Эркин торопился, он так соскучился по жене, а теперь у него ещё и сын. Он был коммунистом, но может быть Шакир акя с детства воспитал его с верой в душе? Эркин, в глубине своей души, верил, часто представляя, как с неба за ним наблюдает Бог, но никак не мог представить, какой он с виду. Да, вера в душе была, которую он прятал от людей, но для себя знал, есть Аллах, который оберегает их всех. Ведь вернулся же он с этой войны, где прошёл через страшную мясорубку, часто находясь на волосок от смерти. Вот и сейчас... его могли не выпустить, более того, могли расстрелять, почему нет? Кто бы им интересовался? Таких как он, миллионы, но его отпустили. Правда, он и сам не понял, за что его арестовали, унизив его мужское достоинство офицера и вообще человека, избили и пытали. Но считая себя сильным, он знал, то, что он перенёс на войне и то, что произошло в застенках НКВД, это всё цветочки. Но на войне миллионы людей гибли за правое дело, за свою землю, за матерей, а тут... за что? Этого он понять не мог, вспоминая того майора, который отдавал приказ и сам едва не умер, если бы Эркин вовремя не сделал ему операцию. Но на Зухру, Эркин обозлился, а что возьмёшь с женщины?
- Батыр акя жаль, мировой мужик был и так рано ушёл. Мумина жаль, но Зухра опа его мать, не стоило ей этого делать... - думал Эркин, сидя в трамвае и глядя в окно на мирные улицы, на спокойные лица прохожих.
И одно он понял, ничего не будет, как прежде. Особенно между соседями, столько лет прожившими одной семьёй, не будет, как прежде.
Приехав к родильном у дому, Эркин прошёл к помещению с окошком, где у посетителей принимали передачи для их близких. Сдав передачу, он вышел на улицу. Эркин видел, там стояли люди и глядя в окна, разговаривали со своими жёнами, дочерьми и сёстрами. Он увидел Малику в окне второго этажа, она не могла знать, что его выпустили, но словно ждала мужа и при виде его, её лицо расцвело, осветилось очаровательной улыбкой зелёных глаз.
- Эркин акя! - закричала она, потом, словно застеснявшись, зажала рот рукой.
- Малика? Малика... красавица моя! Как ты? А малыш? - нетерпеливо спрашивал Эркин, не отводя взгляда от жены.
Кивая головой, прижав руки ко рту, Малика плакала. Эркин покачал головой и его губы прошептали:
- Люблю тебя...
Вдруг Малика отошла от окна, Эркин с тревогой вглядывался в темноту палаты, видя светлый потолок. Она появилась почти сразу, с малышом на руках. Видимо, его наконец принесли кормить, крепко, с головкой, завёрнутого в белые пелёнки, а из-под пелёнок выглядывали чёрные волосики. Малыш мирно спал, словно весь мир принадлежал ему одному.
- Как Вы, Эркина акя? - с болью в глазах и в душе, Малика разглядывала на лице мужа ссадины и синяки от ударов того верзилы, у которого, видимо, вместо мозгов были мускулы.
- Всё хорошо! Теперь всё хорошо. Может тебе что-то нужно? - спросил Эркин, который сначала вроде и стеснялся переговариваться с женой вот так, снизу вверх.
Но так разговаривали все, видимо, уже привыкшие к тому, что женщины выйти не могли, а те кто приходит, не могут войти к ним. Постояв ещё немного, Эркин помахал жене рукой.
- Я приду завтра, после занятий, сына от меня поцелуй, - целуя свой указательный палец и махнув Малике рукой, сказал Эркин.
Малика тоже поцеловала свой указательный палец и направила его в сторону Эркина. Улыбнувшись, он развернулся и зашагал к остановке.
Три дня поминок, как полагалось у узбеков, прошли, скамейку с улицы унесли во двор. Но к Зухре домой, ни Мехри опа, ни Шакир акя, ни тем более Эркин, заходить больше не стали, впрочем, они и вовсе не заходили, так, за калитку, чтобы почитать поминальную молитву в дань памяти Батыру. Это угнетало Мумина, ведь в такое тяжёлое для него время, Эркин должен был быть рядом с ним. С тяжёлым сердцем, на третий день после похорон отца, после захода солнца, Мумин зашёл на террасу, где сидела Зухра. Женщина тихо плакала, правда, почти без слёз, Мунира с детьми ушла в свою комнату.
- Поздно плакать, мама! Вы сделали всё, чтобы все так произошло. Вот и Эркин даже в дом к нам не зашёл, разве раньше могло быть так? - с мрачным лицом сказал Мумин, присаживаясь за хантахту.
- Эркин? Его отпустили? Но... почему? - искренне удивилась Зухра и правда, не ожидая этого.
- А за что его держать в застенках НКВД? За что? Он войну прошёл, вернулся героем, а Вы... Вы зачем написали то злосчастное письмо? - спросил Мумин, готовый стукнуть по столу.
Но парень никогда не проявлял неуважение ни к матери, ни тем более, к отцу.
- Я ничего не писала! Врут они! Ты, сынок, не верь им, я же мать твоя! Теперь у тебя только я и есть, понимаешь? Отец твой умер, но я жива! - воскликнула Зухра, нервно теребя край курпачи.
- Это Вы убили отца... эх, мама... ну чего Вам не хватало? - с отчаянием спросил Мумин.
- Не смей так говорить! Я любила твоего отца, несмотря на то, что он часто бил меня! - на этот раз, Зухра и правда заплакала.
Да, Зухра плакала, но ей не давало покоя то, что Эркина отпустили, она не ожидала этого.
- Ну и пусть... всё равно теперь им не будет покоя. Сват не захочет иметь такого зятя, который был арестован НКВД, - думала Зухра.
Немного поев, Мумин ушёл в свою комнату, где Мунира, сидя на кровати, тихо плакала.
- А с тобой-то что, жена? - устало спросил Мумин, присев рядом с Мунирой на кровати.
- Я не могу больше, Мумин акя. Раньше Ваш папа защищал меня, Вы же постоянно в разъездах, не ведаете, что творится в доме. Я устала... вечные упрёки и недовольства со стороны Вашей мамы. За что? Что я делаю не так? Сына Вам не родила, да? - тихо, чтобы не услышала свекровь, говорила Мунира.
- Ты что такое говоришь, Мунира? У нас две дочери, я безумно их люблю и тебя очень люблю. Ты моя жена, с чего вдруг такие слова? - удивился Мумин.
Он хотел лечь и поспать, три траурных дня утомили его, а завтра в ночь выезжать в рейс. Такого он вовсе не ждал.
- Я утром уйду к родителям, не могу больше! Вы ведь ничего не знаете! Ваша мама никогда меня не любила, вечно недовольная, ссору из-под ногтя ищет (изречение), я устала, просто хочу жить спокойно, - сказала Мунира.
- Ты сама-то себя слышишь? Хочешь уйти из моего дома? С двумя детьми, оставить меня хочешь? Может у тебя другой появился? - Мумин едва себя сдерживал.
Он по своему характеру был мягким и миролюбивым, но столько всего произошло, что он принимал всё близко к сердцу.
- О, Аллах! Что же Вы такое говорите, Мумин акя? Вы ведь знаете, что я Вас люблю и мне никто другой не нужен! Но Вас почти никогда не бывает дома, а Ваша мама... она вечно недовольная мной, всегда ругается, я молчу, конечно... но ведь я тоже человек, я не могу так больше. И то письмо... я сама видела, как она его написала, потом тут же ушла вместе с письмом. Думаю, она отнесла его в НКВД или на почту, - в отчаянии бросала Мунира.
- Молчи! Молчи, несчастная! Прошу тебя, молчи... как же я устал от всего этого... - произнёс Мумин, вставая с кровати и выходя из комнаты.
Мунира для себя решила, завтра муж уйдет в рейс, уедет в Москву и она уйдёт домой, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. А там, пусть Мумин сам решает, она уже и матери своей об этом сказала, правда мама, ничего не понимая, просила дочь опомниться и не совершать ошибок.
Мумин хотел пойти к Эркину, он ведь всегда находил правильные решения, всегда поддерживал его. Но подойдя к калитке в дувале, Мумин понял, она закрыта и не только закрыта, а калитку заколотили. Пойти к Эркину, Мумин не смог, парень чувствовал вину перед его семьёй, хотя сам он ничего о письме не знал. Но Зухра - его мать, а значит в том, что произошло с Эркином, косвенно виновен и он. Мумин вернулся в комнату и не раздеваясь, лёг на кровать поверх льняного покрывала. Зухры на террасе не было, Мумин подумал, что мама давно спит в своей комнате.
Но пока Мумин разговаривал с женой, Зухра тихонько вышла из дома, и со двора вышла на улицу. Пройдя к окну дома Эркина, Зухра попыталась заглянуть сквозь плотные занавески. Но ничего не увидев, со злостью подняла камень и швырнув в окно комнаты Эркина, тут же убежала прочь. Но Зухра домой не пошла, по пыльной дороге, она всё дальше и дальше пошла вдоль домов своей улицы, вскоре и вовсе не осознавая, по какой дороге и куда она идёт. Вспоминая слова сына, Зухра плакала, но сквозь слезы, вдруг злорадно улыбнулась, от внезапно зародившихся в её голове мыслей.
Когда разбилось стекло в окне, Эркин отдыхал на своей постели. Разбитое стекло заставило его вскочить с кровати и выбежать на улицу. Но никого не увидев, парень вернулся в комнату. На полу лежал камень. Март месяц, ночи были ещё прохладные, Эркин заложил окно подушкой, решив стекло поставить завтра. Мысль, что камень бросила Зухра, Эркин тут же отогнал.
- Зачем взрослой женщине делать такое? Наверное мальчишки... - засыпая, подумал Эркин.
Утром, позавтракав, он собирался ехать в институт. Одногруппники знали, что произошло, но никто не задавал вопросы, Эркин сыскал уважение и авторитет среди своих одногруппников.
Утром, Мумин, проснувшись, вышел во двор, Мунира успела разжечь самовар и готовила на топчане завтрак. Девочки игрались там же, Мунира заботливо поглядывала на своих детей, волнуясь, что младшая может упасть с топчана. Топчан был не очень высоким, но малышка была ещё маленькая.
- Ассалому аляйкум, Мумин акя! Присмотрите за детьми, я Вам поесть приготовлю, - попросила Мунира.
Мумин, умывшись, вытерся и сел на край топчана, с любовью глядя на дочерей. Он подумал, что вечером жена сказала ему такие слова от отчаяния или от усталости, а утром и забыла обо всём
- А мама не вставала ещё? Не выходила из своей комнаты? - спросил Мумин.
Мунира, словно только что вспомнила о свекрови, с недоумением посмотрела на мужа и покачала головой.
- Нет... я её не видела... - ответила она, оглянувшись на дом.
- Странно... на маму это не похоже, она ведь всегда вставала рано, часто и раньше нас с тобой. Пойду посмотрю, - встав с топчана и уходя к дому, сказал Мумин.
Пройдя через террасу к комнате родителей, Мумин постучал в дверь, но ответа не последовало. Удивившись, парень постучал ещё раз и громче. Опять тишина, Мумин встревожился и приоткрыв дверь, заглянул в комнату. Она была пустая и не только это... кровать была заправлена, словно ночью никто на неё не ложился. Мумин выскочил во двор.
- Мамы нет! О, Аллах, где же она? - выбегая на улицу, воскликнул Мумин.
Парень прошёл до конца улицы, не понимая, куда могла деться его мать. Не найдя ни её, ни ответа, Мумин вернулся назад и вошёл в открытую калитку соседей. Шакир акя с семьёй сидели на топчане и завтракали. Увидев Мумина, он нахмурился и сделал вид, что не заметил его.
- Ассалому аляйкум, Шакир акя! Мехри опа... Эркин, понимаю, вы сердитесь на нас... но... мама исчезла, - сказал Мумин, не смея присесть на топчан.
Лица сидевших за завтраком сразу изменились.
- Что значит исчезла? Куда? - невольно воскликнула Мехри опа.
Несмотря ни на что, они много лет прожили бок о бок, жили ладно и мирно, пока Зухра сама всё не разрушила.
- Видимо... она ещё вчера вечером вышла из дома и больше не возвращалась, я не знаю, где она может быть, Мехри опа, - ответил Мумин.
- Но... не ребёнок же она, в самом деле! Вернётся, не стоит раньше времени переживать, Мумин, - сказал Эркин, невозмутимо продолжив есть кусочек лепёшки, обмакивая её в каймак.
Кажется, ему теперь было всё равно, что творится у соседей, слишком жестоко они с ним обошлись, заставив волноваться и родителей, когда у матери больное сердце, и жену, а она была на последнем сроке беременности.
- Надеюсь... ладно, я пойду, простите, что побеспокоил вас, - собираясь уйти, ответил Мумин.
Может он надеялся, что его остановят, предложат сесть, как раньше, но все трое молчали и Мумину пришлась уйти.
- Ну нельзя так, Эркин! Ведь не чужие они нам, - сказала Мехри опа, но и она с топчана не встала.
Шакир акя, нахмурившись, посмотрел на жену и сына.
- Не мы начали это, а Зухра... думаю, эта хитрая женщина просто решила напугать сына и нас заодно, - сказал он.
- Эта может, ей даже собственного сына не жаль! Ладно невестка, но Мумин - её единственный сын! Ну как так можно, а? - возмущалась Мехри опа.
- Отец, мне на учёбу пора, - сказал Эркин, вытирая губы салфеткой и поднимаясь с топчана.
- А я приготовлю для Малики обед, ну и для нас, конечно, вот что готовить, не знаю. Может плов? Или шавлю? - спросила Мехри опа, собирая пустые пиалки с хантахты.
- Лучше плов, я после занятий вернусь сюда, потом поеду к Малике, - сказал Эркин.
- Ещё не решили, как внука назовём, что скажете, бабушка и папа? - спросил Шакир акя.
Мехри опа посмотрела на сына, тот пожал плечами.
- Это Вы скажите, отец, - сказал Эркин, снова присев на край топчана.
- Баракалло (молодец), ота угил ( сын отца, в данном изречении, достойный сын своего отца имеется в виду)! Назовём моего богатыря Шухрат. Пусть по жизни будут славится его дела, - сказал Шакир акя.
- Значит, Шухрат, что означает, слава! Нужно ещё за метрикой съездить. Малика сказала, через три-четыре дня её и ребёнка выпишут. Как же... пупок должен отпасть, - широко улыбаясь, ответил Эркин.
- Отпадёт, но связь удержит, пупок и есть связь ребёнка и родителей, - сказала Мехри, довольно улыбаясь.
- Долгой жизни и внуку нашему, и детям, - обведя ладонями лицо, сказал Шакир акя.
- Ладно, сынок, поехали, мне тоже на работу пора, - сказал Шакир акя, надевая серый, из плотного материала чапан, какой в те годы носили многие мужчины.
Мехри опа, проводив своих мужчин, вынесла из погреба жёлтую морковь и села чистить, чтобы к обеду приготовить плов. Она знала, что с утра к дочери ходит Халима, поэтому не переживала, да и в родильном доме кормили неплохо. О Зухре, Мехри опа думать не хотела, но тревога за неё, её не покидала.
- Родственников у них вроде нет... куда она могла уйти в ночь? Ох, Зухра! Не ведаешь, что творишь, несчастная. Больше себе вреда принесла, нежели нам, глупая, - сама себе говорила Мехри опа.