Ангелочек
То была рядовая советская семья. Советская в том смысле, что родители работали на производстве и это считалось основным для взрослых людей занятием. Рядовая – потому, что ни муж, ни жена не выделялись из общей массы, не занимая руководящих постов и зарабатывая деньги «по-среднему», а значит, их постоянно не хватало, чтобы содержать семью из четырех человек. Хотя у них были не разорительные дочки, а всего лишь два непритязательных подростка, им также требовалось много одежды и обуви. На старшом она буквально «горела». Штаны постоянно рвались, зимние ботинки и летние туфли едва выдерживали сезон. Летом их гробил футбол, зимой - лазание по стройкам и прочим буеракам. К тому же Пашка постоянно терял то рукавицы, то шапку, то портфель. И приходилось с руганью, которая мало на него действовала, покупать новые вещи. А еще глава семьи имел две страсти – выпивку и рыбалку, что вкупе со старым «Москвичом», постоянно требующим запчасти, подрывали экономику семьи. В общем, ничего необычного. Многие так жили. «Малокультурно», как выражалась подруга жены Нюра. Но попробуй жить «культурно» в городе на отшибе от больших центров, со старым производством, отчего план выполнялся всегда со скрипом, и отнюдь не обильными заработками у большинства населения. Это на Западе такие районы назывались «депрессивными», а здесь сулили в следующей пятилетке реконструкцию комбината и рост жизненного уровня. И власти обманывать не собирались, просто не дошла до них очередь в огромной стране. И люди терпеливо ждали. Они вообще издавна привыкли к терпению. Так бы семья Шумаковых и дотерпела до обещанного, если не коммунизма, то реального роста доходов, если б Антонина Шумакова не столкнулась с проблемой роста культурного уровня. И не потом, а сейчас и сразу.
Но поначалу ничто не предвещало перемен. Родители приходили вечером с работы домой. Мать впрягалась, как все женщины, во вторую рабочую смену на кухне. Глава семейства тоже как все, располагался на диване заслуженно отдыхать, взирая в телевизор. Старший сын как всегда пропадал на улице, а младший тоже, но не на улице, а в каком-то кружке. Родителей это устраивало. Мать успевала приготовить ужин, отец насладиться телевизором, после чего шел на балкон звать Пашку. Младший Коля приходил без напоминания. После чего садились кушать. Потом детей загоняли делать уроки (в основном Пашку), а родители садились смотреть телевизор уже вместе. Кино есть кино. Разумеется, бывали и другие расклады, особенно по выходным, но в принципе распорядок и ритм жизни был таков. Однако как-то работница из соседнего цеха, встретив Антонину в заводской столовой, сказала с улыбкой:
- Видела твоего сына. Так он, оказывается, в хоре поет.
- В каком хоре? – удивилась Антонина.
- Неужто не знаешь? Ну ты даешь. В хоре при ДК «Метизник»…
То, что Коля может петь в хоре несказанно удивило Антонину. Мальчик и чтоб подался в хор? Обычно туда загоняют силой, в порядке общественного поручения, не меньше. И Антонина решила, что и ее Колю заслали туда от школы, набрать нужное для отчета количество живых душ. Что ж, пусть отработает, попоет, это не на картошку в совхоз ездить. Да и, честно говоря, куда его еще? Уж больно он маленький и тихий. В секцию бокса такого не отдашь – побьют. А чем еще занять? Разве что определить в кружок рисования и лепки. И тут Антонина смекнула. В хоре же девочки! А ее тихоня как раз между ними стоит! Ладно хоть так, а то с его малым ростом и застенчивостью, никто внимание на него не обращает – ни мальчишки, ни девчонки.
Ну и ладно. Парнишка при деле, на том можно было и остановиться. Но Антонину вдруг разобрало любопытство: что это за хор, и как там выглядит Коля? В ином случае она поступила бы как все родители, у которых дети ходят в какие-то секции и кружки. Ходят и ходят. Но у Антонины было слишком мало событий в жизни, чтобы просто принять сообщение знакомой к сведению. А тут экзотика – хор!
Антонина решила не спрашивать сына, понимая, что тому ее внимание не доставит удовольствие, а сходила в ДК и посмотрела расписание хора. Оказалось, скоро предстояло выступление показательного концерта художественной самодеятельности Дворца Культуры. Тогда тем более появился смысл в воскресенье сходить посмотреть.
Она наблюдала, как днем Коля молча и тихо исчез из дома. «Надо же какой скрытный», - покачала головой Антонина, понимая, однако, как поднял бы его на смех Павел, да и отец отнюдь не пришел бы в восторг от такого времяпрепровождения сына. Потому и она скрыла от мужа истинную причину своей отлучки из дома.
Народ заполнил зал на две трети. Наверное, собрались в основном родные выступающих, кто не стеснялся появления своих детей на сцене. Оно и правильно. Дети всех возрастов вплоть до «женихатого» выступали хорошо: танцевали, показывали акробатические этюды, играли на народных инструментах, читали стихи… Самодеятельность во Дворце и впрямь была поставлена на высоком уровне. «Молодцы»», - мысленно похвалила Антонина дирекцию, охотно хлопая выступающим.
В самом конце вынесли легкую конструкцию, напоминающую трибуну на стадионе. Но на них разместились не болельщики, а хор.
Выбежало сразу десятка три детей в белых блузках (девочки) и рубашках (мальчики), встали на «трибуну», выстроившись в четыре шеренги – один ряд над другим Следом вышла худенькая молодая женщина в строгом черном жакете, но опять же белой блузке, слегка поклонилась залу, повернулась к хору и подняла правую руку. Дети тут же присмирели, устремив взоры на нее и ее руку.
Рядом сидели две почтенные нарядные дамы, и Антонина услышала их шушуканье:
- Вот моя в третьем ряду... Да-да, светленькая. Моя...
Антонина поискала глазами сына. Его не было видно. «Неужто ни в один из рядов не попал?», - подумала она. Но не испытала разочарования. Ей, в общем-то, было все равно. Детишки на сцене не производили солидного впечатления. Какай-то цыплячий инкубатор. И хоровик щуплая. В своей черной длинной юбке напоминала пожилую учительницу старых времен.
- А где Коля Шумарин? – спросила вторая дама.
И та, что показывала «свою», ответила:
- Еще не вышел.
Антонине показалось, что она ослышалась. Нет, имя «Коля» она расслышала, но чтобы эти женщины знали ее сына по фамилии... Нет. Явно прозвучала похожая фамилия. А первая дама продолжила горячо шептать:
- Голос как у ангела. И сам словно ангелочек. Я когда его слушаю – комок в горле. Повезло же его матери.
Антонина растерянно поглядела на дам. Это они про кого? Нет, явно не про сына. Смешно было бы представить его ангелом. И тут на сцену вышел Коля. Ее Коля! В зале зааплодировали. Негромко так, типа «знаем-знаем, рады видеть».
Так это про него говорили соседки?
Антонина во все глаза смотрела на сына. Такой же маленький, невзрачный, только теперь одетый в белую до ослепительности рубашку с бабочкой на шее. С бабочкой! С ней он выглядел уже как-то иначе. Не то чтобы солиднее, а... представительнее что ли.
И сразу потухла большая люстра и сцену освещали лишь боковые светильники. Заиграла музыка, хоровик взмахнула руками и началось пение.
Поначалу Антонину удивил репертуар. Дети исполнили известную песню. Название Антонина не знала, зато припев, наверное, слышали все: «Тики-тики-тики-так. Разлука не беда». И это припев французской песенки хор повторял на разные лады, то низко, то забираясь на верха. И Коля пел задорно, выводя высоким голосом:
«Снова мне уезжать, и чемодан мой в вагоне.
Дай мне обнять и поцеловать на перроне.
Снова мне уезжать на десять дней в край далекий.
Знаю, ты будешь ждать меня из дальней дороги».
После чего дети хором обрушивали:
«Тики-тики-тики-так...».
Антонина посмотрела на сидящих рядом женщин. Те в упоении прихлопывали в ладоши, не удивляясь, что вместо какой-нибудь пионерской песни типа «Взвейтесь кострами» дети поют нечто легкомысленное. Правда, в последнее время власти многое разрешали, но все-таки… Ну, ладно эти соседки... и... хоровик, но Коля-то! Она не узнавала его. Во-первых, она не представляла, что у него такой силы и чистоты голос. Дома он никогда не пел, даже если они распевали песни за праздничным столом. Впрочем, когда после выпитого гости были настолько разогреты, что начинали петь, то детей отправляли к другую комнату, где их ждала сладкое и газировка. Во-вторых... она никогда не видела его таким праздничным. Эта черная бабочка на белоснежной рубашечке, его веселое, можно даже сказать, счастливое лицо... И голос такой громкий. Хор подпевал, повинуясь взмахам рук хоровика, но не мог заглушить его. Причем он не орал, как они на посиделках, а именно пел, и его было слышно. Каждое слово... Вот тебе и тики-так...
Дети закончили петь. Зрители хлопали. Антонина ждала, что теперь Коля уйдет, однако он остался стоять также впереди хора. Один, но... но не одинокий. А какой-то уверенный в себе, будто это было его законное место. Будто он не был Колей Шумаковым, а и вправду солистом... серьезным певцом.
Господи, ну куда он полез! Тики-так кто угодно споет...
Тут хоровик опять взмахнула рукой и послышалась мелодия совершенно иного тона. И
Антонина узнала песню. Слышала по радио. Проникновенная такая песня. «Малиновый звон» называлась.
И Коля подхватил мелодию, и запел негромко, но отчетливо слышное всем в зале:
«Сквозь полудрему и сон
слышен малиновый звон.
Это рассвета гонцы,
в травах звенят бубенцы...»
И хор подхватил:
«Это средь русских равнин,
вспыхнули гроздья рябин.
Это в родимой глуши,
что-то коснулось души».
Музыка устремилась наверх и Коля вслед за ней запел высоко-высоко и хрустально:
«Малиновый звон на заре,
Скажи моей милой земле...»
Это было невообразимо. Антонина не верила своим глазам, и ушам тоже. Коля не просто пел. Такого лица она у него никогда не видела. Нет, как-то видела что-то подобное, на картинке. Там ангелочек с крылышками за спиной взирал на Небо. Не пел, но словно готов был запеть. И вот услышала наяву. Не по радио, не через пластинку, а наяву. И это был голос ее сына!
Она сидела пораженная молнией, пригвожденная к стулу и слушала этот божественный тон, облаченные в простые слова:
«Что я в нее с детства влюблен,
как в этот малиновый звон».
Потом зал долго аплодировал. Дети довольные покинули сцену. Ушел и Коля. Концерт на этом закончился. Антонина вышла со всеми в фойе. Часть зрителей ушла, остались те, кто ждал своих отпрысков. Антонина слышала, как они обменивались впечатлениями.
- Я уже который раз слышу «Малиновый звон», и каждый раз не могу сдержать слезу. Хор ангелочков, право, - делилась одна.
И с ней соглашались. А еще услышала лестные слова в адрес Коли. А когда одна женщина сказала: «Такой маленький, а такой талантливый», то импозантный мужчина с хорошо уложенными посеребренными волосами, какие она видела только в кино у академиков, заявил веско:
- Размер таланта не зависит от размера тела.
Наконец стали выходить дети, и их разбирали взрослые. Антонина обратила внимание насколько хорошо были одеты дети и их мамаши. В руках мелькали шубы, меховые шапочки,. Туфельки менялись на расшитые полусапожки. У выхода она заметила «Волгу». Она солидно приняла мать и дочку.
Уже оделись и ушли почти все, а Коля все не выходил. У Антонины мелькнула мысль уйти, раз она пришла без предупреждения. Но тут же отогнала ее, решив ждать до конца.
Наконец, он вышел. Уже одетый. Значит, раздевался где-то внутри... Антонине бросилась в глаза то, на что раньше не обращалось внимание, - примелькалось: старенькое пальто, короткие рукава и, оставшаяся от старшего брата заячья шапка с потертыми краями.
Увидев мать. Коля остановился. Потом подошел и спросил:
- Ты как здесь..?
- Да вот, решила посмотреть, где ты пропадаешь после школы.
Коля ничего не сказал, а направился к выходу.
В трамвае они ехали молча. Коля смотрел в окно. Привычно нахохлившийся, весь какой-то маленький, неприметный... Антонина смотрела на него и не понимала: а на сцене-то кто стоял!?
Дома все было как обычно. Отец с сыном смотрели хоккей по телевизору. Коля ушел делать уроки, Антонине не хотелось ни с кем разговаривать и рассказывать, что она видела.
А что она видела? Антонина не могла и себе внятно объяснить. Увидела какой-то иной мир и совершенно незнакомого ей сына.... И эта музыка, эти стройные голоса детей-ангелочков в белом, тонкими голосами выводящие звуки, которые уже не могли исполнить взрослые своими огрубевшими связками.
Еще вспомнилась, как хоровик взмахивала руками, управляя гармонией звуков.
Антонина долго не могла заснуть. Лежала в темноте и наблюдала за светлыми пятнами на потолке от врывающихся с улицы фар машин.
Так что ей теперь делать с увиденным и услышанным?
И на работе она думала о том же. А в обед сбегала на заводскую кухню, выпросить кило фарша. Мол, день рождение... Повариха, знавшая ее много лет, выдала дефицит.
Вечером, дома, Антонина, нажарила котлет.
Муж привычно потянулся за куском. Антонина резким движением убрала тарелку:
- Не тебе... детям. Ешь отварное мясо. Тебе без разницы.
На ужин она разделила котлеты между сыновьями. Самое трудное было удержаться и не подложить еще одну котлетку Коле. В конце концов, изменником был именно он. Пусть и через три месяца после официального дня рождения...
Коля, как всегда молча поел, и ушел делать уроки. А отец с Пашкой, как всегда болтали о своем, мужском: футбол-хоккее, рыбалке и прочей ерунде.
Антонина убрала посуду и заглянула в комнату. Коля сидел за книжками. Ей хотелось что-нибудь сказать, но ничего не придумалось. Хотя, нет, спросила:
- В школе все нормально?
И поняла, как глупо это прозвучало, услышав «Да». И она приняла решение...
После работы направилась в ДК «Метизник».
- Ой, как хорошо, что вы пришли, - обрадовалась хоровик. - Я почти всех родителей видела, только от вашей семьи никого.
- Работаем.., - отвечала привычно Антонина, привыкшая к подобным восклицаниям от школьных учителей.
- Понимаю... Рада, что он у вас самостоятельный. А то родители своих детей боятся отпускать, если им часто приходится возвращаться домой поздно. Не у всех бабушки есть или мамы-домохозяйки. А Коля еще ни одной репетиции не пропустил. Иной раз на улице такой холод, что, думаешь, не придет. И многие дети не приходят, а он всегда!
Антонина сглотнула.
- Он понимает, что какой бы голос ни был, требуется упорный труд.
Хоровик увлеченно говорила о близком ей и каждую свою фразу сопровождала взмахом кисти. Наверное, это уже было профессиональное – выражать свои мысли и эмоции плавными движениями рук.
Антонина слушала и косилась на ее руки. Ну словно лебедь с крылами...
- Единственно чего я боюсь, когда холода наступают, - чтобы он горло не застудил. Ангина и прочие простуды ему категорически противопоказаны. Я ему всегда напоминаю, чтобы он кутал горло и не разговаривал зимой на улице. Вы меня понимаете?
Антонина кивнула.
- И, наверное, вы беспокоитесь, что он запаздывает домой?
Антонина вновь послушно кивнула.
- Это мы с ним учимся после хора игре на пианино. У него, как вы знаете абсолютный слух (Антона опять, подчинять завораживающему движению кисти, механически кивнула). Поэтому он легко освоил нотную грамоту и играет все лучше и лучше. Играть самому для певца - большое дело. Не зависишь от аккомпаниатора. Тем более что Коля теперь научился подбирать музыку песен на слух. Идеальный ученик! И...
Опять взмах кисти, снизу и в верх...
- И голос от бога!
Антонина на этот раз не стала кивать и напряглась. А в сердце кольнуло...
- Как его услышали, так повадились переманивать. И из музучилища приходили, и из Капеллы. Мол, у нас перспективнее. А Коля неизменно так нахохлится (она показала) и отвечает: «Нет». Твердый и упрямый... Ну вы ж его знаете.
Антонина машинально кивнула. И на этот раз рассердилась на себя: «да что я раскивалась, как болванчик..».
- Но вы не подумайте, что я буду держать его при себе постоянно, - спохватилась хоровик. – Я понимаю, что он не наш уровень. Придет время я сама отведу его к лучшим педагогам. Но пока и я могу многое ему дать, ведь у меня консерваторское образование. И поймите меня: редко к тебе приходят подлинно талантливые дети. Занимаешься с чем придется. Никому нельзя отказать. Эстетическое воспитание прежде всего. Дети ведь. А тут такое чудо... Вы представляете, он чувствует терцию! Не технически, а именно как созвучие!
Антонина опять кивнула.
- Как можно объяснить детям, что такое терция? Никак в сущности! Ее можно только почувствовать, а исполнить так, как Коля...
И пока хоровик объяснялась про терцию, ее руки вновь заходили крылами и совершили в воздухе несколько плавных движений. А когда произнесла слово «исполнить» голос дрогнул в умилении.
Она плохо понимала чувства хоровика, также раздражали постоянные обращения к ней, и еще эти ее непрестанные движения кистями рук, будто та ловила в воздухе бабочку... «На завод бы ее», - подумалось вдруг зло Антонине.
В обед же пошла не в столовую, а заводскую библиотеку.
- Дайте мне книжку, где объясняются музыкальные термины.
Библиотекарь ушла и долго искала среди стеллажей нужную книгу. Но все-таки нашла.
Антонина раскрыла «Толковый словарь» и прочитала:
«Терция. 1). Шестидесятая доля секунды...».
Попыталась представить шестидесятую долю секунды. Не смогла. Стала читать дальше.
«2) в музыке – нота, взятая через одну от основной… Является нижним интервалом минорного трезвучия».
Антонина знала, что нота - это один звук. Она попыталась представить звук, взятый через один от основного. И опять не смогла. А Коля это понимал, и пел!
______
Антонина ждала мужа на проходной.
- Получку давай, - сказала она сходу.
- Чего боишься? Не пропью...
- Не знаю, давай – и все, - ответила жена твердо.
- Возьми. Только мне надо на рыбалку, а для этого купить...
Но Антонина выхватила деньги и ответила с такой резкостью, почти злобой, что Петр оторопел:
Сначала обеспечь детей, а потом хоть на рыбалку, хоть на кладбище!
Повернулась и пошла к остановке автобуса.
Подобного Петр от нее никогда не слышал. Ругались, конечно. Но чтоб такое сказать... Петр хотел было ответить, но лишь обернулся – не слышал ли кто, а про себя подумал растерянно: «Что это с ней? Сдурела, баба».
Коля ждал ее в условленном месте, не зная, зачем мать приказала ему явиться сюда. Антонина выскочила из автобуса и повела его в магазин «Одежда». Требовательно перемерила несколько пальто, выбрало теплое, добротное. Точно также подобрала новую шапку. Затем вынула из сумки мохеровой шарф и повязала шею сына.
Шарф она купила на базаре у бабульки. Та просила дорого, но видно было, что вязала сама и связано было качественно. И Антонина, не торгуясь, сунула ей деньги.
Старое пальто с шапкой она бросила в мусорный контейнер.
- Носить еще можно, - буркнул Коля.
- Мы не нищие, - ответила Антонина. Сначала сыну, потом мужу, когда тот сказал, что Николай мог бы скоро доносить Пашкино пальто.
Нищие-не нищие, но в бюджете образовалась дыра. Однако Антонина все рассчитала. Она уже договорилась с начальником смены, что перейдет из комплектовщиц в бригаду токарей.
Начальник удивился:
- А ты разве токарила?
- С этого и начинала еще девчонкой. В ремесленном, потом в цехе. Мужчин было мало, вот и пришлось освоить. А когда стали платить много, мужики набежали и выперли меня, лишь только я в декрет ушла.
- Понятно. Ладно, попробуй. Может, руки еще помнят....
Антонину и саму беспокоил этот вопрос: «помнят ли ее руки?»
Сам станок она не забыла. Ничего в нем сложного не было. Вставляешь деталь, нажимаешь кнопку пуска и точишь согласно типоразмерам. Вот только, чтобы выточить, требуется изрядный глазомер и точность руки. Поэтому старые токари были очкасты и мало пьющие. Ну а Антонина вообще не пила и глаза сохранила молодые. Так что шансы у нее были.
В бригаде ее встретили, как она и ожидала, смехом и шутками-прибаутками. Но токарей не хватало. Одно дело хотеть много денег, другое – часами напряженно всматриваться в тонкую стружку металла, следя за рисунком на заготовке. Чуть дрогнешь и деталь запорота. И вместо денег – дуля. И многие из тех, кто поначалу набежал в токаря, со временем отхлынули, как только появилась возможность зашибать деньгу на работах полегче. Так что Антонина знала, куда и на что шла.
Начала она с легкого. Мастер и сам понимал, что требуется время освоиться. Попервой Антонина запарывала детали и на несложном. Мастер молчал, терпел. Через неделю Антонина уже гнала план без брака. Правда, пришлось задерживаться после работы – набить руку. В ход шли бракованные, приготовленные на переплавку, детали.
- Зараза! – слышалось в пустом гулком цеху время от времени, и на пол летели искромсанные железяки. – Вот зараза – раздавалось через некоторое время опять.
Но потом все реже и реже. Через две недели Антонина стала токарить и сложные изделия. Не без брака, но в пределах нормы. А через месяц случилось неожиданное. Антонина стала каждодневно перевыполнять план! И чем дальше, тем больше. Токарям стало не до смеха. Они привыкли к перекурам – по одному-два раза в час, а эта как вставала за станок столбом утром, так и стояла до обеда. А после него – опять по новой. И попробуй догони ее с таким темпом. Это ломало устоявшийся порядок и грозило расценкам.
Даже ее подруга Нюра встревожилась. Когда на доске показателей соцсоревнования вывели «Шумакова - 140 процентов», она подскочила к ней:
- Тонь, ты офонарела? Мужикам перекурить не даешь...
- Пусть и они не курят, - отвечала Антонина, не отрываясь от станка. – Мне из-за них что ли прохлаждаться?
- Побьют ведь. Ты им план ломаешь.
- Вон у меня разводной ключ. Посмотрим, кто кого, - отвечала Тоня без тени улыбки.
И Нюра отступила. А мужикам сказала:
- Дайте вы уж ей заработать, и она отвалит – не железная же.
Токари погалдели в курилке, и махнули рукой: пусть себе сапоги с шубой купит и в отпуск уйдет. Они уже знали, когда у нее очередной отпуск.
- А там, глядишь, самосвал собьет, - беззлобно, но с надеждой заключил один из них.
Но Антонина копила не на шубу. Как-то она зашла в музыкальный магазин. В ряд стояли лакированные пианино. Ей особенно понравился один из них – светло-коричневый с иностранными буквами, и настолько лаковый, что в ней, как в зеркале, отражалась она сама. Но и цена была – не подступиться. И тут ее взгляд упал на табличку: «Кредит». Она спросила про этот «кредит» у продавщицы. Да, оказалось можно было взять инструмент в рассрочку. Требовался лишь паспорт и справка с места работы о величине зарплаты. И дальше стало ясно, что делать...
_______
А в выходные дни она прокрадывалась на репетиции хора. Знала, что нельзя отвлекать занимающихся, потому в зале всегда было пусто и бабушки с мамашами ожидали в холле. Но она нашла лазейку. В зале была комнатенка уборщицы с моющими принадлежностями. А та, в свою очередь, имела дверцу, ведущую на технический этаж: налево в радио-рубку, направо – за сцену. Антонина просачивалась за сцену, а оттуда по коридорчику в комнату технички. Затем уже в зал, и притаившись в уголке, слушала пение... Да и не могла она сидеть в зале открыто, если б даже ей позволили. Не могла потому, что когда ее сыночек начинал петь у нее глаза наполнялись слезами. Особенно нравилась ей «Калина», «Дом восходящего солнца» и, конечно, «Аве Мария». Казалось, что потолок выгибался в купол, настолько была сильна стихия детских голосов… Так и сидела в темноте, поджав губы, моргая и промокая глаза платочком, полная счастья. И никакие люди рядом в эти минуты ей были не нужны, ибо пел сынок о ее несбывшемся в жизни. О том, что думала уже никогда не сбудется, и жизнь так и пройдет серой будничной полосой. И никому она не рассказывала про Колю, даже своей подруге Нюре. Боялась, чтоб ее радость не сглазили, как это произошло с Петром, когда она хвасталась, что отхватила видного жениха – ласкового, внимательного, а того после ЗАГСа словно подменили... Нет, радость на всех не делится. Она одна, особенно такая, как ее Коленька....
А перед завершением репетиции, она вновь незаметно возвращалась в холл, чтобы сразу уйти. Коля не любил, чтобы его встречали, и Антонина поняла почему – он долго не мог отойти от музыки и продолжал витать «в облаках». Так что лучше его в этот момент было не трогать. Но перед тем как уйти она прислушивалась к тому, что говорили маманьки. А говорили они об успехах своих чад. И Антонине хватало сил порадоваться за них, но когда слышала типа: «Настя говорила, что Люся с Васей хорошо поют. После Шумакова, конечно», то распрямлялась, и лицо ее говорило: «Понятное дело... А что вы хотели?»
_______
Когда неожиданно привезли пианино, Петр хотел было сказать, что деньги можно было потратить на что-нибудь более нужное. Но смолчал. Куплено было не на его средства...
А жена бегала, хлопотала вокруг инструмента, будто «Жигули» приобрела. Расчистила место, заставив мужа и старшего сына переставить мебель. Потом вынесла три стула, усадила всех. Коля же сел на крутящийся табурет, привезенный грузчиками вместе с пианино. Перед этим она показала мужу большую тетрадь. Раскрыла и ее и приказала:
- Смотри...
Страницы были усеяны черными закорючками.
- Ну и хренотень, - отозвался Петр.
- Ноты! - сообщила жена, будто он не знал, что это такое. И водрузила тетрадь на откидную приставочку у пианино.
Когда все расселись «согласно купленным билетам», как хохотнул Петр, попросила:
- Сына, сыграй нам по нотам.
- Я знаю песню...
- Все равно, сыграй по тетрадке.
Коля сел, поправил на пюпитре ноты, но прежде чем он начал, мать объявила:
- Музыка Пахмутовой....
Коля заиграл, а Антонина не выдержала и сообщила мужу, будто тот еще не понял:
- По нотам играет...
________
Как-то вечером достала фотоальбом. Большой чернокожий фолиант с сотней, если не больше фотографий, запечатлевших семейную жизнь Шумаковых и их многочисленных родственников.
- Что разглядываешь? – спросил муж.
- Смотрю, чтобы вспомнить, кто у нас в роду мог быть с музыкальным слухом. Вроде таких не было. Если и пели за столом на гулянках, то ревели как медведи в голодную пору.
- Ну уж... нормально мы спевали.
- На твой слух, конечно, нормально... О, вот оно, кажись.
И палец Антонины ткнул в пожелтевшую фотографию.
- Бабка наша троюродная.
Петр посмотрел на фото. Рядом с мужчиной в жилетке и пиджаке (по фасону можно было бы сказать «в пинджаке») стояла молодая женщина в длинном платье с кринолином.
- Мне мать рассказывала, что ейный дядя умудрился на дворянке жениться. Сам был телеграфистом, путейцем, а тогда это ценилось. Вот она и влюбилась. Наверняка, на роялях играла. У дворян музыкальное образование было обычным делом.
Петр хмыкнул.
- Ничего себе кисель на мякине... Троюродная, да еще старорежимная.
И пошутил некстати:
- Небось контра недобитая.
- Осел ты, Петя. Хоть и пролетарий, - ответила Антонина в сердцах.
И захлопнула альбом.
- Но-но, - только и мог что ответить муж. В последнее время он стал жену побиваться. Она изменилась, и не в лучшую сторону. Мало того, что стала зарабатывать больше его, но и во взгляде появилось нечто свинцовое... К примеру, однажды не выдержал, когда Колька задолбал своими гаммами, сказал пару неласковых насчет траты денег на чепуху...
Антонина вдруг бухнула на стол бутылку водки.
- На, жри. Это твоя радость – была, есть и будет ею всегда. А Колю – не трожь. У него своя радость, тебе не понять.
И все же однажды Петр не выдержал и повысил голос на сына…
- Не смей орать на него! – свистящим шепотом прошипела Антонина.
Петр увидел ее глаза и отпрянул. Впервые он понял выражение «белые глаза». Глаза смерти. Такой ненависти он не видел. «Такая может и по горлу полоснуть, - мелькнула в его сознании. – Совсем с катушек съехала». А жена тут же ушла, хлопнув дверью.
Ночью, уже в постели, Петр все же спросил, глядя в спину отвернувшейся жены:
- И почему же мне нельзя прикрикнуть на Кольку?
И услышал из-за плеча несусветное:
- У него тонкая душевная организация.
- Чего-о?
- Чё слышал.
- Откуда это взяла?
- Умные люди говорят. Все, давай дрыхни, мне завтра рано вставать.
Она и вправду стала вставать на час раньше. И когда Петр просыпался и выходил на кухню, жена уже вовсю варила-парила, готовя семье обед и ужин. Теперь она приходила часа на два позже, заявив, что некоторое время будет работать сверхурочно.
- Неужто денег мало? – спросил он, когда она объявила о своем решении.
- Значит, мало, - буркнула в ответ.
________
Раньше мастер всегда отдавал сложные, а значит, дорогие задания Прокопенко. Токарь с тридцатилетним стажем по праву слыл лучшим среди токарей завода. Его фотокарточку на Доске почета повесили еще когда он оженился в первый раз. С тех пор и висел молодой. А тут мастер впервые за много лет, чуть поколебавшись, отнес заказ Антонине. В ответ на недоуменный взгляд Прокопенко, пожал плечами и сказал:
- Извини, но надобно срочно...
И Антонина выполнила заказ вовремя. Нет, даже раньше срока, чем приятно удивила мастера. Уж больно заказчик был именитый, из оборонного ведомства, и вернуть заказанное раньше срока было делом чести и похвалы начальства. И токари не выдержали и подступили к ней.
- Как это у тебя получилось? Сложные ведь нормали, а ты недавно токаришь...
Антонина извлекла из воротничка иголку с ниткой, разъяла их и предложила:
- А теперь вденьте нитку обратно в ушко.
Ребята принялись за дело. Когда иголка с ниткой обошла четырех, и все чертыхаясь отказались продолжать бесполезное занятие, Антонина взяла назад и, прищурившись, одним движением вдела нитку.
- С мое пошейте-поштопайте трем мужикам, тогда догоните меня в глазомере.
________
А Петр разрывался между желанием поставить жену на место и понять, что произошло с ней. Когда она стала приходить с работы поздно, то сделал один возможный по логичности вывод. И стал караулить ее и ее хахаля. Мрачно мысленно не раз выходил к ним навстречу и… сначала его, а потом ее... Но никак не удавалось их застукать. Потом ребята ему разъяснили – пашет она на заводе за двоих. «Ты чего – денег на бирюльки не даешь?», - смеялись они.
Подсмеивались незлобно, но было унизительно такое слышать. Спросил жену. Та ответила: «Кредит за пианино надо отдавать».
- И ради этой погремушки ты надрываешься? – удивился Петр.
- Это мое дело, - отрезала жена. – Ты накормлен? Накормлен. Дети сыты? Сыты. В квартире прибрано? Прибрано? Чего тебе еще?
- Ты чего из меня пентюха делаешь, - разозлился Петр. – Если надо, я и сам могу подсобить. Только объясни, ради чего все это?
Антонина помолчала, а потом сказала:
- В воскресенье пойдем – сам увидишь.
Так Петр впервые в жизни оказался на концерте хора…
Родители сидели и слушали. Коля же пел «Малиновый звон»...
_________
Наверное, можно было бы рассказать о дальнейшей судьбе таланта Коли, и расписать, как его голос звучал в концертных залах мира. Но здесь не об этом, а об Антонине и таланте материнства. И еще о руках хоровика, что так поразили Антонину. Ангелы на Земле не живут одни. Только среди людей, и от них зависит, что будет с ангелами...