В одном из своих текстов я упомянул великого русского писателя Витьку Пелевина. И в личку пришёл очень остроумный вопрос —
\\ А есть ли в природе Пелевин?\\
Есть, братан. Есть. Я сам его видел и слышал, и даже сидел с ним на одной лавочке. Правда, руками не трогал, мне это было ни к чему. Но видел.
Неподалёку от Литературного института был небольшой скверик с фонтанчиком, и там были лавочки. Знаменитые лавочки. Невозможно представить себе, какие только знаменитые задницы ни сиживали на этих лавочках. Вечно там клубились молодые дарования, юные гении, куртуазные маньеристы и прочие светочи русской словесности. Часто там бывал и Витька Пелевин, небольшой нервный сухой паренёк из Чертанова. Он был всегда в чёрных очках. Мне кажется, он всегда в этих очках, в этих очках и теперь порою его вылавливают папарацци в Берлине. Поэтому, братан, когда тебе будут говорить злые языки в интернетах, что в природе нет никакого Витьки Пелевина, а есть только компьютерная программа, которая пишет под его псевдонимом, ты не верь. Наберись мужества и не верь.
Я видел Витьку в те времена, когда он ещё не состоял из буддистской пустоты, а вокруг него была ещё великая полнота бытия, и в нём даже происходил кровоток и обменные процессы
Да что там Пелевин? Да что там маньеристы? На этих лавочках появлялись и вовсе легендарные персоны. Шлёпнога, например.
Шлёпнога – вот это в натуре была знаменитость. Это была старая московская проститутка, ей тогда было лет семьдесят. Это натурально легенда той Москвы, её знала вся тусовка и на Тверском, и на Гоголях, и на Плешке. Ходили слухи, что ногу ей топором отрубил чуть ли не Венечка Ерофеев в пьяном угаре, но всё это чушь, конечно. Ногу Шлёпноге никто не отрубал, ноги у неё были целые, она просто хромала. Но по-любому это была эпическая персона. Шлёпногу все любили, считалось хорошим тоном ей налить, покормить или угостить сигареткой.
А однажды на этих лавочках состоялось и вовсе космическое событие.
Однажды там появился некий бородатый всклокоченный персонаж, очень похожий на Шелудяку из моих деревенских рассказок. Он сказал —
— Я вчера видел БГ.
Выстроилась длинная очередь, чтобы потрогать одежду свидетеля БГ. Больше никто из очевидцев никогда не мыл руки.
Вы спросите – а что ты делал на этих литературных лавочках, старый биндюжник? Кто тебя туда пустил?
А я жил там рядом. Тогда Москва была маленькая, тогда всё было рядом.
Я бомжевал тогда. Сначала я жил на лавочках в Александровском парке, потом в спортзале Ждановского парка, потом в кассовом павильоне сада Эрмитаж.
Пока было тепло, в Александровском парке жить было отлично. Вы спросите – а как же тебя с этих лавочек не гоняли менты? Не гоняли. Я знал волшебное слово. Когда к тебе подходил мент, чтобы спросить документы и узнать, зачем ты спишь на лавочке, надо было сказать – я стою в очереди в мавзолей, я кушать не могу, пока не увижу дедушку Ленина. Мент отдавал честь и торжественно удалялся. Попробуй, мент, обидеть или забрать в околоток адепта дедушки Ленина – могут и погоны снять.
Жить практически на Красной Площади было прикольно, но слишком публично. Поэтому я вскоре переехал в спортзал Ждановского парка на Таганке. Это была шумная рок-н-ролльная тусовка. Моими соседями по ночёвкам на гимнастических матах часто были Костя Кинчев и Сёма Сычёв, всем теперь известные по Алисе и Волосатому Стеклу. Но это счастье тоже было недолгим, Костя вскоре уехал завоёвывать Питер, а Сёма растворился в мутном облаке барбитуратов.
Тогда я переехал в кассовый павильон сада Эрмитаж. Это были самые богатые мои апартаменты. Там были четыре стула, куча театрального барахла, лудильный паяльник и даже вода. Из стульев и театрального реквизита я соорудил себе шконку, на лудильном паяльнике очень способно было кипятить чай, а вода... Ну, что говорить о воде? Вода – колыбель жизни.
Правда, потом меня выгнал из этого райского места Илюха, электрик сада Эрмитаж. И я окончательно сдался цивилизации, и я купил себе в Военторге военные ботинки за девять рублей и устроился на завод литейщиком, но это было потом. А пока я жил в Эрмитаже, было легко и недалеко прошвырнуться на Тверской бульвар и посидеть на лавочке с небожителями, послушать сплетни московской богемы, выпить портвейну и подумать о вечном.
Грел я уши около Литературного института не всуе, не понапрасну. Я собирался туда поступать. Я не был ещё великим русским писателем, я был тогда ещё только великим русским поэтом. На поступление в Лит. институт меня благословил лично Пётр Николаич Мамонов, в своей гениальности я сомневался мало и неохотно.
Но человечеству повезло. Вскоре я получил из Лит.института письмо. «Уважаемый абитуриент, Ваши произведения были рассмотрены приёмной комиссией и не вызвали одобрения».
Я ничуть не расстроился. Во-первых, я узнал, что меня уважают, во-вторых я узнал, что пишу произведения, а не какую-нибудь там херню.
И я понял, что моё космическое предназначение – это карьера литейщика, и я поехал на Арбат, в Военторг, покупать себе ботинки.
Но это уже другая история. А пока знайте, пацаны – все в природе есть. Есть в природе и БГ, и Пелевин, и даже куртуазные маньеристы. Природа богата, красива и разнообразна.