Антон ждал этого сна, ждал встречи с тётушкой. Уж теперь-то он её не упустит. Толпа заметно поредела, многие разошлись по домам, чтобы успеть выпить ради праздничка. Кислицин всматривался в лица, пробирался в людскую гущу, но старухи в чёрной шали не было. Зато показалось, что увидел Василькова, что-то вытаскивающего из кармана зазевавшегося горожанина.
- Едут, едут, - уставшие зрители заметно оживились.
- Ну и ладненько, сейчас досмотрим и оскоромиться не грех. А там и в картишки перекинуться, - хмыкнул дородный купец в серебрящуюся от мороза бороду.
- Не грех, не грех, батюшка, - поддержала Щекочиха, оказавшаяся рядом.
- А тебя, старая опорка, и не спрашивают, - оттолкнул бабу худой лавочник.
- Ишь, раскомандовались, - обиделась Щекочиха, грозя купцам кулаком. Но подойти ближе не рискнула.
Повозки, ярко подсвеченные, показались у поворота улицы.
- Мотовство и бедность с их свитами, - громко прочёл Петруха.
- Неужто над бедными глумиться будут? – Охнула какая-то баба и тут же осеклась.
- Так богатые завсегда над бедными глумятся, чему же удивляетесь, православные, - поддержал сбитенщик.
На картинке первой повозки изобразили перевёрнутый рог изобилия, из него сыпались золотые монеты.
- Сия картина говорит о беспечности, - появился из темноты лицедей, - худой хозяин добро не бережёт, а посему оно и вытекает.
- Это, мил человек, когда есть, что сберегать, а у нас всего добра – таракан за печкой и вошь в бороде.
- Это у тебя, драный валенок, нет, потому как на печи лежать любишь, - огрызнулся тощий лавочник.
Назревала потасовка. Хорошо, что в это время подтянулся хор, разодетый в костюмы, украшенные игральными картами. По краям несли знамена, сшитые из тех же карт.
За хором тянулась вереница удачливых и неудачливых картёжников. Вся эта пёстрая толпа пела один и тот же куплет:
- Подайте картёжникам милостыньку,
Черви, бубни, вины, жлуди всех нас разорили
И, лишив нас пропитанья, гладом заморили…
- Ещё чего, они играют, а им милостыньку, - не выдержала какая-то девка.
- Погоди, сердечная, выдадут замуж, не только карты слезами умоешь, - подала голос беззубая старуха.
- Гляди-ка, гляди-ка, никак бабу слепенькую ведут. Глаза-то подвязаны. Ишь ты, несчастная, - Щекочиха готова была заголосить.
- А это, дорогая публика, ведут Фортуну, слепую богиню удачи. А ведут её разбогатевшие игроки, потому их лица так радостны. Но посмотрите, сколько нищих, обедневших от карт, бредут следом!
На следующей повозке везли Венеру в окружении купидонов. Антон никогда не видел одетую в шубу Венеру, но маскарад проводили в мороз, организаторы не рискнули заморозить актрису. Но поза, недвусмысленные приставания окружения – не оставляли сомнений, как и зажатый в её ладони рог изобилия.
- А это, дорогая публика, богиня плодородия Венера. Да уж развратна больно, - подтвердил лицедей.
- Срам-то, срам-то какой.
- Тут же девицы, - кричали со всех сторон.
- Коль плодородие с разврата
Не увидать добра от злата, - крикнул какой-то народный талант.
Его поддержали.
За Венерой шла разодетая роскошь в окружении мотов. Они кидали в толпу блестящие черепки.
Нищие-бедняки в разорванной одежде и с худыми котомками. Одетая в лохмотья скупость со слугами – скрягами.
Когда прошли повозки лицедей прокричал:
- Вы посмотрели шествие пороков, а теперь подивитесь на высокую гору Этну, на которой зловещий Вулкан куёт грозовые стрелы для уничтожения изъянов.
И действительно, из темноты вдруг проступила огромная гора, на которой стоял мужчина и стрелял в толпу стрелами.
- Это кто же, милок, - обратилась к Антону старуха, - Илья-пророк что ли?
- Вроде того, - ответила за Антона тётка, появившаяся из тени бутафорской горы.
- Тётушка, - только и промолвил Кислицин, - хватая старуху в шали за рукав.
Но рука прошла сквозь тело.
Анна Петровна неожиданно стала расти. Её фигура нависла над толпой чёрной тучей. А потом слилась с воображаемой горой.