Воспоминания о тёте Соне. Глава 3

      
  Тётю Соню я очень любила всегда, сколько себя помню, и называла её
 тётечкой. Она всегда рассказывала мне сказки перед сном. Сказку про
 Золушку я могла слушать каждый вечер. С моих трёх лет каждый вечер
 тётечка приходила в нашу комнату, садилась на край моей постели и
рассказывала сказку.    Когда я стала постарше, тётя  читала мне сказки и
 всегда плакала в самых трогательных местах. Помню,   как я сижу на
 маленьком стульчике  у ног тёти и  слушаю сказку  «Безручка», голос тёти
 прерывается и дрожит. Я поднимаю глаза и вижу, как по щекам тёти бегут
 слёзы.  Тогда я тоже тихо плачу – мне жаль бедную Безручку, а потом я
 радуюсь счастливому концу сказки.

   Когда тётечка не была занята в школе, она дома не сидела без работы.
 Ни мы с Любочкой, ни наши дети никогда не забудем её вкуснейших
 пирогов с кабаком, круглых пирожков с картошкой, бесподобных коржиков!
А ещё были штрудли с повидлом, пироги с яблоками и торты «наполеон».
Помню, однажды тётя испекла коржи, сделала «наполеон» ко дню рождения
 Любы и поставила его на стол в маминой комнате. Туда залезла наша кошка
 и начала лизать торт. Кошку прогнали, торт исправили, но запомнилось,
как переживала тётечка. Она била себя в грудь, плакала и сокрушалась:
- Это я во всём виновата! Не проследила, чтобы дверь в комнату была плотно
 закрыта! Это ужасно!

   Конечно, ничего страшного не произошло, но этот случай только говорит о
её неравнодушном отношении ко всему, будь это торт, война, чужое горе,
беспорядок в шкафу, сорняки в огороде, немецкие песни.
  Мы очень любили тётину лапшу – тонкую, золотистую, несравнимую ни с
 какими макаронными изделиями. Когда тётя бралась за какое-нибудь дело,
она любила говорить: «Так, сеют мак, а вырастает большой кабак».  Или
тётя говорила: «Так-так-так, говорит пулемётчик». Часто  и у меня до сих пор
 непроизвольно вырывается это: «так, сеют мак» или «так, говорит
 пулемётчик», или «так, сказал бедняк».

   А ещё тётя умела шить. Тогда в магазинах не продавались детские трусы,
 были только трикотажные панталоны, которые назывались «трико». Их
 носили зимой, а летом мы ходили в сатиновых трусиках, сшитых тётей на
швейной машинке. Вязанием тётечка занималась всегда в свободное время.
 Это были шерстяные носки, шарфы, жилетки. Я с удовольствием носила
 красивый комплект – малиново-розовый  вязаный берет и такой же шарф.
 И сейчас ношу зимой светло-серую жилетку и такой же шарф, связанные
 тётей, когда  ей было уже за девяносто. Последняя её работа – это была
 белая кофточка, связанная для правнука Андрюши, когда тёте было
 девяносто пять. Начала она и ползунки вязать, но заканчивала их уже
 Елизавета, мамина помощница.

   Но пока я пишу о нашем с Любой детстве.
По вечерам нам  с Любочкой вдруг становится скучно играть вдвоём.
Мы идём к тёте и говорим хором: «Нам скучно». Тётя отвечает: «Наймите
 себе оркестр». Но всё же отрывается от своих книжек, встаёт из-за стола и
 мы вместе играем. Очень весело играть с тётей в «жмурки». Мы прячемся то в старой коляске, то за дверью, то под вешалкой у входной двери. А тётя делает вид, что нас никак не может найти.

    Иногда мы играем в поезд. Поезд составляем из стульев.
 На первый стул сажаем синего фланелевого медвежонка – это машинист.
Дальше сами садимся на стулья и рассаживаем кукол. Вместе с тётей поём
песенку:« Мы едем, едем, едем, в далёкие  края, весёлые соседи, хорошие
 друзья. Тра-та-та, тра-та-та, мы везём с собой кота, чижика, собаку, петьку
-забияку,  обезьяну, попугая  -  вот компания какая!»
 Иногда мы с тётей танцуем, взявшись за руки и поём: «Танцевала морковь
с маком, а петрушка с пастернаком! Весело было нам!».
Долго я не знала, что такое пастернак. Когда попробовала, оказалось, что
этот овощ  очень неприятен на вкус. Но для песенки это не имело значения.

 Был ещё один весёлый танец: « Баба сеяла горох. Прыг-скок, прыг- скок! 
Обвалился  потолок. Прыг –скок, Прыг-скок. Баба шла, шла, шла, пирожок
 нашла. Села, поела, опять пошла. Раньше встала на носок, а потом на пятку,
 станцевала гопачок, а потом в присядку».
Эту песенку-танец я пела  своим детям, всем внукам и даже правнучке,
 когда мы купались в море.
  Была ещё  песенка про барабанщика: «Старый барабанщик, старый
 барабанщик, старый барабанщик крепко спал. Вдруг проснулся,
 перевернулся, три копейки потерял».
Эту песенку обычно пела нам тётечка, похлопывая в такт пониже спины,
 чтобы поскорее поднять, когда надо было вставать.

   Мы с Любой любили, когда тётя нас кормила, делая крошечные
 бутербродики, которые  назывались «солдатиками». На маленький кубик,
 хлеба, намазанный маслом, тётя клала ломтик огурца или кусочек чайной
 колбасы, или кусочек грецкого ореха. Такое лакомство съедалось с большей
 охотой, чем каша или суп.
 Такие «солдатики» очень нравились и нашим детям. Думаю, что они помнят.
 
    Когда с нами приключалась какая-нибудь беда, мы бежали домой. Если тётя
 была дома, она всегда приходила на помощь.
Как-то раз мы с Любочкой  играли с соседскими девочками на травке под
  высокой акацией, и Люба наступила босой ножкой на колючку. Я помчалась домой и позвала тётю. Она взяла Любу на руки и понесла к Еве Савельевне. Это была знакомая нам медсестра, которая жила возле аптеки на улице Уварова. Она быстро удалила колючку и обработала ранку. Представляю как тётечка переволновалась тогда. 
   
   Мы понимали и чувствовали, что тётечка нас очень любит, и тоже всегда её
 очень любили.      
        Через много лет, когда я навсегда покидала пустой родительский дом, я
 увезла все фотографии и все старые письма, бережно сохранённые мамой .
 В одном из писем  в Одессу (мы с Любой были с мамой и жили у бабушки
 Оли, пока мама училась на курсах повышения  квалификации)  папа писал
 маме о том, что «Сонечка так скучает по деткам, что похудела на три
 килограмма». Это было в 1948 году, когда мне было четыре, а Любочке не
было и двух.