Иван Петрович встал не с той ноги. Да и как можно встать с той, если в 6-30 утра, когда сладкие сны одолевали его своим пьянящим дурманом, в купе просочился новый сосед и начал шуршать всевозможными пакетиками!
В общем, его разбудили, а он так хотел выспаться хоть в командировке. Не сказать, чтобы он был брюзгой, но настроение было испорчено! А потом сосед, которому, видимо, наскучило перекладывать многочисленные пакеты и пакетики, начал грызть семечки! Да как громко! А противно-то как они у него там похрустывали! Тьфу ты, нечисть какая!
Иван Петрович еле сдерживался. В душе он уже ненавидел этого попутчика и готов был его огреть подушкой по бестолковой и свинской башке. Но вскоре силы соседа, видимо, покинули его, а, быть может, закончились семечки, но в общем, он, наконец, успокоился и задремал.
И тут наступил звездный час Ивана Петровича! Он быстренько достал из сумки пакет с многочисленными припасами еды и с наслаждением, переходящим в неконтролируемое эйфорическое остервенение, начал от всей души шуршать всем, что шуршалось и стучать всем, чем стучалось. Особенно звонко и мелодично получалось бряцать ложкой о дно вагонного стаканчика в подстаканнике. Мммм, какое наслаждение! Ну давай, поспи у меня! Я тебе сейчас покажу, как это- спать под шебуршание, звон и грохот!
Сосед, было уже отвернувшийся к стене, приоткрыл один глаз, стрельнул им в сторону Ивана Петровича и добродушно сказал: "Доброго утречка вам! Тоже позавтракать изволили?!"
-Угу!- только и нашел, что сказать с набитым ртом Иван Петрович.
- Ну приятного вам аппетита!
И сосед отвернулся к стене, сладко зевнув.
Но не так быстро сдавался Иван Петрович. Не был он никогда тем, кто сразу же поднимал лапки. Если идти, то идти до конца!
Он решил пустить в ход тяжёлую артиллерию!
Вспомнив, что у него с собой есть мешочек с лесными орехами фундук, он злорадно потер ладошечки: "Сейчас я тебе покажу доброе утречко! Меня, значит, разбудил, а сам дрыхнуть улёгся?! Нет уж, накоси-выкуси!
И Иван Петрович, не жалея сил и зубов, с остервенением начал щёлкать и грызть орехи, пытаясь произвести, как можно больше шума.
Он так был увлечен своим занятием, что не сразу и услышал, как сосед мирно посапывает. А ещё через пару минут всех его неуёмных стараний, со стороны нового попутчика уже доносился не просто откровенный храп, а храп с подсвистыванием и даже с каким- то постаныванием. И чем больше шума производил Иван Петрович, тем более звучным храпом отзывался сосед.
-Ага, ты значит так?! Ну погоди у меня!
И Иван Петрович набрал номер жены и что было силы заорал не столько даже в трубку, сколько в сторону разносящихся сладостных посвистываний:
- Привет, родная- любимая- золотая! Как ты там без меня поживаешь?
На той стороне провода повисло молчание. Жена, по всей видимости, не привыкшая, чтобы ей в одну секунду произносили столько нежных слов, да ещё в 7 утра и причем таким бодрым и громогласным образом, осторожно спросила:
- Вань, у тебя все в порядке?
- Да, конечно, в порядке! Вот, еду в поезде и думаю, а дай- ка я своей ненаглядной позвоню, пока связь есть- кричал изо всех сил Иван Петрович,- Вот, соскучился и решил позвонить!
- Что, в 7 утра соскучился?
- Нет, соскучился я в 6-30, но до 7 был немного занят, а теперь вот самое то время пришло, чтобы сказать, насколько сильно у меня это обострилось! … Что? Соседи? Да, соседи замечательные! Тихие. Спят. Вот потому я и соскучился, золотая- любимая- бесценная, что не с кем поговорить совсем! - надрывя горло голосил Иван Петрович.
При этих его последних излияниях, тощее тельце соседа слегка качнулось, повернулось, вновь приоткрылся один глаз, радушно посмотрев на Петровича, и, подмигнув полтора раза, вновь захлопнулся. И, прямо так, с блаженной улыбкой на лице, из его тщедушной утробы (и откуда же берется такая неведомая силища?!) начали выдуваться такие вуги, что громкое и свинское щёлканье семечек уже не казалось Ивану Петровичу чем- то аномальным.
Какое же праведное негодование обуяло в этот момент нашего бедолагу! И только он, набрав всей грудью воздуха в лёгкие, хотел заорать, что- нибудь такое животрепещущее своей "дорогой, любимой, ненаглядной", как автоматически заброшенный в рот орех, катапультой сиганул в самое горло и застрял там самым предательским образом.
Иван Петрович на секунду замер, отбросил телефон с приходящей от стольких непривычных нежностей в себя супругой, и начал кашлюющими покряхтываниями выталкивать орех из себя. Но он, негодный, упирался. Тогда Иван Петрович, не долго думая, растолкал соседа, и, с выпученными глазами, начал жестами и звуками (Гхыкыкы! Пхомыгы!) на какие только тогда был способен, объяснять, что ему, собственно от него надо.
Хвала Всевышнему! Сосед, сразу оценив всю ситуацию, и, приоткрыв уже оба глаза, быстро скомандовал: "Встань к лесу задом!" И, обхватив необъятное тело Петровича сзади, он надавил со свойственной ему неведомой силой и мощью под ребрами, и орех благополучно вылетел, приземлившись прямо на что- то щебечущий голосом жены телефон.
Иван Петрович, рухнув рядом, взял орех.
- Вот ведь, подлый, чуть меня не того!
- Ага, чуть не того! - сочувственно, но все так же улыбаясь, ответил сосед.
- Саша - протянул попутчик руку!
- Петя! Ой, то есть Петрович. Ой, ну в общем, Иван!
- Очень приятно!
- Очень! И спасибо большое вот за него! - покосился Иван Петрович на орех, - А то я бы уж и не знал, как выкарабкаться. Вот ведь как застрял, подлый, - не туда и не сюда!
- Ага, бывает! Ну слава Богу, что все обошлось!
И при этих словах попутчик Александр сладко зевнул и вытянулся под покрывалом. И ровно через две минуты купе вновь заполнили немыслимой глубины звуки, с привычным уже подсвистыванием и постаныванием. Но странное дело, они уже никого не раздражали!