Глава 1. Рождество
Видимо умаявшись от сарказма и подлостей, Ева исчезла. И вот, что странно. Стоило ей не беспокоить меня пару недель, как все отрицательные качества урбобогини были забыты, и средняя тоска по общению с настоящей женщиной, коей Ева несомненно являлась, побила меня.
Я порадовался за себя. Если уж до сих самых пор способен сделать акцент на том, что Ева – прекрасная женщина, а уж только потом закоренелый интриган, шантажист и вторженец, я мужчина.
В ночь с шестого на седьмое я начал записывать шум для нового альбома, и для этого отбил из емкости, когда-то оставленной строителями, налипший, напрочь застывший бетон, приделал к правой стенке колокол, к потолку подвесил тридцатидвухкилограммовую гирю, которая мерно падала в резиновый поддон, беспокоя емкость и заставляя ту, в свою очередь, толкать колокол. Тот производил свой глухой гашеный удар, и к этому моменту воздух, выходящий из поддона, делал утробоподобный низкочастотный выдох, за которым следовал звук пружины, уводящей гирю к потолку. Для того, чтобы бы создать ритмию этого, мне приходилось сжимать и разжимать пружину на специальном станке, и это тоже содержало своеобразный характерный шум.
Звуковые эксперименты такого рода очень продолжительны и могут запросто вызвать сначала здоровый интерес, а затем негодование, соседей.
Я не сразу обратил внимание на фразу «Чем вы там занимаетесь?», прозвучавшую в три часа ночи со стороны балкона, с улицы, там, где лиственница.
- Чем вы там занимаетесь? Невозможно спать! И ведь вы занимаетесь этим уже не один час! – довольно тихо и весьма возмущенно сказала соседка.
- Я записываю звуковой эффект. Не посмотрел на часы. Простите, - сказал я.
- Какой страшный звук! Если уж разбудили, дайте посмотреть! – уже мягче сказала молодая женщина.
- Пожалуйста!
Я пригласил ночную гостью на второй этаж и провел презентацию процесса.
- Я тут на Рождество приехала к бабушке! А она, только увидев меня, удрапала в Москву. Говорит, что забыла какие-то приправы. Мне кажется, она просто убежала к любовнику. Сегодня ночью я совершенно одна, и мне стало страшно. Ваш звук настолько своеобразен и ужасен, что я не выдержала. И вот я здесь, - негромко говорила впечатленная презентацией романтичная соседка.
- Присаживайтесь. Простите еще раз за доставленный дискомфорт. Кофе будете? - спросил я.
- О, да. Кофе. Да. Да! – сказала гостья.
- Я – Пол!
- А я – Сара!
В наших, только что возникших с Сарой отношениях было что-то невероятно притягательное. Шло Рождество. Вся улица тупо спала. Мы были едва, и, кажется, очень приятно, знакомы. Мне стало тепло от того, что молодая женщина сидит в этом кресле и ждет кофе.
Делая напиток, я подглядывал за Сарой. Привлекательная фемина без возраста, вероятно психолог. Занимается консультациями. Имеет неплохой доход. Путешествует нечасто, но уезжает надолго. Еврейские крови процентов на тридцать-сорок. По-хорошему цинична. Мужчина есть, но не муж. Как спутник он немного достал, но когда читает вслух Байрона, любовь возвращается. Правда, ненадолго. Ко мне пришла, потому что умирает от скуки. У меня есть шанс сподвигнуть ее на одноразовый секс, но лучше будет организовать крепкую добрую дружбу.
- С корицей? Или это банально? Это банально? – крикнул я из другого угла.
- С корицей, с корицей! Это совсем не банально! – звонко прокричала Сара в ответ, и, услышав этот девичий невинный голос, я понял, что вляпался в Сару по уши. "Какой ты все-таки влюбчивый," - сказал я себе вполголоса.
***
- Я работал саунд-дизайнером у Лебедева.
- У Лебедева?!
- Да. А почему ты так удивилась?
- Да Лебедев друг моего отца! Он часто у нас бывает. Ты работал в его телепроектах?
- Можно сказать и так.
- Мир тесен, блин!
- Теперь, когда ты сказала «блин», я думаю, что…
- Что?
- Ничего.
- Скажи.
- Не терзай меня.
- Уйду, если не скажешь.
- Я думаю, что ты очень привлекательна, и мы не должны…
- Нет, мы должны.
- Я, честно, очень рад, что ты так говоришь.
- Ты, как мальчишка, в самом деле!
- Мне многие говорят такое.
Мы стояли в одном их неубранных углов сада, когда я взял Сару за локоть и привлек к себе. Она медленно, с оттягом, поцеловала меня. Взаимность желаний восторжествовала.
Мы не заметили как к дому Сары подъехало такси. Из него вышла пожилая женщина, которая сразу обратила свой взор к нам. Сара вела себя профессионально. Она похлопала меня по щеке и резво побежала к бабушке.
Старшая женщина что-то говорила Саре, строго глядя на нее. Сара громко смеялась и всячески пыталась обнять ее, но та отклонялась и продолжала внушение. Потом Сара ушла в дом, а соседка подошла к моей калитке и ласково и довольно громко произнесла: «Старпё-ор!»
Глава 2. Баланс смертности
Бро умер, и Мария, унаследовав половину его состояния, решила отправиться путешествовать. Прощаясь, она произносила что-то простое, людское; я почти не говорил, безучастно кивал в ответ. Мне было безинтересно и отчасти страшно общаться с богачкой от ушедшей пассии.
Наследуя вторую часть состояния Бро, я еще и становился объектом повышенного внимания, которое, к тому же, бесстыдно демонстрировали.
Вечером, после кремации, приехала Ева.
- Давай, наконец, поженимся или хотя бы начнем жить вместе. После всего, что случилось, совершенно ясно, что ты мой, а я твой – человек! – заявила женщина без возраста.
- У меня есть Хлоя. Ты забыла. И потом - видеться каждый день. Зачем тебе это? – удивился я.
- Я готова признать Хлою и даже жить втроем. Мне Хлоя тоже очень дорога. Обрати внимание, на какие жертвы я иду ради нашего счастья. Ты представляешь чего мне стоит все это? Я не понимаю тебя. Ведь ты любишь меня! К чему может привести все твое упорство? Глупо – не отвечать взаимностью на мои такие светлые чувства! – довольно холодно кипятилась прекрасная Ева.
- Вам не удалось ничего доказать, и поэтому – отложим разговор, – ответил я.
- Какое же ты чудовище! – воскликнула Ева.
Она вышла из ограды, оторвала цветущую ветку рябины и бросила в меня, будто извиняясь за «чудовище». Ветка, не долетев метр, упала на газон.
К слову сказать, Ева была необычайно хороша и здорова, а еще была исключительно умна, однако, все же, и в ней проскальзывала вот эта вот общероссийская бабскость. Если бы не этот единственный и ужасный недостаток, я ни минуты не сомневался бы в том, что мне нужна рядом именно такая женщина. Вдыхая аромат ее плеч, я день ото дня прощал бы все: легкомыслие, глупости, подлость.
Мой поворот к Еве имел и другой смысл в случившемся. Безвременно ушедший друг был обожаем Хлоей так, что та чуть не легла рядом с ним для сожжения. Поведение Хлои было истеричным. Она осуществляла всеобщий дистёрбинг. Те, кому знакомо такое, понимают насколько это ужасно в таких, и без того трагичных, ситуациях. От падений в обморок до шизовых завываний, все со стороны Хлои пугало. В дни прощания с Бро она проявила себя в наиболее странном и, одновременно, отвратительном смысле. Я не узнавал в ней красивую, дружелюбную, спортивную девушку, в которую был без памяти влюблен еще совсем недавно.
Совершенно очевидно для Хлои потеря Бро явилась разрушением ее жизни, при том, что Бро не очень-то заботился о Хлое, а уж после свадьбы с Марией - тем более.
***
В тот вечер, на балконе, меня опекала корректная муха. Тактично летая вокруг меня, она будто прислушивалась к моему настроению. Некрупная, но и не мушка, она пилотировала в пространстве, считавшемся моим, не претендуя на владение. Просто напарник.
Мы часто убиваем мух. За то, что они назойливы и агрессивны. За то, что они могут укусить. И мы хлещем мухобойкой направо и налево, не задумываясь о том, что качество наших действий в эти моменты – весьма спорно с точки зрения гуманности. Мы считаем мух переносчиками инфекционных заболеваний в век, когда почти все бактерии уже давным-давно попередохли, уступив место тщедушному цинику по имени «вирус». Смешно.
Мухи приходят к нам по перилам, краю стола, по стене и спинке кресла, давая нам шанс к началу понимания хотя бы трёхмерности. Эти ловкие насекомые играют с нами, а мы пыжимся и хватаемся за орудие убийства.
Один мой знакомый ловил мух рукой, несколько секунд удерживая в кулаке, а потом отпускал. А те вновь принимались играть. Некоторые люди едят мух, таким образом, присваивая их энергетику и аэродинамические достижения. Есть люди, которые не замечают мух. Те садятся им на лоб, путешествуют, сидя на их ушах, ползают по спине, когда те спят на животе… Мухи прекрасны. Только человек, окончательно разлюбивший жизнь может ненавидеть мух.
***
При том, что Хлоя становилась все более невозможной для всех, для меня она оставалась той же, уже через несколько дней. Мы могли часами разговаривать, в том числе и о Бро, и Хлоя со мной не начинала ни плакать, ни молчать, как делала это с другими.
Я не спрашивал, но, одновременно, понимал, что у Бро и Хлои был предельно бурный роман с обещаниями. И когда Мария завладела вниманием Бро, Хлоя от неожиданности, рухнула, как башни World Trade Center. То есть, ее падение, крушение, разрушение были настолько заметны и невосполнимы, что никто даже не собирался утешать или останавливать ее в чем бы то ни было. И бедная Хлоя успела наломать дров. Она приходила на вечеринки с какими-то неизвестными мужчинами и всячески демонстрировала их внимание к ней. Она напивалась и бросала в Марию мороженым. Хлоя даже проколола шилом колесо автомобиля Бро. Сделав это, подшофе, она шла в зал с шилом в правой руке, когда шокированные охранники обезвредили Хлою.
В этом всем мне выпадало забирать Хлою из полиции, представляясь ее гражданским мужем. Когда мы ехали домой после ее очередного пьяного дебоша, она тихо плакала на заднем сиденье.
Когда же на следующий вечер я сидел на террасе, она могла подойти и вести себя, как верная жена. В такие минуты я ощущал себя абсолютно счастливым. Понимая, что такая Хлоя – это большая редкость, я хватался за каждую возможность побыть ее мужем и мужчиной со страстью Арамиса.
Глава 3. Вино
Был уже совсем октябрь, когда Мамука привез молодое Саперави и тут же принялся жаловаться на патентные войны.
- Так они уже давно прошли! - удивился я.
- Все еще только начинается, - многозначительно произнес Мамука.
Не успели мы сделать по глотку, как приехала Ева.
В свой адрес от Евы я услышал только «Добрый день!» Остальной же гений ее диалога был передан сорокалетнему красавцу Мамуке, который принялся восхвалять внешние и духовные достоинства утонченной гостьи. Его эпитеты и, характерные для грузин, структуры поклоннических фраз перед женщинами разрушали и, одновременно, веселили меня. Я вдруг обратил внимание, как зрелый представитель Кахетии разбрасывал грозди комплиментов и невероятно тонкий, и техничный в своей тонкости, пафос обхождения с феминой. Я зарделся. От вина, и от стыда, что я так не умею.
Так бы все и продолжалось, если бы не зазвонил landline в студии наверху. Я оставил флиртующих и поднялся к телефону. С неохотой взял трубку.
- Привет! Можешь говорить? – услышал я посвежевший голос Хлои.
- Да. Привет, - все еще озадаченный светским фрагментом «Мамука - Ева», промямлил я.
- Не в духе?
- Совсем наоборот. Мамука приехал. Пробуем его новое Саперави.
- Мамука у тебя? Здорово! Можно к вам? – обрадовалась Хлоя.
- Приезжай. Ева тоже здесь. Лично я буду очень рад тебя видеть!
Мы еще с минуту о чем-то поговорили, и я отправился в погреб за бутылкой вина, которую Мамука привез год назад, и которую за целый год я так и не открыл. Пока искал бутылку, окинул взглядом свои запасы.
Этот винный погреб был создан для наших с Бро разговоров. Именно здесь состоялись когда-то серьезнейшие рандеву двух неженатых мужчин с обменом мнениями в области предпочтений. Мы были молоды и легкомысленны, и, одновременно, жарки и веселы. Две огромные бочки, в которые Мамука залил свое Саперави 1998 года, были давно выпиты, и теперь стояли пустые, представляя собой музейные экспонаты. Собственно, эти бочки, и крепенький деревянный столик с четырьмя стульчиками, и были единственно важным в этом скромном месте. Именно здесь я принялся курить сигары, когда не стало Бро. Потом просто приходил посидеть. Хотя бы недолго.
Здесь когда-то были придуманы, услышаны, самые красивые песни. И уже не так важно что стоит там на стеллажах и находится в ящиках, разве что только приятно видеть припыленный Гренмаранджи и присоседившийся к нему Талискер, в обнимку с Эдрадау 1995 Cask Strength, который мне лично подарил Эдвард Самингтон, добрый приятель Бро.
Я помню каким крепким показался мне этот виски в тот день. А теперь, делая по глотку один раз в год, я совсем не находил его крепким. Теперь я был готов. И мог пить этот виски, однако, делал только один глоток в год. Из уважения. Из любопытства. А как там? На Рождество…
Я вернулся в зал, где Ева вершила свою женскую победу над Мамукой. Тот заметно потускнел при моем появлении. Как любому матерому мужчине, Мамуке на этом этапе вечеринки нужна была уже только одна Ева. Лучший друг, то есть я, должен был отвалить. И я был совсем не против, тем более что такси с Хлоей уже фарами осветило порог.
- Это еще кто? – безразлично-беспокойно сказала Ева, отводя ладонь Мамуки от своего сердца.
- Хлоя едет в гости. Разве ты не рада? – ответил я.
- Хлоя? – только и вымолвил Мамука, и на этом этапе, Ева вернула его ладонь на искомое место.
- Хлоя! Мой нежный друг! Ты танцевал с ней лет пять назад на вечеринке у Бро, - пояснил я.
- Здорово, что сегодня пятница, и что у тебя собирается приятная компания! – воскликнул Мамука, убирая ладонь с сердца Евы.
Скомканная Ева, через космическое «нехочу» выдвинулась в прихожую, надела дружескую, простецкую, полуматеринскую улыбку и с чувством, легко, обняла и поцеловала Хлою. Та, в свою очередь, довольно холодно, но не арктически, приняла приветствие и уверенно направилась к представителю советского юга. Мамука своей характерной деятельностью в адрес Хлои, немедленно и фундаментально разочаровал Еву, после чего та динамично приблизилась ко мне.
- Он здесь надолго? – шепотом спросила она.
- Думаю, нет! – так же, шепотом, ответил я.
- Когда ты ушел, он начал трогать меня. Мне это было неприятно, - призналась Ева, заметая предательские следы временной страсти.
- Ты предпочла бы больше не оставаться с ним наедине? – спросил я, пользуясь простейшей логикой.
- Ты знаешь, да. Если нетрудно, - прошептала Ева.
- Ни о чем не беспокойся! Мамука – мой ручной тигр. Он будет на тумбе, если я захочу, - продолжал я.
- Спасибо тебе. Ты – лучший, - почти сквозь слезы простонала напрочь расстроенная Ева.
Еще минут десять светское общество делало вид, что мы нужны друг другу. Но такси, которое вызвал Мамука, и в которое впорхнула перепрошитая Хлоя, расставило точки над всем.
Ева бродила по опустевшей гостиной как Менделеев, не успевший зафиксировать новый элемент.
Я, расстроенный тем, что Хлоя уехала, безразлично пробовал вино, привезенное Мамукой.
- Так не может дальше продолжаться. Мы сильные люди, и есть же какие-то вещи, - с горечью произнесла Ева.
- Давай отправимся куда-нибудь. Предлагаю улететь в скромную деревню на берегу океана, где нет никого кроме рыб, - ответил я.
- Согласна, - сказала Ева.
Мы звонко стукнулись бокалами и провели остаток вечера, выбирая местечко для отдыха.
Глава 4. Идиосинк
Февраль вне холодных мест несет своеобразное чувство для русскоязычного иностранца. Только лучи коснулись вашей кожи, соленые брызги долетели до штиблет, а любимая обмоталась полотенцем и падает в песок, вы понимаете: вот она Россия-матушка. Аборигены в такой воде не плавают. Двадцать градусов по Цельсию – это очень холодная вода для людей, которые живут в тропиках. Аррогантные ливанки в меховых пальто в ужасе наблюдают плещущихся в море россиянок.
Один мой знакомый, в Норильске, в тридцатиградусный мороз, выходил покурить из подъезда в халате и тапочках. Будучи довольно тепло одетым, переминаясь с ноги на ногу, растирая щеки и нос, я подолгу выслушивал его рассказы об этике отношений между полами. Признаться, мне не терпелось скорее зайти в помещение, но и там была арктика. А он скидывал халат, разувался и босиком ходил по кухне, готовя вкуснейший кофе. Потом, решив покурить в квартире, он настежь открывал окно, и я бежал за ботинками и шарфом.
Какие разные мы, все же.
Римский скрипач в гранд-отеле техникой игры вызывал возгласы изумления и поклонения у дальнобойщика с Севера. А когда cкрипач с женой-моделью застрял в Шевроле в ледяной пустыне под Норильском, дальнобойщик спас их. И даже то, что потом уже у дальнобойщика тоже стуканул движок, и в шестидесяти градусах все могли тогда погибнуть, лишь привело к тому, что друг дальнобойщика примчал на Камазе и доставил всех в город. Там, в отеле, скрипач, после бокала теплого вина, трогал плечо любимой, а та смотрела на второго дальнобойщика. Настоящий мужчина – тот. Скрипач с моделью расстались, та устремилась в северную жизнь, однако, после первой атаки геморроя, сбежала обратно к скрипачу в Рим. Дальнобойщик вновь посетил Рим, аплодировал скрипачу, и жена скрипача снова влюбилась в северного героя.
Я даже написал короткую пьесу о возмущении человеческой вегетативной системы против холода в общем, и некоторых проявлений человека в холоде - в частности. Сюжет прост. Почки объявляют бойкот владельцу твердого тела, и тот попадает в госпиталь. Там, в палате, почки выходят к нему с разговором. Просвещенный несчастный просит у почек и других органов своего тела извинения за легкомыслие. Те прощают. Только почувствовав себя лучше, северянин, забыв о клятвах, данных на общем собрании организма, в тридцатиградусный мороз выходит в халате и тапочках покурить за углом почечного отделения. Почки и остальные органы начинают готовить новое восстание, но тут приходит друг пациента, и они, за углом больницы, выпивают по бутылке Singleton «из горла». Восстание органов подавляется качественным алкоголем, а пациента выгоняют из больницы, и тот, с утра, на кухне, открыв настежь окно, делая крупные глотки виски, готовит кофе и курит. Босиком и в одних трусах. Кляня медсестру за черствость.
***
Когда получали багаж в Шереметьево, Ева, взяв свой рюкзачок, поцеловала меня в щеку и отошла на расстояние двух метров.
- Я - в Питер. Не теряй, - только и сказала она.
- Я думал мы сегодня - в сауну, - простонал я.
- Давай без патетики, - строго, по-матерински, сказала Ева.
Я принялся срывать ярлычок, который никак не отлеплялся. Закончив этот незамысловатый процесс, я оглянулся. Евы и след простыл. Вместе с ней тоннами улетучилась идиосинкразия, и я летел в квартиру на Башиловке с редким счастливым чувством.
Только вставил ключ в дверной замок, как тут же отворилась соседская дверь, и Глория Адамовна, возраст которой в здании был никому не известен, негромко произнесла:
- А, это, наконец, вы… Что ж, здравствуйте!
- Здравствуйте, дорогая Глория Адамовна! – громко и приветливо сказал я.
- Вас подолгу не бывает, - заметила соседка.
- Живу в усадьбе в Переделкино. Там студия. Очень много работы! - отрапортовал я.
- Я раньше часто бывала в Переделкино у Клариссы Гарольдовны. Ее не стало пять лет назад.
- Сожалею, - тихо сказал я.
- Заходите, я угощу вас вареньем из малины. Сейчас такие ветра и холода! Я чувствую, что начинаю простывать. А вы не простыли? – представительским тоном произнесла Глория Адамовна.
- Спасибо. Нет. Но, да, как-нибудь обязательно зайду. Спасибо! – сказал я, пытаясь повернуть ключ.
- В квартире вашей все в порядке. Я регулярно проверяю, - продолжала Глория Адамовна.
- Спасибо вам огромное! Что бы я без вас делал! – стараясь оставаться приветливым, говорил я.
- Подождите. Я вам сейчас открою.
Глория Адамовна сходила за ключами от моей квартиры и открыла дверь. Не в силах более продолжать общение я рухнул с транком в прихожую и, благодарно тряся головой, бесшумно притворил дверь.
«Давай без патетики». Валяясь на диване, вглядываясь в «The Notebook» с Райаном Гослингом, я вдруг отчетливо увидел, что мое поведение слишком искренно для современности. Что кожа моя не превратилась в панцирь взрослого. В латы, которые не дадут социумному копью уничтожить незамедлительно.
Патетика в разговорах смешна для тех, кто ведет вас через свое технологическое социодостижение, отведя вам роль. Остается быть благодарным за эту роль? Улыбаться. Быть сильным. Наблюдая, как вас контролируют в лучшем и любимом. Разводя ваши достоинство и ответственность модным словцом.
Вы отворачиваетесь и, забыв нестоящее общение, принимаетесь создавать. Начинаете работать. Вы это делаете по причине вашей одержимости. Страсти. Потому что по-другому жить вы не умеете, да и не хотите. И появляется картина, которую такой, как вы, дурак, выписывал целую вечность. И в этой картине ваша любовь. Любовь.
Для кого-то просто патетика.
Тем, кто приходит к вам с такой шкалой, надо сразу выдавать роль, в которой они сидели бы и не рыпались. Чтобы работали по требованию. И тогда кожа ваша будет в порядке.
Днем я валялся на диване, а по вечерам катался на роликах. Бутырка высовывала из авто смартфоны и снимала мой райд. Нечасто в феврале увидишь скейтера в России.
Сухая погода февраля радовала меня, и я предавался просмотру кинематографических работ. Смеялся. Плакал. Бросался к ноутбуку и писал эссе. Устраивал баню в ванной, а потом пил квас. Найдя в антресолях старую электрическую швейную машинку, начинал шить себе одежду, а потом, убедившись в своей несостоятельности, как кутюрье, начинал читать записки Шанель, Диора и Кардена. Это было великое время. Время роста. И трубка предательски завибрировала на одной из балконных сигар с коньяком.
Разговаривать с Евой не было никакого желания. Я так интересно жил и так боялся потерять этот период, что сначала просто не брал трубку.
Черт возьми, неужели трудно поговорить с человеком пять минут, скажет любой. Но иногда и минуты достаточно, чтобы уничтожить все: настроение и счастье творения.
- Чего трубку не берешь? Обиделся за Питер? – запросто начала Ева.
- Зачем так говорить? – холодно заметил я.
- Понятно. Пока, - спокойно сказала Ева.
"Обиделся за Питер". Как просто может такое прозвучать из уст женщины. Смысл ее поступка, который приводит вас в уныние и даже к коллапсу, подан настолько нейтрально, что скажи вы ей про вашу осведомленность о ее похождениях, она лишь улыбнется. А потом уйдет. Вот и думай здесь: надо ли знать всю правду. Наверное, лучше - нет.
Надо ли говорить, что мой творческий и такой неожиданно приятный период на этом прервался. Я поехал в Парк Горького, встретил там приятелей-хипхопперов и читал всю неделю на пятаке, пока не сорвал голос.
Глава 5. Соня
Когда суфражистки били окна, они искренне веровали в раскабаление фемин всего мира, а не понимали, что их отношение к миру субъективно. В революциях разного масштаба есть одно общее. Значительная доля субъективности вождя. А кто будет там, в будущем, разбираться? Люди часто несут флаг, не понимая насколько субъективно было чье-то решение назначить тот или иной вектор. Сегодняшние рафинированные телки не очень-то заботятся о целесообразности женских движений против мира мужчин. Им главное доказать себе, что они смогли сделать шаг, которого средняя неискушенная девочка элементарно страшится. Сделав же первый шаг, да еще под аплодисменты, особа женского пола может поверить в то, что ее действия интересны. Чем и кому они интересны, для телки в панцире не так важно. Главное, она в теме. Отсюда смелость в действиях (на миру и смерть красна), особенная жестокость, безоглядность и, к сожалению, часто, глупость. Разве с этим можно бороться? Не-а. Просто пройдет время, и девочка, женщина, остановится в своих действиях, сходит к батюшке, который ее прошьет под новую нее, и дело с концом. И вот перед вами уже сбалансированная, относительно неглупая, с историей, дева, в которую можно влюбиться за ее благородство и внешние прелести. Вы никогда не узнаете сколько окон она разбила и сколько скосила сердец. Это ее маленькая тайна, допуск к которой вы получите, только разве что сильно разозлив ее.
***
Слушая внушения Евы, я вдруг четко осознал, что она дарит мне тексты для очень умного стильного рэпа. Пораскинув мозгами, я умышленно начал делать в наших диалогах заявления, на основании которых Ева разражалась необыкновенно содержательными для моей будущей читки монологами. Испугавшись, что не запомню самые интересные куски, я стал исподтишка записывать Еву на диктофон. Однажды, когда я прослушивал ее речь и, довольно похахатывая, вносил это в свой будущий стих, Ева подловила меня на этом занятии.
- Ты записываешь наши разговоры? – с глухой яростью произнесла она.
- Это не то, о чем ты могла подумать, - после зловещей паузы сказал я.
Ева тотчас собралась и ушла, не сказав на прощанье ни слова.
Наша переписка в Telegram была неинтенсивной, но постоянной. Я уговаривал вернуться. Она отвечала, что занята. С целью растопить этот несуразный лед, я уговорил МС Зальца пригласить ее на читку в Парк Горького. Понимая, что это приглашение от меня, заинтригованная Ева явилась на рэперский пятак в компании высокого молодого чека в один из теплых майских вечеров. Оба уселись на лавочку и иронично вглядывались в присутствие. Парнишка из Хамовников неторопливо наговаривал свой бред про то, как ему удалось слезть с иглы, когда я подъехал к нему на роликах и попросил микрофон. За спиной у меня был скромный горизонтальный рэк с двумя цилиндрическими JBL, из которых воспроизводился минус. Я долго не мог найти текст, и Зальц начал представлять меня, неся какую-то чушь о том, что дед отечественной читки скоро должен уже начать. Так и не найдя текст, я начал читать по памяти. Все шло хорошо. В середине трека Ева и молодой чек поднялись, чтобы уйти. Зальц направился к Еве, чтобы задержать. Он говорил, что она просто должна прослушать его, Зальца, трек. Та что-то отвечала. Общее содержание ответа становилось ясным по мере того, как они с ее спутником удалялись все дальше от места встречи. Я скомкал трек и отдал микрофон. Собрание продолжилось, и позже я еще что-то наговорил, уже без всякого энтузиазма.
«Было офигенно, спасибо!» - пришло сообщение от Евы через пару часов, когда я катился по мосту на Беговой.
Я уже собрался набрать ответ, когда сзади в мое плечо вцепилась чья-то рука.
- Ой, простите! Я хотела вас объехать, а вы так резко повернули! - услышал я девичий голос.
Я обернулся. Русоволосая девушка лет двадцати пяти одной рукой пыталась удержать свой электроскутер, а другой продолжала держать мое левое плечо.
- Простите! – вымолвил я.
- Да это я виновата! Хорошего вечера! – задорно крикнула девушка и, отпустив плечо, поехала дальше.
На Беговой улице я догнал ее в подземном переходе сам того не желая. Ей не удавалось справиться со скутером, и я вызвался помочь. К Динамо мы подъехали уже дружной командой райдеров и сели отдохнуть в одном из скверов с качелями.
- Я тоже люблю ролики! Вы хорошо катаетесь! – сказала девушка.
- Предлагаю устраивать совместные катухи раз в неделю! – ответил я.
- Да! Да! У меня новые ролики, очень быстрые! – с энтузиазмом заявила девушка.
Мы уже обменялись номерами телефонов и собирались попрощаться, когда выяснилось, что батарея скутера сдохла.
- Как некстати, - горько произнесла прекрасная райдерша.
- Я помогу, - сказал я.
Быстро переобувшись, я докатил скутер до ближайшей парковки.
- Вам куда теперь? – поинтересовался я.
- На Башиловку, - ответила девушка.
- Мне тоже. Что ж, могу сопроводить.
- Круто!
Мы разговорились. Соня оказалась преподавателем французского, и наша прогулка затянулась.
- Я совсем недолго преподаю. А вы давно преподаете? – спрасила Соня.
- Практически всю жизнь. С перерывами на музыкальное творчество, - нескромно сообщил я.
- Пишете?
- Ага!
- Здорово! Можно послушать?
Я скинул пару треков Соне на Telegram.
- Это интересно, - только и сказала она спустя пару минут.
- Спасибо! Ну, что ж! Вот мы и дома!
- Да! Спасибо! Ну что, завтра катимся в Лужники?
- Именно! На связи! Спокойно ночи!
- И вам!
Мы лаконично попрощались. Она зашла в подъезд, и я отправился к себе. Не сразу вспомнив о сообщении Евы, я ответил: «Спасибо!»
«А ты изменился. Ты другой. Ты как?» - пришло сообщение через минуту.
«Я - норм!» - напечатал я.
«Что у тебя завтра?»
«Райд в Лужники.»
«Ясно. Удачной прогулки!»
«Спасибо!»
***
Растущие дни в мае всегда приносят меньший сон. Ты рано встаешь, выходишь на балкон и рассматриваешь этот прекрасный мир. В это утро я заметил как замечательно могут играть блики зеркал, преломляя солнечные лучи и делая радугу на потолке и стенах квартиры.
Все утро я провел на балконе, выставляя все имеющиеся в доме зеркала так, чтобы они преломляли солнечный свет и несли его в дом. В результате в гостиной образовалось несколько радужных ареалов. Два на потолке, прямо у карниза, один пробивал аж в прихожую, а три расположились на потолке, да так изумительно, что я даже стал подумывать о целом проекте такого освещения в доме. Я зашел в нет и принялся подыскивать варианты зеркал и возможные крепления для них. Я так увлекся, что не заметил, как прошло два часа.
«Я на месте!» - пришло сообщение от Сони. Я посмотрел на часы. Договориться с юной коллегой, прекрасной леди, о прогулке на роликах и так позорно прозевать таймер! Меня бросило в пот.
«У меня закипела втулка. Пришлось вернуться и поменять колесо. Десять-пятнадцать минут. Прошу прощения!» - солгал я во спасение и кинулся к роликам. Мы договорились о встрече на Башнях, и я мчал туда на красный свет.
- О, вы сразу на колесах! Прямо из дома? – воскликнула Соня, которая была в кроссовках.
- Да, ты знаешь, я большей частью качусь по городу. Не люблю ходить. Ветер охлаждает, и городская среда не кажется такой агрессивной, - сказал я.
- Резонно, - нейтрально заметила фемина.
Мы прошли к лавочкам в «Красной Пресне», и пока Соня надевала свои сапоги на колесах, я успел взять нам по капучино.
Соня, вероятно, позавтракала и пила капучино медленно. Я же в три приема покончил со своим, потому как реализация утренней идея радуги зеркал в полном смысле слова лишила меня завтрака. Соответственно, меня сразу бросило в пот. Это было так заметно, что при въезде в Лужники Соня протянула мне полотенце.
- Спасибо!
- Не надо было так быстро пить капучино, - только и сказала разочарованная Соня.
Я промолчал, и просто промакнул лицо. Был легкий ветерок, и по холодной спине я определил, что вспотело не только лицо. Будучи опытным скейтером, я был неприятно удивлен своим открытием, что в спешке не взял ни запасной шапочки, ни джемпера. Прогулка для меня начинала приобретать угрожающее значение.
Соня же оказалась довольно бойким спидскейтером и рассекала так, что я едва успевал за ней. Когда мы перешли по мосту в Парк Горького, от реки и от Воробьевых гор подул весьма прохладный бриз. Сухая счастливая Соня наслаждалась катанием и почти не замечала того, что я потирал спину и поясницу, пытаясь хоть как-то согреть их. Наконец, Соня устала, и мы присели на траву в Нескучном Саду. Солнце уже успело прогреть газон, так что я с удовольствием прилег. Хотя чувство великого дискомфорта и не покидало меня, я все же был рад, что мы здесь вдвоем.
Интересно, что Соня ничего не говорила. Она молча разглядывала воду, теплоходы, вертела головой, отгоняла своей красивой рукой редких летающих насекомых и улыбалась.
Хорошо, что мы выпили капучино, поскольку мочегонный эффект заставил нас прервать сидение на траве и отправиться во всемирно известный туалет. Там я высушил себя бумажными полотенцами и теперь был в порядке. Стоял рабочий полдень, и народу в парке было немного. Мы от души наездились по пустым дорогам и решили заехать в кафе.
- Как это вы так тормозите, прыжком! Я так не умею! – заметила Соня.
- Хочешь – научу!
- Да, надо как-нибудь заняться этим. Это интересно. Эффектно и полезно.
- Слушай, а я ведь тебе соврал сегодня утром.
- Что закипела втулка? Да, я поняла. Проспали, наверное. Мне студенты тоже всякие небылицы пишут. Я уже привыкла.
- Я выставлял зеркала на балконе, чтобы они преломляли солнечный свет. Они делают радугу. Я раньше такого не видел. Увлекся. Вот и пропустил время.
- Здорово!
Наступила пауза. При том, что умна, Соня была еще и пленительная женщина, и это сочетание начинало мне нравиться именно в ее паузах. Я вдруг почувствовал, что в этих паузах появилось место для меня. Я так боялся потерять этот предполагаемый эффект, что тоже молчал, тем самым делая ошибку.
- Так не хочется домой, но просто надо! У меня урок! – сказала Соня, покончив с кон-панна. Я молча кивнул. Еще ошибка.
Мы расстались у метро Парк Культуры, куда Соня вошла в своих кроссовках, помахав на прощанье рукой. Я же двинул по Кольцу до Тверской, по Тверской до Динамо, а там через Новую Башиловку проехал домой.
«Спасибо за интересную прогулку! Было хорошо!» - пришло сообщение.
«Тебе – тоже! Ты – прелесть!» - напечатал я.
Я прошел в душ, а оттуда, в халате, рухнул на диван. Остатки лучей делали радугу. Солнце уходило на другую сторону здания.
«Я соврала про урок. Валяюсь. А вы?»
«Я валяюсь тоже.»
«Вы по вечерам что обычно делаете?»
«Ты не поверишь, но по вечерам у меня вторая прогулка.»
«На ботинках с колесами?»
«:))»
«:))»
«И где, если не секрет?»
«Сегодня - Речной вокзал.»
«Надеюсь, Северный?»
«Ага.»
«Теперь я знаю где вас найти.»
«Присоединяйся.»
«Решу по состоянию.»
Переписка резко заглохла. Кажется, мы оба провалились в сон.
- Соня, - вслух сказал я и проснулся. А через пару секунд уже снова спал.