Лето 1964 года. Новочеркасск, Хотунок.
Перед прыжком. На фото автор - справа.
НАЧАЛО…
Небольшая предыстория. 14 января 1960 года на заседании Верховного Совета СССР был принят «Закон о значительном сокращении Вооружённых Сил СССР на один миллион двести тысяч человек». В нём также было сказано об обеспечении семей уволенных офицеров жилой площадью в течение трёх месяцев. Хотя все понимали, что три месяца – это не реально. Под сокращение попал и мой отец. И хорошо, что его выслуга лет с учётом лётной работы и участия в боевых действиях давала ему право на получение максимальной для его звания и должности пенсии. Не всем офицерам, к сожалению, повезло так, как моему отцу. Переезд нашей семьи из Германии в Ростов-на-Дону произошёл в конце лета 1960 года. Квартиру мы ждали в течение года. За время ожидания мы три раза меняли местожительство, квартируя у разных родственников в Ростове и в Новочеркасске.
Первые две четверти 1960-61 учебного года в шестом классе я учился в одной из ростовских средних школ в районе Рабочего городка. Затем мы переехали к родственникам в Новочеркасск, где всю третью четверть я ходил в школу, расположенную недалеко от городского суворовского училища. Затем мы вернулись в Ростов, где я благополучно закончил шестой класс. Примерно в середине лета 1961 года в нашей семье случилась большая радость – мы получили квартиру в новой пятиэтажке (сегодня их именуют «хрущёвками») на проспекте Ленина, и наши путешествия по родственникам, школам и городам наконец-то закончились. Впрочем, школы, всё же, приходилось менять ещё не раз…
В седьмом и восьмом классе я учился в восьмилетней школе № 25 на улице Погодина. После её окончания в конце мая 1963 года сразу отнес документы в недавно построенную среднюю школу №69. Она располагалась на проспекте Ленина, напротив территории РИИЖТа, ныне РГУПСа, и главное – недалеко от нашего дома. Строители постарались закончить все основные работы к середине августа. Всех учеников, зачисленных в старшие классы, дирекция школы, до начала занятий, привлекала к уборке пришкольной территории от разного строительного мусора и для наведения порядка в учебных классах. В этой школе я учился в девятом и десятом классе – с осени 1963 по май 1965. Как раз в то время на самом высоком партийно-государственном уровне было принято решение ввести в девятых и десятых классах производственное обучение школьников различным рабочим профессиям.
Для этой цели городскими отделами образования по согласованию с городскими властями и руководителями предприятий были подобраны конкретные места для производственного обучения старшеклассников. Самой привлекательной профессией для мальчишек была профессия автомеханика, которая в наших глазах была в то время очень престижной. К тому же все мы мечтали когда-нибудь заиметь свой личный автомобиль, который нужно будет уметь ремонтировать. Для девочек на выбор предлагалось обучение профессиям поваров, кулинаров, мастеров по пошиву одежды и некоторым другим из разряда женских профессий. Соответственно и школьные классы комплектовались с учётом выбора учениками своей будущей профессии.
Но мне, мечтавшему связать свою жизнь с авиацией, очень повезло. Из всех школ города только в нашем 9-а классе обучение рабочим специальностям должно было проводиться в Ростовском аэропорту на базе ремонтного завода № 412 ГВФ. Впрочем, с июля 1964 года название ГВФ – гражданский воздушный флот, сменилось на МГА - министерство гражданской авиации. В расписании уроков для производственного обучения нам были выделены два дня в неделю. Помню, с каким восторгом я приезжал в аэропорт и с солидным видом, по выданному пропуску, заходил через проходную на его служебную территорию. Недалеко от проходной находилось здание, в котором располагался учебно-тренировочный отряд (УТО). В одном из классов в этом здании с нами проводились теоретические занятия по изучению электрооборудования турбовинтовых самолётов и работы их систем.
Мы изучали, в том числе, и схему запуска двигателей, работу электро агрегатов, а также особенности обслуживания электрооборудования самолётов наземными специалистами. А проводил с нами занятия не кто-нибудь, а сам ректор Ростовского филиала Киевского института инженеров Гражданской Авиации Стоянов Олег Михайлович. Мы слушали его затаив дыхание и аккуратно вели конспекты лекций. Кроме учебного материала Олег Михайлович рассказывал нам интересные истории из своей богатой практики, связанные с обслуживанием авиатехники на земле и в воздухе, а также занимательные случаи из студенческой жизни. Теоретические занятия закончилась весной 1964 года незадолго до окончания девятого класса. Все мы с большим сожалением расстались с нашим преподавателем. К практическим занятиям непосредственно на заводе мы приступили уже осенью после начала нового учебного года.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ…
Здесь мне хочется дать читателю информацию-пояснение об обстоятельствах моего бытия. Начиная с лета 1964 года и до своих преклонных лет, свою жизнь я планировал сам. В юные годы родители не вмешивались в мои планы. Их устраивало то, что к жизни я относился серьёзно, курил и пил в меру, в порочащих связях замечен не был и, практически, не давал им повода к беспокойству. Родители у меня хорошие, и мы с сестрой всегда любили их обоих. Но чем старше они становились, тем больше обострялись их отношения. На мой взгляд, главной причиной их ссор был ревнивый характер у мамы. Но ссоры у них были культурные – без ругани, без мата, и без летающих сковородок. Лучше бы летали. Быстрее бы наступал мир.
Но в их отношениях была другая методика, культурная – они просто молчали… Продолжая жить в одной квартире, они старались друг друга демонстративно не замечать, и очевидно ждали, кто первый подойдёт мириться. И при всём при этом никто из них на развод не подавал. Отец периодически делал попытки наладить отношения. Но, видно, мама ещё не до конца показала силу своего характера… А молчали они не днями и неделями, а месяцами и годами. Они потеряли очень много времени своей жизни на свои молчаливые разборки, просто украли это время у себя и… увы, и у нас с сестрой. Кстати, в течение своей жизни, оглядываясь на опыт родителей, я всегда всем ругающимся советовал – только не молчите. Выговаривайтесь и ищите общий язык друг с другом.
Конец их выяснениям и размолвкам пришлось положить мне. Когда я окончил летное училище, то сначала навестил товарища детских лет, проживающего в Полтаве – Славика Гнётова. Из Полтавы я привёз с собой оригинальную украинскую "Горилку с перцем". Бутылка была квадратного сечения, а на её дне лежали два набольших стручка красного перца. Перед отъездом к месту службы на Западную Украину я решил сделать прощальный ужин. Попросил маму что-нибудь приготовить. Сестра ей помогала. Стол был накрыт. Мама и сестра молча сели на свои места. Я посмотрел на них, повернулся и прошёл в другую комнату позвать отца. Он стоял спиной ко мне и смотрел в окно. Я подошёл к нему и попросил пройти к столу. Объяснил – повод, проводы…
Отец пошёл за мной. Вернувшись в комнату, я увидел смотревшее куда-то в сторону закаменевшее лицо матери и беззвучно плачущее лицо сестры… Да и у отца взгляд был очень настороженный, видно ожидал каких-то обидных реплик со стороны мамы. Но она молчала, и только взгляд её стал ещё более отстранённым. Из распахнутых глаз сестрёнки слёзы текли ручьём… Я пригласил отца присесть, разлил горилку в две рюмки – ему и себе, а маме и сестре налил в бокалы десертное. Над столом висело тяжёлое молчание. Родители не сидели вместе за столом уже около десяти лет. Тогда тост и своё веское слово пришлось сказать мне, свежеиспечённому лейтенанту.
Сказал, что окончил лётное училище, получил направление в вертолётный полк в Прикарпатском военном округе, и завтра уезжаю к месту службы – далеко и надолго. А вам, мои дорогие, хочу дать совет – прекратите ваши игры в молчанку, ищите общий язык, начинайте жить нормальной жизнью нормальных людей. И чтобы не вздумали разводиться. Потому что вы остаётесь вдвоём, и с годами наживаете только болячки. Вы будете нужны друг другу, очень нужны, для взаимной помощи, для ухода и заботы. Я буду далеко, сестра уезжает в Харьков, где и её ждут долгие годы учёбы в ХАИ. Я не хочу писать вам письма на разные адреса. И помните, что вы оба фронтовики, помните, что вас обоих связала война и трудные дороги к общей Победе. Пью за вас! Живите долго, счастливо и без обид. "Кто старое помянет, тому глаз вон". Вспоминайте из прошлого только то, что приносило вам обоюдную радость. Ну и меня простите, если был вам плохим сыном… Сестра смотрела на меня мокрыми глазами, но её слёзы уже были слезами облегчения и благодарности.
Я был рад, что меня услышали. На сердце стало намного спокойнее. Отношения между родителями начали медленно, но налаживаться. Это было заметно по письмам матери, по тому, как менялось её упоминание об отце. Сначала коротко и холодно – он. Без имени. Затем – наш крокодил. А однажды долгожданное – отец… Мы с ним тоже обменялись письмами. Потом отец тяжело заболел и мама, как жена и медработник, полностью взяла на себя заботу о болящем. До конца. В день своего ухода отцу было всего 57 лет.
СТУПЕНЬКИ К НЕБУ…
Сейчас я не могу точно сказать, как, каким образом я набрёл на наш Ростовский аэроклуб. То ли увидел какое-то объявление, то ли прочитал заметку в Вечёрке, то ли просто проходил в нужное время, по нужной улице, мимо нужного дома и увидел на его стене вывеску с полным названием – Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту /ДОСААФ СССР/. И ниже – Ростовский-на-Дону учебный авиационный центр /РУАЦ/. Точно помню, что заканчивая девятый класс, я уже знал адрес, по которому находился РУАЦ – в угловом доме на пересечении проспекта Чехова и улицы Суворова. И вот однажды, в конце мая 1964 года, я набрался решимости сходить на разведку в авиацентр. В стене нужного мне дома был арочный проезд для машин во внутренний двор. Пройдя под аркой во двор, в его левом углу я увидел небольшое крыльцо с заветной дверью – входом в другой, с детства любимый мною мир авиации, вход в мою мечту.
Когда я с замиранием сердца вошёл в вестибюль, то прямо с порога был просто потрясён тем, что увидел. Справа от входной двери, вдоль стены стоял на своих колёсах самолёт Як-18! Но не весь, конечно, а только сам его фюзеляж, от носовой части с пропеллером и до конца хвостового оперения. Консоли крыльев были сняты, чтобы из-за них не перегораживался весь вестибюль, и было достаточно места для прохода в кабинеты и в учебные классы. Полюбовавшись самолётом, я вздохнул – поступать на лётное отделение мне ещё было рановато по возрасту. А вот попытаться поступить на обучение в парашютное можно. Спросил у кого-то, к кому можно обратиться? Мне показали на нужную дверь. Постучал, слышу – заходите. Войдя, увидел симпатичную, слегка располневшую женщину средних лет, сидящую за столом. Поздоровался и с порога сказал, что хотел бы поступить на парашютное отделение. Она поинтересовалась, а сколько мне лет? Ответил – через две недели будет шестнадцать…
После того, как были заданы все уточняющие вопросы об учебе в школе, о местожительстве, о родителях, она подвинула мне лист бумаги и попросила написать заявление на имя начальника УАЦ с просьбой о моём зачислении на учёбу в парашютное звено. После этого она направила меня в медпункт, чтобы врач выписала мне направление на медкомиссию в поликлинику по месту жительства. Затем объяснила мне все мои последующие действия. На этом мы расстались. Взяв направление на медкомиссию, я поехал в поликлинику. Комиссию прошёл за два-три дня, отклонений в здоровье не было. Справку о прохождении медкомиссии отвёз в УАЦ и был зачислен для обучения в парашютное звено.
Как я потом узнал, эту женщину звали Валентина Ивановна Кулиш. В авиацентре у неё была должность лётчика и одновременно инструктора-парашютиста. И, как оказалась, она была мастером спорта международного класса по парашютному спорту и чемпионкой мира в групповом прыжке на точность приземления. И при этом была простая в общении и очень доброй и внимательной к молодёжи, которая была на её попечении. Именно она проводила с нами, с перворазниками, занятия по изучению конструкции парашютов, методике их укладки, технике выполнения прыжков, мерам безопасности и действиям парашютиста при возникновении нештатных ситуаций во время прыжка на разных его этапах.
Летние каникулы 1964 года захватили меня вихрем событий. Вначале с нами, с перворазниками, были проведены занятия в УАЦ. Затем наступил день нашего выезда в парашютный лагерь, который находился на окраине посёлка Хотунок за северо восточным фасадом Новочеркасска, по соседству с электровозостроительным заводом (НЭВЗ). В тот день, с утра пораньше, все мы, действующие и будущие парашютисты, собрались во дворе Центра. В него же задним ходом под арку въехала бортовая машина. Мы загрузили в кузов парашюты и ещё какое-то необходимое имущество, включая большие бидоны с питьевой водой, и затем каждый выбрал себе место. Кто-то сел на скамейку, кто-то расположился на накрытых брезентом парашютах. Всего нас в кузове было 10-12 человек. В сам лагерь должны были подойти ещё несколько местных ребят из Новочеркасска и приехать небольшая группа из Шахт.
Наконец машина тронулась. В открытом кузове ехать было очень интересно. Я сидел с ребятами на скамейке лицом в сторону движения и с интересом рассматривал дома старого города, с которым я толком ещё не смог познакомиться. Наш грузовик, наконец, выбрался из лабиринта городских улиц на проспект Шолохова. Проехали траверз аэропорта и скоро выехали за город. В лицо бил тёплый, густой, наполненный запахами донских степей, воздух. Меня переполняло радостью чувство ожидания встречи с пока ещё неизвестным мне местом, откуда начнутся мои первые шаги в небо. И было совсем не страшно при мысли о том, каково это будет доверить свою жизнь куполу парашюта, шагнув в бездну… Въехали в Новочеркасск, проехали его насквозь, до кольца, затем свернули на улицу, которая сегодня называется спуск Герцена, обогнули Триумфальную арку, пересекли по мосту речку Тузлов и въехали в посёлок Хотунок.
Ещё немного и пыльные улицы посёлка остались позади. Мы остановились на площадке, заставленной длинными контейнерами, сбитыми из массивных брусьев и фанеры. У контейнеров была необычная форма – нижняя их сторона – основание, было значительно шире, чем верхняя – потолочная. Потому торцевые стенки контейнеров имели форму вытянутой вверх трапеции. Кто-то сказал, что в такой «посуде» перевозят планера – фюзеляж и консоли крыла… Один из контейнеров был приспособлен под склад для хранения парашютов и разного имущества. Рядом с контейнерами находилась поросшая травой площадка, на которой двумя рядами стояли несколько палаток. В них нам предстояло жить в течение всего летнего сезона. Также, на территории лагеря находился небольшой домик для командного состава и оборудована санитарная зона с туалетами, душевой и умывальной установкой на десять кранов. Несколько поодаль от палаток стояла в ряд авиатехника – самолёты Ан-2 и Як-12, а также несколько планеров.
После приезда мы, первым делом, принялись за разгрузку нашего грузовика. Парашюты и имущество спускали на землю и затем заносили в контейнер и аккуратно размещали вдоль стенок. Всеми работами руководил молодой парень, к которому все обращались уважительно по отчеству – Сергеич. Если мы, перворазники, в свои 16-17 лет выглядели как не оперившиеся птенцы, то Сергеич для нас уже был мужчина в расцвете своих творческих сил. Как мы узнали позже, ему было всего чуть больше двадцати, но за его спиной уже была служба в армии в воздушно-десантных войсках, в которую он каким-то путём прошёл не с 18, а с 17 лет. Его обычной формой одежды были рабочие холщовые штаны и выгоревшая на солнце некогда зелёная майка, которую в жаркое дневное время Сергеич обычно снимал. И тогда весь коллектив мог любоваться его загорелым торсом и крутыми бицепсами.
В лагере объявили построение. Перед строем выступил командир парашютного звена Стеценко. Он поздравил всех нас с прибытием, объявил распорядок дня, в котором было предусмотрено время приёма пищи, обратил внимание на соблюдении дисциплины, о том, что о любой отлучке из лагеря надо ставить в известность наших инструкторов, дежурного по лагерю, а также старшего по палатке. Здесь же им была поставлена задача, чем все будем заниматься на следующий день. Далее командир зачитал списки фамилий с распределением нас по палаткам. Девочек среди нас было немного, и им была выделена особая женская палатка.
Затем мы получили постельные принадлежности – матрасы, подушки, постельное бельё и армейские тёмно-синие одеяла, и начали заселение своих палаток. Внутри каждой из них на высоте полметра над землёй была установлена сбитая из досок площадка, которую все мы называли нарами. Она имела у входа прямоугольный проём для удобства входа-выхода из палатки и переодевания. Стоя в проёме было удобнее доставать из-под нар свою обувь и сумки с личными вещами, которые мы там разместили. Затем мы разложили на выбранные места матрасы, застелили их простынями и одеялами. Так во всей этой суете день и пролетел незаметно.
На следующий день с теми, кто готовился впервые приступить к прыжкам, были продолжены уже практические занятия по освоению всех тонкостей парашютной жизни. В лагере для тренировок имелось небольшая, построенная из брусьев и досок вышка, прыгая с которой мы отрабатывали технику приземления на парашюте. Она имела три уровня над землёй – один метр, полтора метра и два метра. Реальная нагрузка на ноги парашютиста во время приземления была почти такой же, как если бы взрослый человек спрыгнул бы с двухметровой высоты. Но при сильном ветре нагрузка на ноги могла быть и больше.
Главным гарантом безопасности приземления парашютиста была необходимость держать колени и ступни вместе. Тогда даже при сильном ударе о землю нагрузка распределится на обе ноги практически поровну, что позволит избежать их травмирования. А если в момент приземления ноги будут раздвинуты даже на небольшое расстояние, то шанс сломать одну ногу резко возрастёт. Причина – грунт под ногами может быть неровным. Если одна нога приземлится на бугорок, то она и примет на себя всю нагрузку падающего тела. При этом и другая нога тоже может получить или перелом, или сильный вывих сустава. Мало не покажется…
На тренировке все мы по очереди поднимались на самую высокую площадку, становились на её край, плотно прижимая края подошв одну к другой. Кто-либо из инструкторов стоя на земле вставлял вертикально между наших ботинок алюминиевую столовую ложку, и мы прыгали… После приземления ложка должна была остаться на своём месте. Тогда – зачёт. У кого ложка падала, то приходилось повторять тренировку сначала и до победного конца. А что делать! Тяжело в учении – легко в бою. И ещё. Во время занятий те, кто нас учил, неоднократно подчеркивали одну непреложную истину – если в небе попал в непонятное положение, открывай запасной парашют. Все мы, в скором времени, на практике убедились в правильности этой установки. Но это с одной стороны. А с другой… Всё хорошо, что хорошо кончается!
ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК.
Прошло несколько дней, в течение которых не только продолжалась наша учёба. Всех нас ещё и активно привлекали для выполнения различного вида хозработ.
. Наконец, теория осталась позади. Правильно приземляться, спрыгивая с двухметровой высоты, научились все. Теперь под руководством Сергеича, который в звене стоял на должности парашютиста-инструктора, мы раскрывали, проветривали и переукладывали запасные парашюты. Но главное, мы обучались укладывать парашют ПД-47, с которым должны были совершать свои первые прыжки. Форма купола у этого парашюта была квадратная. С трёх сторон, через одинаковый интервал, к куполу крепились стропы. А с той стороны, которая была за спиной парашютиста, строго в её середине, интервал между пришитыми стропами был увеличен вроде как в три раза. А сделано это было потому, что в куполе ПД-47 не было центрального отверстия, через которое должен был выходить наружу «лишний» воздух, который скапливался под куполом. А если воздух начнёт сам искать пути выхода из под купола, то парашют начнёт сильно раскачиваться. У десантных парашютов Д-1 купола были круглые и в их центре имелось отверстие для выхода воздуха. Но даже его наличие не гарантировало раскачивание парашюта во время прыжка.
А в конструкции парашюта ПД-47 для выпуска «лишнего» воздуха и был предусмотрен такой «запасной выход». Кромка купола, находящаяся в увеличенном интервале между стропами при спуске парашютиста вздувалась в виде арки, и именно через неё воздух из-под купола выходил наружу. При этом создавался реактивный момент, который толкал купол в противоположном направлении, то есть вперёд. Взявшись руками за две стропы, закреплённые по обеим сторонам арки и периодически подтягивая любую из них, парашютист изменял форму арки и, следовательно, направление движения струи воздуха. Купол начинал подворачивать в ту или иную сторону, чем создавалась возможность управляемого спуска для выполнения приземления в заданной точке на земле. А если перед приземлением парашютист потянет на себя сразу обе стропы, ограничивающие арку, то парашют не только снижал поступательную скорость, но и скорость вертикальную. Чем значительно уменьшалась ударная нагрузка на многострадальные конечности парашютиста.
Наконец поступила команда – завтра с утра выезжаем на старт для выполнения долгожданного первого в жизни прыжка с парашютом. В душе и волнение, и ликование, и нетерпение, и ещё куча каких-то непонятных, но положительных эмоций… Наступило утро. По команде вое мы быстро поднялись, умылись, оделись, но обулись уже не в свою обувь, а в выданные со склада тяжёлые парашютные ботинки. Парашюты загрузили в кузов грузовика, а все участники прыжков сели в небольшой автобус типа ПАЗика. До зоны старта было километра полтора. По прибытию на место мы первым делом расстелили на земле брезентовые ленты-столы шириной в метр и длиной 8-10 метров или немного больше. Подзабыл… На них в рядок поставили попарно парашютные ранцы – основной парашют и запасной. И на этих же столах спортсмены заново укладывали свои парашюты для нового прыжка. За каждым из нас были закреплены персональные парашюты. И, конечно, мы принимали личное участие в их укладке, под бдительным оком старших товарищей.
Пока мы занимались выгрузкой, со стороны лагеря раздался звук прогреваемых моторов и через некоторое время к стартовой зоне подрулили оба самолёта. Из Ан-2 вышел командир звена Стеценко с механиком самолёта, а из Як-12 вылезла Валентина Ивановна. Раздалась команда построиться в две шеренги. Мы построились. Командир объявил о том, что перворазники будут прыгать с Як-12, а спортсмены – с Ан-2. Был зачитан список очерёдности прыжков с распределением по группам. В трёх группах перворазников было по три человека. В группах спортсменов по восемь человек. Первыми начинали прыжки спортсмены. Судя по зачитанным спискам, им предстояло прыгнуть не один раз. Мне досталось подняться в небо со второй группой.
Наблюдая за прыжками товарищей, с которыми ты только что разговаривал, и вот они уже высоко в небе под белым куполом… И снова рядом… Такая обыденность успокаивает любое волнение… Но нетерпение только возрастало. И вот поступила долгожданная команда для первой группы перворазников – одеть парашюты. Сергеич проверил каждого из ребят, всё ли правильно одето, застёгнуто и зашнуровано… Всем нам были выданы мотоциклетные шлемы образца 30-х годов – тяжёлые и неудобные горшки непонятного для нас назначения. Потому что если голову мотоциклиста такой шлем ещё мог бы как-то уберечь от какой-то травмы, но если парашютист шмякнется с высоты 800 метров, то уберегать уже будет нечего… В будущем мы стали использовать при прыжках лётные шлемофоны.
Первая группа перворазников совершила прыжок и висела в воздухе под белыми куполами как раз над нами. Как только парашютисты были на земле, наш Як-12 приземлялся и подруливал к стартовой зоне. Мы, вторая группа, его уже ждали. Парашюты были надеты, Сергеич всех осмотрел, всё, что нужно, проверил и повёл нас к самолёту. Кабина Як-12 напоминала салон 21-й Волги. В то время 24-ой Волги не было и в помине. Там, где в машине сидел водитель, впереди слева, в нашем самолёте – это место пилота. И за штурвалом находилась Валентина Ивановна. Это она заботливо, по матерински, поднимет нас в небо, ласково пожелает нам смелости, каждого напутствует, даст команду вылезти из кабины, встать на наружную ступеньку, держась за растяжку крыла, затем разжав руки толкнуть самолёт вперёд, а самому… остаться один на один с бездной. Было ли мне страшно? Пожалуй нет. Но было интересно и любопытно, потому что впервые. Страх пришёл перед вторым прыжком. Если бы в день первого прыжка сразу пошёл на второй, то и он был бы не страшен. Но второй был через несколько дней. Именно за это время ожидания в душе созрело противное чувство страха. Вот тогда пришлось ему не поддаваться, бороться, преодолевать усилием воли. Поинтересовался у народа - почти у всех всё было также и ощущения, и переживания те же. А вот третий и последующие прыжки выполнялись уже уверенней, как мы шутили - весело и с песнями.
Правая дверь в самолёте была снята. В кабину мы влезали в обратном порядке очерёдности прыжка. Первой залезла девочка и забилась в уголок за спиной Валентины Ивановны. Затем настала моя очередь, и я расположился рядышком с ней. Третьим в самолёт залез Саня Пиневич и сел справа от пилотского места впереди меня. У Сани была крутая комплекция и ему было бы труднее выбираться с заднего сидения. Потому Валентина Ивановна определила ему прыгать первым Все мы достали из под лямок на плечах карабины капроновых фалов для принудительного открытия парашютов и зацепили их за натянутый над дверным проёмом стальной трос. Конечно, с одетыми парашютами мы были очень неуклюжими, неповоротливыми. Это затрудняло нам не только посадку в самолёт, но и его покидание. Хорошо, что это был первый и последний наш прыжок с Як-12. Следующие прыжки мы выполняли с самолёта Ан-2. А вообще-то, Як-12 использовался в Центре в основном для буксировки планеров, для подъёма их на нужную высоту.
Все мы заняли свои места. Мотор заурчал сильнее, самолёт развернулся и стал выруливать к месту начала разбега перед взлётом. И вот мы на месте, дан газ, мотор взревел и самолёт, набирая скорость, рванул вперёд. Для меня всё было жутко интересно. Успевал наблюдать за действиями Валентины Ивановны и смотреть через дверной проём на удаляющуюся землю. Мы поднимались всё выше и выше. Новочеркасск был виден весь, как на ладони. Современных высоток в то время в нём не было и потому особенно заметен был с высоты величественный Кафедральный Собор и Триумфальная арка. А под нами были маленькие квадратики полей, голубая лента речки… Наконец набрали высоту восемьсот метров.
Валентина Ивановна дала команду приготовиться. Затем движением руки разрешила Сане Пиневичу выполнить прыжок. Саня ловко вылез из кабины и исчез за бортом. Ему вылезти было легче, потому что сидел у самого дверного проёма. Следом заторопился я. Правда от радости забыл, что на голове высокий шлем, и что в дверном проёме надо бы пригнуться и… И не пригнулся, и с разгону стукнулся шлемом о верхний косяк проёма. В голове загудело. Пригнулся, поставил одну ногу на ступеньку, протянул руку к подкосу крыла и крепко ухватился за него. Напор воздуха за бортом был сильнейший. Взглянул на Валентину Ивановну. Она одобрительно кивнула. Я оттолкнулся руками и ногами от самолёта и, кувыркаясь, полетел вниз. Возникло реальное чувство, как будто внутри у меня что-то оборвалось…
Время исчезло. Пока я падал было ощущение, что весь я сжался в маленький комочек… На самом деле сжался я внутри, а падал с растопыренными в разные стороны руками и ногами. И удивительно - во время падения чувства страха не было совсем. Его заменил какой-то неземной восторг! И никаких умных мыслей в голове не было. Уж очень скоротечно пролетели три секунды до открытия купола парашюта. Восторженный ужас свободного падения закончился неожиданно. Где-то рядом раздался громкий хлопок, и кувыркание мгновенно прекратилось. Как будто кто-то невидимый властно взял меня за плечи, встряхнул, и я оказался сидящим на широкой лямке парашюта, под которой было восемьсот метров пустоты, а над головой белел огромный квадрат парашютного купола. Меня охватило радостное изумление от простора, от тишины и от необычного состояния воздуха. Он казался настолько густым, что его можно было зачерпывать и переливать из одной руки в другую. Не выдержал, закричал от избытка восторженных чувств!
И услышал ответный крик. Только сейчас заметил недалеко от себя, чуть ниже и в стороне купол парашюта Сани Пиневича. Тут мы начали с ним делиться своими радостями. Голоса на высоте звучали сверх отчётливо. На большой высоте снижение совсем не ощущалось. Казалось, будто мы зависли и хотелось, чтобы это состояние продолжалось как можно дольше… Поискал глазами нашу девочку. Еле разглядел. Она было далеко и намного выше нас. Видно сразу - за нами прыгнуть у неё не получилось и Валентине Ивановне пришлось делать повторный заход. А с высоты на земле был отчётливо виден большой круг с крестом посередине, выложенный белыми полотнищами. Это была наша главная мишень, куда все мы старались приземлиться как можно точнее.
Немного позже, когда я выполнил норму перворазника – три прыжка, и был принят в группу спортсменов, то сам стал приземлялся в пределах большого круга всё ближе и ближе к центру. Тогда я смог хорошо разглядеть, как он был обустроен. Диаметр круга был сто метров. По всей длине окружности был снят дерн в полосе шириной в один метр. Эту полосу каждый год очищали от подросшей травы и подсыпали тонкий слой свежего песка, смешанного с известью. Потому круг был отлично виден сверху. А в центре большого круга находился малый круг, (ну не помню, какого диаметра) метров пятнадцать, двадцать. Внутри него дёрн так же был снят, и вся его площадь была засыпана песком. А поверх песка из полотнищ был выложен крест.
Как-то неожиданно для меня земля стала быстро приближаться. Ветер был небольшой. Решил, что приземляться будет лучше против ветра. Ухватился рукой за левую стропу и натянул её. Купол начал медленно, но послушно поворачиваться. Развернувшись на нужный угол, отпустил стропу. Скорость ветра и скорость парашюта почти уравнялись. Спускался я практически вертикально. А вот и трава перестала быть зелёным ковром, и уже можно было разглядеть каждую травинку… Когда земля была уже почти рядом свёл ноги вместе и так держал их до самого приземления. Удар о землю на удивление был слабее, чем тогда, когда мы прыгали с двухметровой площадки. Что ж, приятный сюрприз! Стою, задрав голову, смотрю на небо, а самого распирает от счастья! Смог, получилось! Вот мы с небом и познакомились! И так захотелось прыгнуть ещё и ещё…
Кстати о приземлении. Ближе к концу прыжкового сезона в один из погожих дней мы прыгали с самолёта Ан-2. Когда подошла моя очередь забираться в самолёт, заметил, что погода стала портиться. Особенно было неприятно усиление ветра до весьма значительных величин. Но ограничивать прыжки не стали. Самолёт взлетел, набрал высоту, и вот я уже спускаюсь под белым куполом. По направлению смещения наземных ориентиров определил, в какую сторону меня несёт. Развернул купол навстречу ветру, но вижу, что скорость ветра всё же сильнее поступательной скорости парашюта и я лечу спиной назад. На разных высотах ветер менял своё направление и мне приходилось подворачивать купол в нужную сторону. Чем ближе я подходил к земле, тем заметнее было, насколько далеко отнёс меня ветер от старта в сторону Новочеркасска. Триумфальная Арка была уже почти рядом. Но между ней и посёлком Хотунок змеёй извивалась речка Тузлов. Посмотрел вниз. И земля была уже совсем близко. Но она перемещалась так быстро, что напоминала мне мелькание наземных ориентиров при взгляде на них из окна скорого поезда. Нда, однако…
Решил развернуть купол, чтобы в момент приземления видеть, куда меня несёт. Вижу, что попадаю как раз на грунтовую дорогу, до блеска укатанную колёсами автомашин. Соединил ноги вместе и вытянул носки ботинок, чтобы их подошвы были параллельны земле. И ноги пришлось держать не полусогнутыми, а прямыми. И вот она, землица донская. Удар был настолько сильным, что в голове как-будто булькнуло что-то. После удара о землю меня подбросило вверх метра на два, надутый купол потащил меня вперёд, тело развернуло параллельно земле и в таком положении, «ласточкой», я ещё пролетел какое-то расстояние над землёй. Но земное притяжение никто не отменял, и в том же горизонтальном положении я ударился о землю запасным парашютом и всеми своими конечностями одновременно. И потащил меня, с приличной скоростью, надутый ветром купол всё туда же – поближе к городской черте. Хорошо, что местная детвора из посёлка пришла на помощь. Ребята забежали впереди купола и помогли его «погасить». У меня вроде всё было нормально, но локти и коленки я содрал основательно.
А девочка, которая прыгала следом за мной, хотя с помощью Валентины Ивановны и преодолела страх, но во время спуска ей стало плохо. При спуске под куполом её тошнило, и она за малым чуть было не потеряла сознание. Придя в себя после приземления, и поразмыслив, она решила, что одного прыжка в её жизни будет достаточно. На следующий день она со всеми попрощалась и уехала из лагеря. Что ж… Каждому своё… А мы зажили в лагере своей обычной жизнью. Прыжковые дни чередовались с техническими. В них мы занимались укладкой парашютов, изучением документов, устраивали спортивные мероприятия, играли в настольный теннис и в волейбол.
Запомнился случай. Идут прыжки. Все мы на старте, а водитель забыл загрузить в автобус бидон с питьевой водой. И грузовик с утра привёз наши парашюты на старт и сразу укатил по каким-то важным делам в Ростов. А наш водитель во время прыжков решил не терять время даром и занялся каким-то текущим ремонтом ходовой части… Время идёт, солнце всё выше, и жажда всё сильней. А воды нет. С ума сойти… Но как-то терпим. Вдруг откуда ни возьмись появилась маленькая чёрная тучка… Как-то шустро появилась, разрослась прямо на глазах, засверкала молниями, загрохотала громами и обрушила на нас тонны дождевой воды. Хорошо, что мы успели прикрыть от дождя парашюты и всё остальное имущество.
Все попрятались, кто куда – в автобус, в самолёт… А мы с Саней попросили у водителя стакан. С крыши автобуса вода стекала ручьями. Первым набрал воду я. Посмотрел через стакан на свет. Вода мутная, рыжего оттенка. Вздохнул, а что делать? Взял и выпил залпом. Отдал стакан Сане. Он повторил мой подвиг. Гляжу, а из окон автобуса на нас другие ребята смотрят. Не успел Саня допить, как около него уже очередь желающих выпить натуральную природную, богатую железом и другими природными минералами воду. Как только все напились, дождь прекратился, туча бесследно растворилась. Через полчаса на синем небе осталось только одно яркое солнце, и наши прыжки были продолжены. И никто из нас расстройством желудка не заболел. Видно, всё же, лечебная была водичка.
И другой случай врезался в память. В пятистах метрах от нашего старта находился край лесополосы. Во время прыжков у ребят и девчат, конечно, возникала потребность сходить по нужде. Если по маленькому, то ещё можно было как-то и где-то незаметно пристроиться. Но если прижмет по большому, то приходилось идти в лесополосу. Как-то и меня позвала в дальний путь народная тропа. Иду, бреду, носком ботинка сшибаю толстые, высохшие на солнце стебли бурьяна. Бью под самое основание… Проделал большую часть пути, осталось метров сто. Впереди три или четыре стебля высокого бурьяна. Привычно размахнулся и… замер. Даже в пот холодный бросило.
Между стеблями скользило серое тело змеи. И судя по его толщине – довольно крупной. И понятное дело – ядовитой. И не видно ни начала её, ни конца. Всё скрыто в траве. Я замер. Затем сделал пару шагов назад. Потом обошёл это место стороной по большому радиусу. Дошел до конечной точки маршрута… А как я выбирал себе место в лесополосе! Это достойно отдельного описания! А сердце как колотилось! Подробно исследовал вдоль и поперек все квадратные метры вокруг выбранного места вынужденной посадки. И всё напрасно! Потому что начисто пропало всякое желание делать то, ради чего я и двинулся в эту лесополосу. Всё время казалось, что ещё чуть-чуть и змея подползёт… Ужас!!! Вот такие дела. С парашютом прыгнуть не побоялся, а вот встреч со змеями боюсь. Пришлось возвращаться в режиме «статус-кво», и до следующего утра никаких низменных желаний у меня не возникало. Мало того, эта встреча с пресмыкающимся надолго приучила меня вообще быть внимательней на природе, стараться не навредить и не помешать братьям нашим меньшим в их незатейливой жизни. Ну и не нарываться на конфликты с теми, кто может за себя постоять…
Изменения и дополнения – 12.06.2023 года