти ребёнок.
– Ну что, мой повелитель, ты выспался?
О-16 находился в недоумении. Голос девушки показался ему знакомым.
– Кто ты? – Отшельник приподнялся на локте, но тут же упал в подушки. Он был очень слаб...
– О, мой повелитель! Я же предупреждала, эта буря, этот океан случились к беде! Ты не узнаёшь свою принцессу? Это же я, твоя Звёздочка.
– О, Создатель, – прошептал Отшельник, – чувствую, мне никогда не вырваться из заколдованного круга бессмыслицы и наваждения.
Впрочем, какое наваждение, если эта девочка – его судьба.


Часть третья
Мир

Глава первая
Начало

Дэв-прародитель, волшебники, человечество, лицедеи,  холдгреты, белпорты – вывернуло спиралью и унесло в бесконечность.

Обычная девочка. Не трёхглазая (к чему эти изыски фантасмагории и антиутопии?) шла к мальчику.
Было страшно. Стреляли пушки. Свистели пули. Разрывались снаряды. Война. О каком перерождении речь? Выжить бы.
Всё подчинялось единому закону страха и подвига. Закону краха прошлого.

– Помоги! – взмолилась Звёздочка.
Звёздочка – по-армянски Астхик.
А если по-русски – Асенька.
Отшельник в этой части повествования так и останется Отшельником, с клеймом О-16 на руке. Быть может, выживет и трёхглазый верблюд.
Звёздочка предупреждала:
– Взбесившийся океан – к беде.
Обезумевшая стихия и эти коварные эфиопы, стремящиеся своими опахалами убедить северный мир в том, что фальш прохлады пальмовых листьев способна избавить нас от испепеляющего смертоносного пекла.
Планета взбунтовалась. Её возможно успокоить чем-то невероятно новым и взглянуть на вещи совершенно иначе, не так, как это было предыдущие миллион столетий.
Но как?
– Помоги, – повторила Асенька.
Отшельник подхватил её на руки и бросился к укрытию, к развалинам старого каменного дома.
Собственно говоря, это было хорошее укрытие, без обвалившейся крыши, но вросшие в землю каменные стены ещё были способны устоять под натиском последней войны человечества.

– Несчастные... – стонал с небес Дэв-прародитель. – И я страшился ничтожества мысли? Безумец! О, горе мне!..

Тучи, гигантскими волнами вздыбили небосклон. Дэвам покоя и тишины в этих местах уже давно нечего делать. Может, когда-нибудь они вернутся сюда. Только найдут ли здесь то, чем обладали – звёздным волшебством Вселенной по имени Асенька?

– Господи, – шептал Отшельник, – что они с тобой сделали?
Звёздочка, судьба его, не смотрела на мир своими ясными глазами. Она не видела ни неба, ни стены, ни своего дорого мальчика.
Кажется, она ослепла.


Глава вторая
Монолит

Вентилятор Дюку никак не пригодился. Тому самому Дюку, который упоминал в беседах некоего драматурга Яврунца, переписавшего Гомера на свой лад. Однако внимательный читатель, скорее всего обратил внимание на упоминание о том, что ни Гомер –  древнегреческий рапсод – бродячий певец, декламатор, поэт-сказитель, создатель эпических поэм «Илиада» и «Одиссея», ни композитор Яврунц не сохранились на карте памяти нынешней цивилизации конца Апо – последнего тридцателетия Апокалипсиса.
Да. Без розетки вентилятор – обычная погремушка.
Император бродячих актёришек оказался прав. Нынче они брели по бескрайней пустыне в своём пространстве, в своей действительности и в своей погибающей эпохе без своего императора, покинувшего их внезапно. И не было ему возврата в эту несчастную действительность.
Когда у общества нет цели и единственным приоритетом действий осталось представление неискушенной публике исковерканного произведения полузабытого Шекспира "Сон в летнюю (лунную) ночь" – о чём речь?
Их доля – пустыня.
А вот Императору повезло. Да и логично это. Когда ты ищешь свою Любовь и вроде как нашёл её или набрёл на подобие любви, горизонт отступает робкой волной к небосклону и появляется надежда.
Император, в своё время великолепно освоивший технику игры на баварской блок-флейте и в ключевые моменты жизни данным умением наполнявший душу и тело спокойствием, проделывал то же самое со своей прекрасной Надин.
Говорят, где-то снова стреляли.
Где-то погибали города и остатки цивилизации. Однако любовь способна затмить любое горе, любую беду и крах всего, что, по крайней мере, не рядом и далеко.
Да, свойство любви таково.
– Ин дер руе лигт ди крафт! В спокойствии – сила! – немцы правы.

По привычке проверив сопрано блок-флейты на ноту «до» первой октавы и пробежавшись пальцами по палисандровым отверстиям, Император заиграл самое нежное и прекрасное, а рядом, прижавшись к его плечу лежала и улыбалась во сне блондинка с изумрудными глазами, которых Саня в данный момент не видел, но знал, что когда эта женщина смотрит на него, жизнь наполняется вечностью.

Но разве эту Любовь искал Император.
А какая разница?
Одно из хокку нашёптанных Надин уже здесь, в горах, звучало так:
– Ты нашёл меня
мой не-самурай.
Кимоно моей души на твоих ладонях.

За окном, над ущельем парил орёл, словно оберегая домик, некогда построенный прадедом девушки среди плюшевых гор. Впрочем, всё в этом мире казалось монолитным и без орла, и сами горы, и каменные дома, и желания этого участка Вселенной.


Глава третья
Снова при Луне

Нет, слава Богу, Асенька не ослепла. Да и война страшная продолжалась всего один день. Многим тогда показалось, что они ослепли, всем, кто выжил, кто бродил по развалинам
Но потом всё обошлось.
Да, странная история случилась с этим миром. Ведь все, кто ослепли, а потом прозрели, стали очень умными. И романтиками ещё.
Асенька, например, сочинила свои первые стихи.

Осенняя листва – как шелест моря,
закатная волна и бриз надежд,
и чайка, серебрящаяся солью,
и вспышкой пенной уходящий свет.

Окном небесным в облаке прореха.
Что там вдали и кто уснул опять?
В дождинках отблески шального смеха
да слёз невыплаканных благодать.

За вечером ночным рассвет наступит.
Осенней песней птица пропоёт.
И кто уснул, она того разбудит,
всему ведь наступает свой черёд.

Асеньке исполнилось одиннадцать. А Отшельнику О-16 – двенадцать лет. Он омывал ей ноги в ручье и вдруг заметил крохотное клеймо на щиколотке, которого раньше не было, он мог поклясться. Не было клейма! Или же раньше он не видел явного?
Словом, на щиколотке оказалось клеймо О-17.
Значит, они всегда стояли рядышком. И оба были отшельниками.
Чудо чудесное.
Может, когда-нибудь встретят они остальных пятнадцать отшельников, которые пришли в мир до них и где-то ходят по многострадальной планете с какой-то своей миссией или в ожидании исполнения этой миссии, а, может, и общей миссии, и у каждого для претворения её в жизнь найдётся и понадобится своя сила.
Понятно одно, до них свет увидели ещё пятнадцать отшельников. А сколько же родилось после них, после О-16 и О-17? Можно предположить, что столько же,  шестнадцать-семнадцать.

Отшельник и Асенька давно вышли из разрушенного города и после речки приняли решение вернуться к предгорью, там, по крайней мере, росли яблоневые сады. И груша, кстати, тоже.
К полудню дорога привела их в пункт без названия. Война его обошла стороной. И жители были приветливыми. А вечером их пригласили на спектакль. Не на действо, а именно на спектакль.
Чудесное слово, давно забытое – спектакль.
Артисты играли бесподобно. Труппа небольшая, семь лицедеев – всё, что осталось от народа Императора, кого война пощадила: Дюка, Яврунца-младшего, Старуху, Бро, Аткинса, Грачью и Кацбурга. Старуха у них появилась недавно. Потрясаюшая и фактурная. А Дюку вентилятор всё-таки пригодился, спас от шального осколка своим металлическим "телом".
Сегодня играли не Шекспира.
Память стала возвращаться – дремучая, мощная, всезнающая.
И творцы и знатоки своего дела – эти прозревший лицедеи, снова игравшие при Луне, отдавались игре так самозабвенно, как никогда раньше.
Пьеса драматурга Яврунца заканчивалась монологом, который исполнял Яврунц-младший, драматург был его прадедом. Пьеса замечательная, вот, всплыла в памяти правнука:
– Всё это и есть ваша собственная жизнь. Каждый из нас самодостаточен и при этом – частичка целого. Земля без каждого из нас была бы Землёй без каждого из нас. А этого просто не может быть. Потому что каждый из нас есть! Без нас и смысла в этой планете нет – без нашей жизни, о которой мы так часто говорим: «Сколько всего было зря». Роль у нас такая. И у каждого – своя. Со своим «зря». Со своими заморочками!..

Крутая пьеса. И очень современная.
Отшельнику и Асеньке понравилась.


Глава четвёртая
Вернулось

А ночью Голос в голове неожиданно нашептал, причём Отшельник не спал:

– Чтоб пройти до конца, мне не следует помнить о вечном.
Этот миг, что сейчас, тяжкий выдох в промёрзшую ночь,
поведёт, я надеюсь, не трактом убого беспечным,
где от слов – шелуха, а от мыслей – несносное "прочь!"

Чтоб дойти до конца, мне не следует помнить о боли.
Этот день – не для лжи, что осталась в измятой любви.
Мне не стоит молчать и кричать о бессмысленной доле,
где от слов – тишина, а от мыслей – пустое "моли!"

Бархатистый вдумчивый Голос зазвучал, как и прежде, в тот самый момент когда Отшельник наблюдал за раскачивающейся на ночном небосклоне Луной.
Асенька сладко спала.
Заметим – колебания лунного диска, либрации, испокон веков завораживали любого, знавшего о них. Напомним: большинство жителей на Земле убеждено, что человеку не видна обратная сторона Луны, однако, это заблуждение. Да, видны лишь края этой стороны, но ведь они видны! И это потрясающее зрелище!
Даже лишённые воображения холдгреты – держатели снов, о которых упоминалось в первой части нашего сумбурного повествования, появлялись чаще всего именно после либраций, выходит, и они наблюдали за Луной и откладывали свои набеги на потом. Не будете же вы утверждать, что либрации способствуют активизации агрессии, а не наоборот – зарождению и эволюционированию в душе любого гиперактивного существа романтизма и лиричности?
Что уж тут говорить о белпортах – частьбальщиках – неисправимых романтиках, которые без либраций не представляли собственной жизни. Между прочим, сны им, по этой причине, снились обязательно с продолжением.
Кстати, с некоторых пор холдгреты меньше вторгались в сновидения белпортов. И тем более – без мечей. Их набеги более всего напоминали шум толпы или митингующих, требующих чего-то важного, но маловразумительного.

На фоне лунного диска парил орёл – парил над контуром тёмных вершин, расколовших мироздание на мрак ночи и мерцание вселенной.

Бывший Император белпортов и странствующих лицедеев  отвёл глаза от этого великолепия и взглянул на спящую Надин.
Что снится ей?
Кстати, она никогда не была в театре.
Накануне Император продекламировал ей несколько строф из "Кадерона", так любимая прослезилась:

– Это было когда-то и будет, быть может, сейчас.
К нам вернулось, вернётся, уйдёт непохожестью снов
без изысков особых и всплесков причудливых фраз,
но полётом простых, словно бабочки, искренних слов.

Нам дано хоть на миг стать самими собой и любить,
чтобы жить и мечтать и забыть про обиды других
и не думать о том, что придётся когда-то простить,
прошептав на прощанье другим предназначенный стих.

Но пока мы летим над полями и резвостью рек,
в синеве небосклона забыв о земной суете,
это миг, это день, это ночь, это сладостный век,
это эти слова о любви, а, быть может, не те.

Император отломил от яблочного пирога кусок и принялся задумчиво жевать его, то и дело поглядывая  на Луну и орла, видно, тоже страдающего бессоницей.
***
А потом произошла совершенно странная история. В проёме окна, на фоне тусклого рассвета внезапно появился силуэт... старушки... в белом берете...
Бабушка! Откуда? Здесь! Среди гор!
Бабушка протянула Отшельнику яблочный пирог на белом блюде. Никаких сомнений. Именно яблочный пирог. А какой ещё?
Но вместо радости Отшельника окатило безумной волной  страха. Да нет же, правда, странно! Да и страшно, неожиданно, непонятно. Почему привиделась бабушка с пирогом? Ведь привиделась же?!
Отшельник бросился к спящей Асеньке, обнял её и зарылся носом в копне волос. Затылок у Асеньки был тёплый и уютный. Отшельник почти успокоился, снова посмотрел в окно и успел заметить, как бабушка уходит, растворяется в тумане, а блюдо с пирогом волшебным образом оказалось в комнате на столе – с точно таким же яблочным пирогом, которым однажды О-16 уже лакомился у бабушки – чудесным пирогом с невероятно вкусной начинкой, а старушка сидела напротив, на лавке, и тихо смотрела на Отшельника.

О-16 встал с кровати, приблизился к столу, протянул руку и дотронулся пальцами до тёплого пирога, чей яблочный аромат наполнил комнату волшебством.
Затем Отшельник посмотрел на Луну, всё ещё висевшую в рассветном небе.
А либрации продолжались, как, впрочем, и все предыдущие миллионы столетий.


Глава пятая
Какая разница?

И снова Император подумал о ней. О старухе из первого ряда амфитеатра, и о том, как мчался по подземному коридору, подумал о море, о той, которую любил, забыл и не забыл.
Как можно забыть эти тревожные глаза? Если честно, и хотелось бы забыть и помнить любовь без тревоги.
А, впрочем, те самые три года Второго Апокалипсиса, три года их любви, на самом деле, клубились в памяти именно туманом тревоги.
Он вдруг вспомнил, как однажды они ночевали в брошенной хижине, у моря. На рассвете туман отступил к горам, затаился в расщелинах скал, вынырнуло из-за горизонта румяное солнце, а они вошли в переливающееся перламутром море, обнялись и стояли так долго, а потом уже на берегу целовались и хохотали, как сумасшедшие.
Куда это всё делось? Да никуда. Живёт в памяти, закрой глаза и переносись в прошлое, если уж оно так тебе дорого.

Отшельник с Асенькой доели яблочный пирог и вышли во двор.
На рассвете прошла гроза.
Капало с крыши. В лужах отражались горы.
Они сидели на мокрой лавке рядышком, касаясь друг друга плечами, но было тепло и даже приятно, что лавка была мокрой и тёплой и дополняла своим теплом их тепло. Что-то произошло. Взрослее они стали, что ли?
О-16 дотронулся босой ногой до её босой ноги, и Асенька улыбнулась.

Что это за книга?
О чём повествование, такое пространное и порой маловразумительное.
Скорее всего – это своеобразная хвала любви зарождающейся или песня любви прошедшей.
Какая разница?
Эта история предназначена тем, кто прочтёт её сначала и до последней точки. Быть может, и до многоточия.

Они поднялись с лавки.
Отшельник поцеловал Асеньку в глаза. Затем отвернулся и отправился по тропинке в горы.
А она осталась у дома.
И тому, кто представил это и увидел со стороны, наверное, показалось странным, что двое юных влюбленных так легко расстались. Без слов и спокойно.
Да нет, он скоро вернётся.
Просто отшельникам надо побыть в одиночестве. Вот и всё.
На то они и отшельники – О-16 и О-17.

самый главный урок
не рок
загнанным в угол волком
оцениваешь тишину
смог прожить эту жизнь или не смог
прогнулся или испил с чужими
собственную вину

кто я кто ты кто все мы
с чем мы пройдём и уйдём в никуда
с чем грехи и победы сравнимы
кто нам на нашу бездарность ответит – да

пусть несуразностями наша поступь
и ломок размер стихов и шагов
там впереди заоблачный остров
для самых счастливых из нас дураков

дай мне ладонь
я приникну к влажной губами
слёзы утру свои и твои навсегда
кто-то ведь будет с каждым
и может быть с нами
кто-то ведь главным уроком ответит – да


Глава шестая
Сомнения

О нём и вспоминать не надо. Он существует вечно в памяти, как ушедшая из жизни мать, которая просит глубокой ночью воды. Её нет, а голос звучит. Зовёт и зовёт.
Ужасное в их жизни произошло, тогда во время Взрыва. Этих взрывов было достаточно и раньше, но Такого – никогда прежде.
Смело;с лица земли  всё к чёртовой матери! И даже трёхкилометровый мост, у которого они условились ждать друг друга каждое утро, в случае катастрофы. Никаких ориентиров не осталось для встречи.
Но он всё равно ждал и однажды обознался. Бросился к знакомой фигуре, обнял её, даже запах показался щемяще родным,, но женщина вырвалась из его объятий, вскрикнула, обожгла безумным взглядом и скрылась в развалинах погибшего здания.
Это была не она. Не его Любовь.

Император обнял Надин.
Идиотское у нее имя – Надин.
Надежда! Какая к лешему Надин? Есть же такое русское имя – На-деж-да. Красивое...
Он обнял распутную Надин, полежал так и уснул.
Теперь они оба были чисты перед Судьбой.
Правда, с чего он это взял, что чисты? Не очень понятно. Впрочем, все мы грешны желанием и умением отмахнуться от того, что теребит душу.
Да, свою Старуху он так и не нашёл. Но встретил эту девушку Надин, Надежду. Они полюбили друг друга. После стольких-то мытарств.
И разве теперь они не достойны очищения?

Давно не стоял Отшельник, задрав голову к ночному звёздному небу. И снова увидел своего Верного Пса, с добрым уютным вечно мокрым и холодным звёздным носом!
О-16 дотронулся ладонью до звёздной собаки, до мягких звёздных ушей и прошептал:
– Спасибо тебе за всё. Не уходи от меня больше. Прошу тебя.

Дальше они зашагали вместе – Отшельник и Верный Пёс. Не всё же с девушкой бегать по горам. До Истины можно дойти и с собакой.
Только неожиданно подумал Отшельник: а разве не истина – юная их любовь друг к другу? Его и Асеньки. И зачем они расстались, чтобы уединиться, если теперь он снова не один, а со своим Звёздным Псом?

И тогда Голос нашептал ему:

– Иллюзии вокруг одни.
Как в прошлом – детские огни:
я у окна стоял тогда,
вдали – скалистая гора,
и в ней звездой мерцал огонь,
а впереди – чудесный сон –
одиннадцать – счастливый год:
загадочной мечтою в брод
я Млечный водопад прошёл
и на вершину я взошёл,
и огонёк в ладони нёс,
а рядом – преданный мой Пёс.
Нам обнимать хотелось мир,
и по усам – медовый пир!..

У тех иллюзий нет конца.
А нынче – суетность Творца:
Он, бедолага, истероидам
жизнь будоражит астероидом.


Глава седьмая
Просто и понимая

В детстве будущий Император бродячих лицедеев представлял себя...
Точнее, это были сновидения. Скажем... ему лет одиннадцать. Словно бредёт он по изуродованной земле, петляя среди воронок и развалин, в поисках еды: пожевать бы чего-нибудь, погрызть!..
И вдруг перед ним вырастает уцелевшая церковь. Или крепость. Нет, замок. Башня. Маяк!
Юный будущий император из последних сил поднимается по внутренним крутым, вьющимся серпантином ступеням. А там, наверху, Добрый Лысый Бородатый Смотритель маяка жуёт ломоть свежего, ещё тёплого, белого хлеба и запивает молодым вином, прямо из глиняного кувшина. И терпящим бедствие кораблям указывает дорогу к спасению прожектором своего маяка.
Добрый Смотритель улыбается мальчику и угощает свежим хлебом с молодым, разбавленным родниковой водой, вином.
А потом рассказывает, что их маяк особенный, даёт вспышки с интервалами – четыре и двенадцать секунд. У других маяков они покороче. Но их маяк – самый высокий и мощный. И самый древний в мире, старше маяка Геркулеса, построенного во втором веке древними римлянами в местах нынешней испанской области Галисии, в городе Ла-Корунья, на полуострове. Башня Геркулеса – единственный используемый до сегодняшнего дня древнеримский маяк. Так вот, их трёхсотметровый маяк куда старше, он сооружён пришельцами с Луны, и ему "4-12" можно, хоть это и длинноватые интервалы. А мальчик удивляется – какое совпадение, ведь он родился четвёртого декабря. Может, это знак, и быть ему Смотрителем-Отшельником на маяке? И как это вышло, что о других маяках люди знали, а о Самом Древнем Лунном Маяке память человеческая молчит?

Может, потому, что каждый сам себе царь в своём царстве?

"Странная мысль", – подумал Император, просыпаясь. – "Не из моего сна".
Да. Давно он не вспоминал Смотрителя Маяка.
И всегда ведь сновидение было с продолжением. И таким живым, что уже не разобрать – случилось это во сне или было на самом деле.

Император потёр глаза и привычно уставился на тыльную сторону ладони, на полустёршуюся татуировку, изображавшую карту собственной, придуманной им в детстве страны – империи Маяков, которая несла миру свет и разум. Великий океан бороздили величественные армады, и аборигены со счастливым смехом встречали освободителей связками бананов и коралловыми ожерельями.

***

Звёздный Пёс гавкнул и вбежал в яблоневый сад. Снова заморосило, было не слишком уютно, прохладный ветерок тормошил ветви старых яблонь. Под одной из них стоял молодой человек и жевал яблоко.
– Наконец-то! – воскликнул он и подошёл к О-16. – Давно жду тебя, брат. Я – О-15.
И улыбнулся. Так могут улыбаться только отшельники – просто и понимая, что миру без них никак.

И Голос нашептал непонятное:

– Куда деваются друзья,
и были ли они друзьями,
когда тщедушными ночами
мы отдавали всё и вся.

Когда и мы мечтали так же,
и лепестками алых роз
слова, осыпавшись под SOS,
благоухали в душах наших.

Молчат они уже давно.
И я молчу, листая ники.
И души наши, словно блики,
мерцают слабо всё равно.

Куда деваются друзья?
Ведь были же они друзьями.
Судьбой своею просияли.
У каждого судьба своя.

Глава восьмая
Ребёнок

И она ведь родила.
Император был уверен. Искал. Но где? Скорее всего, не там.
Надпись, нацарапанная на стене её рукой:
"У НАС БУ... РЕБЁ... ЛЮ..." скиталась вместе с ним, по разбитой планете, в поисках любимой...
Да, она выносила ребёнка и родила. Ему и во сне это снилось. Сто миллионов раз снилось. Их сыну уже сорок три года. Точно. Раньше Император бродячих актёров сомневался, но недавно совершенно точно вспомнил, их любовь случилась тогда, сорок три года тому назад. И в сновидениях у сына, воина-освободителя, тоже случилась прекрасная любовь, и тоже родился сын, то есть внук Императора. А сын погиб, спасая израненную планету.
Каждый раз, увидев этот сон, Император просыпался в холодном поту.
Вот и сейчас очнулся, прохрипел что-то, Надин во сне откликнулась всхлипом, а он прошептал, словно молитву:
– Господи... Как хочется обнять всех и убаюкать, чтобы когда мир этот очнулся, солдаты прошагали последним праздничным парадом с розами в руках, чтобы президенты и короли пожали друг другу руки, чтобы испуганные забыли свои страхи и улыбались открытыми улыбками, чтобы и я спокойно вздохнул... Чтобы любящих друг друга стало в миллион раз больше и прожили бы они счастливо тридцать лет и три года и ещё столько же. Господи, подари нам это... Неужели мы ещё не заслужили нашего обычного человеческого счастья?..
Потом он встал, быстро оделся и тихо вышел.
Куда? Зачем? Что он потерял в горах. А вышел в моросящее утро и уверенно зашагал по горной дороге, да так, словно точно знал, что его ждёт впереди.

***

О-16 спросил своего нового брата, пятнадцатого отшельника:
– А ты... Ты тоже, как и я, воспитан Луной, звёздами и Светилом, ты тоже веришь Небу с малых лет?
О-15 улыбнулся и пожал плечами:
– А кому же ещё? Ну и братьям-отшельникам.
– А ты уже понял, что должен сделать?
– Я догадываюсь, но истина придёт к нам тогда, когда мы все соберёмся вместе. Все двадцать девять братьев...
– И сестёр, – подумав, добавил О-16.
– Сестёр?
– Да, по крайней мере, одну я знаю. И люблю. Мы пришли сюда вместе. Она осталась внизу. В хижине. Мы просто расстались на время. Я обещал вернуться.
– Ты всё сделал верно – мы встретились.
– И я нашёл своего верного Звёздного Пса.
– Хороший пёс, – О-15 потрепал собаку по звёздным ушам. – Там, на станции, полубоги держат за нас кулаки. И у нас всё получится.
– Какие полубоги? – спросил Отшельник. – На какой станции?
– Там, – ответил О-15 и поднял глаза к небу.
По небу плыли только белые облака.
– Красиво, – улыбнулся О-15.
Кого-то он напомнил в эту минуту Отшельнику. А кого, О-16 никак не мог понять. И почему-то, совершенно некстати, вспомнил тот ненастный день, когда укрытый буркой, проснулся на лавке в хижине старика – деда Асеньки, а за столом сидело несколько мужчин, один из которых тихо, но с нажимом произнёс:
– Непогода собрала в этом доме непримеримых врагов, но мы не звери. Мы благодарны хозяину и его ангельской внучке за душевное гостеприимство, за тепло сердец, за то, что мы сидим в мире у этого очага.
Мужчина  поднял стакан с вином. И все выпили, не чокаясь.


Глава девятая
Самые несуразные желания

О-16 спросил:
– Ты знал своего отца?
О-15 промолчал.
– Ты очень похож на одного человека, – сказал О-16. – Может, я и ошибаюсь. Как-то раз, мы тогда остались со Звёздочкой одни, без её деда, с одной из вершин сошла снежная лавина и принесла с собой, к нашему порогу бородатого мужчину с берданкой. Мы его и раньше видели. В тот раз, в непогоду, в доме собрались люди из разных отрядов, которые были врагами, но они не посмели перестрелять друг друга, ведь старик приютил их в ту ночь. И вот снова этот человек. Ты на него очень похож. Мы со Звёздочкой... с Асенькой выходили его. Он окреп, но ничего не помнил. Даже имя своё забыл. Видно, его здорово потрепала снежная лавина. Он помогал нам по дому. Асенька назвала его Медведем. Потому что он был лохматый, косолапый, добродушный и очень сильный. То и дело забавлял нас по вечерам: мог и старую подкову кренделем скрутить и обратно выпрямить, кружил нас по избе, словно на карусели, и так раскручивал, что дух захватывало! Мы визжали, а Медведь громко хохотал. Если бы не он, мы бы не выжили. Зима в горах холодная, ужасно холодная. И мы дожили до весны. А однажды он сказал, что ему пора, что его ждут и ушёл.
– Куда? – спросил О-15.
– Он сам не знал. Сказал, что у нас своя судьба, а у него своя. К чему и к кому судьба приведёт, он не знает. Надеется, что Небо поможет и ему, и нам шагнуть в добрый час во имя добрых дел – судьбе навстречу. И ушёл.
– Мой отец так сказал однажды, – О-15 грустно взглянул на Отшельника. – И ушёл от нас с матерью. Ничего не объяснил ни мне, ни маме. Медведь. Моя мать его так называла. То есть его жена... Странный человек. В детстве рассказывал мне про Балтику. Мол, мечта у него – поселиться на берегу и смотреть на серые тяжёлые волны, больше ничем не заниматься. Ещё про Скандинавию рассказывал, мол, предки наши из тех мест. А ещё мечтал стать артистом. Такие сказки на ночь... Такие пироги с яблоками, брат..

Они сидели у костра. Жевали печёную картошку. Подкрепились и пошли вниз к Асеньке, чтобы забрать её и отправиться на поиски остальных отшельников.

***

В горах Император набрёл на отару овец.
Главный, а может, и не главный баран выплыл из тумана под тиликанье колокольчика. За ним показались другие головы.
Затем и Пастух. Это был Локи.
Император не поверил собственным глазам.
Бараны постояли, не обнаружили в нём ничего интересного, и снова растворились в облаке. А Локи тоже ужасно удивился, всхлипнул даже.
Они обнялись.
– Здорово дружище! – воскликнул Локи. – Как ты? Откуда?
– Да вот, – развел руками Император. – Мы тут с Надин...
– Слышал-слышал! – кивнул Локи. – Но знаешь... Здесь у вас ничего не получится.
– Что не получится? – спросил Император.
– Ничего.
Император махнул рукой, больше ничего не произнёс и полез в гору.
– Слушай! – крикнул Локи. – Какой ты смелый, не боишься моих баранов!
И пополз следом. Добавил при этом совсем загадочное:
– Не доверяю я местным!

Метров через двести они покорили вершину. Выплыли из тумана – бывший Император странствующей и труппы и скандинавский бог Локи.
Главный баран не переставая звенел колокольчиком.
Кучерявясь овечьим стадом, облако окутало колени.
– Какая панорама, да? – заметил Локи. – Горы, овцы, туман! Облака, в конце концов! Жаль, камеры нет.
Снизу донеслись раскаты грома.
– Что это? – неожиданно заволновался Император.
Молнией прочертило волны тумана – через секунду из него вынырнул автомобиль.
Выскочили двое. Кивнули им. Установили камеру на треногу. И принялись снимать.
– Киношники, надо же! – Локи рассмеялся.
Минуты через три из машины выглянул водитель:
– Вы тут ночевать собираетесь?
Оператор и режиссёр поспешно загрузились в ГАЗик, который скатился назад, в туман.
– Видал! – хмыкнул Локи. – В жизни, сбываются и самые несуразные желания. А ты говоришь – Любовь!
Где-то над головами прозямкал колокольчик. Но это был не барашек. А кто-то ещё.

Император вспомнил свои юношеские вирши. Да, совершенно без связи. Впрочем, кто знает, как наше настоящее связывает собой наше прошлое и наше будущее?

Мне хочется жить и творить, ведь, случилось:
рождён человеком на этой земле.
Встречаться, встречать, обниматься и в милость
быть нужным всегда, хоть на миг, и везде.

А кто-то желает, наверно, иначе.
Ну, это, скорее, не с выше. И им
не хочется жить и творить. И тем паче –
пусть твари жуют, им – по паре, к своим.

Я, нет, не грубее, чем, те, кто рабами
желают увидеть весь мир. Мир – не лох.
Мы живы. И даже наивными снами
наш мир несусветный не так уж плох.

Мне хочется жить и творить вместе с вами,
земляне родные. И пусть в этот час
мы дружно вздохнём, и возьмёмся руками
и чистыми умом, что рождается в нас.

***

И снова о наших баранах.
Нетерпеливому и дотошному читателю могло показаться, что мы в нашем повествовании зашли в тупик. Но это не так.
Да, вполне вероятно, Император и О-16 окажутся дедом и внуком, впрочем, однажды мы утверждали, что это напрасные ожидания, а старушка, которая угощала О-16 яблочными пирогами, окажется бабушкой мальчика. Или Отшельник О-16 и Звёздочка-Асенька в конце этой истории узнают, что они друг другу не единокровные или не единоутробные брат и сестра. А человек с берданкой и Император – одно и то же лицо, и просто истории Императора и Отшельника  происходили не в одно и тоже время или, вообще, в параллельных мирах, снах, мечтах, желаниях, в 2045 и в 2095 годах
Кто его знает?

Одно совершенно ясно.
Дорога и поиски истины довели наших героев из пустыни до моря и привели дальше – в горы.
И это великолепно.


Глава десятая
Снова маяк

Кротовой Светлане Денисовне, обвиняемой в умышленном двойном убийстве, приснился сон. Словно она – скандинавская богиня Фрейя, богиня плодородия, любви и красоты, величайшей драгоценностью которой было ожерелье Брисингамен, купленное ею за четыре ночи любви с изготовившими его карликами, отдалась незнакомцу, некоему Императору, что и стало причиной смерти родных людей.
"Красота голубоглазой богини покорила множество поклонников, включая Одина, главного бога Асгарда, – когда-то записал в дневнике карлик, а точнее гном-эсэсовец – военнослужащий специальных отборных частей германской фашитской армии – Готфрид Сванссон. – И это погубило богиню. Ведь Готфрид (в девичестве Мюллер Залесский, оберштурмфюрер СС) в итоге избрал не её, а заключённую еврейку Башиву.
А погибли, как уже было рассказано выше в данном повествовании, 22 февраля 2019 года на маяке Буревестник – смотритель маяка Попов Василий Захарович и его гражданская жена Сидорова Елена Павловна. Всё в жизни имеет свои логические связи и исторические корни.
Не окажись Светлана Денисовна прапрапрапрапрапраправнучкой Одина и Фрейи, не возмутили бы её – нищенские посылы душ матери, отчима и прочих граждан, которыми руководили низменные инстинкты: то бишь жалкое стремление к некоторой власти и некоему обогащению.

***

Голос нашептал Отшельнику:

– Лишь единицы в этом мире
способны отстоять своё.
И мой сюжет на древней лире
не про поросшее быльём:

про то, как, чтобы быть героем,
и с гидрой в смертный бой вступить,
чтоб дальше жило всё живое,

в себе химеру прорастить.

Нет, не о подвигах Геракла
нам стоит нынче вспоминать.
Героев в этом веке мало.
И не героям подражать

настало время. Человеком
шагать по дремлющей Земле.
Чтоб, может быть, грядущим веком
жить не в болоте и огне.

Быть Человеком, не Героем.
И не шагать геройским строем.
Нас миллиарды на планете.
Мы не герои. Просто дети.

Наконец, они дошли до хижины. Асенька сладко спала.


Глава одиннадцатая
Холдгреты и белпорты

Да, и несколько слов о том самом уголовном деле, о котором ни Император, никто из персонажей и представителей поколений его эпохи, вроде как ничего не слышали. Не суть. Вполне вероятно и слышали.

Помните, 24 ноября 2008 года в посёлке Русское Зеленоградского района Калининградской области, в дачном доме, были обнаружены два трупа – Борового и Ворониной. В ходе предварительного следствия было установлено, что подсудимый Змеев встретился с Боровым в дачном доме, принадлежавшем подруге Ворониной – Светловой, где Боровой скрывался от Змеева, так как не хотел делить с ним клад, ранее обнаруженный ими, за две недели до трагических событий, в подвале дома старой немецкой постройки, который они арендовали. Во время встречи между Змеевым и Боровым произошла ссора, в ходе которой подсудимый застрелил (?) Борового и Воронину.
Но это ложь.
Не совершал Змеев двойного убийства. Сумку же с кладом унёс, когда обнаружил убитых.
Затем, по ложному доносу, был задержан на следующий день, 25 ноября, на своей квартире в Светлогорске.
Мотивом преступления, якобы совершённым подсудимым, послужило желание завладеть всем кладом.
Подсудимый себя виновным не признал. И правильно!
Вопрос – почему он не скрылся? Хотя бы на времяя залёг бы на дно.


Сокровища, изъятые у него на его квартире во время задержания и послужили "веским" доказательством "совершённого им" преступления.
Клад состоял из серебряных монет Третьего рейха (46 монет достоинством 3 марки и 52 монеты достоинством 5 марок), общей стоимостью 370 тысяч рублей и Рыцарского Железного креста с Дубовыми листьями и Мечами.
Этот орден был учреждён в сентябре 1941 года специально для войск, воевавших в России, для повышения морального духа солдат и офицеров. Рыночная стоимость ордена около 150 тысяч рублей. То есть общая стоимость клада 520 тысяч рублей.
И из-за этих денег было совершено убийство? Да нет же.
И были убиты Воронина и Боровой не из «Вальтера» Змеева, а из «Парабеллума», который и нашли впоследствии у мужа убитой, у Воронина.
Он и пристрелил обоих. Жену и любовника.
Правда, были некоторые сомнения, мол, и сторож мог.
Но это ерунда. А вот о том, что Сторож был родственником Императора, дядей со стороны отца, мы уважаемому читателю напомним. А смотритель маяка из предыдущей уголовной истории был прадедом Отшельника.
Впрочем, какая разница? Меняются времена, меняются и нравы. Честь и бесчестие шагаю по Земле в ногу.

Согласно древней прусской легенде, на вершине холма Хаузен лежат сокровища, а охраняет их  огромный змей. Тех же, кто хочет сокровищами завладеть, змей утаскивает с золотом и драгоценностями под землю.
Да, это не скандинавский Асгард. Не  небесный город, обитель богов-асов.
Впрочем, и сокровища богов рождаются под землёй. Скажем, ожерелье Брисингамен, которое упоминалось в предыдущей главе.


В нордической мифологии Брисингамен (Искра) – это золотое ожерелье, сделанное четырьмя братьями-гномами Брисингами, которых звали Альфригг, Берлинг, Двалин и Грер.
Невероятно красивое ожерелье делает его обладательницу ещё более прекрасной.
Тогда можно предположить, что  богиня любви и войны, жительница Асгарда – Фрейя была не слишком умна или ужас как ненасытна. Ведь Фрейя считалась прекраснейшей изо всех людей и богинь. Куда уж прекрасней?

Будучи любовницей Одина, Фрейя гуляла по лесу и набрела на пещеру, где гномы Брисинги любовались созданным ими ожерельем.

Далее – цитата из Википедии:
"Фрейя, увидев это ожерелье, страстно захотела его заполучить, но гномы согласились отдать украшение, только если богиня одарит каждого из них своим вниманием. Фрейя так и сделала, и четыре ночи провела в пещере, разделив ложе со всеми четырьмя братьями сразу. Гномы отдали ей ожерелье и Фрейя вернулась в свой замок Фолькванг.

Следивший за ней Локи рассказал Одину о поступке Фрейи, и тот, разгневавшись, потребовал от Локи украсть ожерелье. Локи превратился в блоху, забрался в Сессрумнир (зал, расположенный в Фольквангре – обители богини)  пока Фрейя спала, и кусал её до тех пор, пока она не перевернулась так, чтобы Локи смог снять Брисингамен.

Проснувшись, Фрейя обнаружила пропажу ожерелья и немедленно догадалась, что это был Локи, а поскольку Локи не сделал бы это сам, значит, и Один замешан в деле. Посему Фрейя отправилась к Одину и, памятуя о том, что лучшая защита – это нападение, сказала, что это было нечестно – красть Брисингамен – и потребовала вернуть украшение. Один, пожуривший Фрейю за любовные утехи, пообещал вернуть ожерелье, если она начнёт войну между Хогни, королём Норвегии, и Хедином Хьяррандасоном из-за дочери Хогни по имени Хильд.

У Фрейи не было выбора и она начала эту войну. События развивались так: Хильд, принцесса Норвегии, была похищена Хедином Хьяррандасоном, пока её отец Хогни был в походе. Вернувшись из похода, Хогни начал преследовать Хедина и догнал его и дочь в Оркни. Хильд попыталась уговорить отца не воевать с её мужем, затем сам Хедин предложил отцу своей жены всё своё богатство, чтобы уладить дело миром, но Хогни был слеп и глух к их просьбам (и мы знаем, что Фрейя тому виной): мол, «мой меч Дайнслейф уже покинул ножны и не вернётся в них, пока не попробует крови». И была битва, и ночью Хильд магией вернула к жизни убитых в обеих армиях, и с рассветом они снова пошли в бой вместе с живыми. Так продолжалось каждый день и каждую ночь: мёртвые каменеют с закатом, но оживают с рассветом и начинают драться снова. Обе армии были прокляты и обречены драться до Рагнарёка, конца дней.

За эту битву Фрейя получила обратно ожерелье Брисингамен".

На самом деле, мир всегда делился на холдгретов и белпортов. Те же кто брал и от тех, и от других, жил и погибал в бесчестии.

***

Девочка подошла к Императору и спросила:
– Ты холдгрет, держатель снов?
– Нет, я белпорт, частьбальщик.
– Тогда иди по безбрежной пустыне, и ты дойдёшь. Только иди.

Император дошёл, перейдя безбрежность и поверив подавшей надежду.

А девочка была сестрой Асеньки. Тоже отшельницей.

***

Из старых рассказов Императора.

ДЯДЯ

– Подожди, мальчик! Подожди!
Я понёсся вверх по лестнице к открытому лифту.
– Тебе на какой? - спросил я, переводя дыхание.
– Дядя, мне на первый.
– Так мы же на первом!..
Мальчик улыбнулся.
Знакомый пацан... И странный какой-то... Где я его раньше видел?
Хорошая улыбка какая.
Мальчик ничего не ответил. Только посмотрел на меня снизу вверх. И нажал на кнопку.
На цифру "1".
Двери закрылись. И лифт поехал.
Вниз поехал.
Я уставился на мальчишку.
Мальчик улыбался мне.
А лифт... мама моя! Лифт двигался вниз.
У меня зашумело в голове.
Что происходит?
– Дядя, – вдруг сказал пацан, – сейчас мы приедем.
Я прижался к стенке лифта.
Двери открылись.
Мальчишка вышел и запрыгал по ступенькам вниз.
На площадке он оглянулся.
Он улыбался мне, и я понял, где я видел его раньше.
Это был я.
Это был я – пятилетний, в растёгнутой рубашонке, в шортах, в колготках и в сандаликах.
Я хотел выйти следом и даже что-то крикнул, но тут двери закрылись, и я как сумасшедший ударил по пульту с кнопками.
Двери открылись.
Я выскочил.
Я стоял на своём девятом этаже.
И плакал.


Эпилог

Император, бродячие артисты – Бро, Аткинс, Грачь и Кацбург, Надин, О-15, О-16, Асенька, сестра её, Старик – Хозяин Яблоневого сада, Любовь – бабушка Отшельника, Медведь – Человек с берданкой, дедушка Звёздочки (Марии), Локи, Пастух, Смотритель маяка, Змеев, Готфрид, Башива, гофмаршал Питкин, четыре гнома и Фрейя, Женька-Пузырь, Гретта и я – автор этого повествования. Итого – те самые двадцать девять отшельников, прошедшие свой путь к Истине, – стояли на вершине Асгарда.
Соединившись единым желанием, целостной мыслью и идеей, они развернули спутник Земли – Луну – Обратной стороной, той самой, которая стала, да и была движущей силой, способной направить всю энергию и нравственность землян на то, чем жить и созидать дальше.
Мы нашли друг друга и сделали это.

***

Я снова шагаю по жизни мечтой.
И снова я делаю что-то своё.
Где сложно – иду я тропинкой простой.
Где дождик прольётся – там, значит, моё.

Улыбкой встречаю обычный рассвет.
И солнце со звёздами тихо глядит
на мой несуразный и искренний свет.
А если неправда, душа не молчит.

Кривою дорожкой шагать нелегко.
Тропинка петляет в дремучем лесу.
Еловые лапы раздвину рукой.
И дальше росою мечту донесу.

И вдруг на опушке на небо взгляну.
Там синие птицы надеждой летят.
С моею любовью в чудную страну.
И с верой твоею в божественный сад.


8 августа – 5 ноября 2021 г.
© Карен Арутюнянц.