Почти предисловие
Нодарчик погиб нелепо как-то. Впрочем, красивой смерть бывает только в героических блокбастерах, или вестернах, или у киногероев Алена Делона, как в «Искателях приключений». Это смерть на публику, не всамделишная, а театральная или кинематографическая.
А настоящая смерть всегда нелепа и беспощадна. Она выкосила всех твоих друзей, оставив вокруг мёртвую пустыню одиночества.
Скоро тебе стукнет шестьдесят, если доживешь до них. Твоя жизнь почти уже просыпалась как песок, причём как-то незаметно, но с неотвратимостью песочных часов, на которые ты никогда не смотрел. Крутился в этой жизни как белка в колесе. Всё бежал, бежал куда-то, и всё время оказывался в одном и том же месте. Всё в той же убогой квартирке в столичной «хрущобе», куда ты въехал почти сорок назад, да так и застрял в ней без каких-либо перспектив, поскольку все твои надежды и чаяния несколько раз рассыпались в прах, когда, казалось бы, ты считал, что уже достиг вершины Эвереста. Но всякий раз срываешься в пропасть, и никто не знает, сколько ещё раз ты в неё сорвёшься.
Эта твоя попытка написать нечто похожее на прозу является запоздалым ответом на многочисленные просьбы Нодарчика написать для него хороший киносценарий. Но хорошего кино никогда не получится из исповеди неудачника. Впрочем, ты никогда неудачником себя не считал, скорее везунчиком, которому фортуна перестала улыбаться после тридцати трёх. В этот ясный летний день умер твой отец. Он умер во сне удивлённо вскрикнув при встрече с ангелом. Интересно, в каком обличье пришёл к нему его ангел? А вот кто придёт за тобой? Возможно, ты достаточно нагрешил, и редко в чём раскаялся. Потому и наступал по нескольку раз на одни и те же грабли собственного безрассудства. Потому и не сумел вписаться в фарватер приветившей тебя случайно фортуны. Похоже, ты навсегда застрял в наезженной колее повседневности. Серая жизнь безвкусно обгладывает радости оставшихся тебе лет. Но не скули,
Иногда ты из нее выбирался, и смело лез на вершину Джомолунгмы, когда удавалось выскочить по недосмотру стража твоей кармы. Но и этот малый был не промах. Он очень любил поиграть с тобой в свои игры, а потом радостно вновь загонял тебя я в белкино колесо. Так что ты на него не в обиде.
Год 1998 начался с острого душевного кризиса и решения прекратить на год употребление спиртных напитков. Весь 97 прошел вкривь и вкось. Впервые, ты ощутил на своей шкуре, каково быть безработным, когда за твоей спиной семья. И хотя длилось это скользкое, как объятия удава, состояние недолго, начал осознавать всю эфемерность своей профессии.
Хотя, если тебя спросят, хотел бы ты сменить свою профессию, ответишь – никогда! Потому что эта проклятая работа, в которой творчество перемешано с поденщиной, халтурой и заказухой, не оставляет места для раздумий о смысле жизни.
Да ты снова ощущаешь себя белкой в колесе. Но ведь иногда всё же улыбалась удача. Тогда в жизни появлялись дальние страны и масса приключений. Как цветные картинки в толстой книге черно-белого содержания. В твоей жизни таких картинок было не так много, но какие же они все были яркие. Иные даже слепили.
Ты знаешь точно, что не умешь писать романы. Хотя сейчас это знают, однако умеют все, начиная от однокурсницы по МГУ Груни Васильевой с чьей лёгкой руки многие русские женщины стали сочинять иронические детективы и завершая модной среди слабого пола Оксаной Робски, которая печёт романы о жизни «рублевского света» как пирожки. Но ты отчего-то не умеешь сочинять.
Другое дело рассказывать о былом, о тех, кого любил, и кого потерял. Они не были людьми известными, да и сам ты человек обыкновенный, разве что чаще остальных попадавшийся в силки собственной глупости.
Возможно, поэтому эта проза не будет линейной, т.е. выстроенной во времени и пространстве, потому что тогда надо начинать от Адама или с момента твоего рождения в 1947 году в железнодорожной больнице города Тбилиси, являющегося ныне столицей не совсем дружественного нам государства. А это уже потянет на некое частное эпическое полотно. Впрочем, ты не собираешься, упаси Боже, подражать Павичу или латиноамериканским «магам». Потому что они великие сочинители, а ты всего-навсего репортер в прошлом, который может под водочку травить разного рода байки разного рода людям.
«Почему-то не везет мне с авиацией в Абакане. Сначала застрял едва ли не сутки в Новосибирске по дороге сюда. Теперь вот сижу в полнейшем неведении о возможном вылете в Москву. Закрыт Владивосток. Вот уж незадача! Эта поездка была самой нелепой после тувинской конфузии. А как жутко домой хочется. И еще, если бы хоть с кем-то лететь за компанию, то и ждалось бы легче, ан, нет! Приговорен я, что ли, к одиночеству?
Как бы там ни было, но нужно ждать. А ведь каждый миг уносит частичку бытия.
Итак, Владивосток засыпан снегом. Доколь? Говорят до вечера. Если в 16 с копейками «Владик» откроют, еще есть какой-то шанс сегодня добраться до Москвы.
Кажется, аэроплан вылетел. Ленинградский блюзовый мальчик Чиграков-Чиж поет свои петроблюзы. Чижик не Клэптон, но задушевен. Однако, нужно ещё в ожидании самолёта из Владика сжечь два с половиной часа из своей жизни. Гнусь какая-то».