Халима сложила продукты для дочери в мешочек из плотной ткани, которые сама и шила на досуге. Банку атали, творог и лепёшку, пару яблок и две булочки, были отдельно завернуты и аккуратно сложены.
- Пойдёмте, Мехри опа, пройдём пешком до родильного дома, здесь недалеко, - сказала Халима, направляясь к выходу из квартиры.
Мехри опа устало поднялась со стула и вышла следом за ней.
- Вы не расстраивайтесь, всё будет хорошо. Не могут Эркина долго задерживать, у него перед родиной столько заслуг, - спускаясь по ступеням вниз, сказала Халима.
- Конечно, Халимахон, иначе и быть не может, - ответила Мехри опа.
Тихо разговаривая, они дошли до шестого роддома и зашли в небольшое помещение с окошком, куда они и подошли. У них приняли передачу, спросив для кого и написав на маленьком клочке бумаги фамилию Малики, Курбанова.
- Как она? Наверное, выйти не сможет? - наклонившись к окошку, спросила Халима.
- Можно с улицы покричать, из окна увидете и её, и ребёнка, - ответила полновая, но довольно проворная женщина и взяв корзину с передачей, вышла в открытую дверь коридора, ведущего в родильное отделение.
Халима с Мехри опа быстро вышли на улицу, там стояли посетители, среди которых были и молодые мужчины. Кричать, Мехри опа постеснялась и женщины, задрав головы, смотрели на окна. В некоторых из окон стояли женщины, иные держали грудничков, показывая своим близким. Радость на их лицах, передавалась и Мехри опа, и Халиме, они с улыбкой смотрели на всех.
- Малика? Малика! - крикнула Халима опа, глядя в окна.
Тут же выглянула Малика, Мехри опа, радостно сложив руки перед собой, смотрела на неё. Измученное лицо девушки, светилось радостью.
- Ойижон! Мамочка? Я здесь! - крикнула она сверху.
- Как ты, дочка? Как малыш? - спросила Мехри опа.
- Всё хорошо! Но кормить его ещё не приносили, завтра обещали. Я сейчас... - сказав это, Малика скрылась.
- Куда же она... - растерянно произнесла Халима, разглядывая окна.
Тут Малика появилась снова, но с ней к окну подошла и медсестра, держа малыша на руках.
- Оооойййй, какой сладенький! Родненький наш! - воскликнула Халима, зажав рот рукой.
Мехри опа улыбнулась, она понимала, это её первый внук и её чувства были ей понятны.
- На Эркина очень похож, - тихо сказала она.
- Лучше унесите, не дай Бог сквозняк, - сказала Мехри опа.
Ребёнка тут же унесли, Малика положила подушку на подоконник и облокотившись, нагнулась.
- Молоко есть уже? - спросила Халима.
Малика улыбнулась и покачала головой.
- Ладно, дочка, ложись отдыхай, мы пойдём, - сказала Халима, помахав дочери рукой.
Спросить, что стало с Эркином, Малика не посмела, но подумала, если бы его отпустили, он непременно сам пришёл бы к ней. Женщины медленно побрели к остановке трамвая, там Халима решила вернуться домой пешком.
- Мехри опа, по обычаям, мы придём к Вам сегодня, выразить радость, суюнчи (радостный подарок), - сказала Халима.
- Конечно, Халимахон, приходите, мой дом всегда для вас открыт, вечером мы с Шакир акя будем ждать Вас с Исроилжоном, может и Гули придёт, давно её не было, - сказала Мехри опа.
- До вечера, опажон, - ответила Халима, обняв Мехри опа и легонько хлопая по её по плечам, затем медленно пошла в сторону своего дома.
Эркина уже два дня не трогали, заносили только еду и воду, он сидел в одиночной камере, где туалет был внутри камеры, от чего стоял смрадный запах. Но Эркин прошёл войну и ему приходилось выносить все тяготы войны, так что, бывало и похуже. Он вдруг вспомнил, как оставив свою боевую машину, проходил со своими бойцами через канализационные каналы, чтобы выйти через люк в центре города, там стоял примерно такой же запах.
Майор, которому он сделал операцию, в условиях медпункта НКВД, решил показаться известному профессору, не совсем доверяя Эркину. Может боялся осложнений, а может мести, кто знает... Во-первых, он его арестовал, его избили и пытали напором ледяной воды, он ведь мог ему просто отомстить, так предполагал майор. Профессор приехал сам, вставать после тяжёлой операции, майор всё же не торопился. Осмотрев его, профессор сказал, что операцию, видимо, провёл известный хирург.
- Может фамилию его назовёте, а вдруг я его знаю, - сказал профессор, моя под краном руки с мылом.
- Вы не можете его знать, уважаемый Борис Анатольевич, это студент ТашМИ, медлить не мог, доверился мальчику, - ответил майор, присев на кушетке, прикрываясь покрывалом.
Борис Анатольевич, опешив, застыл и с недоумением посмотрел на майора. Потом широко улыбнувшись, вытер руки и подошёл к нему.
- Шутить изволите, уважаемый Иван Спиридонович? Не смешно, право, я что же, не отличу руку профессионального доктора, от руки студента, даже отличника? - сказал Борис Анатольевич.
Майор взглянул на дежурного, который стоял в дверях, ожидая приказа.
- Приведи его, - кивнул майор молодому солдату.
Сержант тут же ушёл и вскоре вернулся вместе с Эркином, у которого руки были за спиной в наручниках.
- Это тот студент, отличник, Борис Анатольевич, знакомьтесь, Курбанов, - сказал майор, сидя на кушетке.
- А это что? Он что... арестован? За что? Ничего не понимаю... - Борис Анатольевич был в шоке, он видел, что операция, причём сложная, проведена на высоком профессиональном уровне, так операции проводят именитые докторА, а тут... мальчишка... да ещё в таких условиях.
- Мы разбираемся в этом вопросе, если не виноват, никто его тут держать не станет. Вы же знаете, Борис Анатольевич, мы зря никого не сажаем, - сказал майор, кивая сержанту, чтобы тот увёл Эркина, что тот незамедлительно и сделал.
- Понимаете ли... если бы не своевременное хирургическое вмешательство и заметьте, на таком уровне, как я понимаю, камень застрял в мочеточнике который мог просто лопнуть, тогда... даже представить страшно, но моча пошла бы по всему организму и началась бы интоксикация всего организма, а простым языком, заражение мочевиной, а... это, привело бы к смерти. А значит, этот мальчик, просто-напросто спас Вашу жизнь. Насколько я разбираюсь в людях... на преступника этот парень точно не похож, у него лицо открытое и взгляд не отводит, глаза не прячет. Ну, мне пора, я напишу Вам, что будете принимать, организм у Вас крепкий, через пару дней бегать будете, - сказал Борис Анатольевич, быстро написав рецепт.
Затем, пожав майору руку, качая головой, кажется, совершенно не понимая систему работы НКВД, он вышел из медицинского бокса, где отдыхал майор и его проводили до ворот.
Майор задумался. Да, он прекрасно знал, что Эркин не виновен, впрочем, как многие, которые по разным причинам находились в камерах НКВД. Раздумывая, Иван Спиридонович кажется и сам был недоволен тем, что здесь происходит. Наверное, у каждого человека нет-нет, да пробуждается сознательность. Майору и самому чертовски надоело лить из пустого в порожнее.
- Сержант? Курбанова приведи! В мой кабинет! - приказал майор, сидя на кушетке.
С трудом, медленно, он оделся, но ремень затягивать не стал. Тихонько, морщась от боли, он вышел из бокса и прошёл в свой кабинет. Вскоре, туда привели и Эркина, майор успел подписать документ и положить на стол.
- Ты можешь идти, Курбанов, - сказал майор, сидя за столом.
- В смысле? Домой идти? - не поверил Эркин.
- Да, вот документ о твоём освобождении. Но вещественные доказательства, пока останутся у меня, - сказал майор, имея в виду браслеты, которые он вовсе не собирался возвращать.
Эркин сначала и не понял, о каких доказательствах идёт речь, да и виновным он себя не считал, но спрашивать ничего не стал. Ему сняли наручники и вывели из кабинета. Длинный коридор, с решётками и замками, второй коридор, затем двор, который, казалось, никогда не закончится и наконец проходная, через которую Эркин вышел и очутился на улице. Подняв голову, он глубоко вздохнул и быстро зашагал прочь. Денег на дорогу у него не было, а до дома было очень далеко.
Вдруг он услышал сигнал клаксона, думая, что это к нему вовсе относится, не останавливаясь, он просто отошёл в сторону. Но машина остановилась прямо рядом с ним.
- Курбанов? Быстро в машину! - услышал он голос Дилором Икрамовны и обернувшись, тут же сел на сидение служебной машины Хамида Закировича.
Эти люди, второй день дежурили у ворот НКВД, Хамид Закирович, наконец, смог зайти к заместителю министра МВД, там вроде пообещали "разобраться", но то, что они отдельная от НКВД организация и те вообще подчиняются только Москве, Хамиду Закировичу говорить было не нужно. Может он просто лелеял маленькую надежду, кто знает, зная, впрочем, что Москве подчиняются не только НКВД, но и все ведомственные организации и даже Вузы и научные институты.
- Чтоб у них руки отсохли, так избить, - произнесла Дилором Икрамовна, сурово оглядывая лицо и руки Эркина.
- Ничего, до свадьбы заживёт, - взглянув на Эркина, сказал Хамид Закирович.
- Да я вроде бы давно женат, в этом месяце жена родить должна, - пытаясь улыбнуться, ответил Эркин.
- Уже! - нахмурившись, бросила Дилором Икрамовна.
- Что уже? Дилором Икрамовна? Малика родила? - воскликнул Эркин.
- Вчера ещё, на рассвете, вроде, девочки из твоей группы сказали, может к шестому роддому тебя подвезти? - спросила Дилором Икрамовна, хотя в данный момент она бы с удовольствием отвезла его в ТашМИ и сунула под душ, так как от него неприятно пахло.
Эркин и сам это чувствовал, смутившись, он отвернулся.
- Я бы искупался... но вещи дома, просто... простите, но у меня нет монет на проезд, - не смея смотреть в глаза своему педагогу, сказал Эркин.
- Ничего, мы тебя отвезём, сначала покажись отцу и матери, ведь они волнуются за тебя, два дня в неведении сидят и ждут. Дома и искупаешься, - ответила Дилором Икрамовна, взглянув на Хамида Закировича, который кивнул головой, соглашаясь.
- Простите, что доставляю вам хлопоты, право и не знаю, что сказать, - тихо сказал Эркин, отводя глаза в сторону окна.
Машина не стала доезжать до самого его дома и Эркин вышел в начале улицы, поблагодарив и Дилором Икрамовну и Хамида Закировича, он не оглядываясь, быстро зашагал по своей улице к дому.
- Когда же это уже закончится... ему повезло, так быстро оттуда не отпускают, - с сожалением произнесла Дилором Икрамовна.
- Парень войну прошёл, застенки НКВД для него, словно укус пчелы, скоро всё забудется, главное, всё хорошо закончилось, - ответил Хамид Закирович.
- Поехали в институт, - сказал он своему водителю.
Эркин шёл вдоль домов, стараясь не попадаться на глаза соседям, будучи уверенным, что все уже знают о том, что он был арестован. Но возле дома Мумина, он увидел мужчин в чапанах, с повязками-кийикчи на поясах. Среди них, на скамье сидели Мумин, его отец и несколько соседей. У Эркина сжалось сердце. Пройти мимо незамеченным, он бы никак не смог, Шакир акя, увидев сына, быстро поднялся с места и подошёл к нему.
- Отец... кто? - глухим голосом, спросил Эркин, когда Шакир акя, несмотря на запах, шедший от сына, крепко обнял его.
- Эээ, сынок! Пошли в дом, тебе искупаться надо, вижу, нелегко тебе пришлось, - уводя Эркина к калитке, сказал Шакир акя.
- Кто, папа? Зухра опа? Может её совесть не выдержала своего греха? - спросил Эркин на полном серьёзе.
- Её позора не выдержал Батыр, сынок, вчера его похоронили. Внезапный сердечный приступ и нет человека. Хороший он был, добрый и совестливый, - ответил Шакир акя, входя во двор.
- Эркинжон! Сыночек мой! - воскликнула Мехри опа, увидев сына вместе с мужем и не дав ему время для скорби.
- Мама! Простите меня, столько боли Вам принёс... - ответил Эркин, всё же обнимая и мать.
- Ну что ты! Что ты, сынок! Главное, ты жив и невредим, сын у тебя родился! Счастье в нашем доме! Сегодня сваты придут, поздравить нас, теперь вот двойная радость, - обняв сына за руку и проходя с ним в дом, говорила Мехри опа.
- Я искупаться должен, потом зайти к Мумину... молитву Батыру почитать, - сказал Эркин, проходя в свою комнату.
- У меня самовар кипит, вот как знала, разожгла его. Я воду тебе приготовлю, сынок, а ты вещи вынеси, полотенце тоже, - сказала Мехри опа, взяв два оцинкованных ведра и направляясь во двор.
- Дай мне, онаси, я сам. Тебе не стоит поднимать тяжести, скоро сваты придут, к столу я всё принёс, собирай на стол, - сказал Шакир акя, взяв из рук Мехри опа ведра и гремя ими, вышел во двор.
- Может я сам, отец? - снимая на ходу рубашку, спросил Эркин.
Но Шакир акя уже скрылся за дверью террасы, выйдя во двор. Наконец, искупавшись, присев в ханик и поливаясь водой из ведра, Эркин встал, надел трусы, побрился, расчесался, оделся и вышел во двор.
- Я зайду к ним, нужно молитву почитать, - сказал Эркин, хотя очень хотел поехать в родильный дом и повидать жену и сына.
- Уж лучше бы ты и вовсе к ним не ходил, сынок, - с каким-то отчаянием, сказала Мехри опа.
- Мама, так нельзя! Нельзя жить в вечном страхе, человек умер, перед смертью мы бессильны. Моя совесть чиста, пусть это будет на совести Зухра опы, - с сожалением ответил Эркин.
- На какой, сынок? Нет у неё совести! - злясь, воскликнула Мехри опа.
Но во двор к Мумину, он заходить не стал, сел на краю скамьи у калитки на улице, почитал поминальную молитву, за упокой Батыра, принёс свои искренние соболезнования Мумину, встал и ушёл домой. Мехри опа ждала его с тревогой, не зная, что ждать от Зухры.
- Ммм... вкусно пахнет! Налейте и Малике, я схожу к ней, мама, - сказал Эркин, подходя к казану, где медленно кипела прозрачная наваристая шурпа из бараньих рёбрышек.
- Ты сам сначала поешь, сынок. Малика и твой сын хорошо себя чувствует, не беспокойся за них, успеешь поехать, - положив на скатерть лепёшки, сказала Мехри опа.
На хантахте, что стояла на топчане, над которым сделали навес и накрыли рубероидом, чтобы дожди не намочили, она поставила косушку с супом, с любовью поглядывая на Эркина.
- Спасибо, ойижон, очень вкусно, - сказал Эркин, с аппетитом принимаясь есть.
Мехри опа смотрела на синяки и кровоподтёки на лице и руках сына, подумав, что наверное, они есть и на всём теле. Сердце матери сжалось от боли, Мехри опа представила себе, как избивали её ребёнка, на которого она молилась.
- У них ведь тоже есть дети... - подумала она.
Проклинать эта женщина не умела, но верила всем сердцем, что есть высшие силы, которые непременно накажут тех, кто издевался над её сыном.
- Пусть детей кара не коснётся, Батыру я тоже не желала смерти... он сейчас в раю... иначе быть не может, - подумала Мехри опа, почему-то будучи уверенной, что Батыр умер именно из-за того, что сделала Зухра.
Она ни понять, ни принять не могла, как такой молодой, здоровый мужчина, в мирное время мог внезапно умереть. Мехри опа не сомневалась, что это кара Всевышнего Зухре. А что же Зухра? Наверное, она всё же любила своего мужа, несмотря на то, что он иногда прикладывал к ней руку, за её несносный характер и длинный язык. Правда, Зухра ни в коем случае себя виновной не считала... она была уверена, что беды на её семью обрушились по вине Эркина и о том, что его отпустили, женщина не ведала, радуясь и будучи уверенной, что Эркин ещё находится в застенках НКВД.
- Посмотрим, когда им выдадут его тело, как они запоют, ещё увидим, кто прав кто виноват, - думала Зухра, кажется и вовсе забыв, что только вчера похоронила мужа.
Мунира, её невестка, оставаться в её доме не хотела. На похороны пришли и её мать, и отец. Мунира была намерена поговорить сначала с Мумином, рассказать всё, что видела в тот день, когда её свекровь писала то письмо в НКВД и сказать, что оставаться в его доме, она не может. Молодая женщина надеялась, что Мумин тоже станет осуждать мать и непременно уйдёт с ней, ведь у них две дочери. А Мумина она любила, верила, что и он её любит.
Поев, Эркин взял банку с шурпой, свежую лепёшку и выйдя из дома, пошёл к остановке трамвая, решив, что на занятия он пойдет завтра.