От забора до первых деревьев было не более пятидесяти метров. Дорога рассекала поселок на две неравные части и уходила в кустарник. Слева, в полукилометре, виднелся первый корпус кирпичного завода с башней смесителя и транспортерами. По заводской территории с интервалом в несколько минут из-за леса били Д-30. Снаряды разрывались за забором и на площадке перед проходной. Крыша корпуса, вся в дырах, каким-то чудом ещё держалась.
В нагрудном кармане завибрировал телефон.
- Крот на связи.
- Что у тебя?
- Пока тихо.
- Если заметишь движуху, выходи на связь. Сам ничего не делай. Как понял?
- Понял, ничего не делать.
- Удачи тебе. Конец.
Ночи здесь тихие, теплые.
Вечер обрывается резко, за какие-нибудь двадцать минут. Вот, еще светло, и слабые лучи скользят по макушкам платанов и берез, но внезапно удлиняются тени. Сверчки и цикады заводят песню, и солнце быстро падает в августовскую дымку горизонта.
Крот расстегнул чехол трофейного «Циклопа» - до сумерек было недалече.
Послышался отдаленный шум - по звуку тягач, или САУ. Метрах в ста качнулась вершина дерева, и на дороге появился танк.
Т-80, с плоской, как блин, башней.
Танк остановился, сходу не решаясь выдвинуться на открытое пространство.
Крот наблюдал.
…Мать больше любила Саньку.
Костя знал это как дважды два. Конечно же, она больше любила этого ехидного сопляка и плаксу. Это было ещё терпимо, пока маленький Санька не ходил в школу.
Пока он не трогал Костины вещи.
Но потом…
Костя злился, когда что-то, что принадлежало ему, попадало в руки младшего брата. Брат тотчас возвращал вещь и смотрел на Костю широко открытыми глазами, как бы говоря: «Ну я же не насовсем. Прости…»
Хотя это и была какая-то мелочь - авторучка, расческа, машинка из коллекции – Костя иногда буквально свирепел. Мать видела это и сердилась.
Но однажды он разбил Костин плеер. Плеер был дорогой, классный. Что с ним сделал Санька – неизвестно, но корпус разлетелся на куски, а механизм оказался раздавленным, словно попал под каток.
Матери дома не было. Костя отыскал брата за шкафом. Тот сидел на корточках, понурив голову.
Лицо Кости перекосило от ярости.
- Ах ты гад! – вскричал он, и размахнувшись, ударил его в голову. Санька повалился навзничь и закричал. Он смотрел на Костю, и в его глазах показался жуткий страх и боль, и ещё что-то, такое жалко-щемящее…
Санька стал заикаться.
Мать обошла с ним всех врачей, экстрасенсов и логопедов, но никто не помог. Через два года Костя уехал в Москву – поступать в академию. Мать писала ему о житье-бытье, о своих походах по врачам. Санька учился в шестом классе – по ее просьбе его не стали переводить в спецшколу для инвалидов.
Потом, позже, Костя вспоминал Саньку каждую ночь. Какие были его глаза тогда, и кровь на виске…
Профессиональный военный – это разъезды, командировки, постоянные стрельбы и неустроенный быт. Константин на короткое время приезжал домой, привозил деньги, подарки. Уже в первый отпуск он не застал брата – Санька уехал учиться в Свердловск. Он пробовал писать ему, но брат не ответил.
С годами изводящее чувство вины притупилось, но не исчезло совсем. Костя решил, что ему никогда не искупить этот свой грех. Старался не думать. А кода получил от Саньки первое письмо – радость переполнила. Брат прощал его, но от этого почему-то легче не стало.
Потом был Египет, Йемен, Югославия, Сомали…
Время лечило. Лечили события, которыми жизнь снабжала его с избытком. Константин уже имел два ранения, счет в банке и обвинение в убийстве товарища по службе. Мать заметно состарилась, но в редких письмах ни на что не жаловалась. Он уже подумывал о возвращении домой на год, или два, но подвернулся контракт…
…Крот переполз левее – к тому месту, где забор обрывался. На последнем столбе трепыхался обрывок бумаги с одним уцелевшим словом – «майбутне…». Отсюда хорошо просматривалась часть дороги, уходившей в лес.
Дорога была пуста.
- Первый, на связи Крот.
- Слышу тебя.
- Вижу один танк, Т-80. На броне никого нет. Разрешите действовать по обстановке?
В трубке наступила секундная пауза.
- Разрешаю.
Константин сдернул с плеча «Муху» и вытянул раструб. Танк рыкнул турбиной и двинулся вперед, бросая из-под траков шматки грязи. Стрелять в лоб нет шансов, не пробьёшь. В боковую – тоже под вопросом.
Крот выждал, когда танк прошел мимо, прицелился и нажал на спуск.
Граната попала в моторный отсек. Крышку сорвало, и вверх взметнулся столб огня – двигатель загорелся. Танк проехал еще метров пять по инерции и встал. Черный дым мгновенно окутал башню и корпус.
Люк открылся, и экипаж стал покидать горящую машину.
До него было метров тридцать, не больше. Крот взял автомат наперевес и не спеша двинулся к машине.
...Усатый механик помогал спуститься с брони второму, низкорослому раненому лейтенанту в комбинезоне защитного цвета. Лейтенант первым заметил приближающегося врага и схватился за новенький «Тавор», но очередь пропорола его навылет – пули задзинькали по броне. Механику Крот выстрелил в голову одиночным. Третьего танкиста он заметил лежащим за гусеницей. Танкист огрызнулся короткой очередью, Крот плашмя упал на землю, метнул гранату.
Хлопнул взрыв.
Настала тишина.
Только гудело пламя, вырывающееся из танка. Крот встал и, держа оружие на изготовку, обошел танк спереди. Третий лежал без движения – в метре от него, в грязи Крот заметил его оторванную руку, все еще сжимающую автомат.
Нужно было проверить, не остался ли кто-то ещё.
С левой стороны, прислонившись к колесу, полулежал четвертый. Молодой парень, лет двадцати. Мелкий острый осколок, пройдя наискосок, вскрыл ему грудную клетку.
Он истекал кровью.
- Смотри-ка, еще живой, – Крот вытащил из голенища штык-нож. Он хотел ускорить его конец, но передумал.
Сам сдохнет.
Парень вдруг судорожно схватил его за рукав и посмотрел – так, широко раскрытыми глазами. Словно отнял у Крота игрушку и просил прощенья.
Этого еще не хватало, мать.
- Тебя как зовут?
- Сашко, - танкист с трудом разлепил запекшиеся губы.
Константин молча разорвал пакет с бинтом и наложил на рану, прилепив его пластырем к телу.
Матерясь про себя, достал рацию и нажал на вызов.
- Первый, я - Крот. Пришлите «буханку», здесь раненый.