Ася
– И зачем явились? – спросила довольно резко. – Прочитали, поковырялись, что тут-то нужно? Надеюсь, сюда ненадолго.
Захотелось заплакать. Последнее время ощущение незащищенности стало навязчивым. В заповеднике, при реальной опасности, я не боялась ходить по тайге сама, а тут… Вспомнила, писала же: «Тебе нельзя прятаться за чужую спину и надеяться можно только на саму себя. Состояние защищенности приводит к проблемам с тем, кто защищает. Отринь это. Встань на ноги свои. Не ищи жилетку для утешений».
Боже, прости, что употребляю всуе имя Твое. Прости, так хочется быть хоть иногда слабой. Отвернулась и положила голову на колени. А слёзы маленькими ручейками бежали по пустыне щёк.
– Ася, ты что, расстроилась? – Илья коснулся плеча и попытался повернуть мою голову и заглянуть в лицо. – Ты чего? Ася! Ася, ты удивительная. Поверь. Нам так хотелось познакомиться с тобой, прочитав те записки. В нашем мире так мало общения с людьми. Мы с братом почти всё свое время проводим в различных горных восхождениях. Мы выживальщики, вот такая у нас редкая профессия. Странствуем по диким местам, хотя почти всё вокруг, кроме поселений и полей стало диким. Яр – он оператор. Но в основном бываем в горах и записываем, снимаем скалы, ледники, горные долины и передаём свои ощущения от увиденного. А тут, в этом месте, рядом с тобой, я понял, как мне этого мало. Мне нужны люди. Отношения с ними. Люди сложные, простые, хорошие, подлые, весёлые и грустные. Они мне интересны. Очень интересны.
Я тихонечко утёрла лицо и повернулась, выдавив улыбку:
– Значит, тут решили пожить? Приятно познакомиться, внучок.
– И мне приятно, – Илья протянул руку для рукопожатия.
Стало смешно и легко на душе.
– Мы здесь месяц пробудем, а там посмотрим. С очень, очень большой вероятностью переместимся навсегда. Ещё не пойму настроение Яра. Он оказался менее социально ориентирован, чем я. На всё смотрит через экран камеры.
– Он наблюдает за мной, как будто не верит, что я живая и внутри у меня есть сердце.
– Есть такое, – улыбнулся Илья. – Он не верит, что ты из плоти и крови, а не голограмма. У нас девушки только нашей профессии более-менее адекватные. Только с ними можно разговаривать, общаться и то сложно. Внутри нашего общества существуют непростые отношения с противоположным полом.
– Наверно, любопытно понаблюдать за прабабушкой, – засмеялась и добавила, – похожи вы очень.
– Похожи, да, но он мне не родной по крови. Родители его усыновили младенцем, а через год родился я. Мы всю жизнь вместе. Мама говорила, что я так старался во всем подражать Яру, что стал даже внешне на него похож.
Замолчали, думая каждый о своём. Потом мы ещё недолго посидели на пригорке, полюбовались поймой и яркими, будто нарисованными на меловых склонах, как на белой бумаге, цветами. Ирисы – коротенькие, низкорослые, такие невероятно сине-фиолетовые – так и просились на холст. Я понимала Ван Гога за его любовь к этому цвету и этим растениям.
Время шло, работу никто не отменял. Встали и пошли дальше учитывать эффективность обработки. Всю дорогу, блуждая по тропинкам и собирая образцы, проговорили. Говорил в основном Илья, а я слушала, и то верила, то нет в их невероятную жизнь.
Домой пришли страшно голодные. К счастью, ребята вернулись раньше и уже жарили картошку.
– Что так долго? – спросил Шурик, внимательно рассматривая меня.
Похоже, он немного ревновал. Стало смешно и грустно.
– Сделали небольшой крюк в пятидесятый квартал, там посмотрели, чтобы завтра не тащиться. Завтра только листву будем разбирать и в магазин сходим.
– О! У нас с листвой интересный момент произошел, – начал Шурик, помешивая картошку, – представляете, Яр поднялся в крону по верёвочной лестнице и висит на ней, рвёт себе спокойненько листики, а тут наш сосед лесник на тракторе по просеке едет. Остановил трактор, да как заорет. Я из кустов выбежал, смотрю, а он крестится, глаза выпучил, сам бледный, как мел. Решил, что кто-то повесился. Только когда Яр спускаться стал, в себя пришёл. Маты гнул минут десять, а то и больше. Прорычал, что яиц нам больше не продаст, раз мы его так напугали. Еле успокоил. С ним и приехали. Поэтому пораньше.
Не успели мы присесть, как к нам пожаловала гостья. Нюша непонятно каким чутьём определяла, когда надо появиться. Шурик вскочил, явно обрадованный её приходом, начал помогать снимать небольшой рюкзак. Вся его печаль о нашем с ним не состоявшемся лямуре прошла с появлением новых помощников. Вероятно, решил, что не стоит больше напрягаться, когда у тебя в кармане почти журавль.
Нюша сегодня выглядела особенно, просто вызывающе соблазнительно. Лицо с матовой гладкой кожей, чуть раскрасневшееся от ходьбы. Глаза цвета вишни и черные, как смоль, волосы, всё создавало образ очаровательной стервы, маскирующейся под овечку. Мне она даже нравилась, как изящная хищная мухоловка, как ласка, гибкая, грациозная и безжалостная. Она старательно набивалась в подруги, пытаясь декларировать позицию «мы с тобой одной крови». Возможно, внутри она и насмехалась над моей декларируемой наивностью, так как я делала вид, что верю в её любовь к природе и этим удивительным местам. Но такой дурой уже давно не была, и её заигрывания с Шуриком, шитые нитками, пусть даже не белыми, а чёрными, прекрасно понимала. На одном этом парне она остановиться не могла, и оплетала паутиной, окучивала ещё одного моего однокурсника. В её коллекции мне были знакомы только трое мужчин, включая её мужа, которого очень уважала. С лёгкостью могла предположить, что и на работе у неё был один, а то и два объекта. При этом б… назвать её не могла. Ей нужен был не только секс, ей нужно было вынуть душу и вонзить в неё свои хелицеры.
– О, ты как всегда, неожиданно и вовремя, – сказала я жизнерадостно, доставая ещё одну тарелку. – В наши ряды лесозащитников затесались ещё две мужские особи, и, скажу тебе, весьма достойные экземпляры. Знакомься: Ярослав, Илья. Они альпинисты, туристы, геологи и четыре года оттрубили в геопартиях на Памире. Крутые ребята.
Она ничего не предпринимала, чтобы соблазнить ребят. Она просто излучала флюиды, вызывающие желание приобнять и обогреть. Стать ей опорой и защитой и слушать, что произнесут её не тронутые помадой, но такие яркие и вкусные губки.
Мальчики оправдали мои ожидания. Они таки сделали стойку. Илья сильнее, Яр вяловато, но в глазах появилось то, что обязано появляться в таких случаях – горячий мужской интерес.
Шурик распустил перья – ему позволили вынимать продукты из её рюкзака. На столе появилась бутылка сухого вина и какая-то занюханная варёнка. Но очень кстати появилась. Тушёнка и консервы уже съели, и мы завтра собиралась идти за продуктами.
Шурик, с выражением, громко произнес:
– Да здравствует советский народ – кормилец нашего государства! Да здравствует советское государство – поилец нашего кормильца. Или лучше сказать: да здравствует Нюшенька, поилица нас, тружеников и кормильцев.
– Вот ещё кормилец нашелся, – засмеялась девушка. – Тебе хоть девяносто рублей за работу заплатят?
– О, девяносто два, с учетом вредности, – огрызнулся Шурик. И тут же выдал анекдот в тему:
– У вас «Правда» есть?
– Нет.
– А «Советская Россия»?
– Продали.
– А что есть?
– «Труд». За две копейки.
– Тебе платят немного, зато ты свободен, как птичка, Шурик, не так ли? – сказала ему я. – Моя стипендия только чуть-чуть больше, а я на привязи.
– Сама захотела, – буркнул Шурик.
Легкий флёр, источаемый Нюшей, и такой же лёгкий флирт и трёп начал утомлять меня и, как ни странно, новеньких.
Илья принялся расспрашивать её о муже, куда и как ходил, какая у него категория, что было не совсем приятно девушке, так как всё внимание должно было быть приковано к ней. Но Илья не унимался. Он всё больше и больше склонял разговор на политические темы.
Сказать, что только ленивый в то время не говорил о политике, ничего не сказать. Шурик жаловался, что зарабатывает копейки, а его родители живут совсем не плохо, только купить нечего. Мать в Москву за вещами ездит, а её студентки, что спят с арабами, одеты, как куколки – и это кошмар, гнусь, позор.
Нюша сказала, стрельнув глазками на Илью: «Хоть Запад и загнивающий, а пахнет вкусно. Мне хочется посмотреть, как там живут, а меня дальше Болгарии не выпустят никогда».
Продолжение следует