В первый раз я Ее увидела, когда мне было пять лет. Меня привели попрощаться с прабабушкой.
- Она скоро уйдет, - сказала мне мама.
- Куда?
- Далеко, мы ее больше не увидим, - мама отвернулась, но я увидела, что она плачет.
- У тебя что-то болит? - спросила я. - Голова?
- Нет, ничего не болит, собирайся, пойдем уже.
Прабабушкина болезнь и ее скорый уход меня абсолютно не расстраивали. Во-первых, я редко видела бабу Полю (так все называли прабабушку), она была прикована к постели (мне очень нравилось это выражение, я думала, под одеялом, которым всегда была укрыта прабабушка, если хорошенько поискать, найдутся цепи, которые и сдерживают ее, не дают ей встать и выйти во двор, чтобы поиграть со мной) и мне не нравилась ее неподвижность, я не понимала, почему она все время лежит, мамины объяснения про болезнь и паралич пролетали мимо моих ушей, тогда мне казалось, что любой человек, если ему уж очень сильно захочется, может встать с кровати и побежать за мороженым. Во-вторых, баба Поля была слепа, и меня раздражало, когда она просила маму подвести меня поближе и пальцами ощупывала мое лицо. Мне были неприятны эти касания, и я всегда старалась вырваться и убежать, хотя меня удерживали и говорили, что бабушке скучно, и я могла бы рассказать ей стих или сказку. Я капризничала и вредничала, и мама, вздохнув и сказав прабабушке, что я упряма, как осел, отпускала меня, а сама долго сидела в полутемной комнате, расчесывала бабуле (мама очень любила бабу Полю и всегда называла ее очень ласково) волосы и рассказывала обо всем, что происходит в мире.
- Подойди к бабушке, попрощайся, - велела мне мама, когда мы вошли в знакомую комнату, где было тесно от людей в черном. Я почувствовала неприятный запах, меня сразу затошнило, и я начала ныть, что мне плохо и я хочу уйти.
- Подойди, - мама подтолкнула меня к бабушкиной постели.
Баба Поля, казалось, уже ушла, а на ее место положили незнакомую, иссушенную бабку, которая медленно и тяжело дышала. Кожа незнакомки была противного желтого цвета, глаза глубоко запали, и мне даже стало немного страшно.
- До свидания, баба Поля, - быстро сказала я и спряталась за спину моей любимой бабушки Веры - живой, веселой, ласковой. Я прижалась носом к бабушкиной кофте и вдохнула любимый запах нафталина и пышек.
- Давай уйдем, - я дернула бабушку за рукав, но она отмахнулась.
- Посиди в уголке или бежи (бабушка так смешно говорила) во двор, поешь винограда. А мне тут побыть надо.
- Зачем? - мне стало интересно, чего они так ждут и почему говорят шепотом, почему плачут и почему только одна незнакомая мне женщина улыбается и вроде бы наслаждается происходящим.
Она стояла около окна и осеннее солнце словно бы просвечивало сквозь ее дородную фигуру, одетую странно, старомодно, как на картинке из книжки. Я подошла к ней поближе и меня заворожило диковинная штука, прикрепленная к ее поясу. Это была большая, красивая брошь, с которой свисали длинные цепочки. В них-то и было все дело! На цепочках висело столько самых разных предметов, что у меня глаза разбежались. Были на цепочке большие портновские ножницы, игрушечный ёжик, у которого все иголки были стальные, швейные и в каждую была вдета нить такого яркого цвета, которого и в природе быть не может, было зеркальце, кошелек и странного вида комочки, похожие то ли на игрушечных барашков, то ли на облачка. Комочки шевелились, как живые, а внутри них мерцали молнии. Я подошла к незнакомке поближе. Ее лицо меня не интересовало (я даже голову не подняла, чтобы рассмотреть его), а вот странное и чудесное украшение сводило меня с ума. Я аккуратно тронула пальцем ножницы - они оказались ледяными, словно с мороза. Я потянулась к комочкам-барашкам, вот бы выпросить один! Мне бы все завидовали, но незнакомка быстро даже не отошла, перелетела от окна к бабушкиной постели, и я увидела, как она аккуратно забирает такой же комочек (откуда он только взялся!) из бабушкиного рта. Я снова дернула бабушку Веру за рукав (я не поняла, как я снова очутилась рядом с ней) и уже хотела было расспросить о странной женщине, но закричала мама. Все в комнате, как в игре "замри-отомри" вдруг задвигались, заговорили громко, незнакомка исчезла, а бабушка строго сказала мне идти во двор.
- Баба Поля умерла, - объяснила мне бабушка.
- Ушла?
- Да, навсегда. Бежи, не путайся под ногами.
Уже после похорон и вкусных поминок (в детстве я очень любила ходить на поминки именно из-за наваристой лапши и нежного тушеного мяса), я спросила маму и бабушку, кто была та странная тетя с интересной штукой на поясе.
- Кто? - мама, бабушки и тетки, все утомленные, измученные страшным, тягостным днем, мыли посуду и мои расспросы раздражали их, лишали сил.
- Та тетя, она у бабы Поли еще комок ваты изо рта вынула.
Мама вздохнула и сказала, еще одно слово, и папа действительно отхлещет меня ремнем. Я обиделась и почти разревелась от обиды. Мне не верили, и я знала почему. Все свое детство я врала, не прерываясь ни на одну маломальскую правду. Мои домыслы, мечтания и фантазии я описывала, как свершившуюся данность. Моим папой был король в изгнании, под моей кроватью жил дракончик, а в ящике с игрушками была шкатулка с драгоценностями. Я врала всегда и всем, тарахтела без умолку и папа не раз грозил мне ремнем, когда я упорствовала в своих придумках. Я обижалась, плакала и клялась, что не вру, и что под кроватью действительно кто-то есть, а именно - мой личный дракон, которого я высидела из яйца. Родители вздыхали, воспитатели пытались меня стыдить и обзывали лгуньей, но фантазиям было тесно в моей голове, и я продолжала рассказывать свою придуманную и такую интересную жизнь.
- Я не вру, я видела ее, она стояла у окна, а потом, когда баба Поля умерла...
Мама больно хлестнула меня по попе полотенцем и велела идти во двор.
- Мы с тобой дома поговорим, - пригрозила мама.
Тот день закончился скандалом, моими слезами и клятвами, что я ничего не придумала.
Второй раз я встретила Ее, когда мне было тринадцать лет. Я была уже взрослой, знала, что врать стоит только в самом крайнем и неотложном случае, когда речь идет о чем-то важном, возможно даже о жизни и смерти. К тому времени я уже забыла, как умерла баба Поля, как я видела странную женщину (помню, что тогда, в детстве, меня было не остановить, всем подругам я рассказала, как незнакомка отрезала у бабы Поли голову и прикрепила ее к поясу, словно трофей. Девчонки ужаснулись и пересказали мои выдумки родителям, те осторожно спросили мою маму об обстоятельствах смерти древней прабабушки и... да, меня снова наказали). Меня не интересовали незнакомки, моя душа тоже взрослела и тогда все мои мысли занимал мальчик, учившийся классом старше. Когда я узнала, что он едет в пионерский лагерь, я тут же потребовала, чтобы и мне достали путевку именно в тот лагерь, именно в августе.
Я плохо помню, что было до того момента, когда я снова встретила Ее, вернее, увидела, что Она может, как Она бывает жестока. Наверное, я, как и все дети, отдыхала, бегала, иногда строила из себя взрослую и пыталась почаще попадаться на глаза тому самому мальчику. Наверное, я была счастлива. А потом я встретила Ее, и мир - привычный и уютный, рухнул.
Надо сказать, что тот пионерский лагерь - очень хороший, туда пытались попасть почти все дети нашего городка - располагался в лесу. Воду для питья, готовки и мытья брали в горной речке, а еду готовили на огромных плитах, которые топили дровами. Я рассказываю так подробно, чтобы было понятно, почему мы с моей подругой Катей (мы подружились в лагере и поклялись не расставаться никогда, до самой смерти, клятву мы исполнили) сбежали с тихого часа и отправились в лес, чтобы посмотреть, как будут рубить дрова для кухни.
- Это как в кино, как в "Девчатах", представляешь? - уговаривала меня Катя. Мне почему-то не хотелось тайком вылезать в окно домика и воровато бежать в лес. Меня знобило и хотелось спать, но Катька была полна сил и желания посмотреть, как же свалят огромную ель (ее уже пометили красной краской, дрова рубили неподалеку от лагеря, мы даже устраивали шуточный ритуал - "прощание с деревом"). Надо ли говорить, что нам было строжайше запрещено и близко подходить к месту рубки. - Побежали, успеем вернуться, никто ничего и не заметит!
Я позволила себя уговорить и мы побежали.
- Вот здесь спрячемся, смотри, она как раз на поляну упадет!
Мы притаились в кустах, обрамлявших небольшую солнечную полянку. Мы видели, как лесорубы (так Катька называла взрослых парней, помогавших на кухне) закончили курить и подошли к той самой ели.
- А мы с тобой, как Тося, - хихикнула Катька. Она еще что-то говорила, но я ее уже не слышала. Зарычала бензопила, и я уставилась на ель, которую, как мне казалось, не смог бы свалить и сказочный великан. Ветки дерева слегка подрагивали, словно не веря в то, что человек посмел прикоснуться к стволу древней ели. А потом, я и сама не знаю почему, я посмотрела на молоденькую березку, что росла на другой стороне поляны. Около стройного деревца стояла женщина. Я видела ее так отчетливо и ясно, словно она была на расстоянии вытянутой руки. Симпатичная, румяная, темные волосы собраны в пучок, улыбается так нежно и светло, что хочется улыбнуться ей в ответ. Белая, старомодная блузка, длинная, пышная черная юбка, на поясе которой блестела большая брошь с подвесками. Внезапно меня окатило смрадом гниющего тела, и я вспомнила тот день, когда меня привели попрощаться с бабой Полей. Женщина, словно прочитав мои мысли, слегка подмигнула мне, а потом поманила Катю рукой.
- Смотри, зайчонок, он может погибнуть! - прокричала мне в ухо Катька, и не успела я схватить подругу за руку, как она выбежала на поляну.
Я увидела, как падает большая ель и, как мне казалось, мягко укутывает Катю пушистыми ветками. Я ясно видела, что зайчонка на поляне не было, и что Катя просто повиновалась властному жесту женщины. Я хотела позвать Катю, рассказать ей и о женщине, и о том, что ее разыграли, но почему-то не смогла. А потом стало так тихо и пусто, во всем мире пусто, что я поняла: случилось что-то очень страшное. Я посмотрела на женщину. Она держала в руке комочек ваты, потом прикрепила его к пустующей подвеске, помахала мне рукой и исчезла. Я выскочила на поляну и закричала.
Конечно же мне никто не поверил. Все списали на стресс и ужас. Меня долго, очень долго лечили, я пила какие-то таблетки, которые, с одной стороны, затуманили мое зрение, а с другой, подарили мне великолепную память. Я с легкостью запоминала все на свете и лишь один день из моей жизни я постаралась забыть. Тот самый день, когда погибла Катя. Я вычеркнула его из памяти вместе с той незнакомкой, вместе с запахом только что спиленной ели, вместе с моей симпатией к мальчику, благодаря которому я и поехала в тот лагерь.
В третий раз я увидела ее, когда мне было тридцать. Мой единственный сын болел, его мучил жар, и я не могла отойти от кроватки, мне казалось, стоит мне уйти, заснуть, как ребенок перестанет дышать. Я тихонько обтирала горячее тело сына мокрой салфеткой и молилась. Я готова была отдать свою жизнь, здоровье, абсолютно все, что у меня было в обмен на жизнь моего любимого мальчика. Но ему становилось хуже, я видела это и уже собиралась вызывать скорую, как вдруг появилась Она. Та, которую я вычеркнула из памяти, та, в нереальности которой меня убедили и врачи, и я сама. Она стояла около окна и улыбалась.
- Нет! - я кинулась к кровати сына, накрыла его своим телом. - Нет, я не отдам его! Бери меня, его не тронь, слышишь?
- Слышу, - Ее голос был тих и спокоен. Очень приятный голос, такой должен быть у врачей и адвокатов. - Я пришла, чтобы помочь. Ты позволишь?
- Как помочь? Забрать его? Нет!
- Помочь. Его душа почти оторвалась от тела, ее срочно нужно укрепить. Как пуговицу, понимаешь? - Она говорила со мной, как с ребенком, убедительно и немного строго.
- Понимаю, - я не поверила Ей.
- Не мешай и не путайся под ногами, - сказала Она вдруг голосом моей бабушки Веры, - в кресло сядь и смотри, раз уж так боишься.
Послушно, на ватных ногах я отошла от кровати и упала в кресло.
Она вытащила из ежика (он живой! живой еж болтался на цепочке, он фыркнул и чихнул!) иглу с белой нитью и склонилась над моим ребенком. Я хотела Ее остановить, закричать, но не смогла. Она аккуратно водила иглой над животом моего мальчика, а потом сняла с цепочки ножницы и с громким "клац!" отрезала нитку. Воткнула иголку на место (ежик даже не пискнул), убрала ножницы, поправила брошь на поясе и улыбнулась мне.
- Теперь ему станет легче. Бывают такие ситуации, когда все выходит из-под контроля, выбивается из плана, тогда я и прихожу.
- Кто ты? Жизнь или... - я не хотела называть это словно на "с" - противное, шелестящее, похожее на черную пасть ядовитой змеи.
- Я - Хозяйка. Когда положено забираю, когда положено отдаю.
Я хотела спросить, кем именно положено и как Она узнает, что именно надо делать, но в горле пересохло, я закашлялась. Она улыбнулась.
- Почему я тебя вижу? - наконец-то смогла я спросить.
- Откуда я знаю, это же ты меня видишь, значит, в тебе все дело! - усмехнулась Хозяйка. - Мне пора, можешь задать один, только один вопрос . Я отвечу и уйду.
Один вопрос? У меня их были десятки! Комочки меховой ваты на цепочках - это души? Что с ними будет, куда они попадут? Зачем Ей кошелек и зеркальце? Сколько будут жить мои родители и баба Вера, сколько я сама буду жить? Увижу ли я внуков и правнуков? Как сложится судьба моего сына? Вспомнит ли о нем его отец? Вспомнит ли он обо мне?
Вопросы прыгали в моей голове, щекотали язык, и вдруг слова сами, без моего осознания, вырвались из моей глотки:
- Как называется эта штука у вас на поясе?
Хозяйка расхохоталась, мой ребенок зашевелился, захныкал, я бросилась к нему и Ее ответ почти не расслышала.
- Эта штука называется шатлен, - прошептала Хозяйка мне на ухо и исчезла.
А мой сын очнулся и попросил виноградного сока.
С тех самых пор я не видела Хозяйку. Почему Она позволила мне ее увидеть? Почему я задала такой идиотский вопрос? Я не знаю. Ушли мои родители, умерла бабушка Вера, но перед их кончиной я не видела Хозяйку. Мой сын вырос, женился, обзавелся детьми, и я стала сначала бабушкой, а недавно и прабабушкой. Я стара и слаба, ходить мне тяжело, а бегать и вовсе не получается. По иронии судьбы я теперь живу в комнате, в которой умерла баба Поля и в которой я впервые увидела Хозяйку. Круг замкнулся, и, возможно, скоро я снова увижу ее и скажу Ей то, что хотела сказать с той самой ночи, когда она вернула к жизни моего ребенка. Я скажу Ей:
- Благодарю тебя за сына! И знаешь, что? Твой шатлен прекрасен!
©Оксана Нарейко