Мои женщины. Июль 1964. Последний детский санаторий. Марина.
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрация из фотоальбома автора: Август 1964 года XX века. Город Чекалин. Детский санаторий. Марина - девочка, в которую я влюбился мгновенно и бесповоротно. Этот рисунок я нарисовал по памяти 6 мая 1973 года во время прохождения срочной службы военным моряком, рулевым БЧ-1 БПК «Свирепый» ДКБФ, в военно-морской базе Балтийск Калининградской области. Той весной я написал сначала вручную, а затем напечатал на пишущей машинке несколько экземпляров рассказа о том, как, будучи в детском санатории в городе Чекалине летом 1964 года, я встретил и влюбился в очень красивую милую девочку по имени Марина. Этот рассказ я отправил по почте в редакции журнала «Юность» и журнала «Киносценарии». Мне ответили из обеих редакций, что у меня есть способности и посоветовали продолжить моё писательское творчество. Что я и делаю…
Это случилось в первый день приезда детей в детский санаторий в городе Чекалине летом 1964 года. Во дворе санатория толпились десятки, если не сотни, детей разного возраста, их родители, родственники, сновали нянечки и медсёстры, какие-то дядьки, рабочие, хмурый и грубый с виду мужик, который вышел из сарая-конюшни, начальники из администрации города Чекалина, корреспонденты и всякие там инструкторы обкома, горкома и райкома.
Гомон во дворе был хаотичный: кто-то из детей плакал, капризничал, с ревом или визгом отказывался идти на приём к главному врачу санатория и их терпеливо уговаривали; кто-то из детей уже с любопытством заглядывал за угол сарая-конюшни и пробирался на игровую площадку, где стояли большие качели, детские игровые сооружения, песочница, была натянута волейбольная сетка и вообще, там было интересней и вольготней, чем в тесном дворе санатория.
Те из ребят и девчонок, кто раньше был, отдыхал и лечился в этом санатории, стояли обиняком двумя группами и украдкой оглядывали друг друга: мальчики смотрели на девочек, а девочки, прыскали смехом, глядя на мальчиков, о чём-то шептались и посмеивались. Моя мама строго приказал мне быть на месте и никуда не уходить, но я захотел пописать и, так как я уже был не раз в этом санатории, то решил сбегать на игровую площадку, чтобы там зайти в летний дощатый дворовый туалет и исполнить желаемое.
Возле дворового туалета уже толпились несколько ребят. Я проскочил мимо них и ринулся в отделение для мальчиков. Только я пересёк узкий дощатый коридор этого отделения, как изнутри кто-то пронзительно завизжал девчачьим голосом. Я мгновенно испугался, мельком заметил, что внутри туалета находятся две девочки, причём одна стояла спиной ко мне, а другая сидела над дучкой.
Ребята снаружи встретили меня дружным смехом и сказали мне, что они так же попали на девчонок в мужском отделении туалета. Я присоединился к ним, но мне очень не терпелось, поэтому я решил проникнуть внутрь зарослей колючего кустарника из акаций, где, я знал это, есть кривой пролаз в гущу кустарника в то место, где сходятся под прямым углом заборы соседа и санатория, и где с давних времён есть нечто вроде естественного туалета.
Вход в лабиринт в густых зелёных кустах акации был сбоку, у самого забора. Пролаз в гуще ветвей кустов акации вёл сначала вдоль забора, затем поворачивал в сторону игровой площадки, имел небольшую площадку, где ребята и девчонки справляли малую нужду. Далее, был ещё один совершенно тесный, узкий и запертый колючими ветками проход в угол двух заборов, где было секретное место совершенно скрытое от глаз всех, кто играл и был на детской игровой площадке. Это место оставалось чистым, здесь не писали, не какали, только курили и… целовались, а может быть делали ещё что-нибудь…
Девочки, перепутавшие отделения туалета, вышли и ребята гурьбой, смеясь и толкаясь, заскочили в наше отделение. Через две-три минуты они начали по одному выходить, и я смог удовлетворить своё естественное нетерпение организма. Выходя из туалета, я вдруг заметил, что в гуще кустарниковой акации промелькнуло что-то алое; мелькнуло и скрылось. Естественно я насторожился, заинтересовался и обо всём забыл, потому что во мне проснулся индейский охотник по прозвищу «Белый Ворон».
Ребята убежали во двор санатория, где кто-то чего-то командовал, кого-то звал, громко объявлял, говорил. Мама моя ещё не появилась, я был уверен, что она задержится в кабинете главврача, с которой была знакома по работе, поэтому я решил слазить в гущу кустарника акации и проведать то самое тайное место, в котором я в прошлый раз пребывания в санатории спрятал-закопал свои «сокровища».
Там были моё увеличительное стекло, которым удобно было выжигать солнечным зайчиком на досках разные буквы, слова и рисунки, и мой перочинный ножик, который я называл томагавком – орудием войны и мира. Я вынужден был прятать эти мои вещи, так как на территории санатория пользование любыми ножами и зажигательными средствами было запрещено.
Вот так «Белый Ворон» крадучись, озираясь по сторонам и опасаясь бледнолицых, сначала «боком с подскоком» приблизился к тайному пролазу внутрь гущи колючего кустарника акации, а потом присел на корточки и юркнул в пролаз, в гущу веток кустарника. Пролезать приходилось «на карачках», то есть одновременно с опорой на ладони рук и на ступни ног; пачкать локти и коленки в чистой одежде я не хотел.
Напряжение в руках и ногах, а также задевание головой колючек акации отвлекало Белого Ворона, но он гибко, как пума, проскальзывал мимо колючих веток и продвигался вперёд, пока не достиг первого места, того, где ребята и девчонки справляли свою малую нужду. Тут ещё пока никого не было, поэтому слабые запахи этого места смешивались с запахами цветов акации, но всё же здесь отчётливо пахло «туалетом».
Мне нужно было пролезть дальше, достичь секретного прохода вбок, продраться сквозь запирающие проход ветки и проскочить в то самое тайное место в углу двух заборов, в котором и был мой тайник. Я живо проскочил кустарниковый туалет, гибко и без зацепов о колючки протиснулся сквозь запирающие ветки и высунул голову в пространство «тайного места». Здесь была девочка. Наши глаза встретились…
Первое, что я увидел, - это были огромные глаза девочки. Мне показалось, что её глаза занимают огромное пространство её лица, что они главное в её лице, что её глаза лучатся, искрятся, светятся в зелёном полумраке густых кустов мелколистной акации. Глаза девочки были тревожными, широко открытыми и наполненными слезами. Она не плакала, нет, но она вот-вот готова была заплакать или крикнуть, закричать от испуга.
То, что девочка испугалась и насторожилась, было видно сразу: она сидела в свободном месте в гуще веток кустов акации на корточках, раздвинув согнутые в коленях ножки со ступнями, подтянутыми под попу, упершись в землю широко раздвинутыми пальчиками правой руки и придерживая подол коротенького платьица левой рукой у пояса. Правым плечом девочка подалась чуть-чуть вперёд и вся её поза показывала, что она готова немедленно вскочить и броситься наутёк.
Голову девочка держала очень напряжённо и тоже чуть-чуть наклонённой вперёд, поэтому её взгляд был исподлобья. У неё были тёмно-каштановые волосы, приглаженные и раздвоенные на логове и пышные, в локонах, за двумя алыми бантами по бокам головы. Она как-то странно держала голову, как будто кто-то ей мешал наклониться вперёд…
У девочки было маленькое кукольное личико с широким и высоким лбом, не худыми, но и не пухлыми щёчками, с маленьким заострённым подбородочком, с удлинённым узким носиком с маленькими крыльями ноздрей. У неё были очень красивые маленькие по размеру и рельефные алые губки, которые в этот момент были строго, но в то же время обиженно и страдальчески поджаты, что называется, «в струнку».
Девочка сидела на корточках, широко расставив свои острые коленки, и мышцы её ножек были рельефно напряжены; она вся была как сжатая пружинка, готовая к тому, чтобы вскочить и пулей вылететь из этого места в кустах. Из-за такой позы я отчётливо видел распахнутое «сокровенное тайное место» девочки, которое было прикрыто белыми трусиками в виде штанишек.
Само «сокровенное тайное место» девочки выглядело как два пухлых валика, разделённых вертикальной узкой ложбинкой. Я бы не обратил внимания на вид этих валиков «сокровенного тайного места» девочки, если бы щёлочка между ними и низ трусиков до поперечного шва штанишек, не был бы обильно смочен красно-бардовой кровью…
- Ты что тут делаешь! – практически одномоментно, одним тоном и одной силой голоса, то есть вполголоса, испуганно спросили я и эта красивая девочка. От неожиданности этого одновременного обоюдного вопроса мы оба замерли, не зная, что делать, как ответить и как поступить.
- Ты что, укололась? – спросил из меня чей-то взволнованный голос тоном моей заботливой и внимательной мамы. – Ты ранена?
Я ещё раз взглянул девочке в трусики. Она внезапно резко левой рукой надвинула вниз подол своего платья, прикрывая своё «сокровенное тайное место». От этого движения она качнулась назад и шлёпнулась на попу. Её ножки выпорхнули вперёд и её сандалии процарапали землю, взметая пыль и лёгкий мусор. Теперь выражение её лица было совсем отчаянно испуганным и несчастным.
- Тебе надо к врачу, - опять сказал я голосом и тоном моей мамы, смутно догадываясь о причине кровавого пятна-следа на трусиках девочки в её «сокровенном тайном месте».
Я впервые увидел это кровавое пятнышко на трусиках девочки, но в моей памяти тут же «вспыхнули» слова из маминой большущей книги – Медицинский справочник для фельдшеров, выпущенной в 1952 году издательством Медгиз – по поводу каких-то менструаций. Я тут же встревожился, потому что почуял беду…
- Давай, иди отсюда. Беги к маме, медсестре или к главному врачу, - сказал я всё ещё молчавшей девочке, сидящей попой на голой замусоренной земле. Я подумал, что пугаю и задерживаю её и сделал было движение, чтобы податься назад и вернутся в проход между ветками акации, но девочка вдруг заговорила.
- Я не могу идти. У меня волосы запутались в колючках, - сказала она плачущим отчаянным и тонким, как звук серебряного колокольчика, голоском. – Не уходи. Помоги…
Я снова сунулся головой между ветками, потом, уже не осторожничая, прополз на коленках и руках до девочки и тут только увидел, что её банты, локоны волос и одна косичка запутались в веточках и колючках акации. Я быстро освободил волосы девочки из колючек и она, почувствовав свободу, тоже на коленках и руках быстро поползла на выход.
Я смотрел на попу под коротким смятым подолом платья девочки и её худенькие ножки, но никаких иных мыслей, кроме жалости к ней за то, что она царапает свои коленки и ладони по замусоренной земле, у меня не возникло. Когда она юрко проползла между ветками в свободный проход между кустами акации, потом встала на четвереньки и таким образом выскочила на волю, я задержался на месте, справедливо полагая, что ей не хотелось бы видеть меня сейчас. Тем более, что я хотел проверить сохранность своего тайника…
Мой тайник был на месте и всё в нём тоже было в сохранности и порядке. Я ещё минутку подождал, потом спешно покинул своё тайное убежище, выскочил наружу из кустов и почти столкнулся с новыми ребятами и девчонками, входящими на игровую площадку детского санатория.
- А тебя там твоя мама ищет, - сообщил мне кто-то из ребят и я со всех ног побежал во двор санатория, где уже волновалась моя мама. Она стояла вместе с главврачом санатория и о чём-то разговаривала.
- Где ты был? – строго спросила меня мама.
- На игровой площадке, - ответил я. – Смотрел, всё ли там в порядке…
- Саша у вас самостоятельный мальчик, - с улыбкой сказала главврачиха. – Он тут не впервой, поэтому беспокоиться о нём не надо.
- Я знаю, - со вздохом сказала моя мама. – Только уж очень он самостоятельный. Вы с ним построже, пожалуйста.
- Девочка к вам не обращалась? – спросил я одновременно маму и главврачиху, чтобы перебить тему разговора.
- Нет, - одновременно сказали мама и главврачиха. – А что с ней такое?
- Поцарапалась, - сказал я первое, что пришло мне на ум. – До крови. Я её к вам направил.
- Нет, не обращалась, - забеспокоилась главврачиха. – А что за девочка?
- Красивая такая, стройненькая, с большими красными бантами на голове, - сказал я и с тревогой оглянулся, девочка исчезла.
Главврачиха попрощалась с моей мамой и ушла в здание санатория, а мы пошли с мамой прощаться, так-как как она уезжала обратно в Суворов, на работу. Я проводил маму до ворот санатория и терпеливо выслушал её инструкции, как себя вести с медперсоналом, с главврачом, с детьми и сверстниками. Я твёрдо пообещал ей не шалить, не хулиганить, не драться и не приставать к девочкам, а только читать книги, рисовать, играть в безопасные игры и ни в коем случае не прыгать с движущихся качелей.
Мама ушла, а я пошёл искать мою незнакомую девочку, красота которой и её беспомощное состояние мгновенно вошло мне в ум, разум, память и сердце. Сердце моё вдруг начало волноваться, неровно биться в моей груди и наполнять меня волнами какого-то страстного волнения, от которого мой писюн пришёл в движение и начал периодически напрягаться. Я очень захотел найти эту девочку, чтобы продолжить наше близкое знакомство, потому что я почувствовал, что стал свидетелем её какой-то интимной тайны…
Я больше не видел эту девочку ни в первый, ни во второй и даже ни в третий день. Зато в эти дни я увидел серо-зелёную ящерку, начал играть в «индейцев» и познакомился с Великим Змеем, работником нашего детского санатория в Чекалине, одновременно выполняющим обязанности дворника, конюха, плотника, столяра, сантехника, электрика, истопника, сторожа и помощника всех нянечек, санитарок, медсестёр и главврачихи нашего санатория. Мне и всем нам, детям, показалось, что этот пожилой хмурый, суровый и молчаливый мужчина был «главным» в нашем санатории.
Неожиданное знакомство, общение и дружба с Великим Змеем, общее занятие по изготовлению индейского головного убора из голубиных перьев (ирокеза), индейского лука, стрел с наконечниками и плетёной корзины-мишени, отвлекло меня от дум и поисков этой странной красивой девочки. Я уже было подумал, что она мне приснилась, что это либо Ящерка Великого Змея, обернувшаяся девочкой с красными бантами, либо моя Фея красоты и страсти, пришедшая ко мне в гости и исчезнувшая как всегда внезапно и не попрощавшись…
На четвёртый день в столовой за завтраком я вдруг опять увидел знакомые красные банты и ту самую девочку, которую обнаружил в плену диких колючих веток кустов акации в углу двух заборов – санаторского и соседского. Моё сердце опять предательски покинуло мой ум и разум, застучало, как бешеное, и погнало во мне кровь волнами так, что я опять захотел прижать руками моего восставшего не к месту и не ко времени «дружка-писюна». Я не обрадовался сначала, я рассердился…
Я рассердился на себя за свою слабость и неспособность управлять собой и своими чувствами. Какой же я после этого Белый Ворон! Настоящий индеец должен быть страстным, но хладнокровным, быстрым, но сдержанным, храбрым, но осторожным, а тут только появилась какая-то девчонка с красными бантиками в каштановых волосах, как я уже не владею собой и готов мчаться к ней вприпрыжку, чтобы ещё раз заглянуть ей в глаза. Кстати, я даже не помнил, какого цвета её глаза…
- Ты должен узнать и увидеть, какого цвета у неё глаза и по глазам определить, насколько она оправилась после того кровотечения, - сказал во мне чей-то голос, наверное, деда «Календаря» из деревни Дальнее Русаново, а он для меня был даже главнее, чем Великий Змей, друг кота Котяры, ящерицы Ящерки и мерина Мерлина.
- Раз должен, значит, должен, - вторила деду «Календарю» моя Фея красоты и страсти, и я, признаться, был очень рад их такому единодушию.
После завтрака, я пошёл относить тарелки, вилки, ложки и кружки с нашего стола и, проходя мимо столика, за которым сидела в компании Людмилы и других девчонок моя прекрасная незнакомка, нечаянно задел одну из девочек.
- Чело толкаешься!? – сразу же вскинулась девочка и невольно все, в том числе Людмила и моя незнакомка, подняли головы и взглянули на меня.
- Прошу меня простить, - сказал я «чужим» голосом. – Это получилось нечаянно.
- За нечаянно бьют отчаянно! – сказала девочка и засмеялась, ожидая поддержки подруг по столику.
Грубиянку никто не поддержал, потому что я продолжал стоять возле столика девчонок, стоял, молчал и только безотрывно, помимо моей воли, смотрел на мою прекрасную незнакомку. Девочка с красными бантами потупила взгляд, сидела с прямой напряжённой спиной и не шевелилась.
Людмила, подруга Петька, внимательно взглянула на меня, потом на девочку с красными бантами в блестящих и пышных каштановых волосах, как бы встрепенулась от радости, заёрзала на стуле и обратилась ком не, чего раньше не делала.
- Саша Суворов, - сказала Людмила «со значением» - Может быть, вы и нашу посуду отнесёте со стола в посудомойку?
Я не знал, что мне ответить и с нарастающим, как лавина, страхом и неловкостью, молчал и не двигался с места.
- А может быть, - продолжила с насмешкой в голосе Людмила, - вы хотите, чтобы вам помогла наша Мариночка?
Я невольно вздрогнул от радости, узнав имя моей прекрасной незнакомки…
- Нет, - сказал я гордым голосом моего старшего брата Юры. – Я справлюсь сам. Спасибо за предложение.
Я отнёс посуду и столовые принадлежности в посудомойку, как всегда получил благодарность от нянечек, которые там работали или подрабатывали и весело помчался «на улицу» (так мы называли двор нашего детского санатория в Чекалине и санаторную детскую спортивно-игровую площадку).
Весь день я играл в «индейцев», метко стрелял из лука, помогал и учил стрелять ребятам и девчонкам, активно участвовал во всех играх и везде старался быть либо героем, либо победителем. В этот день мне всё удавалось. Я был страшно доволен собой, но как я ни старался, я всё никак не мог уловить взгляда Марины в свою сторону. Она тоже активно играла и общалась с девочками, но больше всего старалась быть рядом с Людмилой, которая, это было видно, взяла Марину под свою защиту и опеку.
К вечеру мой героический пыл иссяк и я не просто возревновал Людмилу, а «возненавидел» её и решил, что Петка, её «ухажёр», должен помочь мне отвалить Марину от Людмилы, хотя бы на этот вечер. Только я всё никак не мог придумать повод или случай, по которому Петька и Людмила должны были где-то уединиться, потому что я тоже очень хотел где-то уединиться с Мариной…
Я чувствовал, что Марина тоже этого хочет, но боится меня, боится, что я расскажу всем её секрет, её тайну и что над ней будут смеяться. Я видел, что Марина не уходит с площадки, что она чего-то хочет, чего-то ждёт, но сомневается, тушуется, прячется. Прячется в самой себе, но не уходит!
Что же делать!? Как нам остаться вдвоём, один на один? Какую придумать игру, чтобы можно было дать знак или передать Марине от меня какое-то сообщение о том, что она мне нравится, что меня не надо бояться, что я очень жалею её и никому не выдам её тайну и вообще, никогда не обижу и не дам никому обидеть её?
Петька, раззадоренный моими победами в наших подвижных играх в этот день, только что запыхался, победив всех в игре в «вышибалы». Потный, но довольный он подошёл ко мне…
- Ты чего не играешь? – спросил он, переводя дух. – Пойдём, я тебя враз «вышибу»!
- Не-е, - сказал я «лениво». – Надоело. Хочется чего-то спокойного, но интересного. Например, игра «Колечко-колечко, выйди на крылечко».
- Что-то знакомое, - сказал Петька. – По-моему мы в детском саду в неё играли…
- Да, - подтвердил я слова Петьки. - Только сейчас это уже почти взрослая игра с девчонками. Игра по составлению пар парня и девушки, чтобы потом играть друг с другом, гулять, ходить и так далее…
Петька, который в этот день немного поссорился с Людмилой или она ему просто в этот день надоела, у к вечеру уже хотел опять с ней подружиться, но Людмила делала вид, что его не видит, не слышит и не знает «в упор», поэтому он живо заинтересовался, подозвал ребя\т из своей команды и спросил их, хотят ли они поиграть в игру ч девчонками, чтобы потом на пару играть и гулять с ними.
- Как это? – спросили ребята.
- А вот Сашка вам расскажет, - важно ответил Петька и дал мне слово.
- Есть такая игра, - начал я негромко, но с того момента, когда я краем глаза увидел, что девочки ко мне прислушиваются, я говорил всё громче, громче и обширнее, для всех.
- Игра называется «Колечко-колечко, выйди на крылечко» и у неё такие правила. Все садятся на скамейку или становятся в ряд. Выбирается какой-то маленький предмет: пуговица, камешек, колечко, серёжка, монетка или крышка от бутылки газировки. Главное, чтобы этот предмет легко и незаметно прятался в сдвинутых ладонях игроков.
- Все игроки выбирают первого ведущего. Ведущему отдаётся этот предмет, то есть «колечко». Потом все становятся со сложенными вместе ладонями так, чтобы между ними была щель.
- В эту щель между ладонями ведущий, который тоже держит «колечко» в своих ладонях, как бы по очереди незаметно кладёт своё «колечко».
- Ведущий обходит со своими сложенными вместе ладонями всех и, якобы, каждому кладёт «колечко» в его ладони.
- Никто не должен своим видом или поведением показать, что у него в ладонях находится «колечко»; все должны делать вид, что именно у него находится это «колечко». При этом после прохождения ведущего, каждый плотно смыкает свои ладони, но не прячет их, а продолжает держать перед собой.
- Как только ведущий обошёл всех, он делает несколько шагов назад и громко говорит: «Колечко, колечко, выйди на крылечко!».
- Тот, у кого в ладонях спрятано настоящее «колечко», должен быстро вскочить и выбежать вперёд и встать рядом с ведущим. При этом задача всех и каждого, кто был рядом, не дать этого сделать, поймать беглеца или беглянку с «колечком».
- По правилам игры модно не только поймать и схватить игрока с «колечком», но и отнять «колечко» у него. При этом владелец «колечка» должен не размыкать свои ладони и не сжимать «колечко» в кулаки.
- Это что же, - спросила Людмила. – Драка получается?
- Нет, - ответил ей Петька. – Потасовка, игра. Можно хватать игрока с «колечком» за туловище, за руки, за попу, но не ломать его; удерживать, щекотать, тискать, но не гнуть, не бить и не грубить. Это же игра такая…
- А если игрок с «колечком» будет схвачен и останется на месте? – спросил кто-то из ребят.
- Тогда игрок отдаёт «колечко» ведущему и игра продолжается, - сказал я.
- А если игроку удалось вырваться? – спросила какая-то девочка.
- Тогда она становится ведущей и снова может подарить своё «колечко» своему избраннику, - сказал я как можно веселее и радостнее. А бывший ведущий занимает её место в игре…
Мой рассказ о правилах игры в колечко всем понравился, но все показывали какое-то сомнение и не решались согласиться в неё играть. Вдруг кто-то из девчонок робко тихим тонким голоском, очень похожим на звон серебряного колокольчика, голосом, от которого я немедленно «взорвался» бешеным сердцебиением и «пожаром» крови в жилах, произнёс…
- Перед началом игры ведущий говорит поговорку:
Ты катись, катись колечко,
На волшебное крылечко!
Раз, два, три, четыре, пять,
Начинай кольцо искать!
- И все начинают ловить того, у кого в ладошках колечко, - тихо сказала Марина и потупилась, то есть опустила голову, лицо и взгляд вниз.
- Всё, - решительно заявила Людмила. – Играем! Давайте попробуем. Вот колечко! Настоящее! Попробуйте только его потерять в траве! Так что ловить, хватать и лапать только играючи, а не всерьёз.
- Да! – подтвердил Петька, хищно раздувая в азарте свои ноздри, уловив скрытый смысл и суть этой игры. – Давайте сыгранём! Пусть «суровый ворон» будет первым ведущим...
Когда я получил кольцо Людмилы и мои ладони сражу же предательски вспотели, я вновь обратился к ребятам и девчонкам…
- Я забыл сказать ещё об одном правиле, - сказал я. – Если игрок с «колечком» выскочит и сумеет подбежать к ведущему, то он может защитить его от других игроков. Для этого ведущий должен обнять игрока, прижать к себе и тем самым защитить его от «грабителей», «волков» или «бандитов».
Все довольно взревели и ринулись занимать места в ряду игроков. Петька прошёл мимо меня и шепнул: «Ты это только сейчас придумал». Я молча и незаметно для всех кивнул ему головой. Он довольно ощутимо хлопнул меня по спине и занял место через одного от своей Людмилы. Марина потупившись была рядом с Людмилой и робко сложила перед собой ладошки. Всё время, пока я шёл вдоль ряда ребят и девчонок, она не поднимала взгляда и не смотрела мне в лицо.
Странно. Только что я был возбуждённый, и всё тело у меня дрожало во внутреннем напряжении, а теперь, задав потными ладонями колечко, я «рассекал» ладони игроков и делал вид, что кладу в них «колечко». Чем ближе я подходил к Марине, тем страшнее мне становилось, я страшно волновался и когда мои жаркие ладони коснулись её холодных маленьких ладошек, они вдруг вздрогнули, трепетнулись, с трудом раскрылись, но также с трудом и закрылись, не выпуская мои ладони от себя.
Ошеломлённый испытанным ощущением, почти бессознательно, потеряв всякую ориентацию в окружающей действительности, я машинально и легко отдал «колечко» в жадные и жаркие ладони Петьки, прошёл до конца ряда игроков, отошёл на несколько шагов назад, встал перед игроками и, с трудом ворочая сухим языком, машинально скомандовал:
Ты катись, катись колечко,
На волшебное крылечко!
Раз, два, три, четыре, пять,
Начинай кольцо искать!
Радостный Петька мгновенно выскочил из ряда игроков, подскочил ко мне и сходу крепко, по-дружески, обнял меня (чуть ли не расцеловал!). Игроки зашумели, закричали, заволновались. Начали кричать, что «Так нечестно!», что «Петьку надо вывести из игры, потому что его никто не поймает!», что «Вы сговорились!», что «Суворов мухлюет!».
Эти крики помогли спрятаться со смущением, и я с облегчением занял место в ряду игроков, а Петька, сладострастно ухмыляясь и осаждая взглядом беснующихся, начал свой обход игроков и кому резко, с размаха, а кому ровно, по дружески, а третьим – ласково, якобы оставлял в их ладонях своё «колечко». Все следили за лицом Людмилы, но она и бровью не пошевелила. Марина тоже уже свободнее и с любопытством озиралась по сторонам, пытаясь догадаться, у кого же в ладонях заветное «колечко».
Петька забыл слова, и все игроки хором ему помогли…
Ты катись, катись колечко,
На волшебное крылечко!
Раз, два, три, четыре, пять,
Начинай кольцо искать!
В тот же миг все напряглись, возникла секундная пауза и вдруг Людмила, как пружина сорвалась с места и кинулась в открытые объятия Петьки. Несколько мальчишек и девчонок тоже резво кинулись за Людмилой вдогонку, но Петька ей обнял. Все опять орали, но теперь от радости и счастья, потому что все видели и знали, что Петька и Людмила дружат почти «по-взрослому».
С этого момента игра «понеслась» так быстро, как только это было возможно. Ведущие вкладывали «колечко» тем, кто им нравился и с кем они хотели бы дружить, как Петька и Людмила. Игроки бегали, хватали и «лапали» друг друга, пытались отнять «колечко» и при этом беззастенчиво хватали друг друга за коленки, за попы, а девочек за маленькие грудки, которые уже у некоторых девчонок заметно бугрились. Все раскраснелись, расшалились и с азартом хором кричали игровую поговорку…
Ты катись, катись колечко,
На волшебное крылечко!
Раз, два, три, четыре, пять,
Начинай кольцо искать!
Странно, но ни мне, ни Марине за всё время игры так и не выпало это самое «колечко» и мы с ней только могли ловить других, но делали это так, что всё время оставались на своих местах. Только уже в конце игры ведущая Людмила передала «колечко» Марине и та, вдруг очень ловко и увёртливо, выскочила с «колечком» в объятия Людмилы и сталась ведущей.
Все договорились, что это будет последний кон, что пора идти в санаторий на вечерний чай и готовиться ко сну. Поэтому Марина робко прошлась по ряду игроков, гибко и ласково провела своими ладошками по ладоням игроков и вдруг прикоснулась к моим ладоням, задержалась в них и выронила мне в мои опять ставшие жаркими и потными своё «колечко»…
Я чувствовал, как «вспыхнули» румянцем мои щёки, как мои губа стали пухлыми и наполненными жаркой пульсирующей кровью. Я краем глаза видел, что ребята и девчонки рядом заметили моё волнение, но я ничего не мог с собой поделать…
Марина молча повернулась и отошла к месту ведущего. Она негромко, как бы в забытьи, но чётко проговорила сигнальную поговорку. Мне надо было резво выскочить из ряда игроков и броситься к ней, но я не бросился. Я просто вышел из ряда игроков и пошёл к Марине. Затылком я почувствовал, что кто-то попытался устремиться за мной, но Петька и Людмила их остановили.
Я подошёл в Марине. Она стояла с опущенными безвольно вниз руками и опущенной головой. Я встал перед ней и не знал, что мне делать. Никто меня не лапал, не хватал и не отнимал у меня её «колечко». Прошла, казалось, целая вечность, пока во мне не возникла некое ощущение или мысль и я не взял её безвольную мягкую руку, мягко раскрыл пальцем её ладошку и вложил ей в ладошку её «колечко». Марина, не поднимая головы, медленно сложила пальчики в кулачок и приняла теперь уже моё «колечко»…
Тут же нас окружили орущие что-то ребята и девчонки, радостные подружки Марины и мои друзья. Возглавляемые весёлыми и радостными Петькой и Людмилой, мы толпой устремились в санаторий, шумно вошли в столовую, весело выпили, кто чай, кто кефир, кто ряженку, кто оставшийся с ужина компот с булочкой. Потом все гурьбой «взлетели» по лестнице на второй этаж и разбрелись по палатам-спальням. Всё это время я и Марина были как в тумане, ничего не видели и не слышали, только подчинялись общему потоку и слушались кого-то. Мы даже не попрощались и не пожелали друг другу «спокойной ночи»…
Весь вечер, несмотря на то, что ребята вспоминали самые интересные моменты игры в «колечко», я пролежал в своей постели молча, не реагируя ни на что и ни на кого. Мыслей не было, были только какие-то неясные ощущения и желания. Одно из моих желаний было желание, чтобы Марина приснилась мне ночью, пришла ко мне «в гости», как Фея красоты и страсти…
Ночью и рано утром мне никто не приснился и не пришёл ко мне в гости в мой вожделенный сон и это меня сильно озадачило. Как же так?! Мой «писюн» так этого хотел! Правда, я плохо себе представлял, как после ночного извержения моего «мужского сока» я побегу из спальни в наш умывальник, чтобы привести себя в порядок. А вдруг меня кто-то увидит? А вдруг меня увидит дежурная медсестра в коридоре или кто-то из девочек? Бр-р-р!
Следующие дни повторились нашими играми и моими попытками встретиться и сблизиться с Мариной. Не знаю, желала или ждала ли она этого, но только она из робкой и скромной девочки с потупленным взглядом вдруг превратилась в бойкую, юркую, игривую девчонку, которая часто смеялась, радовалась, поблёскивала искрящимися глазами в мою сторону, но не делающая никаких попыток пообщаться со мной. Её старшая подруга Людмила только помогала ей в этом, тщательно пресекая все мои попытки «встретить на узкой дорожке» Марину.
Вот тогда-то я, переживающий в одиночестве невозможность встречи и общения с Мариной, которая уже уверенно казалась мне живым воплощением серо-зелёной ящерицы Великого Змея, заметил через окно нашей мальчишеской спальни в соседском саду в теплице что-то красное, скорее всего, какой-то цветок. Вот тогда-то я и решил добыть этот «аленький цветок», чтобы подарить его Марине…
Потом было приключение с открытием стеклянных дверей, ведущих на пожарную лестницу и «воровской рейд» в сад-огород соседа-куркуля-кулака, сбор спелой вишни ребятами и моё мучительное добывание в соседской теплице красивейшей огромной розы на длинном и крепком древесном стебле. Пока ребята обирали соседские вишни и набивали вишнями свои «за пазухи» в майках, я сначала пытался сломать стебель выбранной мной розы, но он только гнулся, надламывался, но не ломался.
С собой у меня не было ни ножа, ни топора, ни какого-либо иного острого предмета, а в ночной темноте, хотя была светлая полная луна, в теплице, заполненной колючими стеблями и листвой огурцов, практически ничего не было видно. Я «мусолил» колючий стебель розы, исколол все пальцы до крови, но он не ломался и тогда я решил найти осколок стекла с острым краем.
Стекла не было, поэтому мне пришлось донышком найденной жестяной лейкой осторожно ударить по стеклу теплицы, подобрать стеклянный осколок и только после этого, путём соскабливания волокон наполовину размочаленного стебля розы, оторвать его от комля. Мои руки и пальцы были все в крови от уколов шипов розы…
Потом я пытался вскарабкаться на площадку пожарной лестницы, зажав стебель розы в зубах, но взобрался только с помощью Петьки. Потом я не помню, как взобрался по лестнице назад в нашу палату-спальню. Потом я почти незаметно, среди всеобщего бурного, но тихо сдерживаемого веселья ребят, выскользнул в коридор, прокрался к дверям в палату-спальню девочек, стараясь не скрипеть дверью, проскользнул в неё, но не смог определить, где и на какой постели спала Марина.
Рискуя в любой момент быть обнаруженным и уже полностью отчаявшись, я положил мою розу на стол, стоящий в середине девчачьей спальни, и поспешил опять выскользнуть в коридор, прокрасться мимо спящей и храпящей на диване дежурной медсестры, и вернуться в свою палату-спальню. Там меня встретил тот самый мой соперник-вражина - «начальничек», который и предложил накормить меня ворованной вишней.
Потом был шум, гам и тарарам, приход разбуженной дежурной медсестры, разборки, допросы, угрозы и наказания. Розу на столе в палате-спальне девочек обнаружили. Днём её признал сосед-куркуль и долго орал, что это была его самая любимая сортовая роза, которая на рынке стоит немалые деньги. Эту розу сначала держали в кабинете главврача в качестве доказательства, а потом она вновь очутилась в девчачьей спальне и её с выражением счастья на лице нюхала Людмила, а потом все девчонки нашего санатория.
Людмила весь день провела со своим Петькой и была с ним очень приветливой, а Петька удивлялся и не понимал, за что ему такое благодарное внимание от неё. Марина тоже была довольна, весела и всё расспрашивала Людмилу о подробностях нашей ночной вылазки по пожарной лестнице в соседский сад. Потом, уже вечером, Петька вдруг подошёл ко мне и сказал, что я «стащил» розу из соседского сада и отнёс её девочкам в спальню. Я отнекивался, но Петька был уверен и впервые по-мужски крепко пожал мне руку…
В последующие дни я много думал о том, что же меня так волнует при виде и при встрече с Мариной. Я вспоминал мою школьную «подругу» Валю Антипову, мою деревенскую «невесту» Аллу и мне казалось, что я им «изменяю» с Мариной, но потом я пришёл к выводу о том, что я просто влюбился в новую красивую девочку. Я подумал и уверился в том, что Марина – это живое воплощение моей ящерки, моей Феи красоты и страсти, и что мне повезло и что это большое счастье так влюбиться и так волноваться.
Приняв такое решение, я полностью отдался своим ощущениям и чувствам и, что удивительно, сразу же успокоился. Да, я волновался, был возбуждён, настроен на героические поступки и жаждал их, но вот желания сблизиться с Мариной так, как это делали иногда Людмила и Петька, уединяясь, «скукоживаясь» и еле-еле втискиваясь в маленький детский домик на игровой площадке, чтобы там чем-то заняться интимным, я не хотел. Я хотел дружить, говорить и общаться с Мариной, но желания встретиться с ней письками я не испытывал…
Наша жизнь в детском санатории в Чекалине продолжалась. Круг моего общения с ребятами и девочками расширялся. Вокруг меня постепенно возникали и сплачивались мои друзья, мои други, как я их называл, а в ходе подвижных игр и приключений, возникла наша победная дружина. Всеобщее увлечение вечерними страшилками, дразнилками и обзывалками тоже сильно способствовали как общей дружбе, так и персональной личностной славе ребят и девчонок. Кроме этого были и другие испытания, в которых каждый из нас становился друг для друга значимее, ближе, дороже.
В один из прекрасных тёплых летних вечеров после ужина небо за стенами нашего детского санатория стало темнеть. На улице и в городе Чекалине была абсолютная тишина: не веял ветерок, не шевелилась листва на деревьях, не пели петухи и не лаяли собаки. Воздух был полностью неподвижным, тёплым и сухим, а по ясному небу от горизонта медленно надвигались сначала тёмные, а потом абсолютно чёрные тучи. Надвигалась гроза…
Мы, ребята, ждали приближение грозы в нашей спальне, прильнув к подоконникам наших больших высоких окон с двойными рамами. Нам не было страшно даже тогда, когда по кронам деревьев вдруг сначала прошелестели, а потом порывами стали носиться грозовые вихри. Только когда упали первые крупные капли дождя, а потом, сквозь вспышки сильнейших молний и взрывной грохот грома, застучал по крыше и пошёл сплошной ливень, наш боязливый «начальничек» завыл и зарылся головой в одеяло и подушки на своей постели.
Когда молнии начали взрываться и греметь на соседних улицах и практически в соседском саду-огороде мы, стоявшие у самых окон спальни, перестали смеяться, кричать, комментировать ужасную грозу и замолчали. В этот самый момент в нашу спальню вошли-вбежали девочки из девчачьей спальни, дежурная медсестра и дежурные нянечки. Девчонки расселись по кроватям мальчиков, некоторые из них подошли к нам, стоявшим у окон.
Дежурная медсестра, сильно вздрагивая от каждого удара грома и вспышки близкой молнии, потребовала, чтобы все отошли от окон и сели на свои постели. Людмила и Петька расположились на его постели, а ко мне вдруг подсела дрожащая, как осиновый лист, Марина. Я взял её за руку, стиснул её пальцы и попытался утишить её дрожь. Впервые за всё время пребывания в санатории я чувствовал рядом её дрожащее плечо, жаркий бок и её бедро. Мне очень хотелось обнять Марину за плечо и прижать к себе, даже обнять, но я испугался этих смелых хотений и только теснее сжимал её трепетные пальчики.
Свет в нашей спальне не включали из-за боязни короткого замыкания, поэтому в полумраке спальни, освещаемой только ослепительными вспышками молний на фоне взрывных звуков мощного грома, звучали шутки, крики, смех, возгласы ребят и девчонок. От этих возгласов нам с Мариной было только лучше, потому что никто на нас не обращал внимания, и мы всё теснее и теснее прижимались друг к другу.
Страшная шумная и ослепительно чёрная гроза быстро кончилась, побежала-полетела дальше, очистив и одновременно замусорив город Чекалин потоками воды и сорванных-обломанных веток деревьев. Особенно досталось соседскому саду-огороду, в котором дождь, град, ветер, гром и молнии практически всё разрушили и погубили. Вишни были поломаны, посадки повреждены, даже теплица в нескольких местах зияла дырами и разбитыми стёклами. Немало бед случилось и на нашей игровой площадке.
На следующий день после грозы, все мы, дети и персонал санатория, проводили субботник по уборке территории санатория от последствий грозового урагана. В городе также все его жители, рабочие, служащие, школьники и пенсионеры убирали улицы и дворы, дороги и парки. Кроме этого, мы всей дружной компанией санаторных обитателей участвовали в наведении порядка и чистоты на территории мемориального захоронения партизан и Саши Чекалина. При этом местные школьники всё равно называли нас «дефективными»…
Поведение ребят во время грозы очень сильно сблизило нас и девочек. Теперь в санатории было много «парочек», а малыши с удовольствием вместе играли в свои игры, пытались играть во «взрослые» игры и тоже дружили совместно – мальчики и девочки вместе. Кстати, дразнилки в виде: «Тили-тили-тесто! Жених и невеста!», прекратились. Теперь уже никого не удивляло, что мы с Мариной сидим рядышком на лавочке, гуляем «под ручку», лазим вдвоём по поленнице дров на крышу сарая-конюшни, вместе читаем какую-нибудь книгу или разговариваем. Теперь мы открыто дружили…
Наша дружба с Мариной становилась всё теснее и ближе. Она уже не вырывала свою руку из моей жаркой ладони, не сторонилась меня, не отодвигалась на лавке и не отстранялась, когда я приближал своё лицо к её лицу, чтобы вдохнуть аромат её волос или вблизи взглянуть в её прекрасные огромные глаза. Теперь я всё чаще и чаще ловил себя на желании не просто приблизиться к Марине, а поцеловать её, обнять и прижать её худенькое стройное тельце к себе, к своей груди.
Теперь я смог в деталях увидеть и осмотреть Марину, как говорится, «с ног до головы». Однажды Марина надела своё самое лёгкое, воздушное, почти прозрачное платье с пышными короткими плечиками, стройной талией, тонким кожаным пояском и широким, но коротким подолом, гораздо выше колена. Простое ситцевое платье в разноцветный горошек из тонкой прозрачной материи делало Марину сказочной принцессой, настоящей феей, дюймовочкой из сказки.
Теперь она не украшала себя красными большими бантами. Людмила делала ей простую пышную причёску из свободных коротких волос тёмно-каштанового цвета. На зависть всем девчонкам, прежде всего белобрысой Людмилы, волосы Марины были всегда блестящими, искрящимися и долго не салились. Теперь её волосы были уложены на пробор двумя большими волнами по бокам головы и пышной «гривой» позади. Длинную часть правой волны Марина закладывала за ухо, а слева волосы прикрывали её ухо, отчего глазастое лицо Марины делалось открытым, умным, привлекательным, красивым.
У Марины были природные тонкие чёрные брови вразлёт; средней высоты лоб, который иногда хмурился и складывался поперечной складкой на переносице, когда Марина задумывалась или чем-то озадачивалась. У неё были огромные светло карие глаза, почти такие же, как у меня, но гораздо светлее. Ресницы её глаз были пушистые, длинные и опять же от природы чёрного цвета, поэтому Марина не нуждалась в косметике, которой «баловались» и играли в «косметику» почти все девчонки.
Носик Марины был не коротким и не длинным, средним, имел на кончике носа небольшое утолщение и маленькие крылья ноздрей. Мне особенно нравилось, что ноздри носа Марины были не направлены вперёд, а были чуть-чуть прикрыты крыльями и её носик выглядел очень привлекательным.
Особенно привлекательными и даже завлекательными были губки Марины – маленькие, чётко очерченные, рельефные, иногда пухлые, набухшие и ало красные от нахлынувшей крови, а иногда бледные, светло-розовые, строго зажатые, даже прикушенные, когда Марина на что-то обижалась и страдала.
Завершал портрет Марины её маленький подбородочек, который делал красивое лицо Марины немного кукольным, неестественным, модельным, как на картинках общепризнанных в мире красавиц. Уши Марины тоже были маленькие, прижатые к голове и это качество её ушей меня сильно озадачивало, потому что мои уши были оттопыренные, как локаторы и торчали у меня по бокам моей непропорционально большой головы.
Всё остальное в Марине было стройным, пропорциональным и красивым. В этом полупрозрачном ситцевом платье Марина была настоящей красавицей. Я увидел её в этом платье и в этом виде стоящей у детского дощатого домика на игровой площадке санатория. Марина стояла, присев попой к скату крыши детского домика, упираясь своими выставленными вперёд стройными и тесно сомкнутыми ножками в землю и опираясь позади и сбоку от себя напряжёнными расставленными в стороны руками о крышу домика.
Тонкая прозрачная материя платьица и лёгкий ветерок плотно облегали тело Марины, со стороны она казалась, как бы обнажённой. Платьице было с неглубоким овальным вырезом на груди, а под платьем просвечивалась рубашка-маечка на тонких бретельках. Ниже пояса эта маечка была очень короткой и нижним краем очерчивала край трусиков. На этот раз на Марине были трусики не штанишками, и только кружевные края трусиков показывали, что это не спортивные плавки.
Марина упиралась ладонями о скат крыши детского домика, отчего её плечи были чуть-чуть выдвинуты вперёд, чётко и рельефно под платьем и в вырезе на груди обозначились ключицы, локти немного вывернулись в обратную сторону, а пальцы рук цепко упёрлись в скат крыши домика. Марина стояла в приседе попой на скат крыши домика и весело покачивалась вперёд-назад на попе.
Её стройные ножки были тесно прижаты друг к другу и вытянуты вперёд, она упиралась ступнями в своих летних сандалиях в землю, яркое летнее солнце светло и радостно освещало всю её стройную фигуру. Хотя многие девочки уже надевали кое-какие матерчатые бюстгальтеры, скрывая свои маленькие грудки, но Марина в этот раз бюстгальтер не надела и под тканью платья и нижней майки-рубашки бугрились полушария её грудок и обозначились тёмно-вишнёвые бугорки сосков.
Материя платья и нижней рубашки-маечки скрывали трусики Марины, но всё равно, там, где было её «сокровенное тайное место», бугрился отчётливый выпуклый бугорок её писачки, вернее лобка. Само «сокровенное тайное место» было тесно сжато, терялось в полупрозрачной гуще материй.
Я не знаю, ощущала ли, чувствовала ли или знала ли Марина, что со стороны она выглядит очень привлекательно, зазывно и красиво, но настроение у неё было отличное, радостное, бодрое, счастливое. Она непрерывно улыбалась, нежилась под лучами летнего солнца и сама расточала своими огромными глазищами свет и радость вокруг. Ею откровенно любовались другие девочки, с восхищением украдкой посматривали на неё разновозрастные мальчишки, и также откровенно ей завидовала Людмила, подруга Петьки, и её ближайшие подружки. Я видел, как они начинали злиться от этой умопомрачительной юной красоты Марины. Я забеспокоился…
Когда я отчётливо почувствовал, что назревает что-то нехорошее и откровенное выставление напоказ всем себя может «выйти боком» глупо-счастливой и довольной Марине, я решился, подошёл к ней и позвал её с собой, обещая показать ей что-то «интересное и тайное». Марина была чрезвычайно падкой на всё тайное, секретное и запретное, и мне это одновременно нравилось и не нравилось в ней.
Я привёл Марину к воротам-дверям в сарай-конюшню, куда нам, детям санатория, было категорически запрещено входить и быть там. Ворота сарая-конюшни были заперты на засов изнутри, значит, Великий Змей был там. Я не стал стучать в ворота сарая-конюшни, чтобы не привлекать внимания, а по сложившейся традиции и практике, скрипнул левой воротиной, сигнализируя, что это я «ломлюсь» к Великому Змею. Потом я взял шкворень, лежащий в траве у стены сарая, отвернул до упора закрытую воротину и воткнул в заранее сделанную дырку в земле шкворень, подперев им отодвинутую воротину. В дверях-воротах сарая-конюшни образовалась широкая щель.
Обычно я проскакивал в эту щель в воротах-дверях сарая-конюшни, но в этот раз я двинул вперёд вторую воротину, чтобы ещё больше расширить щель. Марина поняла это, опустилась на четвереньки и «гусиным шагом» быстро проскочила щель, очутилась за воротами и встала, ожидая меня. Я тоже проскочил через щель и встал с нею рядом.
Мы оказались внутри полутёмного сарая-конюшни и сначала Марина и я ничего не видели, ослеплённые дневным солнечном светом. Мы только услышали звуки и учуяли запахи, которые для меня были знакомыми, обычными и привычными, а для Марины – необычными, незнакомыми и волшебно чудными. Я сначала легко подтолкнул Марину в спину, чтобы она прошла вперёд, но она осталась стоять на месте. Тогда я прошёл вперёд несколько шагов, различил в темноте обомлевшего Великого Змея, который, как всегда восседал на своём табурете перед своим то ли столярным, то ли слесарным верстаком. Почти дойдя до Великого Змея, я оглянулся и посмотрел на Марину.
Марина сзади просвечивалась ярким дневным светом через щель в воротах-дверях сарая и выглядела как светящаяся полупрозрачная обнажённая девочка с тонкими стройными ножками, тонкой гибкой талией, острыми плечиками, слегка разведёнными в стороны руками и длинными пальцами, теребящими в волнении края подола её полупрозрачного платья. Отчётливо были видны её плавные бёдра и яркий, как солнечный луч, просвет-ложбинка между ножками там, где было её «сокровенное тайное место».
- Кто это? – спросил меня в спину Великий Змей. – Что это за чудесное видение?
- Ящерка! – вдруг и внезапно, ещё не зная, что это скажу, коротко ответил я Великому Змею.
- Нашёл таки? – насмешливо, но ласково и негромко спросил меня Великий Змей. – Ну проси, пусть проходит.
Я сделал приглашающий жест Марине и она, спотыкаясь, пошла ко мне. Руки и пальцы её опять дрожали от волнения, ноздри шевелились, вдыхая запахи сарая-конюшни, а её широко распахнутые огромные глаза жадно высматривали всё вокруг. Я почувствовал, что когда-то и я точно также смотрел ошалевшими глазами на Великого Змея, на инструменты на стенах, на верстак, на стойло и на самого мерина Мерлина, который опять взволновался от чужих запахов и с любопытством высунулся из своих яслей.
Великий Змей издал какой-то крякающий звук, быстро убрал с верстака какую-то бутылку и тарелку с солёными огурцами и ломтями белого сала, а потом вдруг вытащил откуда-то миску с помидорами и зелёными огурчиками, быстро и ловко нарезал на деревянной дощечке дольки помидоров и огурцов, густо посолили их крупной белой солью, а потом ещё и окропил их пахучим подсолнечным маслом. После этого он отрезал от буханки чёрного хлеба толстые ломти, тоже окропил их маслом и подал нам.
Марина, как зачарованная взяла ломоть чёрного хлеба, потом вилкой наколола дольку помидора и вдруг с жадностью и аппетитом начала кушать. Потом она наколола дольку огурчика и опять с аппетитом скушала. Вскоре весь ломоть чёрного хлеба и все дольки помидор и огурцов мы съели, и это была самая вкусная пища за весь этот солнечный, радостный и счастливый день.
Потом Марина освоилась и расспрашивала Великого Змея обо всё, что видела и слышала и предательский кот Котяра, появившись чёрт знает откуда, тёрся головой и телом о ноги Марины, щекоча её и вызывая её золотисто-серебряный смех. Только мерин Мерлин волновался и нервно ходил по своему загону до тех пор, пока Марина не согласилась покормить его с руки чёрным хлебом, смоченным подсолнечным маслом.
Я показал Марине, как надо растопыривать пальцы ладони, чтобы лошадь не хватанула тебя своими огромными страшными жёлтыми зубами, а мягко и щекотно взяла с ладошки кусочек чёрного хлеба. Мерлин опять недоверчиво вскидывал голову, пугая Марину, но потом смирился и осторожно взял с её ладошки вкусненький и пахучий хлебушек. Второй, третий, четвёртый и последующие куски хлеба Мерлин уже брал с руки Марины уверенно, требовал добавки, мотая головой и гривой, и даже оттеснил меня от Марины, когда она весело и счастливо смеялась своим серебряным голоском, поглаживая Мерлина по лбу и темечку.
Всё время нахождения в гостях у Великого Змея я видел и ощущал, что он не просто рад, а ошеломлён этим событием, что он чем-то очень взволнован, но только после того, как мы услышали ребячий гомон, спешащих на ужин в здание санатория, начали прощаться с Великим Змеем и собрались уходить, я понял, что он вспомнил свою дочку и жену, погибших во время бомбёжки во время войны. Марина ничего этого не знала, поэтому вела себя очень свободно, но скромно, не лезла с расспросами, не совала свой нос, куда не надо, ничего без спросу не трогала и легко согласилась идти в санаторий, потому что «пора и честь знать».
Мы с Мариной обещали ещё раз навестить Великого Змея. На пути в столовую санатория Марина горячо говорила о том, что надо этому замечательному старику принести какой-то подарок.
- У него же есть день рождения? – спрашивала меня Марина. – Вот! Надо ему что-то подарить! Ему и его Мерлину, и коту Котяре, и вообще…
Я ничего не отвечал Марине, только молча соглашался и думал о том, что для Великого Змея увидеть на просвет Марину в дверях его тёмного сарая-конюшни, - это самый главный подарок, тем более, что он целый час общался с ней, впитывал её запах, вид, поведение и это было его сладко мучительным воспоминанием. Поздно вечером я слышал как нянечки и санитарки, убираясь и моя полы в санатории, говорили, что «сапожник опять ударился во все тяжкие и запил»…
Марина ещё несколько дней порывалась пойти в гости к Великому Змею, к мерину Мерлину и к коту Котяре, но я её под разными предлогами отговаривал, а потом всё забылось, потому что уже наступил август, надо было собираться, прощаться и возвращаться обратно по домам. Наше последнее детское лето в санатории в Чекалине подходило к концу.
В очень погожий, но уже немного прохладный августовский день мы всем санаторием, работники и дети, выехали на пузатом автобусе ГАЗ-651 в лес за грибами. С нами была наша главврачиха, одна медсестра и наш с Мариной друг - Великий Змей. Автобус долго и валко колесил по улицам Чекалина, по пригородным и просёлочным дорогам, пока не приехал в чудесное место. Это была опушка леса со смешанной растительностью, с обилием кустов орешника (лещины), молодого березняка, взрослых деревьев разных видов. В просеке, которая пересекала этот лес, было множество пней и остатков спиленных деревьев. Во всём этом лесном райю было множество разных грибов.
В автобусе у Великого Змея было несколько больших и малых вёдер, три алюминиевых кастрюли имели верёвочные лямки, а главврачиха имела красивую ивовую жёлтую корзину с дугообразной ручкой. Мальчишки и девчонки повыскакивали из автобуса и вскоре мы начали прибегать к автобусу и передавать его водителю и Великому Змею разные грибы. Мы находили подберёзовики, белый грибы, подосиновики, лисички, сыроежки, грузди белые, свинушки, вешенки, а также множество опят, которые большими гроздьями облепляли старые пни и стволы павших деревьев. Все эти грибы сначала нам показал Великий Змей для образца, и он же отбраковывал принесённые гриба на червивые, съедобные и ядовитые.
Грибов в лесу было столько много, что ребята сновали в лес и обратно к автобусу, как веретено в ткацком станке. Сначала все собирали грибы с огромным азартом, энергией, спеша, бегая, спотыкаясь и падая, а потом мы начали просто отдыхать, играть в прятки и догонялки, а девочки начали собирать букеты цветов. Главврачиха строго говорила и кричала нам, чтобы мы далеко не уходили в лес, чтобы мы всегда слушали её зов и откликались, когда звал-кричал наш Великий Змей. Медсестра и сама главврачиха перебирали и чистили собранные нами грибы и укладывали их в вёдра, кастрюли и корзину.
Людмила и Петька уже давным-давно бросили собирать грибы и где-то спрятались в кустах, загорая на тёплом солнышке. Я изначально не очень шатко и валко собирал грибы, потому что знал всем своим существом, что сегодня должно произойти что-то важное и значительное между мной и Мариной. Она куда-то пропала и я ей начал искать…
Я искал её не бегая по лесу, а размеренно, спокойно и задумчиво, шагая куда глаза глядят. Я чувствовал, что она видит и наблюдает за мной, поэтому машинально я шёл туда, где меньше было ребят и девчонок, где почти совсем не слышно их голосов. Вот в таком месте, на пригорке между берёзами в высокой траве я увидел Марину. Она стояла, одетая в расстёгнутое короткое детское пальто, из которого явно вырастала, прислонившись спиной к берёзе и не глядя в мою сторону.
Я молча подошел к Марине. Что говорить я не знал. Поэтому просто молчал и украдкой смотрел на её красивое личико, на её локоны, выбивающиеся из-под суконного берета.
- Сядем? – произнёс во мне какой-то сухой, надтреснутый от волнения голос. – Тут сухо…
Марина молча взглянула себе под ноги. Мы стояли в гуще уже почти высохшей травы. Пригорок действительно был сухим, трава выглядела мягкой, пушистой, пахучей. Марина молча села, поправила под собой полы пальтишка, сомкнула тесно ножки перед собой и замерла. Я неловко почти боком селя рядом с Мариной. Что говорить и что делать я опять не знал и не понимал…
Вдруг Марина резко качнулась и откинулась назад и почти навзничь упала спиной на землю. Я вздрогнул и рванулся её помочь или защитить от падения, поэтому вдруг оказался прямо над ней, над её лицом.
Лицо Марины было бледным, глаза крепко зажмурены и только её губы были наполненными, ярко розовыми и даже немного приоткрытыми. Я видел через приоткрытые губы её беленькие блестящие зубки, и мне внезапно так захотелось их поцеловать, что я задохнулся от трепетного волнения и внезапно возникшего влечения к ней, к Марине.
Этот зов влечения был таким сильным, что я невольно отрешился от всего окружающего мира. Я не слышал никаких звуков, я не видел ничего вокруг, я не чувствовал ничего иного, кроме властного и горячего желания немедленно впиться губами в её губы, прикоснуться к её белым блестящим зубкам, вкусить вкус этих ставших пухлыми кроваво-алых губ…
Не имея сил бороться с самим собой, с ужасом и отчаянием, я наклонился и вдруг поцеловал Марину в её влажные, сочные и вкусные губы. Я не прикоснулся к ним своими сухими от волнения губами, не укусил её и не чмокнул, как это делали мальчишки и девчонки во время соответствующих игр «с поцелуями», а поцеловал ей по-настоящему, по-взрослому, - вкусно, сочно, плотно, с прикосновением кончика моего языка к её зубкам…
Немедленно мой организм отреагировал взрывом ощущений и чувств, от которых я вообще потерял сознание, и мне захотелось не только с близкого расстояния поцеловать Марину, но плотно прижаться к ней всей грудью, сильно обнять её руками, даже лечь на неё.
Марина ответила на мой поцелуй, не отстранилась, не дёрнулась телом и не шевельнула резко губками, а тоже плотно, сочно и с волнением впилась в мои губы. В какой-то момент кончики наших языков встретились и я почувствовал, как одновременно сильно всколыхнулись наши тела, как взволновалась Марина, как резко подскочил мой дружок-писюн и как в паху и по всему моему животу и ногам пронеслась волна жгуче приятной дрожи. Ещё секунда и из моего писюна неудержимо бы исторгнулся мой мужской сок и окропил бурным потоком бы изнутри мои трусы и штаны. Я не сопротивлялся и не хотел сопротивляться…
Я продолжал целовать Марину. Наши губы и языки тесно соединялись, трепетали, быстро наращивали силу и темп своих прикосновений. В самый жгучий момент, когда из меня невольно вырвался какой-то грубый и сладко-мучительный стон, Марина тоже вдруг судорожно выгнулась в спине вверх, толкнула меня руками в грудь и со стоном, задыхаясь, отстранилась от моих губ. Её глаза были крепко зажмурены, лицо подёргивалось, как будто она видела какой-то страшный сон, а из горла доносились странные горловые звуки, похожие на стоны…
Тоже содрогаясь от волн выплеска из моего писюна моего мужского сока, я откинулся на спину и на минутку отрешился даже от Марины, лежащей рядом на сухой траве пригорка под кронами уже начинающих желтеть берёз. Ещё через минуту я почувствовал, что она резко вскочила и тут же куда-то убежала. Она появилась как ящерка и исчезла как ящерка, как будто её тут и не было…
В трусах и штанах было мокро и я, воровато озираясь по сторонам, чутко прислушиваясь к голосам ребят и к их дружным зовам и призывам идти к автобусу, нарвал сухой травы и постарался сначала вытереть себя этой травой. Потом я нарвал ещё мелкой травы и напихал её себе в трусы, чтобы то, что истекало из моего успокоившегося писюна, оставалось в этой траве. О том, что из меня ещё некоторое время будет истекать мой мужской сок, я уже знал по опыту моих ночных сновидений…
Когда я пришёл к нашему автобусу с большой грудой прекрасных больших, средних и маленьких красноголовых подосиновиков, почти все дети сидели на своих местах. Марина сидела вместе с Людмилой и не поднимала головы. Я отдал свои грибы Великому Змею и тот в азарте начал спрашивать меня, где я нашёл такое грибное место. Я ему рассказал и показал рукой, но главврачиха отказалась нас отпустить за грибами, потому что мы набрали грибов великое множество.
Никто не заметил и не увидел моего волнения и состояния, а когда вернулись посланные на поиски оставшихся ребят, мы поехали домой, в санаторий и по дороге дружно и весело пели всякие пионерские и дорожные песни.
Ветер за кабиною носится с пылью,
Слева поворот - осторожней, шофёр,
Как-нибудь дотянет последние мили
Твой надёжный друг и товарищ - мотор.
Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть,
Резкий поворот и косогор,
Чтобы не пришлось любимой плакать,
Крепче за баранку держись, шофёр.
А дорога серою лентою вьётся,
Залито дождём смотровое стекло,
Пусть твой грузовик через бурю пробьётся,
Я хочу, шофёр, чтоб тебе повезло.
Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть,
Резкий поворот и косогор,
Чтобы не пришлось любимой плакать,
Крепче за баранку держись, шофёр.
Песня из кинофильма «Там, где кончается асфальт». Исп. Олег Анофриев. Авторы: Клаудиу. Сантуру и Алексей Виницкий. 1963 г.
Последний куплет неожиданно приятными голосами спели главврачиха и наш вечно хмурый и молчаливый Великий Змей…
Пусть пропахли руки дождём и бензином,
Пусть посеребрила виски седина,
Радостно встречать тебя с маленьким сыном
Выйдет к перекрёстку любовь и жена.
Зато мы все дружно, хором и очень громко спели куплет…
Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть,
Резкий поворот и косогор,
Чтобы не пришлось любимой плакать,
Крепче за баранку держись, шофёр.
Наш водитель автобуса был очень доволен и подвёз нас прямо во двор нашего детского санатория. Ему в подарок было вручено целое ведро прекрасных разных и крепких грибов, а мы с величайшим аппетитом откушали кушанья праздничного ужина, потому что назавтра мы должны были покинуть наш детский санаторий в Чекалине, разъехаться по домом и начать готовиться к походу в школу 1 сентября 1964 года.
Только глубокой ночью я смог холодной водой с мылом обмыть себя ниже пояса и, дрожа от холода и сырости, но чистый и довольный, вернуться в спальню на свою холодную постель и забыться счастливым, безмятежным и спокойным сном.
На следующий день в санатории была кутерьма… Все собирались, упаковывали свои чемоданы и сумки. Братались и клялись друг другу в вечной дружбе и памяти о нашей дружбе. Все суетились бегали, кучковались, не играли и не баловались. Практически весь день у меня не было возможности встретиться с Мариной, а с 10 часов утра в санаторий начали прибывать за нами наши родители, бабушки и дедушки, родственники, собирать и увозить своих чад.
За бывшим «начальничком», который стал относительно неплохим парнем и другом, приехал кто-то на легковой машине и он, тут же «смахнув» с себя личину «друга», важно и надменно, почти ни с кем не прощаясь, сел в эту машину и уехал один, даже никого не взяв в попутчики до остановки рейсового автобуса. Людмила и Петька сами пошли навстречу своим родителям и встретили их по дороге. Мои «други» из «дружины» тоже по-разному встретились со своими родителями и родственниками, сердечно тепло и даже «со слезой во взоре» попрощались со мной и разошлись в разные стороны. Моя мама могла приехать на автобусе из Суворова только во время смены дежурства в больнице, поэтому задерживалась. Мама Марины тоже задерживалась, и вскоре мы смогли с ней встретиться.
- Ты напишешь мне письмо? – тихо спросила Марина, низко опустив голову и не глядя мне в глаза.
- Напишу, - пообещал я, тоже очень боясь взглянуть ей в глаза.
- Ты самый лучший, - вдруг сказала-прошептала Марина.
- Нет, - сказал я решительно. – Это ты самая лучшая. И самая красивая…
Я не знал, что мне ещё говорить и тут во двор санатория вошла группа мужчин и женщин, среди которых была моя мама. Марина вдруг сорвалась с места и с радостным криком побежала к одной из женщин. Я тоже поспешил к маме и вдруг с силой втиснулся в её живот и колени, обнимая за талию.
Через несколько минут мы с мамой были готовы идти обратно к автобусу, потому что он уже скоро должен был уехать. На остановке было два автобуса: один ехал к нам в город Суворов, а второй – куда-то в другую сторону. Я сначала ничего не понял и пропустил тот момент, когда тот второй автобус, в заднем стекле которого я увидел заплаканное лицо Марины, выдохнул сизый дым, рванул с мест и поехал куда-то в гору по улице Чекалина.
Внезапно у меня в голове прояснилось, и во мне кто-то громко завопил: «Адрес! Адрес! Адрес!».
Я бежал в пыли и сизом дыму выхлопных газов за автобусом, неотрывно смотрел как плачет и машет мне рукой Марина и, задыхаясь, шептал про себя только одно слово: «Адрес, адрес, адрес».
Всю дорогу до автостанции в Суворове я промолчал, не отвечая на осторожные вопросы моей мамы. Она то терпеливо ждала моих ответов, то нетерпеливо спрашивала, «что со мной случилось» и «не заболел ли я». Я односложно отвечал или мотал отрицательно головой, а на автостанции отказался отдать маме мой чемодан. Так я и дошёл вместе с мамой до нашего дома.
Дома я снял себя всю одежду, залез в налитую горячей водой ванну, тщательно вымылся, сдирая с себя всё, что накопилось за время нахождения в санатории, а потом, вытершись насухо жёстким банным полотенцем, надев на себя новые чёрные сатиновые трусы до колен и белейшую новую майку, по привычке и традиции начал весело бегать и скакать по нашему дому из комнаты в комнату, орать, восторгаться нашим домом, кричать, что я люблю маму, папу и моего старшего брата Юру. Родители мои радовались этой смене моего настроения, а Юрка вертел своим пальцем у своего виска, намекая, что я «свихнулся».
Нет, я не «свихнулся», я просто прощался со смехом и с гиканьем со своим детством, потому что я уже чувствовал себя не «ребёнком», а почти что таким, как мой старший брат. Только поздно вечером, когда я зарылся головой в прохладную и вкусно пахнущую мамой пуховую подушку, я немного грустно всплакнул, вспоминая лучистый взгляд прекрасных и огромных глаз моей Марины.
Много лет спустя, 6 мая 1973 года, через 9 лет, во время прохождения срочной службы военным моряком, рулевым БЧ-1 БПК «Свирепый» ДКБФ, в военно-морской базе Балтийск Калининградской области, я увидел в своей памяти лицо Марины и нарисовал его. Тогда же я написал сначала вручную, а затем напечатал на пишущей машинке несколько экземпляров рассказа о том, как, будучи в детском санатории в городе Чекалине летом 1964 года, я встретил и влюбился в очень красивую милую девочку по имени Марина. Этот рассказ я отправил по почте в редакции журнала «Юность» и журнала «Киносценарии». Мне ответили из обеих редакций, что у меня есть способности и посоветовали продолжить моё писательское творчество. Что я и сделал…
А ещё через 46 лет, в феврале 2019 года, я увидел на видео американский боевик с элементами киберпанка режиссёра Роберта Родригеса по мотивам манги Юкито Кисиро «GUNNM» - «Алита: Боевой ангел», в котором главная героиня фильма была как две капли воды похожа на мою Марину из детского санатория в Чекалине. У Алиты были такие же огромные лучистые глаза, как у моей Марины…