Да-да, всё именно так, друга в последний путь я провожать отказалась, потому что нет для меня пути, если он последний, тем более – для друга, путь он один – только в светлое будущее, остальное человеку знать не нужно. Да, о тяжелой болезни друга я узнала сразу, в самом начале его трагического пути, но я до конца отказывалась верить, что путь этот последний, до самого конца я верила, что выбраться еще возможно, что надежда еще есть, и потому появляться рядом с ним не могла априори: мне казалось, что мои безудержные слезы от изменившегося вида болеющего помешают последнему в его выздоровлении, до самого конца, вопреки прогнозам всех сторонних и врачей тоже, я была убеждена в том, что дело всего лишь в ничтожной анорексии, и стоит только захотеть и человек справится со своим состоянием и стряхнув с себя как наваждение свою неведомую болезнь, оправится и всё будет по прежнему, и снова будут встречи, объятия, разговоры и дружеские чаепития, но последовало неожидаемое мной окончание земного существования моего единственного друга, моей Оли-Олечки-Оленьки, моего дорого и любимого мной человека. Прости меня, друг, но провожать не пришла принципиально, ты осталась для меня живой, слабой-тонкой-милой и нежной Оленькой. Жди меня там - в неведомом, еще встретимся!
Ты оказалась моим единственным другом, что даже мне удивительно, но видимо другого общения мне уже и не требовалось, всех неблагонадежных друзей-приятелей отвалило от меня время, никого нового притягивать в свою орбиту не случилось, видимо сыта по горло лишним общением, а излишества как говорят - грех. Вот ты была всегда тихим, неприхотливым собеседником, ты просто сидела рядом и молчала, или что-то рисовала акварелью или просто пила чай, но по большей части молчала, и бросала такие взгляды, что мне всегда хотелось развеселить тебя, по большей части, я рядом с тобой шумела: пела, играла на гитаре, декламировала стихи, рассказывала бесчисленные истории, выдуманные и невыдуманные, а ты молчала, и поэтому глядя на тебя, мне всегда делалось немного не по себе, и я только прибавляла обороты - балагурила и шутила, смеялась и чеканила что-то твердое и решительное…Но всё проходит, вот уже скоро и девять дней будет как тебя нет, а дальше время уверенно пойдет уже без тебя в необъяснимое будущее, будущее без тебя, ненавижу его, там нет тебя и мне придется одной стариться, смотреть в зеркало и видеть себя неузнаваемой самой же, а ты останешься прежней - молодой и тонкой, видишь, тебе завидую, и злюсь на тебя, ты выиграла, каждый кто уходит, кто остается в этом неведомом прошлом - в выигрыше, а я по глупости, по слабости иду вперед, мне страшно не идти, мне не хочется идти, но я иду, иду в то будущее, где не будет тебя…
А началось всё давным-давно, лет сорок пять назад, случилась школа, нам по семь лет, один класс, и если я включилась вместе с обучением в военные действия, ты напоминала мне население, находящееся под оккупацией, всё те же глаза тревожные, всматривающиеся в грустную реальность. По-моему, несколько раз за наше школьное обучение мне пришлось вступать в бои за это «население» и с охамевшими мальчишками, и с нашей классной, несправедливо начавшей использовать твою беззлобность и безответность. Ну, а по окончании боев меня отнесло от тех мест и ото всего, что с ним связывало, лет на несколько и только случай помог воцариться должному, я пришла к тебе с просьбой приютить на время сдачи мной очередных экзаменов приблудшего щенка, не знаю на что я рассчитывала, а может я заранее знала, что не откажешь, а потом решив все свои дела, по возвращении я к своему удивлению узнала, что щенок этот запал тебе в душу и пристраивать его дальше не следует, вот так пошло-поехало, и у тебя и у меня были собственные собаки, а значит пошли совместные прогулки по окрестностям, которые по прошествии времени переросли в нечто большее, общение случилось уже разросшимся, у каждой из нас появились еще и дети, которые как наши собаки питали друг к другу почти родственные чувства…А потом я начала крепко болеть и добираться до дома родного стало тяжело, дом решили продать и купить что-то поближе к моему домашнему очагу, сказано-сделано, мы оставили родные края, а с ними осталась и ты, как оказалось одна-одинешенька, потому что собака погибла, а приобретение другого лохматого друга из твоего окружения никто не поддержал, слишком суетная оказалась псина, трудная для быта остальных домочадцев, и с развившейся депрессией зародилось то, что зародилось, болезнь включилась, тяжелая, неясная и непонятная, оттого не берущаяся совсем. Как я уже говорила, узнала о твоей болезни я сразу, сон был час в час, а потом точно также был сон о твоем уходе, только я тогда не поняла, что то был уход, мы просто сидели за столом напротив друг друга и я впаривала мысль о том, как тебе нужно действовать, чтобы выбраться из болезни, а ты оказывается просто приходила попрощаться и как всегда молчала, просто смотрела и смотрела на меня, а мне и невдомек, что посиделок больше не будет, точно также ты смотрела на меня и тогда, когда я увидев твое ужасное положение в больнице, поспешила ретироваться с твердым убеждением, что мешать оздоравливаться не нужно, иначе всё можно стряхнуть и ты тогда уже точно не встанешь, глупость конечно, но тогда по другому я не могла думать, меня всю трясло и только безудержные слезы, которые я не могла остановить, подталкивали меня к выходу, а потом сорвалось еще одно посещение, когда я попыталась увидеть тебя дома, но минут за двадцать до нашего прихода тебя снова увезла Скорая, и я восприняла для себя окончательно, что попыток увидеться с тобой в этот тягостный для тебя период делать не стоит, ты должна выздороветь без моих посещений, а иначе ты не сможешь встать на ноги, но и - это оказалось ошибкой, продолжения уже не случилось, всё полетело в тар-та-ра-ры, всё…